Рафаэль прислонился к стене, дабы ощутить важность момента во всей полноте. Леон никогда не сделал бы ставку на двух лошадей одновременно. Жениться на бесхарактерной вдове Сент-Бев ради респектабельности и удерживать при себе Мариетту ради наслаждения было бы ничем иным, как проявлением сущей алчности. Рафаэль впервые чувствовал свое превосходство над другом. Сам он ничуть не беспокоился о респектабельности. Он намерен жениться на Мариетте, и пусть сплетники и сплетницы болтают что хотят. Он показал себя еще более бесстрашным, чем Леон.
- В таком случае желаю вам всех благ, - процедил Леон сквозь стиснутые зубы, кивнул матери, пожелал ей доброй ночи и зашагал вниз по освещенному проходу к себе в комнату. Через несколько секунд раздался громкий стук захлопнувшейся двери, но Рафаэль и Жанетта сделали вид, что ничего не слышали.
Позже, предоставив Рафаэлю объяснять свое решение потрясенному отцу, Жанетта, закутавшись в шаль поверх ночной рубашки, направилась на цыпочках к спальне сына. Им нужно было поговорить. Она должна узнать, каковы его чувства. Что случилось, почему ее веселый, беззаботный сын последнее время ходит, погруженный в мрачные раздумья, почему он стал неразговорчивым и угрюмым?
Свечи у него в спальне горели - через щель под дверью в коридор пробивался свет. Жанетта уже подняла руку, чтобы постучаться, но тотчас опустила ее. Из комнаты донеслись отчетливое позвякивание графина о край стакана и звук наливаемой жидкости, потом Леон с грохотом опрокинул стул. Не было никакого смысла вступать в разговор с сыном сейчас: Леон, похоже, был пьян.
И она не ошиблась: Леон был слишком пьяным для того, чтобы видеть что-либо, кроме образа Мариетты Рикарди - обнаженной Мариетты в постели Рафаэля де Мальбре.
На следующее утро Мариетта избежала встречи с обоими - Леоном и Рафаэлем, вызвав Лили и Сесиль на урок вязания кружев в необычайно ранний час. Солнце уже припекало, роса на траве высыхала, и день обещал быть таким же ясным, как и предыдущий. Деревенские женщины еще не пришли, в оранжерее было непривычно тихо. Девушки прилежно склонились над работой, а Мариетта начала плести кружевное полотно, которое должно было превратиться в подвенечное платье Элизы Сент-Бев.
Лили и Сесиль время от времени негромко переговаривались, но Мариетта не обращала на них внимания. Странное, совершенно необычное состояние охватило ее, когда она устремила взгляд вдаль. Она больше не видела ни оранжерею, ни далекие отсюда холмы, перед ней возникла церковь в Шатонне, а в церкви рука об руку стояли Леон и его нареченная. Элиза выглядела великолепно, платье из венецианского кружева так плотно облегало ее фигуру, что Элиза больше, чем обычно, напоминала изящную статуэтку. Лицо ее было скрыто под вуалью, но лицо Леона Мариетта видела ясно. Его черные волнистые волосы свободно ниспадали на широкие плечи; одет он был в темно-красную бархатную блузу, отделанную золотым галуном; сапоги начищены до блеска, шпага в ножнах.
Мариетта почувствовала такое стеснение в груди, что испугалась потерять сознание. Она словно вошла в тоннель, озаренный непереносимо ярким светом. Перед ее внутренним взглядом появилось видение: время года изменилось, листья опали, но цветы еще цвели. В церкви Шатонне появилось намного больше скамей, над алтарем висело позолоченное распятие, которого сейчас еще не было. Перед священником, который должен был совершить церемонию брака, стояла совсем юная девушка, не старше семнадцати лет, с такими же темными, как у Леона, глазами и полными, красиво очерченными губами. На ней было платье матери, которое сидело на ней великолепно, хотя изначально шилось не на нее.
Мариетта почувствовала любовь к этой девушке, которая явно была дочерью Леона, к девушке, которая венчалась в церкви Шатонне в том платье, для которого Мариетта сейчас вязала венецианские кружева.
Снова сместились туманы времени, и на месте этой девушки появилась другая - маленькая, с розовыми щечками, на которых от улыбки появлялись ямочки. Кружевное платье выглядело на ней еще более изысканно, наверное, его сохраняли много лет, оберегая от света.
До этого часа Мариетта думала, что покинет Шатонне и больше не будет частью жизни Леона, как и он частью ее жизни. Теперь она поняла, что заблуждалась. Подвенечное платье Элизы станет семейной реликвией. Дочь Леона именно в этом платье произнесет свои брачные обеты, а позже это сделает его внучка. Сколько бы ни прожил Леон де Вильнев, он будет помнить ее, Мариетту.
Веселое личико внучки Леона медленно исчезло, как бы растаяло, и Мариетта снова увидела перед собой оранжерею, а вдали - округлые вершины холмов, залитые ранним утренним светом. Лили и Сесиль о чем-то негромко разговаривали.
Над головой у нее, среди ветвей яблони, пела свою нехитрую песенку коноплянка. И Мариетта вдруг ощутила прямо-таки невероятный душевный покой. Она поняла, какое будущее ее ожидает. Это будет жизнь без Леона, но никого другого она не полюбит. И все же она останется частью его.
Мариетте показалось, что более ни о чем просить судьбу и не следует.
В дверях кухни появилась Матильда и, сердито прикрикнув на собак, сообщила, что, пока Лили и Сесиль бездельничали в оранжерее, она испекла хлеб и приготовила завтрак.
- Вы бы лучше вернулись на кухню, пока не пришли деревенские женщины. Тогда и продолжим занятия, - сказала девушкам Мариетта, собирая спицы.
Платье, которое она представила в воображении, должно было быть целиком из кружева, и ей некогда было тратить время попусту.
Девушки неохотно вернулись к своим обязанностям, а Мариетта продолжила работу. Ее уединение нарушила Селеста:
- Что ты тут делаешь в такую рань? Матильда сказала, что ты поднялась еще до рассвета.
- Мне не спалось.
Мариетта сидела на траве, так же как Лили и Сесиль, ноги у нее были босыми. Селесте даже трудно было сейчас представить, что перед ней та самая особа, которая накануне вечером играла на спинете и так увлеченно танцевала. О том, что Рафаэль намерен сделать Мариетте предложение выйти за него замуж, Селеста, к счастью для себя, не знала, но, конечно, заметила, что он ею увлечен. Почему, думала она, Рафаэль выбрал Мариетту, а не ее? Уж она-то никогда бы не позволила себе показаться на людях в такой нелепой одежде… И танцевал Рафаэль с Мариеттой гораздо больше, чем с ней. А когда танцевал, то все равно то и дело поглядывал на Мариетту.
Жизнь, к сожалению, весьма несправедлива, и Селеста, которая, в общем, была расположена к Мариетте, хотела одного: чтобы та поскорее упаковала вещи и отправилась в Венецию или в Монпелье… или в Нарбонн. Словом, куда угодно, только бы уехала отсюда, а она, Селеста, могла бы соблазнить Рафаэля де Мальбре.
- Леон уже готовится к поездке в Лансер, - сказала она, с любопытством наблюдая за выражением лица Мариетты. - Кажется, он не в состоянии провести без мадам Сент-Бев и дня.
- Но ведь именно так и должно быть, поскольку он собирается жениться на ней, - с полным спокойствием ответила Мариетта.
Селеста не заметила ничего похожего на ревность в ее глазах, никакой, даже самой малой гримаски раздражения на ее лице, хотя была уверена, что между кузеном и Мариеттой что-то есть. Прилюдно, в обществе, он просто не замечал ее, что было странно, так как Леона считали завзятым ловеласом, а Селеста ни разу не видела, чтобы он с какой-нибудь женщиной держался с тем безразличием, какое проявлял по отношению к Мариетте. А ведь даже Селеста вынуждена была признать - пусть и с неохотой, - что любой мужчина захотел бы познакомиться с Мариеттой поближе. Рафаэль де Мальбре был сражен ею, и уже это одно могло служить высочайшей оценкой ее чар.
Дорога на Лансер проходила в опасной близости к оранжерее, а Мариетта вовсе не хотела увидеть Леона, и тем более не хотела, чтобы он увидел ее.
- Думаю, мне пора навестить Нинетту, - сказала она, аккуратно складывая свою работу.
- Но ведь она уже выздоровела, не так ли? Арман снова в замке и уверяет, что его дочь поправилась.
- Тем не менее я считаю, что мне следует ее повидать, - твердо проговорила Мариетта и почти в ту же секунду вздрогнула от полного ужаса вскрика Селесты.
В траве прямо к ним ползла гадюка. Мариетта инстинктивно отпрянула, но прежде чем успела вскочить, гадюка подняла голову и вонзила свои ядовитые зубы ей в бедро.
Селеста, окончательно потеряв голову от страха, закричала еще громче. Но гадюка уже скрылась в траве - так же быстро, как и появилась. Бледная как смерть, Мариетта смотрела на оставленные змеей отметины и не знала, что предпринять. Наконец она повернулась к Селесте и сказала:
- Прекрати орать! Лучше высоси яд, и немедленно! Скорее!
Взгляд у Селесты стал совершенно безумным, и она закричала еще громче. Беспомощная Мариетта поняла, что не получит от нее никакой помощи, а оставалось всего несколько минут, в течение которых еще можно было спасти ей жизнь. Тщетно пыталась она дотянуться до ядовитых отметин сама, но у нее ничего не получалось, да и не могло получиться.
Она умрет. Умрет и не сможет завершить платье к свадьбе Вильнева.
- Помогите! Леон! Ради Бога!
Селеста заметила знакомого коня и всадника на нем, направлявшего лошадь к дороге на Лансер, и это привело ее в чувство. Она, спотыкаясь, побежала к Леону, вопли ее далеко разносились по округе.
Леон тотчас натянул поводья. Заметив, что к нему, взывая о помощи, во весь опор бежит Селеста, он спрыгнул с коня и направился к каменной стене, отделяющей дорогу от оранжереи. Петляя между деревьями, он приближался к лежащей на траве Мариетте.
- Ее укусила змея! - захлебываясь слезами, сообщила Селеста.
Мариетта находилась в полуобморочном состоянии, лицо ее было белым, без единой кровинки.
- Я не могу дотянуться, - еле слышно выговорила она. - Надо… высосать яд…
Леон опустился возле нее на колени, сдвинул подол платья и, припав к бедру Мариетты, стал высасывать из раны отравленную кровь, то и дело яростно сплевывая в траву красные сгустки.
Обессиленная пережитым страхом, Селеста привалилась к стволу яблони. Ее крики услышали в замке: к ним уже бежала Матильда, а в дверях показались герцог и Рафаэль.
Леон де Вильнев закончил высасывать яд из ранки на ноге Мариетты: впервые в жизни он весь дрожал от пережитого страха.
- Что за чертовщина! Мариетта! Вы в порядке? Что случилось?
Рафаэль де Мальбре оттолкнул Леона и обнял Мариетту за плечи.
- Ее укусила змея, - сказал Леон. Он все еще стоял на коленях в траве и не мог даже пошевелиться.
- Господи Иисусе!
Рафаэль подхватил Мариетту на руки и бегом пустился к замку.
Леон остался где был, стоя на коленях и сотрясаемый страхом, какого никогда не испытывал даже в жарком сражении на поле битвы. Наконец, с лицом серым, как зола в очаге, он встал на ноги и медленно поплелся к Сарацину, который копытом рыл землю. Не было ни малейшего смысла оставаться в Шатонне. Не было больше ничего, что он мог бы сделать для Мариетты. Рафаэль показал ему это со всей ясностью при помощи той собственнической хватки, с какой вырвал Мариетту из его объятий и унес в замок.
Леон направил Сарацина в сторону от Лансера, к холмам. Сегодня он не мог встретиться с Элизой. Он хотел бы быть рядом с Мариеттой, но не имел на это права. Она станет женой Рафаэля де Мальбре, и Леон понимал, что сам толкнул ее в объятия друга.
Что касается Мариетты, то поступком Рафаэля она была потрясена едва ли меньше, чем укусом змеи. Леон спас ей жизнь. Она видела испуг на его лице, и если бы Рафаэль не явился раньше времени, пусть даже с самыми лучшими намерениями, то может быть… может быть…
Она устало смежила веки. Матильда заботливо уложила ее в постель и задернула тяжелые шторы. В комнате было темно и прохладно. Возле кровати уселся Рафаэль, лицо у него было встревоженное, он держал руки Мариетты в своих. У нее не хватало сил попросить его удалиться. Она не хотела видеть никого, кроме Леона.
Отец Рафаэля молча, одним легчайшим прикосновением к плечу сына дал понять, что тому следует уйти. Мариетта, услышав стук закрываемой двери, открыла глаза.
- Я хотел бы поговорить с вами, - сказал герцог, опираясь на свою трость с набалдашником из черного дерева. - Вы достаточно оправились для этого?
- Вполне достаточно. - Мариетта села и повалилась на подушки. - Я просто сильно переволновалась.
А еще она никак не могла забыть лицо Леона, искаженное страхом за нее, и то, как он склонился над ней, как его губы касались ее кожи и как он высасывал яд, не тревожась ни о чем, кроме ее спасения.
- Вот и хорошо. Можно ли впустить в комнату побольше света?
- Разумеется. - Герцог сам раздвинул шторы, и в комнату хлынул солнечный свет. - Я должен исполнить неприятную обязанность, мадемуазель Рикарди. - Он медленно повернулся и подошел к ее кровати, солнечные блики играли на бриллиантах, украшавших каблуки его башмаков. - Рафаэль сказал мне, что просил вашей руки. Он действовал необдуманно и слишком поспешно. Мой печальный долг заключается в том, чтобы сообщить вам, что эта свадьба не может иметь место.
- Я знаю. - Живые краски вернулись на щеки Мариетты, а на губах появился намек на улыбку.
Герцог помолчал, желая удостовериться, не ослышался ли он.
- Препятствие заключается в различном положении наших семейств, - продолжал он.
- Это не имеет значения, - поспешила возразить Мариетта. - Семейство Рикарди занимает достаточно высокое положение, чтобы его члены вступали в брак с кем угодно.
- Но не в данном случае, - строго заявил герцог.
- В данном случае, - сказала Мариетта, и в глазах у нее блеснуло былое озорство, - в данном случае именно Рикарди этого не желают.
Герцог слегка нахмурился, глядя на Мариетту сверху вниз. Семья де Мальбре была одной из самых знатных во Франции, а эта пигалица сумела распалить воображение его опытного в любовных делах, искушенного сына до такой степени, что он сделал ей предложение, и теперь, когда он, глава семьи, пришел к ней, дабы сообщить, что она, какая-то там Рикарди, никогда не станет герцогиней де Мальбре, она просто пожала плечами, усмехнулась и заявила, что это она не желает становиться герцогиней де Мальбре. Он ожидал истерики, угроз, протестов - словом, чего угодно, только не безразличия.
- Вы уверены, мадемуазель, что правильно поняли мои слова.
- Вы заявили, что я не могу выйти замуж за Рафаэля. Мне кажется, господин герцог, что это вы проявили непонимание в нашем разговоре. Когда ваш сын сделал мне предложение, я ответила ему отказом. Но кажется, он, как и вы сами, не поверил моим словам.
- Но почему, дорогое дитя? - Анри де Мальбре отер лоб надушенным носовым платком. Их разговор и в самом деле принял весьма неожиданный оборот.
- Потому что я его не люблю, - ответила Мариетта напрямик.
Анри, как бы ища поддержки, всей тяжестью оперся на свою трость. Матерь Божья, эта девчонка отказывается от брака с одним из де Мальбре, потому что не любит его! Это невероятно!
- Таким образом, господин герцог, у вас нет причины для беспокойства.
- Именно так. Совершенно верно.
Анри испытывал не только огромное облегчение, но и некоторое волнение. Как это, молодая особа сомнительного происхождения отказывается выйти замуж за его сына! Разве это не оскорбительно для всей фамилии де Мальбре?
- Не будете ли вы любезны передать Жанетте, что я спущусь в столовую к обеду? - спросила Мариетта с еле заметной улыбкой на губах - она прямо-таки читала мысли, которые теснились в голове у ее высокородного визитера. - Я чувствую себя вполне хорошо.
Герцог ответил, что передаст. Спускаясь по широким ступеням лестницы, он думал, что в конечном счете исполнил свою миссию, и теперь дело только за тем, как бы поскорее пропустить добрый стаканчик бренди.
К тому времени когда Мариетта спустилась к обеду, одетая в бархатное платье янтарно-желтого цвета, которое подчеркивало ее красоту, все уже сидели за столом. Леон даже не взглянул в ее сторону. Рафаэль, увидев ее, заметно обрадовался. Он все еще был уверен, что вопреки противодействию отца сделает Мариетту своей женой.
- Должен признаться, я рад, что избавился от шума и вечной суеты королевского двора, - заговорил герцог, наслаждаясь изысканным вкусом свежих устриц. - Так славно вернуться к жизни в уединении.
Жанетта бросила взгляд на роскошно отделанный камзол старого друга и рассмеялась со словами:
- Еще один месяц, и вы будете умирать от скуки, Анри.
- Уверяю вас, нет. Я даже не подозревал, что дни могут проходить так быстро.
Жанетта помолчала, потом, глядя на сына, произнесла:
- Это Элиза сделала их такими для вас. Вы проводите с ней даже больше времени, чем Леон.
Щеки герцога покраснели, но Леон этого даже не заметил, он продолжал угрюмо взирать на свой бокал с вином.
- Мадам Сент-Бев нравится слушать рассказы о Версале, а мне приятно поговорить с ней об этом. Ее занимает главным образом новая мода.
- Меня тоже, - вмешалась в разговор Селеста. - Я слышала, что даже Лавальер носит мушки на лице. Это правда? И носит ли она их с удовольствием или только ради моды?
Все вышли из-за обеденного стола и направлялись в большую гостиную.
- Лавальер ничего подобного не носит, - сказал герцог, любезно улыбнувшись Селесте. - Она красива и без них.
- Это правда? - обратилась Селеста к Мариетте, которая сидела в некотором отдалении от всех, занятая своим вязанием.
- Истинная правда. Она пренебрегает такого рода модой, не желая подражать мадам де Монтеспан.
Взгляд герцога обострился. Он уже давно пришел к заключению, что в малышке Рикарди есть нечто особенное, не сразу постижимое. Тон, каким она говорила о любовнице короля и о вполне вероятной будущей его любовнице, только усилил это ощущение. Она говорила так, будто знала их лично. Однако чего ради стала бы гордая Атенаис общаться с Мариеттой? Разве что покупала у нее кружева…
- Вы занимались вязанием кружев в Париже, Мариетта?
Мариетта, не отвлекаясь от своей сложной работы и продолжая неустанно перебирать пальцами спицы, ответила:
- Разумеется. Ведь я кружевница. Куда бы я ни попала, всегда плету кружева.
- Именно поэтому вы и познакомились с Монтеспан?
Глаза у Селесты изумленно округлились.
- Неужели вы и вправду вязали кружева для мадам Монтеспан? Верно ли, что она новая фаворитка короля и что это разбило сердце Лавальер? И правда ли, что она претендует на дружбу с королевой?
- Мадам де Монтеспан претендует на многое.
- Не стоит говорить о ней в подобном тоне, - заметил герцог, поигрывая своей табакеркой. - Для Элизы было бы опасно отправляться в Версаль с предвзятыми суждениями о мадам де Монтеспан.
- Было бы опасно для нее отправляться туда с иными суждениями, - уверенно произнесла Мариетта. - Худшее, что может случиться с Элизой, - это если Атенаис Монтеспан пожелает сделать ее своим другом.
Голос герцога сделался жестким. Он не питал нежности к Атенаис, считая ее слишком холодной и расчетливой, и он был благодарен Мариетте за то, что она отказалась выйти замуж за его сына, однако его честь была задета тем, что она говорит с ним таким уверенным тоном.
- То, что вы продаете кружева знатным людям, еще не дает вам права высказывать вопиющие суждения об их душевных качествах, Мариетта.
Она подняла на него глаза и сказала совершенно спокойно: