Даже Амелия была потеряна для него. Она выйдет замуж за Джека или кого–нибудь другого, подобного титулованного парня, и проживет свои дни в роли другой невесты.
Это жалило. Это жгло. Томас не мог поверить, как сильно это горело.
- Кто такой Филипп? - прошептал он, смотря вниз на запись. Так как Гелбрейт – это не фамилия матери Джека.
- Что?
Томас тщательно посмотрел. Джек обхватил свое лицо руками.
- Филипп Гелбрейт. Он был свидетелем.
Джек посмотрел вверх. А затем вниз. На запись.
- Брат моей матери.
- Он еще жив? - Томас не знал, почему спрашивал об этом. Подтверждение женитьбы было прямо в его руках, и он не опровергнет его.
- Я не знаю. Был, когда я последний раз слышал о нем. Это было пять лет назад.
Томас сглотнул и посмотрел вверх, вглядываясь в пространство. Его тело чувствовало себя странно, невесомо, как будто его кровь стала совсем жидкой. Кожу его покалывало и –
- Вырви ее.
Томас в шоке повернулся к Джеку. Он не расслышал правильно.
- Что ты сказал?
- Вырви ее.
- Ты с ума сошел?
Джек покачал головой.
- Ты - герцог.
Томас посмотрел вниз на запись с огромной печалью, с тем, что он действительно принял свою судьбу.
- Нет, - сказал он мягко. - Уже нет.
- Да. - Джек схватил его за плечи. Его глаза были дикими, в панике. - Ты – то, что нужно Уиндхему. Что нужно всем.
- Остановись, ты …
- Послушай меня, - умолял Джек. - Ты родился и воспитывался как герцог. А я разрушу все. Ты понимаешь? Я не могу этого сделать. Не могу.
Джек был напуган. Это был хороший знак, говорил себе Томас. Только глупый человек – или весьма поверхностный – не увидит ничего, кроме богатства и престижа. Если Джек увидел достаточно, чтобы испугаться, то он был достойным человеком, чтобы занять это место.
И поэтому он только кивнул головой, соглашаясь со взглядом Джека.
- меня воспитывали, чтобы стать им, но ты им рожден. Я не могу взять чужого.
- Мне этот титул не нужен! - воскликнул Джек.
- Это не тебе соглашаться или отрицать, - сказал Томас. - Почему ты не понимаешь? Это не имущество. Это то, кто ты есть.
- О, ради бога, - пробогохульствовал Джек. Его руки дрожали. Все его тело дрожало. - Я отдаю его тебе. На серебряном блюдечке. Ты станешь герцогом, а я оставлю тебя одного. Я даже буду твоим разведчиком на Гебридских островах. Кем–нибудь. Только вырви страницу.
- Если ты не хотел титула, почему ты вначале просто не сказал, что твои родители не поженились? - Томас отпрянул. - Я спрашивал тебя, были ли твои родители женаты. Ты мог сказать нет.
- Я не знал, что я был претендентом на то, чтобы стать наследником, когда ты спросил о моей законнорожденности.
Томас посмотрел вниз на запись. Только одна книга – нет, одна страница из книги. Это было всем, что стояло перед ним и всем, что было знакомо, всем, что он думал, было достоверным.
Это было искушение. Он мог ощутить его вкус – жажда, жадность. Даже страх. И больше всего, что он чувствовал - был страх.
Он мог вырвать страницу, и никто бы не узнал. Страницы не были пронумерованы. Если он вырвет ее достаточно осторожно, никто и не догадается, что ее не стало.
Жизнь станет нормальной. Он точно вернулся бы в Белгрейв, откуда уехал, все с теми же собственностью, ответственностью и обязательствами.
Включая Амелию.
И затем – это случилось так быстро – он толкнул Джека, но тот задел его. Поворачиваясь, Томас увидел руки Джека на записи…вырывающие ее.
Томас подался вперед, тяжело наваливаясь на Джека, пытаясь выхватить вырванную страницу из его пальцев, но Джек выскользнул из крепкой хватки, швыряя ее прямо в огонь.
- Джек, нет! - выкрикнул Томас, но Джек был быстрее, и когда он хватался за его руку, тому удалось швырнуть бумагу в огонь.
Томас попятился назад, шокированный этим видом. Вначале пламя разгорелось в центре, прожигая дыру в середине листа. Затем начали гнуться края, чернея, пока не раскрошились.
Копоть. Пепел.
Пыль.
- Боже всемогущий, - прошептал Томас. - Что ты наделал?
Амелия думала, что она больше никогда не должна снова обдумывать слова наихудший день и в моей жизни в этом же предложении. После сцены в гостиной Белгрейв, когда двое мужчин были близки, дабы вступить в драку по поводу кому из них придется жениться на ней – да, вообще никто бы не мог подумать, какие глубокие оскорбления могли быть испытаны дважды за всю ее жизнь.
Тем не мене ее отцу, по всей видимости, не сообщили об этом.
- Папа, остановись, - умоляла она, загребая пятками – вполне буквально – в то время как он пытался протащить ее сквозь дверь дома приходского священника в Магвайерсбридж.
- Я думал, что у тебя будет немного больше желания получить ответ, - с раздражением сказал он. - Видит Бог, да.
Это было чудовищное утро. Когда вдова обнаружила, что эти двое мужчин уехали прочь из церкви без нее, она ушла - Амелия не считала, что это преувеличение – обезумевшей от ярости. Еще более пугающей была скорость, с которой она преобразилась. (По мнению Амелии меньше, чем за минуту.) Гнев вдовы теперь был направлен на леденящий замысел, и честно говоря, Амелия нашла это еще более пугающим, чем ее ярость. Как только она обнаружила, что Грейс не намеревалась сопровождать их в Магвайерсбридж, она схватила Грейс за руку и произнесла:
- Не оставляй меня наедине с этой женщиной.
Грейс пыталась объяснить, что Амелия не будет одной, но девушка так не думала и наотрез отказалась ехать без нее. Среди них был и лорд Кроуленд, отказавшийся ехать без Амелии, а также и миссис Одли, в которой они нуждались, как в проводнике к нужной церкви…
Экипаж, направляющийся к графству Фермана, был переполнен.
Амелия была втиснута на сооруженное сиденье, стоящее перед Грейс и миссис Одли, что не предвещало никакой проблемы, за исключением того, что она оказалась перед вдовой, которая продолжала требовать, чтобы бедная госпожа Одли сообщала ей об их передвижении. Что означало, что миссис Одли должна была крутиться, сдавливая Грейс, которая в свою очередь сдавливала Амелию, а та и так была уже чрезмерно напряжена и полна страха.
И затем, как только они прибыли, отец схватил ее за руку и прошипел ей на уши последнюю лекцию об отцах и дочерях, и правилах, руководящими этими отношениями, не говоря уже о трех полных предложениях о династических наследствах, семейных состояниях и обязанностях перед престолом.
Все в ее уши, и все менее чем за минуту. Если она не нашла силы вынести те же инструкции много раз на прошлой неделе, то она не поняла бы ни слова из этого.
Она пыталась сказать ему, что Томас и Джек заслужили уединение, что они не должны раскрывать свои судьбы аудитории, но предполагала, что эта позиция теперь была спорной. Вдова ушла вперед и Амелия не могла расслышать ее рычания.
- Где это?
Амелия повернулась, высматривая Грейс и госпожу Одли, которые следовали несколько испуганными шагами позади. Но прежде, чем она смогла хоть что–то сказать, отец сильно дернул ее за руку, и она зашагала, споткнувшись о порог позади него.
В центре комнаты стояла женщина, держа в руке чашку с чаем, выражение на ее лице было где–то между страхом и тревогой. Вероятно это экономка, хотя Амелия не могла осведомиться об этом. Ее отец все еще тащил ее позади него, решительно не позволяя вдове добраться до Томаса и Джека раньше него.
- Двигайся, - проворчал он ей, но странная, почти сверхъестественная паника начала охватывать ее, и она не хотела входить в заднюю комнату.
- Отец… - пыталась она сказать, но следующий слог замер на ее языке.
Томас.
Он был здесь, стоял перед нею, когда отец тянул ее через дверной проем. Стоял очень безмолвно, весьма невыразительно, его глаза были сфокусированы на пятне на стене без окна, без рисунка – совсем пустой, если бы не его внимание.
Амелия сдержала плач. Он потерял титул. Ему не надо было говорить ни слова. Он все еще не смотрел на нее. Она могла видеть все по его лицу.
- Как вы смеете уезжать без меня? - спрашивала вдова. - Где она? Я хочу увидеть запись.
Но никто не говорил. Томас оставался неподвижным, несгибаемым и гордым, как герцог, кем он и был, как все думали, и Джек – боже мой, он выглядел явно больным. Он был пунцовым, и Амелии было ясно, что он слишком часто дышал.
- Что вы нашли? - практически выкрикнула вдова.
Амелия уставилась на Томаса. Он не говорил.
Он - Уиндхем, - наконец–то сказал Джек. - Как и должно быть.
Амелия дышала с трудом, надеялась, молилась, что она неправа насчет взгляда на лице Томаса. Она не волновалась насчет титула или богатства, или земель. Ей нужен был он, но он был слишком горд, чтобы отдать себя ей, когда он был всего лишь мистер Томас Кэвендиш, джентльмен из Линкольншира.
Вдова резко повернулась к Томасу.
- Это правда?
Томас ничего не сказал.
Вдова повторила свой вопрос, схватив руку Томаса с достаточной свирепостью, чтобы заставить Амелию содрогнуться.
- Нет никакой записи свадьбы, - настаивал Джек.
Томас ничего не говорил.
- Томас – герцог, - снова сказал Джек, но он казался испуганным. Отчаявшимся. - Почему вы не слушаете? Почему никто меня не слушает?
Амелия задержала дыхание.
- Он врет, - сказал Томас низким голосом.
Амелия сглотнула, так как вторым ее желанием было разреветься.
- Нет, - воскликнул Джек. - Я говорю вам …
- О, Ради бога, - резко произнес Томас. - Ты думаешь, что никто не узнает тебя? Будут свидетели. Ты действительно думаешь, что не будет никаких свидетелей со свадьбы? Боже мой, ты не можешь изменить прошлое. - Он посмотрел на огонь. - Или сжечь его, в зависимости от обстоятельств.
Амелия уставилась на него, а потом поняла - он мог соврать.
Он мог соврать. Но он не сделал этого.
Если бы он соврал …
- Он вырвал страницу из книги, - сказал Томас, его голос был странным, отличающийся монотонностью. - Он бросил ее в огонь.
Как один, вся комната повернулась, загипнотизированная пламенем, потрескивающим в камине. Но там было не на что смотреть, даже на те темные, покрытые копотью воронки, вздымающиеся вверх в воздух, пока горела бумага. Не было ни одного очевидца преступления Джека. Если Томас солгал …
Никто и не узнает. Он мог сохранить все это. Он мог сохранить свой титул. Свои деньги.
Он мог сохранить ее.
- Это твое, - сказал Томас, поворачиваясь к Джеку. А затем он поклонился. Джеку. Тот выглядел ошеломленным.
Томас повернулся, осматривая остальных в комнате. – Я, - Он прочистил свое горло, и когда продолжил, его голос был ровным и гордым. - Я мистер Кэвендиш, - сказал он, - и я желаю всем хорошего дня.
А затем он ушел. Он пронесся мимо всех, выходя за дверь.
Он не посмотрел на Амелию.
И пока она стояла здесь в тишине, ей пришло в голову – что он не смотрел на нее вообще. Ни разу. Он стоял на месте, смотрел на стену, на Джека, на бабушку и даже на Грейс.
Но он не смотрел на нее.
Это было странно, чтобы чувствовать себя комфортно. Но она постарается сделать это.
Глава двадцатая
У Томаса не было ни одной идеи, куда он намеревался идти. Когда он проходил через дом приходского священника, то прошмыгнул мимо экономки, которая ушла, незаинтересованная в бесстыдном подслушивании; затем спустился на крыльцо под яркий солнечный ирландский свет; на мгновение остановился, моргая, дезориентированный, лишь с одной мыслью…
Прочь.
Ему нужно уйти.
Он не хотел видеть свою бабушку. Он не хотел видеть герцога Уиндхема.
Он не хотел, чтобы Амелия видела его.
И он взобрался на свою лошадь и уехал. Он ехал всю дорогу до Батлерсбриджа, так как это было единственное место, которое он знал. Он отправил кучера в Кловерхилл – он не был готов возвращаться туда, не тогда, когда большинство из них вернуться туда так скоро – и продолжал ехать, пока справа не увидел трактир. Он выглядел достаточно почтенно, поэтому он спешился и вошел.
Там его и нашла Амелия пять часов спустя.
- Мы искали тебя, - сказала она тоном ярким и веселым.
Томас на мгновение закрыл глаза, проведя пальцем по переносице, прежде чем ответил.
- Кажется, ты нашла меня.
Она сжала свои губы, ее глаза сфокусировались на полупустой кружке из–под эля, что стояла перед ним.
- Я не пил, если ты интересуешься этим.
- Я бы не смогла придраться к тебе, даже если бы ты пил.
- Терпимая женщина. - Он расслабился на своем стуле, рассевшись лениво и свободно. - Как жаль, что я не женился на тебе.
Возможно, и не пил, но в нем было достаточно алкоголя, чтобы он казался немного жалким.
Она не ответила. Что было к лучшему. Если бы она упрекнула его, чего он действительно заслуживал, он бы отреагировал таким же образом. Это было видно по его настроению, в котором он пребывал. А затем он должен был невзлюбить себя еще больше, чем сейчас.
Откровенно, он нашел все суждение утомительными.
Она не заслуживала его плохого настроения, поэтому он пытался отгородиться от общества. Она была единственной, кто следовал за ним всю дорогу до трактира Деррагарра.
Амелия присела на стул напротив него, противоположно ему со спокойным выражением. А затем ему пришло в голову…
- Что ты здесь делаешь?
- Я полагаю, что сказала о том, что искала тебя.
Он оглянулся вокруг. Боже милостивый, они были в трактире. Мужчины пили.
- Ты пришла без компаньонки?
Она немного пожала плечами.
- Я сомневаюсь, что кто–то заметил мое отсутствие. В Кловерхилле довольно мало волнения.
- Все поздравляют нового герцога? - спросил он сухо и криво.
Она отвела голову в сторону, тем самым немного подтверждая его сарказм.
- Все празднуют его предстоящую женитьбу.
Он резко посмотрел на нее.
- Не со мной, - вставила она торопливо, поднимая руку, как будто хотела отразить вопрос.
- Да, - пробормотал он. - Праздник будет немного неловким без невесты.
Его рот сжался, передавая ей его нетерпение. Но она сдержала свой нрав, говоря - Он женится на Грейс.
- Сейчас? - Он улыбнулся этому. По–настоящему. - Это хорошо. Это хорошая новость.
- Кажется, они очень сильно любят друг друга.
Он посмотрел на нее. Она сидела очень спокойно. Это было не только в ее голосе - оно было ее сутью. Ее волосы свободно ниспадали сзади, с неподдающимися укладке завитками, заведенными за уши; ее рот – он не улыбался, но также и не хмурился. Принимая во внимание все, что случилось в тот день, она была на удивление сдержана. И возможно, немного счастлива. Если и не за себя, то за Джека и Грейс.
- Предложение было очень романтичным, - сообщила она ему.
- Ты присутствовала при этом?
Она ухмыльнулась.
- Мы все там были.
- Даже моя бабушка?
- О, да.
Он тихо засмеялся, несмотря на решимость оставаться сердитым.
- Прошу прощения, что пропустил это.
- Я тоже прошу прощения, за то, что ты пропустил это.
Что–то было в ее голосе…И когда он посмотрел, что–то также было и в ее глазах. Но он не хотел видеть этого. Он не хотел знать об этом. Ему не нужны были ее жалость и сочувствие или чем бы это не было, когда на лице женщины отражается то ужасное выражение – немного материнства, немного грусти, когда она хотела исправить его проблемы, заставить их прекратиться поцелуем и словами "успокойся".
Стоили ли эти несколько моментов близости того, чтобы поддаться собственному страданию?
И они принадлежали только ему. Это была такая вещь, которая могла быть определена как совместный опыт.
Ах, да, я - мужчина, когда–то известный как герцог Уиндхем.
Это будет самой обсуждаемой темой на приемах.
- Мне кажется, что мистер Одли напуган, - сказала Амелия.
- Так и должно быть.
Она в подтверждение кивнула, с задумчивым выражением.
- Я тоже так думаю. Ему придется многому учиться. Ты всегда был ужасно занят каждый раз, когда я была в Белгрейве.
Он взял кружку с элем, не потому что захотел его – это была его третья кружка, скорее он думал, что ему уже достаточно. Но если бы ей пришло в голову, что он планирует сделать такую глупость как напиться, возможно, она ушла бы.
Без нее было бы легче.
Сегодня. Здесь. Он был мистер Томас Кэвендиш, джентльмен из Линкольншира и прямо сейчас было бы легче без нее.
Но она не поняла намека, и даже наоборот, казалось, более глубоко обдумывала это, так как сказала:
- Я уверена, что Грейс поможет ему. Она так много знает о Белгрейве.
- Она хорошая женщина.
- Да. - Она посмотрела вниз на свои пальцы, лениво исследующие царапины и вырезы на столе, а затем посмотрела вверх. - До этого путешествия я не очень хорошо ее знала.
Он нашел ее утверждение странным.
- Ты знала ее всю свою жизнь.
- Но не очень хорошо, - прояснила она. - Она всегда была подругой Элизабет, не моей.
- Я предполагаю, что Грейс не согласилась бы с твоим утверждением.
Ее брови приподнялись, достаточно для того, чтобы выказать, свое презрение.
- Легко заметить, что у тебя нет братьев и сестер.
- То есть?
- Невозможно одному в равной степени дружить с двумя братьями или сестрами. Один из друзей всегда должен быть главным.
- Как сложно это должно быть, - сказал он сухим голосом, - относиться по–дружески к сестрам Уиллоуби.
- В пять раз сложнее, чем относиться по–дружески к тебе.
- Но далеко не так сложно.
Она холодно посмотрела на него.
- В данный момент я бы с этим согласилась.
- Ой! - Он натянуто улыбнулся. Преувеличенно.
Она не ответила, что по непонятной причине задело его. И так – хотя он знал, что ведет себя, как осел – он наклонился, внимательно рассматривая ее руки.
Она немедленно отдернула их.
- Что ты делаешь?
- Проверяю наличие ногтей, - ответил он, в его голосе звучала самодовольная улыбка.
Она остановилась. Резко.
- Ты изменился.
Этого было достаточно, чтобы он засмеялся.
- Ты это только что поняла?
- Я говорю не о твоем имени, - выпалила она.
- О, тогда это должно быть мое обаятельное отношение и вид.
Ее губы сжались.
- Ты обычно не так язвителен.
Боже мой. Чего она от него ожидала?
- Молись, если ты хоть немного симпатизируешь мне, леди Амелия. Разрешается ли мне хотя бы несколько часов, чтобы оплакать потерю всего, что у меня было, дорогая?
Она села, но ее движения были робки, и она не выглядела спокойной.
- Прости меня. - Ее рот сжался, и она сглотнула, прежде чем сказать - Мне следовало быть более понимающей.