Как кошмар, Ольгу преследовало видение: она принимает ванну, хвойная пена гладит ее юное тело, ее безупречную кожу. Она закрывает глаза от наслаждения. А когда снова поднимает веки, то случайно видит в зеркале, неудачно прибитом к двери совмещенного санузла, отражение окошка, выходящего на кухню. И в окошке - лицо отчима с выражением отвратительного вожделения…
Тогда Ольга завернулась в полотенце, оставляя мокрые следы, выбежала в коридор, схватила первый же попавшийся предмет, а им оказался ботинок самого наблюдателя, и со всей силы запустила им в "родственника". Удар пришелся по лицу. Отчим вскрикнул от боли и осыпал падчерицу самой что ни есть гнусной бранью.
Ольга и до того случая не слишком жаловала нового спутника маминой жизни. Но после происшедшего отчим стал ей омерзителен до тошноты.
Мелочный и обидчивый, он пожаловался матери, естественно, переврав события в свою пользу. А сердобольная женщина, прикладывая к разбитому лицу супруга примочки, тихо плакала. Но потом, уже наедине, просила дочь не разрушать ее хрупкую личную жизнь.
"Оленька, ну что ж ты такая, как… Как твой папаша. Совсем вы оба меня не жалели. Никогда. Нашелся вот благородный человек на склоне лет, а ты его из дома гонишь, словами всякими обзываешь. А он, бедняга, все терпит, потому что меня любит по-настоящему", - далее следовал безудержный плач навзрыд.
Дочь не решилась открыть матери правду: пусть будет уверена, что, наконец, встретила порядочного человека. Но в тот день столько всякого перемололось в душе девушки! Она потеряла в лице матери близкого человека и утратила веру в мужское благородство. И в любовь. Казалось, навсегда.
Но этот парень… В нем не было ничего такого, что могло оттолкнуть Ольгу: ни животного интереса, ни голодного взгляда. Он обращался с Ольгой, как с равной - уважительно и в то же время с незаметным покровительством. Она чувствовала себя защищенной какой-то фантастической силой, исходившей от Алексея. Эта же необъяснимая сила влекла ее к нему.
В предутреннем сумраке каюты она снова и снова закрывала глаза. И мгновенно перед ее мысленным взором появлялось его лицо с правильными, почти классическими чертами, прямой нос, неширокие скулы, волевой подбородок… И глаза, удивительно меняющие цвет, но неизменно излучающие доброту и надежность.
Она представляла его широкие плечи, взмывающие над водой, его сильные руки, расталкивающие волны, и вдруг ей захотелось прижаться к этим рукам, ощутить их на своем теле.
Когда девушка забылась коротким сном, уже взошло солнце.
"И был вечер, и было утро", - нараспев процитировала Татьяна.
- По-моему уже день.
- Да уж… Ты улыбалась, когда спала, подружка.
- Да? Отчего?
- Тебе лучше знать…
Пароход стоял в Ялтинском порту. Великолепный южный город террасами спускался к морю. В открытый иллюминатор едва не залетали чайки…
А потом они купались, загорали, играли в мяч, снова купались… После обеда предстояла экскурсия к Ласточкину гнезду. Они шли по лестнице, держась за руки, и Алексей незаметно помогал Ольге преодолевать крутой подъем.
На одной из смотровых площадок курортный художник маленькими ножничками ловко вырезал из темной бумаги профили. Ольга и Алексей позировали ему по нескольку минут и получили свои уменьшенные тени. Удивительным образом их профили оказались похожи: прямые носы, тонкие губы. Молодые люди рассмеялись, заметив это сходство.
- Хорошая примета, Оля.
- Будем надеяться.
С высоты прибрежная вода выглядела почти совсем прозрачной и удивительно бирюзовой.
- В здешней воде растворено много солей меди. Потому такой цвет, - предположила Ольга.
- Нет! Здесь утоплена сотня античных медных статуй! - высказал свою версию Алексей.
Они побежали вниз, и Ольга заметила, что на них обращают внимание, что их провожают взглядами.
"Должно быть, мы красивая пара", - мелькнула тешащая самолюбие мысль.
Ее голубое платье с прорезной вышивкой ришелье явно нравилось Алексею. Но он смотрел на Ольгу скорее как на произведение искусства, чем как на творение во плоти. Он откровенно, но не слащаво восхищался ею. И ее серые глаза в его сравнениях становились египетскими агатами, а светлая, спутанная ветром шевелюра - волосами Вероники.
- Муза ведь тоже женщина и она приревнует меня к тебе и позавидует, как боги позавидовали волосам бедной Вероники, - шутил Алексей.
- У моих волос слишком земной цвет, чтобы сравнивать их с небесным созвездием, - отвечала Ольга.
- Ты вся - и земная, и небесная. Ты так близко, рядом, но я боюсь даже брать тебя за руку. В тебе удивительная хрупкость сочетается со столь же удивительной пластичностью. Я не знаю, может ли существовать в природе такой материал, из которого ты тем не менее, создана.
- Нужно будет сообразить, - она наморщила лоб, притворно впадая в глубокую задумчивость.
- Тебе идут даже морщины. Ты будешь прекрасна и в старости.
- Ничего не скажешь, замечательная перспектива!
- И замечательно, что тебя зовут Ольга!
- Обычное имя.
- Нет, не обычное. Когда-то Пушкин послал поэту Ленскому девушку с таким же именем. "Я люблю Вас, я люблю Вас, Ольга", - вдруг пропел Алексей, подражая голосу Козловского.
И девушке было непонятно, чего больше в этой выходке: шутки или правды.
Глава 5
В окно смотрело ночное московское небо, холодное и неприветливое.
- О чем ты задумалась, подружка? - спросила Таня.
- О нем.
- Ты не раздумывай, не выстраивай скучных схем, а прислушайся-ка лучше к себе, к душе своей. Понимаешь, жизнь всегда права. И она всегда нас ведет за руку, надо только чувствовать - куда.
- Спасибо, Танюша. Я, пожалуй, пойду.
- Поздно уже. Может, у нас заночуешь? Позвони домой.
- Нет. Доберусь как-нибудь. Пока. Выздоравливай, - Ольга чмокнула подругу в щеку.
- Постараюсь, - грустно улыбнулась Таня.
На последнем этаже горело единственное окно - в кабинете Юрия Михайловича.
Лифт, к счастью, работал. Усталая Ольга прислонилась спиной к стенке и даже прикрыла глаза. Механизм, пошумев, остановился. Стараясь не стучать каблуками, Ольга подошла к двери, которая открылась до того, как она нашла ключи в сумочке.
- Оленька, наконец-то, - Юрий Михайлович смущенно улыбался. - А я слышу - лифт открылся, и думаю - это кто-то из моих девочек.
- Да, это я, - только и сказала она, проходя в прихожую.
"Он сказал: "Кто-то из моих девочек", значит Маши еще нет. Значит она с Алексеем", - от этой догадки Ольга неожиданно почувствовала себя разбитой и старой. Сердце сжалось в комочек. "Но я же сама во всем виновата. Теперь я - чужая жена. Господи, как глупо звучит…"
- Оленька, где ты была?
- У Тани.
- Но могла хотя бы позвонить.
- А твоя дочь тебе позвонила? Или для нее это не обязательно? - Ольга удивилась заносчивому тону собственного голоса.
- Ладно, ладно. Уже полночь. А завтра - снова на работу. Пора спать.
- Ты разве не выспался?
- Правду говорят - чем больше спишь, тем больше хочется…
- Мне нужно принять душ.
С этими словами она уже открывала дверь ванной.
Вода горячая, потом - холодная… В старину говорили: все уйдет, как вода.
Не уходит.
Когда-то она читала, что жидкость уносит негативную информацию, как бы облегчает душу. Теперь она убеждалась, что это не так. И с ученой беспристрастностью добавляла: "Слишком много накопилось негативного".
Она снова чувствовала себя обиженной, покинутой на произвол судьбы, вынужденной полагаться исключительно на собственные "птичьи" силы.
"Люблю ли я Юрия Михайловича?" - впервые молодая жена задала себе такой вопрос. И побоялась на него ответить.
Тогда зачем все это? Замужество, почти патологическое стремление к уюту, к теплу чужого человека? Где оно, это тепло? Юрий? Да, с ним спокойно, надежно, уверенно. Да, он подарил ей дом и защищенность. После стольких лет безудержных сквозняков это было немало. Но любит ли она его? Чувствует ли себя частью его существа?
Она снова и снова оживляла в памяти какие-то яркие фрагменты своего не слишком долгого романа с Алексеем. Тогда было совсем другое чувство. Захаров не был "чужим". Он как бы становился тоже "ею", и Ольга смотрела на него и думала: "Это - тоже я". Ревновала ли она его когда-нибудь раньше? Да, однажды.
Там же, на "Нахимове".
В последний день круиза, когда пароход, на всех парах наискосок пересекая море, шел из Батуми в Одессу, на борту был объявлен конкурс бальных танцев.
- Ну что, подружка, поучаствуем? - оживленно спросила Ольгу Татьяна, прочитав объявление.
- Нет, я не настолько уверена в своих силах, чтобы участвовать в конкурсе…
Ольга, конечно, умела танцевать, но она никогда не занималась танцами серьезно. Много раз собиралась посещать школу-студию, но всегда что-нибудь мешало: то экзамены, то курсовые.
В таких случаях, как нынешний, девушка испытывала жесточайший комплекс неполноценности.
- Тогда, если ты не против, я позаимствую у тебя на вечерок Алексея. Мне нужен партнер, а Мишка в танцах абсолютно оправдывает свое имя.
Сказано это было спокойно и непринужденно, казалось, безо всякой задней мысли, но у Ольги почему-то горький ком застрял в горле.
- Да, конечно… А что, Захаров хорошо танцует?
- О, да! Его мама научила. Она когда-то танцевала в кордебалете Кировского театра. Очень хотела, бедная, чтобы и сын стал танцовщиком. Но он, когда отца арестовали, занялся вольной борьбой. Мальчишке хотелось вызволить отца и отомстить его врагам.
- Как?! Его отец сидел? Он что же, преступник?
- А разве Алексей тебе не рассказывал о родителях?
- Нет.
- Ну, так расскажет, - было заметно, что Таня сожалеет о сказанном.
- Так что же совершил его отец? - не унималась Оля.
- Да ничего. Написал какую-то книгу. Рукопись исчезла вместе с ним, - Таня прояснила ситуацию и, почти шепотом, добавила: - Он был правозащитником. Несколько лет тому назад семье сообщили, что он скончался от туберкулеза в Пермском лагере… Слыхала про такой?
- Нет…
- Ну и слава Богу. А Лешку с подобной родословной не взяли бы ни в один вуз, кроме нашего "вольнолюбивого" литинститута. Да и то руководителю семинара пришлось его отстаивать перед приемной комиссией. Лешка очень талантливый. Дьявольски.
- Я догадываюсь.
- Он читал тебе стихи?
- Только чужие.
- Стесняется…
Поздним вечером, ясным и звездным, как и все вечера этого удивительного путешествия, на верхней палубе снова играла музыка, и отдыхающие надели свои самые лучшие наряды.
Оля тщательно выгладила по такому случаю припасенное для последнего ужина на борту открытое платье из белого шитья, которое удивительно нежно должно было оттенить ее плечи и руки, покрытые ровным, бронзовым загаром.
Когда она вернулась из гладилки, Таня была еще не одета. Она сидела перед зеркалом в одних трусиках и тщательно расчесывала свои чуть выгоревшие на южном солнце шикарные рыжие волосы.
Мягкие пряди скользили по плечам, падали на спину, гладили небольшие упругие груди и свивались на коленях подобием маленьких змеек.
Ольга невольно залюбовалась подругой.
- Если бы я все-таки стала скульптором, то с тебя бы ваяла царицу Клеопатру.
- Что ты! Больше, чем на рабыню Клеопатры, я не тяну… А знаешь, я бы согласилась позировать, если бы ты лепила аспида, который ужалил царицу.
Обе девушки рассмеялись.
Загар у Татьяны был не такой темный, как у Ольги, но она принимала солнечные ванны в полузакрытом купальнике, и на спине не было светлой полосочки, какую оставляет застежка бикини. Кожа - от плеч до границы трусиков - имела красивый медноватый оттенок.
Ольга тем временем надела платье и принялась укладывать волосы. Ей хотелось выглядеть как-то особенно.
- Ах, какая красотка. Ну, прямо, невеста, - пошутила Таня.
Краска ударила в лицо Ольги, но загар смягчил этот "удар".
- А что наденешь ты? - спросила она.
- Ты не забыла, что я собираюсь танцевать?
Как же она могла забыть, что Таня собирается танцевать с Алексеем!
А подруга уже надевала шелковое чудо изумрудного цвета. Тонкие бретельки, открытая спина, высокий разрез, открывавший длинные ноги.
Ольга едва не ахнула, ощутив себя Золушкой, стоящей перед феей.
- Ну, как? Ничего? - Таня совершила несколько вальсовых движений.
- Восхитительно!
Шелк переливался, серебрился матовым блеском.
- Похожа я на зеленого аспида?
- Нет, ты похожа на ограненный изумруд.
- Тоже неплохо. Наши мальчики сегодня будут в ударе, увидев таких красавиц.
Ольга вздрогнула. "Он будет танцевать с Таней! Держать ее в объятиях, гладить в танце эту открытую спину… Он будет чувствовать ее тело, прикрытое только тонкой материей…"
- Что с тобой?
- Что?
- Ты глаза закрыла. Голова болит? У меня есть анальгин.
- Да? Спасибо. Мне очень пригодится, - впервые Ольга чувствовала к Татьяне острую антипатию, и понимала, что так, наверное, бывает и в природе, когда ослепленные ревностью благородные животные готовы растерзать друг друга.
Она проглотила таблетку, запила ее минеральной водой из заботливо протянутого Таней стакана.
- Пойдем?
- Да, конечно.
Коридор, лестница, еще коридор, еще лестница…
Молодые люди тоже постарались привести себя в порядок. На Мише были чуть мешковатые, но выглаженные светлые брюки, Алексей же сменил потертые джинсы на новенькие штроксы, издали смотревшиеся, как бархатные. Его туалет довершала велюровая трикотажная тенниска, также черного цвета.
- Привет, мальчики! Вы просто великолепны, - Таня придирчиво оглядывала однокурсников.
- И вы, - ответил Миша.
Алексей же словно прикусил язык.
"Еще бы, - подумала Оля, - увидел эту рыжую бестию при полном параде и онемел, как морской черт!"
Но отступать было некуда, и Ольга решила вытерпеть все до конца.
- Ой, кого я вижу. Ребята, посмотрите-ка вон туда.
- Куда? - переспросил Миша.
- Вон - Эльвира и Егор. Целую неделю они выходили из каюты, только чтобы не умереть с голоду. А тут - появились.
- Всякая спячка когда-нибудь кончается, - съязвил Алексей.
Затейник пригласил желающих принять участие в конкурсе бальных танцев на середину палубы. Свет стал ярче, и десятка полтора пар вышли на открытое пространство, залитое лучами прожекторов. Оркестр заиграл венский вальс.
Алексей галантно пригласил партнершу, словно ветер, подхватил ее легкое тело. Закружилось изумрудное платье и золотистые босоножки. Великолепные огненные волосы парили в воздухе.
Ольга заметила что взгляды зрителей приковала именно эта пара: стройный молодой человек в черном и не очень высокая, но изящная девушка с поистине королевскими волосами.
Миша тоже смотрел на них, не отрываясь.
- Нравятся? - спросил он.
- Да, конечно, - с трудом проговорила Оля.
- Они в институте выигрывают все конкурсы. Таня ведь - балерина.
- Она говорила мне, что училась в хореографическом.
- Почти закончила… Несколько раз танцевала даже на сцене Большого. Но, ты должно быть знаешь, - она очень больна.
- У нее серьезная болезнь?
- Боюсь, что слишком, - Миша вздохнул, - поэтому она не соглашается выйти за меня замуж… Живет, будто каждый день - последний. Работает, как зверь. Но если радуется, то вот так - всей душой.
- Ты любишь ее?
- А разве не видно?
- Еще как видно.
- А я заметил, что ты ревнуешь.
- Неужели я так глупо выгляжу? - забеспокоилась Ольга.
- Глупо - не глупо, но влюбленные люди всегда замечают влюбленных. Как говорится, рыбак рыбака видит издалека.
Вальс сменился танго. И снова Таня поражала грацией. Она двигалась как заправская бальная танцорша, без намека на классические фигуры. И только в царственной осанке и позициях рук угадывалась школа.
- Танцуем без перерыва. Жюри, вы не устали наблюдать? Победителей ждет приз - пять бутылок шампанского! - ведущий, "отплававший" не один круиз, играл свою роль безупречно, однако чуть устало.
Звучала латиноамериканская мелодия. В зажигательном четком ритме разрез на платье Тани открывал длинные ноги, возможно, даже слишком соблазнительно.
- Что это - самба? - спросила Оля.
- Нет, ча-ча-ча, - ответил Миша.
Конкурс подходил к концу. Несколько пар, не выдержав марафона, сошли с дистанции. У зрителей не оставалось сомнений в том, кто победит.
И вот - усталые, но счастливые танцоры с симпатичной корзинкой, из которой выглядывали пять серебристых головок, спустились со сцены.
Через плечо Тани наискосок была повязана белая лента с отчетливой серебристой надписью: "Терпсихора круиза". Она ускорила шаг и бросилась на шею Мише.
- Ну как мы, а, Медвежонок?
- Как всегда, Танюша, - он поцеловал любимую, совсем не стесняясь друзей.
И Оля вдруг почувствовала искреннее расположение к этой паре. А еще ей очень захотелось, чтобы Алексей тоже поцеловал ее. Странно, но за прошедшую неделю они так ни разу и не поцеловались…
- Ребята, где будем вкушать этот благородный напиток? - нарушил идиллию влюбленных Алексей. - В баре? Или, может быть в каюте?
- В баре, Леша, - ответила за всех Таня, - если, конечно, кто-нибудь не против.
Поскольку возражений не последовало, она взяла Мишу за руку и решительно направилась в сторону бара, расположенного даже выше, чем верхняя палуба, на своеобразной полуоткрытой веранде, откуда открывался великолепный вид на волны и звезды.
И вдруг Алексей осторожно взял Ольгу под руку.
- Ты позволишь?
Она не ответила, но все ее существо радовалось и ликовало, потому что с мгновения, когда кончились танцы. Алексей обращал внимание только на нее.
Безветренный погожий вечер переходил в ночь. Шампанское ударяло в голову. Не пила только Таня. О причине ее отказа от завоеванного в борьбе искристого напитка знали все, и поэтому делали вид, что не замечают этой "забастовки". Ее бокал был полон, как у остальных, и она его поднимала, но не чокалась.
- Танюша! Ты сегодня такая красивая, - голос Миши звучал искренне и беззащитно, - может быть, сегодня, в эту звездную ночь, под этим Млечным Путем ты наконец-то согласишься стать моей женой.
За столом воцарилось бесконечно долгое молчание. Таня опустила глаза, и благо, что длинные пушистые ресницы ее были подкрашены французской тушью, потому что Ольга заметила блеснувшие слезы, готовые вот-вот скатиться по щекам.
- Мишка, а ты не пожалеешь?
- Не смей так говорить.
- Ах, Мишка, Мишка… - и она заплакала горько, безутешно, как маленькая девочка.
- А ну-ка, спустимся на палубу, обсудим, - Мишка решительно вытер ей слезы платком, взял девушку на руки и понес вниз по лестнице.
Алексей и Ольга остались вдвоем.
- Зря он ее расстроил, - начала было Оля.
- Нет, не зря. Он все равно от нее не отстанет, потому что знает: она его тоже любит.
- Правда, Таня красивая?