- Вэл! Вэл Слейтер! - воскликнул он, как будто ожидал увидеть здесь кого-то другого. - Неужели свершилось?
- Добрый день, профессор, - ответил Вэл, с удовольствием отвечая на рукопожатие. - Вы прекрасно выглядите. Рад видеть вас в добром здравии.
- А, ты хочешь сказать, что я не совсем одряхлел, - засмеялся Бриджес. - Давно замечено, что чем больше человек работает головой, тем меньше он подвержен процессам старения. Так что я выбрал наиболее простой путь омоложения. Рад, очень рад, что ты приехал.
- Я тоже рад, - искренне ответил Вэл.
- Ну что ж, - потер руки профессор, - обмен верительными грамотами состоялся, так что прошу в мой кабинет. Обсудим перспективы.
Вэл кивнул и двинулся за Бриджесом по лестнице, которая вела на второй этаж. Признаться, ему было любопытно заглянуть в кабинет ученого. Какая-то мальчишеская заинтригованность в том, что "взрослые" люди живут как-то по-особому… Ему казалось, что даже воздух в кабинете профессора должен быть другим. Но ничего особенного в кабинете не было. Довольно просторная и светлая комната, по периметру заставленная книжными шкафами, лесенка, чтобы добираться до верхних полок, огромный стол с компьютером, пара кожаных кресел, мощный диван… О том, что здесь постоянно кипит работа, говорили десятки разноцветных папок и бумаги, которыми все было буквально усыпано. Они лежали везде: на столе, креслах, на диване, на полках. Интересно, как он во всем этом разбирается, подумал Вэл, который предпочитал почти бухгалтерский порядок во всем.
- Сдвинь куда-нибудь бумаги и садись. - Профессор указал на кресло, усаживаясь за стол.
Вэл не нашел ничего лучшего, как переложить папки и бумаги на другое кресло, сел и приготовился слушать.
- Подай-ка мне вон ту синюю папочку, - попросил Бриджес, указывая куда-то за спину Вэла. - Там, там на полке. Я специально приготовил.
Вэл проследил глазами за рукой профессора, которая несколько раз дернулась в воздухе, и понял, что он имеет в виду довольно объемистую синюю папку с завязками, которая лежала на третьей полке прямо за его спиной.
- Это я собирал твои статьи, - пояснил профессор, развязывая тесемочки. - Я вообще слежу за твоей судьбой. Признаться, мне было досадно, когда ты покинул клинику.
Вэл вздохнул, ему не хотелось возвращаться к той истории. Не для этого же он пришел сюда, чтобы в очередной раз услышать, как он был горяч, молод и не прав.
- Не надо ничего объяснять: что было, того не вернуть. - Бриджес увидел, как подобрался Вэл, и поспешил его успокоить. - Это так, к слову. Теперь я думаю, что это был поступок мужчины, а не мальчишеская горячность. Во всяком случае, теперь у тебя есть ни с чем не сравнимый опыт. Колоссальный опыт…
Вэл решил не встревать. Что он мог сказать? Да, есть. Действительно, за двенадцать лет он видел столько, что обычному хирургу, работающему в городской больнице, и в страшном сне не привидится. Пока это общие слова. Прелюдия, так сказать. Его гораздо больше интересовало, что профессор думает по поводу его наблюдений и выводов.
- Так вот, здесь, - Бриджес постучал ладонью по листам, - не только зафиксирован практический опыт. Здесь есть новое слово в науке. Понимаешь?
Вэл опять промолчал. Не мог же он глупо кокетничать и говорить какую-нибудь глупость про то, что не так-то и велик его вклад в науку или что профессор дает ему чрезмерные авансы…
- У тебя есть огромное преимущество перед многими очень талантливыми практикующими врачами, - продолжал Бриджес, - ты умеешь думать. И не спорь со мной!
Вэл и не собирался спорить, хотя был уверен, что способностью думать обладают все мало-мальски образованные особи.
- Это только кажется, что этим даром обладают все, - засмеялся профессор, отвечая на невысказанные слова Вэла. - Поверь, это большая редкость. У тебя определенно есть интуиция ученого и способность классифицировать факты. Ты видишь то, что может или должно произойти при определенных обстоятельствах. Ты конструируешь модель. Но для того, чтобы превратить это в настоящий опыт и передать его другим, тебе необходимо все это систематизировать и по-настоящему изложить. Твои статьи пока всего лишь интересные наблюдения, им не хватает законченности.
- Ну, когда я писал их, я не думал, что…
- И правильно делал, что не думал, - не дал договорить ему Бриджес. - В данном случае достаточно того, что ты набрался смелости написать их и отослать в журналы. Тебе необходимо общаться с себе подобными, питаться новыми идеями, доказывать свои… Ты засиделся в своем госпитале, хотя эта работа сама по себе заслуживает самой высокой похвалы и оценки. Я не буду сейчас вдаваться в подробный анализ каждой твоей заметки, мы поговорим об этом позже, я просто хочу убедить тебя, что настало время поменять поприще. Поверь, свою вину, которую ты на себя наложил, ты искупил сполна.
- Профессор, - Вэл не хотел быть невежливым, но позволил себе перебить это горячий монолог, - я приехал, потому что принял решение принять ваше предложение. Но у меня есть некоторые сомнения относительно преподавания. Я никогда этого не делал и, честно говоря, сомневаюсь, что у меня это может получиться так же хорошо, как у вас.
- Льстец, - усмехнулся профессор, - но приятно. В нашем деле есть только одна правда: если ты хороший врач, ты сможешь научить любого. А ты очень толковый и опытный врач. И бояться тут нечего. Главное, не стесняться отдавать накопленный опыт.
- К этому я готов, - развел руками Вэл.
- Ну и отлично, - ударил профессор ладонью по папке, как бы ставя точку в этом разговоре. - Когда ты сможешь приступить к работе?
- У меня есть нерешенные семейные проблемы, - честно ответил Вэл, которому и самому не терпелось приступить к работе, несмотря на то, что ему полагался месячный отпуск. - Сын учится в одной из закрытых школ. Мне нужно хотя бы пару недель, чтобы понять, как устроится.
- Да, я понимаю, - кивнул Бриджес. - Это очень важно. Я, к сожалению, был лишен семейных радостей в полном объеме, но дочь всегда была для меня светом в окне. Она и работа. Сейчас я вынужден наслаждаться только работой: дочь живет отдельно и мы встречаемся только когда у нее есть время.
Вэл не знал, что на это ответить. Он вообще не представлял, что такое дети, но не будешь же это объяснять чужому человеку… Но Бриджес, видимо, не нуждался в каком-то ответе. Вэл вдруг подумал, что этот всеми уважаемый человек очень одинок и ему просто хочется поговорить о дочери, по которой он скучает.
- Знаешь, - продолжал профессор, - с таким удовольствием вспоминаю то время, когда она была ребенком, а потом подростком. Она всегда была со мной. Так что, молодой человек, я вам искренне завидую - у вас масса времени пообщаться со своим сыном. Ведь ему около десяти?
- Да, весной будет десять, - ответил Вэл, чтобы что-нибудь ответить. Видимо профессор был хорошо осведомлен о его жизни.
- Поверь, от общения с ним ты получишь гораздо больше, чем он, - засмеялся профессор. - Я только потом начал это понимать. И сейчас я бы поменял несколько часов ученой беседы на всего лишь час общения с собственным ребенком. Да-с, вот так.
- Мне еще предстоит этому научиться, - признался Вэл.
- А знаешь что, - профессор от волнения даже вскочил со своего кресла, - приезжай-ка ко мне в гости со своим сыном. Мы с тобой пообщаемся на наши ученые темы, да и ему в этом доме будет интересно.
Предложение было настолько неожиданным, что Вэл замялся, не зная что сказать. Но Бриджес так воодушевился, что Вэл подумал, что огорчит его отказом…
- Мне нужно уладить кое-какие дела, - нерешительно начал он.
- Я не предлагаю сделать это немедленно, - замахал руками Бриджес. - Ведь ты только приехал. Но когда будешь готов, милости прошу.
- Спасибо, профессор, с удовольствием приму ваше приглашение.
- Вот и отлично, - подвел черту Бриджес. - К тому же дочь обещала приехать. Заодно покажу тебе свое чадо. Решай свои дела… и милости прошу.
Вэл понял, что разговор закончен, и решил, что нужно попрощаться. Он с сожалением поднялся из глубокого кресла: в этом кабинете и с этим человеком было приятно и легко.
- Спасибо вам еще раз, мистер Бриджес, - сказал он.
- Был очень рад, - ответил Бриджес, протягивая руку. - Может быть, пообедаешь со мной. Мисс Николс неплохо готовит.
- К сожалению, не могу принять вашего предложения, - улыбнулся Вэл, - я приглашен на обед к родителям моей жены. Мальчик фактически вырос в их доме. Думаю, что придется выяснить некоторые вопросы. Мы довольно долго не встречались.
- О, не смею задерживать… - Профессор взмахнул руками и свалил со стола рамку с фотографией.
Вэл кинулся поднять ее и невольно взглянул на снимок. На него смотрела, хитро прищурившись, очень хорошенькая шестнадцатилетняя девочка. Неужели и он мог когда-то так же с удовольствием смеяться и быть таким беззаботным? Конечно, отец обожает свою дочь. Чертенок, скрещенный с ангелом… Лицо девочки было смутно знакомым, но Вэл подумал, что так могла быть знакома ему собственная юность.
- Это моя Натали, - сказал профессор, аккуратно ставя фотографию на место. - Правда, снимок сделан несколько лет назад, но уж очень хороша она здесь.
- Хороша, - улыбнулся Вэл, почему-то обрадованный тем, что дочка профессора ему понравилась.
- Счастливо, Вэл, до встречи. - Профессор пожал Вэлу руку и проводил его к выходу.
Когда Вэл говорил, что ему надо встретиться с родителями Лейлы и решить кое-какие вопросы, он не предполагал, что встреча обернется настоящим семейным скандалом. Вэл мчался домой после семейного обеда и до боли в руках сжимал руль машины. Все, что он услышал, было справедливо и несправедливо одновременно… Ему было стыдно, но упрямство и нежелание признавать очевидные вещи искали оправдания всему, что он делал долгие годы.
Вэл надеялся, что визит в семейство Масса-рани, будет достаточно формальным, но Жаклин со свойственной ей жестокостью обратила естественное желание отца быть с сыном в попытку использовать мальчика для решения его собственных проблем.
Воодушевленный встречей с профессором Вэл ехал в их дом с чувством освобождения и радости. Раньше он не очень-то любил бывать в этом роскошном и изысканном особняке, но сегодня ему было все равно.
Жаклин встретила его у дверей и поджала губы, как будто он навязывался им в родственники. Айман с радостью обнял его, но глаза его были печальны.
Через некоторое время пустых вопросов и ответов и поглощения специфической смеси французских и арабских блюд Жаклин вдруг задала вопрос, от которого у Вэла перехватило дыхание и кусок застрял в горле.
- Ты решил забрать у нас мальчика? - спросила она, аккуратно поддевая очередной кусок курицы, тушенной в гранатовом соусе.
- Я же сказал, что собираюсь остаться в Америке и что мы с Диком будем жить в нашем доме, - ответил Вэл, как будто это не подразумевалось само собой.
- Я говорю именно об этом, - заметила Жаклин и посмотрела на мужа. - Когда тебе стало выгодно, ты решил вернуться и лишить людей, которые его вырастили, возможности участвовать в судьбе Дика.
- Я сказал только то, что сказал. - Вэл пытался быть спокойным. - Вы всегда будете его бабушкой и дедушкой. Разве вопрос стоит о том, что вы перестанете общаться?
- Я тоже сказала только то, что хотела сказать, - язвительно ответила Жаклин. - Ты же прекрасно понимаешь, что если бы не твоя вечная погоня за самим собой, то все могло быть по-другому. В свое время надо было не носиться по свету в поисках подтверждения собственной значимости, а быть рядом с беременной женой.
- Жаклин, ты не права… - попытался остановить ее Айман.
- Дай мне сказать то, что я действительно думаю, - резко повернулась к мужу Жаклин и сверкнула на него своими холодными прозрачными глазами. - Я молчала слишком долго. Если бы мистер Слейтер чуть-чуть больше думал о нашей дочери…
- А вам не кажется, что если бы вы не заставляли ее так волноваться по поводу ваших мифических болезней… - не выдержал Вэл.
- Мы говорим не обо мне, - презрительно улыбнулась Жаклин, - а о тебе и о том, что ты бросил малыша. Мы десять лет были ему настоящими родителями. Я даже смогла смириться с тем, что ты услал его в какую-то школу за тридевять земель. Гениальная идея, нечего сказать!
- Может быть, не самая гениальная, но я так решил, - отчеканил Вэл. - Не понимаю, что мы обсуждаем. Я возвращаюсь, Дик будет жить со мной, вы можете общаться сколько хотите… Я не собираюсь этому мешать.
- Милый мой, - Жаклин истекала ядом и говорила поэтому преувеличенно вежливо, - дело в том, что мы не сможем общаться с тобой. А Дик - ребенок очень чуткий. Ты заставишь его разрываться между любовью к нам и желанием угодить тебе.
- Угодить? - задохнулся Вэл. - Вы считаете, что мы с сыном…
- Именно это мы и считаем, - кивнула Жаклин. - Ты не любишь сына. Как не любил мою дочь. Ты просто используешь его. Потому что в твоей жизни не осталось больше ничего.
Она говорила эти страшные несправедливые слова, не сомневаясь ни минуты, что это истина и что никто не сможет убедить ее в обратном. Вэл был потрясен. Он думал, что его решение вернуться будет воспринято во всяком случае нейтрально… Больше, чем слова Жаклин, его удивляло молчание Аймана. Неужели он согласен с женой? Он сидел, опустив голову, и только иногда вздрагивал, когда Жаклин говорила очередную гадость. Тесть сильно изменился за эти годы: вместо сильного властного мужчины, который способен контролировать ситуацию, за столом сидел старик, придавленный судьбой.
- Я хочу вернуться домой, - попытался еще раз объясниться Вэл. - Дику нужна семья. Ему нужен отец. Мне нужен сын. Что тут странного?
- Все это так, - согласилась Жаклин, - если не знать тебя. Тебе никто не нужен.
И это говорила женщина, которая две трети своей жизни провела вдали от семьи, занимаясь исключительно своими собственными проблемами. Что вдруг случилось? Неужели в ее жизни больше нет любви? - усмехнулся про себя Вэл. Неужели ей тоже понадобился маленький мальчик, чтобы обрести почву под ногами и ощущение реальности?
И только подъезжая к дому, Вэл вдруг все понял. Да, в ее жизни не стало тех радостей, которые составляли основу ее существования: красота увяла, мужчин почти не осталось, интрига из бурной реки превратилась в вялый ручеек… И она нашла единственного человека, на котором могла выместить все свое неудовольствие. Человека, который раздражал ее тем, что жил не по ее законам, и который знал, что где-то очень глубоко ее мелкую душу пожирает мысль о собственной вине в смерти дочери. Но в этом Жаклин никогда и никому не признается, а будет бросаться на него как бешеная собака. Но это не моя епархия, подумал Вэл, ей нужно к психиатру, а я хирург. Можно, конечно, попробовать и оперативное вмешательство. Но это был уже черный юмор.
Ладно, Бог ей судья, а с Айманом он поговорит позже. Он молчал, потому что очень любит мальчика и боится, что Жаклин в связи с приездом Вэла все испортит. Сейчас самое главное сам Дик, а на истерики обращать внимания не стоит. Надо поскорее привезти его домой, съездить к профессору, показать клинику. Он обязательно сможет подружиться с сыном.
Отодвинув эти проблемы, он задумался только об одном. Провожая Вэла, Айман сказал ему, что говорил с куратором мальчика. Он намекнул Вэлу, что хорошо бы встретиться и поговорить с этой "очень активной девицей", которая заявила, что собирается подать документы в комиссию, чтобы лишить его родительских прав. Надо будет встретиться с ней и объяснить, что это ее не касается.
Вэл вошел в пустой дом и упал в любимое кресло. Все так хорошо начиналось, а закончилось хуже некуда. Никто не может помешать ему жить с сыном и заниматься любимым делом. Но вот выяснять отношения с родителями Лейлы, говорить с какой-то кураторшей и просить позволения забрать сына на несколько дней из школы ему совершенно не хотелось. Вэл тяжело вздохнул и потянулся к телефону. Каникулы закончились две недели назад, мальчик учился, и, конечно, возникли вопросы. Вэл долго и унизительно упрашивал директора разрешить Дику неделю провести вне школы. Директор настаивал на том, что это может помешать процессу освоения знаний. Какие знания, чуть не кричал Вэл, когда решается судьба их семьи! Неужели взрослым людям надо объяснять такие простые вещи. Они десять лет были чужими людьми и только назывались сыном и отцом. Он хочет попытаться исправить это, а ему рассказывают о сложностях программы. В конце концов, Вэлу пришлось напомнить, что это он платит деньги за учебу сына и волен поступать как ему заблагорассудится. По возникшей паузе, кряхтению в трубке и постукиванию карандаша о стол Вэл понял, что его аргумент возымел действие. Директор смилостивился и сказал, что Дик приедет в сопровождении своего куратора через два дня, а через десять дней он должен будет вернуться в школу.
Вэл положил трубку и решил, что ему не нравится эта школа и надо найти что-нибудь подходящее поближе к дому. В его решении отдать мальчика в закрытый пансион был свой резон: он не хотел, чтобы Дик без него продолжал жить в семье Аймана и Жаклин. Здесь Жаклин попала в точку, он не очень-то хотел, чтобы сын общался со своей бабушкой. Вэл считал, что будет лучше, если ребенок окажется среди своих сверстников и под опекой первоклассных педагогов, чем будет видеть вечные страдальческие глаза деда и холодное внимание бабки. До школы с ним возились няни и гувернантки, но в определенном возрасте нужно было принять решение, и Вэл принял именно такое. Тогда возражений не последовало: Айман повздыхал, а Жаклин была увлечена своим очередным поклонником. Но теперь все стало как-то чрезмерно сложно… Вэл не любил неопределенности. Скорее бы приехал Дик, он поступил на работу и они бы вместе решили, как им жить дальше. О том, что им вдвоем будет достаточно сложно привыкать друг другу, Вэл не позволял себе думать.
Он уже представлял себе, как будет отвозить мальчика утром в школу, потом ехать на работу, а по вечерам сидеть рядом с ним в этом кресле, пока он читает книги или занимается каким-то другими детскими делами… Дальше его фантазии не хватало, он не задумывался, о чем они будут говорить и как проводить выходные… Нормальная мужская жизнь без особых нежностей, с молчаливым пониманием, подтруниванием друг над другом, ну и так далее. Где он набрался этих картин, Вэл и сам не понимал. В его представлении семья была совсем другой. И первое место в доме всегда занимала женщина. В их семье балом правила мать, от ее идей и настроения зависело в доме все. Ну а в их семье с Диком… Что будет в их семье, Вэл пока не очень представлял…
Натали спешила на встречу с Диком и как всегда немного волновалась. С тех нескольких дней в больнице, когда он начал с ней говорить и показал письмо отца, отношения их круто изменились. Но Натали понимала, что достаточно одного неосторожного движения или слова - и Дик опять замкнется. Она дала себе слово не форсировать событий и спокойно шла вслед за мальчиком. Если он молчал и рассматривал облака, она просто сидела с ним рядом и тоже смотрела на небо, если начинал говорить, то старалась просто слушать или отвечать на вопросы.