Лилиас подняла глаза и посмотрела на меня… умоляюще… прося поверить ей. И тут меня озарило. Я знала теперь, что Лилиас не брала ожерелья, хотя мечтала обрести какую-нибудь защиту от нужды на будущее… сбережения на черный день. Я поразилась тому, что могла усомниться в ее невиновности и прокляла себя за эти сомнения.
– Это преступление, – продолжал отец. – Все эти годы вы жили в моем доме, и я, выходит, пригрел воровку. Мучительно сознавать свою ошибку.
– Я не делала этого! – крикнула Лилиас. – Не делала этого! Кто-то подложил мне ожерелье.
– Естественно, кто-то положил его к вам, – саркастически заметил отец. – И сделали это вы, мисс Милн. Дочь викария. А ведь вы получили религиозное воспитание. Что делает ваш поступок еще безобразнее.
– Вы обвиняете меня, ни в чем не усомнившись. – Глаза Лилиас пылали. В ней криком кричало отчаяние. Кто мог подложить ожерелье к ней в комнату? С какой целью? Если кто-либо взял его, зачем было совершать воровство и потом отказываться от содеянного… неужели только с целью обвинить Лилиас?
– Я просил у вас объяснений, – говорил отец, – но так и не получил их.
– Я могу сказать только, что не брала ожерелья.
– Тогда объясните, как оно попало к вам в комнату.
– Я могу сказать только, что не клала его туда.
– Я уже говорил, мисс Милн, что могу наказать вас. И вам придется давать объяснения в суде. Но, памятуя о вашей семье и учитывая, что вы прожили здесь много лет и за вами не замечалось случаев воровства, я склоняюсь к более умеренной точке зрения. Допускаю, что вами овладело внезапное искушение… и вы поддались ему. Поэтому… хочу попросить вас собраться и немедленно покинуть мой дом. Миссис Керквелл сопроводит вас и удостоверится в том, что вы не прихватили ничего из вещей, которые вам не принадлежат.
Лилиас с ненавистью посмотрела на отца.
– Как вы можете? Как вы можете судить меня так несправедливо? Я не заслужила, чтобы со мной обращались, как с преступницей.
– Вы предпочитаете, чтобы я передал дело в суд?
Она закрыла лицо руками, а затем молча повернулась и вышла из библиотеки.
– Все это достойно сожаления, – сказал отец, – но вопрос исчерпан.
Исчерпан? И Лилиас выгонят за воровство! С испорченной навсегда репутацией. И ей придется жить в вечном страхе – а вдруг факт обвинения в воровстве всплывет на поверхность.
Я пришла к ней. Она сидела на кровати и смотрела перед собой остановившимся взглядом. Я бросилась к ней и обвила ее шею руками.
– О, Лилиас… Лилиас, – кричала я. – Это ужасно. Я верю тебе.
– Спасибо, Девина, – отозвалась она. – Кто мог сделать такую подлость? И зачем?
– Не знаю. Сначала бедняжка Китти, а теперь ты. Словно какое-то проклятье поразило наш дом после смерти мамы.
– Я должна вернуться домой и все рассказать близким. Но хватит ли у меня мужества?
– Твой отец поймет. Он поверит тебе, ведь он же христианин.
– Я стану для него обузой. И не смогу получить новое место.
– Но почему?
– Потому что обычно спрашивают, где человек служил… и почему ушел оттуда.
– А разве ты не можешь сказать, что я выросла? Ведь это в самом деле так.
– Тогда свяжутся с твоим отцом, Девина.
– Может быть, он ничего не скажет.
Она горько рассмеялась.
– Ну уж нет, он обязательно кое-что скажет. Он посчитает невозможным для себя промолчать. Он ведь такой праведник, что даже не в состоянии предоставить женщине возможность защитить себя. Подобные ему люди любят искать грехи у других. Они делают это с таким рвением, что готовы видеть их даже там, где их нет. Тогда они ощущают себя еще более добродетельными… и благодарят Бога за то, что не похожи на грешников.
– О, Лилиас, как плохо мне будет без тебя. Лучше бы я никогда не видела это ожерелье.
– Мне нужно научиться стоять за себя. Я не должна позволять людям обвинять меня в том, чего не совершала. Нужно научиться требовать от них доказательств.
– Почему же ты не сделала этого, Лилиас?
– Могло быть еще хуже. Твой отец мне не верит. Остальные, возможно, тоже. Если бы он обратился в полицию… это стало бы известно многим. Ужасный позор… для моего батюшки. Лучше уйти молча…
– Ты должна мне писать, Лилиас. Дай свой адрес. Ты мне его говорила, но вернее будет записать. Я намерена выяснить, кто взял ожерелье из моей комнаты и подбросил в твою. Думаю, что скорее всего Хэмиш.
– Почему? Только потому, что его застали с Китти? Это разные вещи. Я соглашусь с тем, что он мог украсть драгоценность, но если так – то лишь затем, чтобы ее тут же продать. Не вижу причины, по которой он желал бы сделать виновной меня.
– Возможно, хотел отомстить. Ты ничего не допускала такого, что могло ему не понравиться?
– Я его едва знаю. Он никогда не глядел на меня.
– Но кто-то же это сделал. Не Элен?
– Зачем ей это могло понадобиться?
– Да, с какой стороны ни смотри, явной причины не видно.
– Спасибо тебе, Девина, за доверие. Никогда не забуду этого.
– О, Лилиас, я так боялась, что ты уедешь. Хотя не допускала в мыслях, что причина отъезда будет такой.
– Пиши мне, а я буду писать тебе. Я обо всем тебе расскажу.
– У тебя хотя бы есть дом, куда ты можешь вернуться. Близкие поймут тебя.
– Они поверят в мою невиновность. Они не поверят никаким наговорам.
Вошла миссис Керквелл, мрачная и решительная.
– Мисс Девина! – воскликнула она неодобрительным тоном, явно удивленная тем, я думаю, что нашла меня здесь.
– Я считаю все это ужасной ошибкой, – заявила я. Миссис Керквелл не обратила на мои слова никакого внимания.
– Как дела со сборами? Я вижу, вы даже не начинали, мисс Милн.
Я вернулась к себе в комнату. В голове роились мысли обо всем, что произошло за такой короткий срок: о смерти мамы, дурном поведении Китти, закончившемся ее увольнением, а теперь вот – изгнании Лилиас.
Каким унылым стал дом без нее. Столько лет она была моим близким другом, и вот я ее потеряла, только не знала, навсегда ли. Я впала в меланхолию.
Через несколько дней после отъезда Лилиас отец послал за мной. Он ждал меня в библиотеке, был мрачен и ни разу не улыбнулся.
– Я хочу поговорить с тобой, Девина, – начал он, – о гувернантке.
Я вытаращила глаза. На мгновение мне почудилось, что он нашел настоящего вора и сбывается моя мечта о возвращении Лилиас на прежнее место.
– Ты не получила еще нужного образования, – продолжал он. – Я подумывал о том, чтобы направить тебя в школу, в старшие классы, но решил иначе. У тебя будет новая гувернантка.
– Новая гувернантка, но…
Он смотрел на меня с легким раздражением.
– Конечно, новая. На сей раз я сам удостоверюсь в том, что нанимаю человека надежного и не способного подрывать основы нашей жизни и красть нашу собственность.
Я вспыхнула и попыталась возразить:
– Не верю…
Отец продолжал, словно не слыша моих слов:
– Она сможет научить тебя многому из того, что тебе следует знать. Осанке, хорошим манерам. Она не школьная учительница, а скорее женщина, способная подготовить тебя к той роли, которая суждена тебе в соответствии с твоим происхождением.
Я не слушала отца. Какой я была наивной, что предположила в отце намерение вернуть мне Лилиас.
– В конце недели мисс Грей поселится у нас.
– Мисс Грей…
– Не сомневаюсь, что мисс Грей будет тем человеком, который тебе нужен. – В нем снова прорвалось раздражение.
Я вышла из кабинета потрясенная и опечаленная. Я знала, что не полюблю мисс Грей. Разве я сумею не сравнивать ее с Лилиас?
И через несколько дней в доме появилась мисс Зилла Грей.
ГУВЕРНАНТКА
Домашние пребывали в состоянии полной растерянности. Мисс Зилла Грей поразила всех; самое же удивительное заключалось в том, что нашел ее для меня сам отец.
Она принадлежала к женщинам, на которых прохожие оборачиваются. Все в ней было вызывающим. Одежда, жесты, мимика, казалось, говорили: "Смотрите на меня".
Она определенно не была дамой, и миссис Керквелл не могла бы назвать ее "истинной леди", но в любезности обхождения ей нельзя было отказать, и очень скоро после первого нашего знакомства она уже называла меня "дорогая". Я думала, что возненавижу преемницу Лилиас, но ненавидеть Зиллу Грей оказалось выше моих сил. Скорее она восхищала меня.
Новая гувернантка привезла с собою целый гардероб, но каждый ее наряд казался мне совершенно неуместным и неприемлемым.
Увидев в день приезда свою комнату, она сказала, что ей будет здесь очень хорошо. Потом сняла шляпу и вынула из волос шпильки, тряхнула головой – и волосы обольстительными волнами рассыпались по ее плечам, подобно широкому красноватому воротнику накидки.
– Так-то лучше, – сказала она. – Видишь, я уже веду себя, как дома.
Меня поразило обилие баночек и флаконов, вскоре появившихся на ее туалетном столике. Я полагала, что в ее багаже окажется несколько книг, но – ничего подобного. Она развесила свои наряды и попросила еще вешалок.
Бесс была поражена. Представляю, что она рассказывала на кухне.
Когда пришел отец и узнал, что мисс Грей приехала, он тут же попросил позвать ее к себе в кабинет.
Я увидела мисс Грей, когда она спускалась по лестнице. Она сделала высокую прическу, что увеличило ее и без того не маленький рост, и – я заметила это – накрасила губы.
Я не сомневалась, что отец сочтет новую гувернантку совершенно неприемлемой. К моему сожалению, ибо, хотя мне очень недоставало Лилиас, я пришла к заключению, что иметь такую гувернантку, как Мисс Грей, интереснее, чем обыкновенную воспитательницу.
Я гадала, о чем думают слуги. Со мною, увы, не было Лилиас, которая пересказывала мне кухонные разговоры. Но я была уверена, что уж со стороны четы Керквеллов новая гувернантка не дождется одобрения.
Беседа с отцом продолжалась больше часа. Меня это удивило, ибо я полагала, что новая гувернантка в доме не задержится. Но по окончании разговора с нею отец послал за мной.
Он выглядел, как мне показалось, вполне удовлетворенным, и мне оставалось только недоумевать, что это значит.
– Итак, твоя новая гувернантка приехала, – начал он. – Она говорит, что уже познакомилась с тобою.
– Да, мы немного поболтали у нее в комнате.
– Хорошо. Я уверен, мисс Грей научит тебя весьма полезным вещам.
Я была поражена. Как мог он подумать такое?
– Она будет обедать с нами, – сказал он. – Мне представляется, так будет лучше всего.
– Ты… э-э… считаешь ее подходящей?
– Я придерживаюсь мнения, что тебе следует узнать многое, без чего не обойтись в жизни. – На лице отца появилось страдальческое выражение.
Я не могла прийти в себя от изумления. Наверное, потому, что сравнивала ее со скромницей Лилиас, я находила мисс Грей очень экстравагантной особой. Но, как ни удивительно, у отца имелось свое мнение.
Вечером гувернантка сидела за столом в черном платье, довольно плотно облегавшим фигуру. А она у нее, как выражалась Лилиас, напоминала "песочные часы". Волосы она уложила вокруг головы, сделав прическу, которая должна была казаться строгой – но каким-то образом производила противоположное впечатление.
Отец был сама любезность. Он вел себя так, словно за его столом сидела гостья, а не гувернантка.
– Конечно, у вас еще не было возможности оценить способности Девины, но когда вы это сделаете, вам будет легко решить, что для нее важнее всего, – сказал отец.
– Мы с Девиной замечательно поладим, – ответила она, улыбнувшись отцу.
– Ее прежняя гувернантка отбыла в большой спешке. Я подозреваю, она была недостаточно компетентна.
Я не могла не вмешаться:
– Мисс Милн была очень хорошей гувернанткой, папа. Мне было интересно учиться.
– Конечно, так и должно быть, – сказала мисс Грей. – Я намерена стать для тебя не менее интересной.
– Моей дочери скоро начинать светскую жизнь. Правда, время для этого еще не настало. Но ее семнадцатилетие не за горами.
– Несомненно вы правы.
Разговор шел о всякой всячине. Я узнала, что мисс Грей приехала в Эдинбург недавно. Родом же она была из Лондона.
– А как вам показались наши шотландские порядки? – чуть ли не игриво спросил отец.
– Они, на мой вкус, божественны, – ответила она.
Я взглянула на отца с недоумением – не кажется ли ему происходящее богохульственным. Я редко употребляла такие слова даже в мыслях. Мисс Грей опустила глаза, веероподобные черные ресницы оттеняли белизну кожи, полные красные губы улыбались, а маленький носик и большой рот придавали ей вид очень ласковой кошечки. Во взгляде отца читалась снисходительность. Его губы слегка подергивались, как случалось, когда что-нибудь, сказанное мамой, восхищало его и одновременно чуть шокировало.
– Надеюсь, – сказал он, – что ваши первые впечатления не изменятся.
Я оставила их за кофе в столовой.
Удивительный был вечер. Все вдруг стало другим… даже отец.
На исходе нескольких следующих недель выяснилось, что я почти ничего не знаю о Зилле Грей. Я то и дело видела в ней двух… нет, пожалуй, даже больше разных людей. Казалось, ей не составляет никакого труда становиться то одним человеком, то совсем иным. Перед отцом она выступала в качестве едва ли не благородной дамы, которую обстоятельства вынудили зарабатывать на жизнь. Так обстояло дело со многими гувернантками: обычно они безропотно прятались от жизни, хорошо сознавая ограниченность своих возможностей, и никогда не знали, к какому же классу они принадлежат, хотя с очевидностью – не к высшему и не к низшему тоже. Зилла Грей была особым случаем. Она имела привычку опускать глаза, но никакой приниженности в ней я не замечала. Я подозревала, что она все делала с расчетом, к примеру, чтобы самым естественным образом привлекать внимание к своим длинным густым ресницам. Она определенно была с хитрецой и очень хорошо представляла, как вести себя с отцом; в результате он принимал ее целиком и полностью.
Со мною она вела себя гораздо вольнее. Иногда отбрасывала всякое притворство: тогда она хохотала во весь голос, и я замечала, что даже речь ее немного изменялась, становилась живее и естественнее.
Скоро мне стало ясно, что уроков в обычном понимании у меня больше не будет.
– Я должна подготовить тебя для общества – такова воля твоего отца, – возвестила она.
Меня это поразило. Я не могла представить, чтобы она блистала в эдинбургском обществе или хотя бы была принята в нем. Чему же она собиралась меня научить?
Я спросила, чему я должна научиться.
– Как одеваться – во-первых, – отвечала она. – Ты должна уметь преподнести себя в наиболее выгодном свете. Ты можешь быть почти красавицей.
– Могу быть? – удивилась я. – Красота либо есть, либо ее нет, разве не так?
Она подмигнула мне. Находясь в игривом настроении, она так часто делала.
– Это один из уроков, который я собираюсь преподать тебе. О, мы с тобой получим массу удовольствия.
Она заявила затем, что мне необходимо обучиться танцам.
– Бальным танцам, конечно, – добавила она. – Есть тут кто-нибудь, умеющий играть на пианино?
– Не думаю. Я брала уроки. Мисс Милн, моя предыдущая гувернантка, хорошо играла.
– Ты ведь не можешь играть и танцевать в одно и то же время, верно? Я подумаю, что можно сделать. Мне не составит труда отбивать ритм какого-нибудь танца, но ведь тебе понадобится партнер, а где взять его?
– Вы имеете в виду одну из служанок?
– Посмотрим. Я научу тебя ходить.
– Ходить?
– Да, изящно. Чтобы выглядеть наилучшим образом.
– А что же с уроками… книгами и прочим?
Она сморщила свой кошачий носик и рассмеялась.
– Неужели мы с этим не разберемся?
Зилла установила свои порядки. Довольно часто уходила из дома и отсутствовала по нескольку часов. Я не имела представления, где она бывает.
– Ну и дела творятся в нашем доме, если хотите знать мое мнение, – сказала как-то миссис Керквелл. – Я намекнула об этом хозяину и получила совет заниматься своими делами. Не понимаю, куда катится мир.
В самом деле многое казалось странным.
Всего через неделю после водворения в нашем доме мисс Грей однажды потребовала экипаж для своих нужд. Хэмиш послушно появился у двери дома, словно гувернантка была одним из членов семьи.
Керквеллы наблюдали за происходящим у одного из окон, когда я увидела их.
– Что же это все значит? – спросила миссис Керквелл мужа, не подозревая, что я рядом.
– Сдается мне, здесь что-то не так просто, – ответил он.
И тут они заметили меня.
– Эта мисс Грей укатила в экипаже, сказала миссис Керквелл.
– Я знаю.
– Можно подумать, она тут хозяйка. Не представляю, что скажет об этом хозяин.
Экономка терзалась понапрасну – хозяин ничего не сказал мисс Грей.
Должно быть, во время своих разъездов гувернантка решила, что моим партнером по танцам должен стать Хэмиш.
Когда она послала за ним, я пришла в ужас. Я неизменно находила Хэмиша отталкивающим, и тем более неприятными были для меня интимные прикосновения этого человека в танце. Я не могла забыть его с Китти на кровати.
Мисс Грей показала танец, сначала в паре со мной, потом – с Хэмишем. Она напевала мотив, и танцевала, должна это признать, с большим изяществом. Расположив руки в нужном положении, она порхала и приговаривала:
– Смотри внимательно. Раз-два, раз-два-три… джентльмен ведет ее… вот так. Давай-ка попробуем с тобой, Хэмиш, а Девина пускай посмотрит. Потом я поведу Девину, а смотреть будешь ты… а дальше будет очередь вас обоих. О дорогая, как нам нужен кто-нибудь за пианино.
Она повернулась ко мне и обняла, как положено в танце. От нее пахло мускусом и розовым маслом. Я видела совсем рядом ее белые зубы и плотно сжатые жадные губы – но танцевать с нею было чудесно. И совсем не чудесно с Хэмишем.
Он усмехался. Думаю, он догадывался о моих чувствах, и я его забавляла.
Я полюбила бы эти танцевальные занятия, если бы не Хэмиш.
Миссис Керквилл была потрясена, узнав, что кучер – мой партнер во время уроков, потрясена настолько, что осмелилась ворваться в кабинет отца и открыть ему глаза на этот кошмар.
Она была еще более озадачена и раздражена, выйдя оттуда, и, забыв, что мне не следовало бы этого слышать, рассказала Бесс в моем присутствии о том, как проходила беседа.
– Я сказала хозяину: "Там с мисс Девиной танцует… этот человек, который не меньше Китти заслуживал наказания за то, что случилось совсем недавно". И что, ты думаешь, он мне ответил? Ледяным тоном он сказал примерно так: "Я не желаю больше слышать об этом деле, миссис Керквелл". Я разговаривала с ним нахально, поскольку знала, что только так и будет правильно поступить. Я сказала ему: "Знаете ли, сэр, видеть, как этот человек держит мисс Девину… так у них положено в танце… значит, подвергать испытанию дух свой и плоть…" Он не дал мне договорить. Он сказал: "Я доверяю мисс Грей воспитание своей дочери. По-видимому, ей требуется партнер для обучения танцам, а Хэмиш единственный молодой мужчина в доме. И покончим с этим". Он был холоден, как рыба. Но я открыла ему, что чувствую, и считаю свой поступок единственно правильным, ибо выполнила свой долг.
И Хэмиш по-прежнему танцевал со мною.