Разговор не состоялся. По приказу Сулеймана Муста-фа был задушен. "Все это происходило на глазах султана-отца", - докладывал французский посол. Представитель германского императора Бузбек добавил: "Сулейман, отделенный стеной шатра от места, где разыгрывалась трагедия, высовывал из него голову и бросал страшные и грозные взгляды на "немых", упрекая их за медлительность гневными жестами". Пророк запрещал проливать кровь падишахов и их наследников, поэтому Мустафу, а впоследствии его единственного сына Мехмеда, Баязида и его пятерых маленьких детей, внуков султана, задушили зеленым шнурком.
Мать Мустафы обезумела от горя. Ей пришлось еще двенадцать лет оставаться в этом мире, оплакивая смерть сына и внука, свою безрадостную жизнь. Наверное, это было наказание за годы счастливой жизни рядом с любимым повелителем ее души и тела. Бывшая Властительница Века Махидевран жила всеми забытая, в бедности, жаждала смерти своей соперницы, однажды дождалась, и получила ли удовольствие? Можно ли его почувствовать через столько лет боли и отчаяния? Когда ничего нельзя вернуть, нечего ожидать.
Между тем войско узнало о неожиданной смерти Мустафы. Это была страшная весть. Волна недовольства прокатилась в рядах верных султану янычар. Жестоким был Мустафа, но в том мире это не считали недостатком. Воины уважали смелого, гордого человека, который впоследствии должен был занять трон Сулеймана. В лагере были убеждены: то, что произошло с наследником султана, является происками Рустем-паши. На него был направлен гнев войска: только голова визиря могла вдоволь удовлетворить его.
Султан знал, что с янычарами шутки плохи: это была бы настоящая игра с огнем. Выражая недовольство, они всегда чего-то требовали, чего-то хотели, и султан решал вопрос, давая обещания или обманывая янычар. Так сделал и на этот раз: Великим визирем назначил другого. Начался упадок славы Рустема. Его ждало забвение.
Теперь Сулейман почувствовал: пора объявить наследника. Султан находился в походе, поэтому советоваться с женой не мог, но был уверен, что знает ее мнение. Селим был старший сын. Сулейман был в отчаянии.
Будто проклятие нависло над детьми султана. Двух сыновей оплакала его Хюррем, впоследствии именно ее обвинят в смерти Мустафы. Сердце вздрагивало от боли за свою любимую. И не было ее рядом, поэтому не было возможности услышать ее мудрые слова. Но в тяжелый период выбора сама судьба подсказала падишаху имя наследника - Селим. Роксолана должна была радоваться. Торжества испортило поведение младшего сына. Он не сомневался, что в судьбе его брата вмешалась безжалостная мать. Джихангир обвинил ее в том, что из-за нее империя осталась без разумного, благородного наследника. И все ради ничтожества Селима.
Любимец Роксоланы был похож на нее только снаружи. Он интересовался только женщинами, выпивкой, но мать не хотела этого замечать. Джихангир никогда не уважал Селима, поддерживая хорошие отношения с Мустафой. После смерти очевидного наследника султанского трона младший сын чувствовал себя в опасности. Раньше не думал о жестокости закона касающегося выбора наследника, а теперь понял: он только мешает всем. Ходили слухи, что Джихангир принимал опиум, который окончательно разрушил его тело и душу. Хотя есть другая версия: после одного из разговоров с матерью утром его нашли мертвым. Легенда приписывает эту загадочную смерть Роксолане. Османские хронисты писали о Хасеки, что она стала всемогущей, а султан потерял свое величие и выглядит послушной куклой в ее руках.
Согласно другим историческим источникам, мать, узнав о смерти младшего сына, долго не могла утешиться. Сколько страданий выпало на долю этой женщины, сколько потерь! В сердце ее была пустота - ни слез, ни слов. И рядом не было мужчины. Снова долгий поход разлучил их. Они уже очень давно не виделись, переписывались, как всегда. Поэтому писали друг другу в последнее время грустные письма. "Аллах наказал нас за то, что мы не любили Джихангира. Рос забытый нами, практически презираемый, а когда умер, поняла, что он самый дорогой", - упрекала Роксолана. Сулейман чувствовал, как разрывается сердце от таких слов, все спрашивал, чем может ей помочь, но знал - не сможет ее утешить.
Великая Хасеки находилась в тяжелых раздумьях. Жизнь казалось бессмысленной. Словно в одном теле было две женщины: одна свободолюбивая, смелая, другая - униженная, коварная. Сначала рабыня, потом - любовница, затем - султанша. Теперь Сулейман обращается с ней, как со святой. Это было от понимания непоправимого. Разрушаются отношения от длинных разлук. Султан словно убегал от себя, окружая себя темным облаком войска, выступал в походы, все отвоевывал, побеждал, уничтожал. Тосковал по своей Хюррем, но чувствовал, что чем дальше, тем больше сомневается, что знает эту женщину.
Никогда не знала Росколана покоя, потому что все вокруг было чуждо, ненавистно. За это и получила наказание: мать хоронила детей, женщина продавала свою душу. Приговоренная к вечной тревоге, после смерти младшего сына она замкнулась в себе, не хотела видеть ни Рустема, ни Махриму, ни Баязида. Ей было безразлично, кто хочет быть с ней в этот страшный миг. Какая же она мать: сердце не подсказало, что беда на пороге. Что это за сердце такое? Безнадежная, бесконечная тоска овладела ею. Она вытесняла все другие чувства. Прежде всего - любовь, надежду. Султанша чувствовала, что потеряла любовь к султану. А может, и не любила его?
Все больше ее беспокоило прошлое. Золотая клетка, которой стала ее жизнь, тесна и отвратительная. Оглядываться назад каждый раз все труднее. Роксолана уже сама не понимала, стоят ли все эти жертвы задуманного еще в стенах гарема плана? Что осталось у нее от Анастасии? Потеряла веру, а потому - и душу. Десятки лет лицемерия, самообмана. Она чувствовала себя оружием в умелых руках великого падишаха. Хотя говорят, что именно она имела на него огромное влияние. Что из этого правда? Потому что переняла его методы борьбы и доказательства своей правоты: Роксолана вспоминала времена, когда после восхождения Селима поручила убить других его братьев. Она хотела быть уверенной, что власть не ускользнет из его рук. Позже были найдены другие сыновья Сулеймана, которых ему рожали другие женщины и наложницы. Жизни были лишены около сорока человек.
В оправдание Хюррем можно сказать лишь то, что если бы она не поступила таким образом, то с ней случилось бы то же, что она делала с другими. То есть, возможно, с точки зрения нашего времени это выглядит неприемлемым, но с точки зрения той эпохи это был способ выживания и самосохранения. Например, братоубийство - это средство избежать междоусобиц, которые могли привести к расколу государства. Жестокость не считалась преступлением.
Чем дольше оставалась наедине с мыслями, тем больше смуты поднималось в душе Роксоланы. Прошло время - великий доктор, которое не помогло зарубцеваться ранам на многострадальном сердце женщины. Сулейман возвращался из долгого похода. Стамбул принял его торжественно, пышно. Измученная смертями сыновей, Роксолана встречала султана практически равнодушно, но, как всегда, скрывала свои чувства. Смотрела на него и не узнавала; поседел, постарел, похудел. Изнурительные походы сказывались. Роксолана поймала себя на мысли, что в Стамбул вернулся другой Сулейман. Он не звал ее к себе, а она будто обрадовалась этому. Прошло несколько дней, Султан не появлялся ночью. Но все же каждый раз, как обычно, смотрел на свою Хюррем с восторгом. А она старалась быть приветливой, хотя уже тогда знала, что нет конца и края ее несчастьем, есть предел только в этих невероятных отношениях.
Впереди Роксолану ждало еще одно испытание. Рана, полученная смертью Джихангира еще болела. Только нельзя было с головой надолго погружаться в это горе. Два сына, которые остались у нее, уже ей не принадлежали. Сыновей двое, а трон один. Об этом Роксолана не прекращала думать ни днем, ни ночью. Она хорошо знала законы этого государства, в определенной степени олицетворяла его.
Повлияла на султана, но не на законы, пришедшие из прошлых веков. Поэтому любимец Селим все еще находился в опасности. Оставался еще один брат Селима, который не утратил надежды взойти на престол. Он догадывался о планах отца и матери, чувствовал угрозу своей жизни. Законы наследства оставались и гарантировали дорогу в будущее только одному потомку. Жестокость выбора. Поэтому Баязид решил покинуть страну вместе с гаремом, детьми. Он нашел прибежище в соседнем Иране.
Роксолана давно сделала свой выбор. Понимая, что Баязид представляет угрозу для Селима, уговорила султана начинать переговоры с иранским шахиншахом. Тот должен был выдать Баязида при любых обстоятельствах. Переговоры длились долго, но все же Сулейман получил головы сына и пятерых его малолетних детишек в обмен на одну из захваченных турками провинций. Кровавый путь к султанскому трону было проложен.
Есть версия, что Роксолана не дожила до этого жестокого события. Хотя все было очень просто и очевидно: прожила Анастасия всего пятнадцать лет, а всю оставшуюся жизнь умирала. Смерть постепенно одержала победу над жаждой жизни, так как была она кровавой, коварной, жестокой. В последние свои годы Роксолана часто болела. В период ее болезни Сулейман приказал сломать и сжечь все музыкальные инструменты во дворце, чтобы не нарушать покой своей возлюбленной.
Ничего не могли сделать султанские доктора и отступали в отчаянии. Они не догадывались, что это умирала не великая султанша Хасеки, а та улыбающаяся рыжеволосая девочка, которая почти сорок лет назад дала себе обещание выжить, выстоять, сохранить достоинство. Предотвратить этого не мог ни один доктор в мире.
Сулейман чувствовал себя бессильным, был в отчаянии. Не отходил от Хюррем, может, в мыслях обращался к своему всемогущему Богу и просил вернуть здоровье Роксолане на любых условиях. Но смерть была неподкупной. Завоевал полмира, а терял дорогого человека и был бессилен это изменить. Над султаншей читали Коран, а она, обессилев, закрыла глаза и вспоминала слова псалмов… В последний момент вернулась во времена, когда девочкой носила на шее цепочку с золотым крестиком. Казалось, это было не с ней. Такое тяжелое бремя судьбы.
Когда Роксолана умерла, Сулейман был безутешен и плакал на глазах своих подданных. Он не боялся потерять их уважение. В этот момент он не мог думать о своем величии. 15 марта 1558 стало для него черным днем - остановилось сердце любимой. Конец безмерной любви, сильной страсти. Ушла из жизни великая султанша, необыкновенная женщина. Сообщая об этом, послы европейских государств выражали уверенность в том, что изменений в политике османов не будет. Ведущие посты по-прежнему занимали люди Роксоланы, которые должны были обеспечить ее сыну путь на султанский трон.
Сергей Дяченко
Бархат и сталь. Киноповесть о славянской султанше
Свадебная процессия направлялась к церквушке, стоящей на холме. Случилось это в жаркий летний день на окраине городка, который утопал в яблоневых садах, купался в тихой реке Липе. На горизонте зеленела полоса леса, а перед ней раскинулись поля созревшей пшеницы, улыбающиеся небу синими васильками. Слышны свадебные песни…
Шел 1520 год. Праздновали в Рогатине, неподалеку от Львова.
Невеста - пятнадцатилетняя Настя Лисовская в белом подвенечном платье поражала своей красотой и весельем. Ее суженый Степан, старше на несколько лет, не сводил с нее глаз - видно было - влюблен без памяти.
Раздается смех, шутки, играет музыка. Только мать Настеньки, идя рядом со своим мужем, отцом Иоанном, тихо жаловалась ему:
- Пусть Бог даст счастье нашему ребенку. Но не более богоугодное дело сделала бы она, если бы пошла в монахини? Ой, пригодилась бы нашей гонимой православной церкви. У Насти большой ум… И набожная она… Сколько же тех книг перечитала… И я дала зарок - как оклемается после этой страшной болезни, станет Божьей дочерью… И она же готовилась… А тут этот Степан. Хороший парень, но…
Деревенская свадьба. Художник Ефим Честняков
- Да ладно тебе, старая, пусть ребенок радуется жизни… - Улыбался священник, потея в своей рясе. - Ты же о внуках мечтала…
- Твоя правда… - согласилась с мужем.
Молодожены с дружками приближались к церкви, когда вдруг Настя, увидев цыганку, повернулась к ней, протягивая ладонь. Мать ее так и застыла на месте.
- Настя! Да что же ты делаешь?
И даже добродушный отец Иоанн нахмурился и загудел зычным басом:
- Так не годится, дочка! Только Бог определяет твою судьбу!
Но Настя топнула ножкой и рассмеялась:
- Да чего же здесь бояться? Бог могущественнее гадалки! Не так ли, батюшка?
Промолчал священник, а Степан засунул руку в карман и высыпал на гадалку горсть мелочи. Это решило дело.
Настенька радостно бросилась к нему, прижалась, а цыганка начала всматриваться в ее левую руку. Затем, в напряженной тишине на ломанном языке начала говорить, глядя то в лицо, то в ладонь Настеньки.
- Твой муж богат, ах, как богат. Очень богат! Могущественен! И любить тебя будет, как лев…
Все посмотрели на Степана. Он опустил глаза и весь зарделся. А гадалка уже не говорила - кричала, входя в странный экстаз:
- Вижу дальнюю дорогу… По чернобылю… перекати-поле… перекати-поле… Вижу… вижу тебя в жемчугах…
И белые шелка на ножках твоих… И красная кровушка на ручках твоих…
Все переглянулись. Наступила тишина. Настя немного растерялась, рука ее дрогнула, но она не убрала ее.
- Иметь будешь двух сыновей, как Ева… - продолжила цыганка. - И две свадьбы, а одного мужа!
- Ха-ха-ха! - не удержались подруги, а Настя тоже засмеялась. - Даже две свадьбы и одного мужа? Как же это?
- Вот плетет! - сердилась мать. - Разве такое гадают перед венчанием? Хватит!
Цыганка исчезла. Отец Иоанн поднял правую руку над молодоженами и торжественно перекрестил их. Настя прижалась к растерянному Степану, и он посветлел в лице. Все вновь направились к церкви, которая уже откликнулась прозрачным звоном. И взлетели в небо аисты, свившие гнездо у самого купола.
На пороге молодых встречал священник. Но в момент, когда Настенька с подружками шагнули на первую ступень церквушки, произошло что-то страшное.
Вдали послышались крики. Отрывистые, пронизывающие крики. Все забеспокоились и засуетились. Вдруг:
- Татары идут!
- Алла-гу! - Раздались дикие крики уже с улицы и со всех сторон. Свадьба мгновенно разлетелась среди страшного переполоха. Каждый спасался, куда мог. Кто в саду, кто между домами, кто в зарослях речки Липы, протекавшей неподалеку.
Улица уже была заполнена татарскими всадниками. Они с диким криком неслись вперед. Густые гривы и хвосты их некрасивых лошадей, "бакематов", достигали земли. Много свадебных гостей было уже в их руках - на арканах. Из пригорода доносился рев скота. Тут и там клубился дым…
Степан на руках внес Настю в церковь, закрыл дверь и побежал спасать родителей.
А Настя бросилась к иконе Богоматери, упала на колени, стала молиться, сжимая до боли руки.
Печально, как живая, смотрела на Настю Матерь Божия с младенцем на руках.
Лихорадочно зазвонил, и вдруг замолчал колокол.
За спиной девушки что-то ломалось, трещало, выло, захлебывалось. Она не оглядывалась. Молилась…
Вдруг на ее плечо, на белое свадебное платье опустилась черная ладонь с грязными ногтями. Дернула…
Девушка потеряла сознание. И в тот момент, когда падала на пол с венком на голове, в круговороте мира, темноты и огня ей показалось, что по щеке Богоматери скатилась слеза.
Вели татары пленников Диким Полем, Черной Дорогой ордынской… Черной звали потому, что бродило по ней черное несчастье, убийство, грабеж, "черная смерть" - чума, и черные от горя невольники… И земля здесь по природе черная, а татарские лошади, истоптав траву, отметили на ней черную полосу пути.
Стон и мучение…
Пленных мужчин гнали связанных, а женщин только под усиленным конвоем. Больного крестьянина, который не мог больше идти, убили на месте. Других "угощали" ремнями с узлами для боли …
Настя, в запыленном белом свадебном платье, в разорванной туфельке, шла на аркане за черными татарскими мажами (телегами), бежала за дикими лошадьми на ремне, теряя сознание под хохот ордынцев… Пот соленый заливал ей глаза, алая кровь стекала каплями с ее ножек на твердые корни, на степную сон-траву.
Раскаленный воздух дрожал, рождая миражи - обманчивые привидения степи…
- Денгис! Денгис! - вдруг послышались крики.
- Море! Море, - прошептали исхудавшие уста пленных. Перед глазами Насти простиралась широкая гладь воды в красном зареве зарождающегося дня. Увидела белую от пены волну морского прилива и услышала его громкий, ритмичный шум. Все остановились. Оживились, вздохнули так, будто бы здесь закончились их мучения…
Медленно вошла в воду, смочила лицо. Хотела попить, но не смогла.
- Соленая?! - удивилась девушка и вдруг улыбнулась. Увидел это старший из татар, засмеялся, чмокнул: "Ай, красивый Хюррем! Смеющийся Хюррем!"
Бесконечным и загадочным было Черное море. Как судьба.
Страшная Каффа, столица работорговли, утопала в сумерках. В большой комнате, где горели свечи, почтенная женщина учила молодых девушек ласкам. Учила на деревянных фигурах. Кто раздевал своего чурбана, кто уже сидел на его коленях, кто нежно и горячо целовал.
Это была школа невольниц. Настенька и здесь не унывала - вместо того, чтобы раздевать своего "мужчину", она накрутила на его голове тюрбан немыслимых размеров. Наставница только головой качала…
Днем сидела в школьной комнате на плетеной циновке, поджав под себя ноги. Сидела как все, но отличалась от других девушек. Жадно слушала учителя, почтенного турка Абдуллаха, вопросы ему задавала. И он, не скрывая удовольствия, что-то читал ей из священной книги Корана…
Когда переходили из школы в спальный дом, Настя увидела сквозь железную ограду, небрежно забитую досками, страшное зрелище: на улице извивался от боли нагой невольник в цепях с клеймом на лице, выстанывая только два слова на украинском языке: "О Боже!.. Господи!" Именно сейчас спускали на него больших, голодных собак…
Настя не смогла смотреть дальше. Глотнула воздуха, прислонилась спиной к ограде.
- Что же они делают? - прошептала.
- Так наказывают турки непокорных, - равнодушно сказала старая служанка-украинка, убирая во дворе, и подошла к Насте.
- Как они жестоки к нам… - вздрагивала Настя от стонов.
- Да и сами к себе, - молвила служанка. - Рассказывают, что наш султан Селим, когда занял престол, убил своих братьев и их сыновей… Приказал их задушить и наблюдал за этим злодейством собственными глазами… Что им рабы. Мы для них, как трава под ногами.
Не смогла Настя больше слышать стонов, закрыла уши руками, присев на землю…