Он облокотился на вторую, теперь единственную сохранившуюся трость, потому что та была спрятана под кроватью, и после нескольких неудачных попыток с усилием выбрался из кресла, ухватившись за столбик кровати, потом медленно пошел по усеянному черепками и обломками полу. Подойдя к гардеробу, правой рукой он порылся в куче испорченной одежды, пока не нащупал гладкую кожу своих сапог. Выпрямившись, он уткнулся глазами в старый, крошащийся ящик.
Родерик бросил сапоги на матрас позади себя и снял ящик с полки. Он допрыгал до кровати и сел на нее, положив палку на пол рядом, держа ящик на коленях. Поднял крышку ящика и снова взглянул на лежавший в нем башмак.
Он был высоким, из хорошей коричневой кожи - из шкуры оленя, догадался Родерик, - но полностью изношенный. Он достал его из ящика и внимательно оглядел. Потом нахмурился. Башмак не был похож на женский - подошва широкая и длинная, шнурки грубые, толстые, как раз для мужчины.
Когда Родерик заметил, что башмак очень подходит для его неповрежденной ноги, его охватило безумное желание примерить его.
Оглянувшись по сторонам, чтобы удостовериться, что вокруг никого нет, Родерик снял ящик с колеи и поставил рядом с тростью. С большой осторожностью, чтобы не порвать тонкую кожу, он натянул высокий башмак на правую ногу - и тот легко скользнул по ступне, словно был смазан жиром, как если бы его пенис впервые проник в женщину, и Родерик застонал оттого, что его бросило в дрожь. Он быстро зашнуровал башмак, словно делал это сотни раз, словно тут же узнал грубо пробитые дырочки и направление шнурков. Он уже забыл, как выглядит нормальная нога - его собственная. И чем больше он смотрел на нее, тем громче стучало его сердце. И чем дольше он смотрел на этот образец обуви, тем отчетливее слышал стук копыт и ржание коней. И гончие - не лаяли ли они там? Определенно в его оглохшем ухе не звенело, что могло бы создать впечатление этих мрачных звуков.
Стук копыт зазвучал громче, жестче, быстрее, их эхо пробегало по мускулам Родерика, и он почувствовал, как поднимается с кровати и стоит, вопреки голосу, звучащему у него в голове: "Ты упадешь, дурак! Упадешь!"
Родерик постоял. Затем сделал шаг вперед. Второй.
На полу под ящиком, в котором хранился проклятый башмак, лежала его трость, о которой он забыл.
В ней не было необходимости.
Микаэла, подперев голову кулаком сидела за столом в большом зале рядом с Лео, перед ними стояли тарелки с самой разнообразной едой. Ее грудная клетка была крепко прижата к краю стола, пока она наблюдала за мальчиком, свободной рукой указывая на потрепанную верхушку стебля рогоза, напоминавшую штормовое облако.
Лео наморщил носик, затем посмотрел на Микаэлу:
- Бе-ый.
- Да, белый. Отлично. - Она улыбнулась ему, затем указала на горку сушеной малины: - А эти ягоды какого цвета?
- Касные, - не задумываясь, ответил малыш.
- Точно. Ты очень умный, Лео.
Лео с улыбкой кивнул. Она пододвинула к нему кружочек сухой морковки:
- А это какого цвета?
Лео сосредоточенно насупил маленькие бровки, словно выискивая в памяти правильное слово.
- Ол… олан…
- Оранжевый, не правда ли? - раздался глубокий мужской голос за спиной у Микаэлы, и она, вздрогнув, подняла голову, а сердце на минуту остановилось.
- Папа! - Лео бросился к Родерику, словно выпущенная из лука стрела, и обхватил его ноги. Микаэла ожидала, что Родерик отругает его, но этого не случилось.
Он даже улыбнулся - странной улыбкой, которую она никогда не видела у него на лице, - ослепительной, яркой.
Он взглянул вниз, на мальчика:
- Это действительно трудное слово, Оранжевый.
Лео кивнул:
- Эо юбит касный.
- Понимаю… "красный" немного короче. - Он взглянул на Микаэлу, его зеленые глаза, устремленные на нее, сияли. - Леди Микаэла - хороший учитель. Оказывается, ты знаешь все цвета.
Микаэла не могла ответить на его улыбку, вспомнив, как он обошелся с ней накануне. И хотя в его тоне слышались боль и страдание, она не собиралась прощать его так легко.
- Мы только сегодня начали наши уроки.
Родерик удивленно поднял брови. Микаэла заметила это, потому что на голове у него не было капюшона. Хотя еще не стемнело.
- Я потрясен. - Он потрепал Лео по волосам, и Ми-каэле показалось, что малыш готов упасть в обморок.
При Родерике не было его трости, но потом Микаэла вспомнила, что он сломал ее в своей комнате. Сегодня у него на ногах были другие башмаки, не те черные сапоги, которые она привыкла видеть. Эта обувь была более изящная, с узким носом, но все же более громоздкая, чем обычные сапоги для верховой езды.
Ее смущение усилилось, когда Родерик Шербон присел перед Лео, согнув оба колена. Он вроде бы немного покачнулся, но удержал равновесие без особых усилий.
Микаэла ни разу не видела, чтобы он делал подобные движения, сгибал ногу так, как сейчас.
- Лео, мне хочется прокатиться верхом. Вы с мисс Форчун готовы присоединиться ко мне?
Лео едва не задохнулся от восторга.
- Эо едит на ошади папы? Родерик кивнул.
- С папой? Родерик рассмеялся:
- Да, конечно. А теперь беги в свою комнату и надень что-нибудь потеплее. Мы подождем тебя.
Мальчик выбежал из большого зала, громко топая башмаками, издавая радостные возгласы.
- Лео, тебе помочь? - крикнула ему вслед Микаэла, но он уже исчез, оставив ее наедине с Родериком.
Родерик поднялся медленно, осторожно, но не пошатываясь. Когда он взглянул на нее, улыбка его исчезла, но глаза продолжали блестеть, словно изумруды в солнечном свете. Щеки Микаэлы зарделись, она потупилась.
Он стал приближаться к ней. И когда Микаэла увидела его башмаки, то успела заметить, что Родерик не так сильно хромает.
Господи, что за чудеса?..
Родерик снова присел, на этот раз перед Микаэлой, и взял ее за подбородок своими большими теплыми пальцами.
- Микаэла, - тихо произнес он.
Микаэла отвернулась, чтобы он не заметил слез, наполнивших ее глаза.
Он больше не коснулся ее подбородка, но накрыл ее сжатые в кулаки руки своей большой ладонью.
- Микаэла, - снова начал он. - Простите меня. Микаэлу поразили слова, произнесенные Родериком, и его тон.
- Вы извиняетесь только из опасения, что я сейчас отправлюсь восвояси. Но я остаюсь - у меня нет другого выбора. Ваш бесценный Шербон в безопасности.
Вторая его рука легла на первую, и Родерик сжал обе.
- Я извиняюсь не только потому, что надеюсь, вы не уедете. Я приношу мои извинения потому, что ужасно обращался с вами, и хочу изменить все к лучшему. Изменить мое отношение к вам и Лео. Вы поможете мне, Микаэла?
- Именно это я все время и делала - пыталась помочь вам! - Она высвободила руки из его ладоней, непривычная к его доброте, не зная, как отвечать на нее. Боль, которую она все еще чувствовала, покидала ее, как и гнев, но она цеплялась за него на тот случай, если он снова ее оскорбит и унизит. - И все, что я получила за мои усилия, - наказание.
Родерик приподнялся, чтобы приютиться на скамье рядом с Микаэлой, и тяжело вздохнул:
- Вы были правы. То, как я обращался с Лео в прошлом, частично было обусловлено тем, как третировал меня мой собственный отец. Я не хочу этого для Лео. Я хочу, чтобы в будущем он с удовольствием вспоминал свое детство. Чтобы он помнил папу и маму, - при этих словах Микаэла взглянула на него, - которые думали только о его счастье. Вы и я, мы можем сделать это для него, вы согласны?
Микаэла понимала, что смотрит на него как настоящая дурочка. Она почти незаметно кивнула.
- Что с вами случилось? - вырвалось у нее.
Родерик по-мальчишески улыбнулся ей, но в его зеленых глазах Микаэла прочла что-то похожее на страх.
- Я… я. толком не знаю. Тем не менее что-то случилось. Вы не заметили?
Микаэла приоткрыла было рот, чтобы заговорить, хотя одному Богу известно, что она собиралась сказать, потому что в этот момент влетел Лео, одетый в одну из причудливых, вышитых шерстяных нижних рубашек сэра Хью. Низ рубашки доходил ему до щиколоток, рукава, когда он размахивал руками, летали, словно крылья. Рубашка на нем выглядела как маскарадный костюм.
- Эо готов, папа! - Он не замедлил бега, приближаясь к Родерику, и Микаэла почувствовала, что столкновение неизбежно.
Но в последний момент Родерик встал, раскинул руки и, поймав мальчика, закружил его. В высоком темном зале смех Лео звучал, словно колокольчик.
- Ну хватит, нам пора! - весело объявил лорд. Он взглянул на Микаэлу и улыбнулся: - Миледи!
Ради Лео Микаэла улыбнулась ему, но сердце ее громко стучало от страха.
Тем вечером, нежась в большой, круглой медной ванне, установленной в ее комнате перед очагом, Микаэла уже с улыбкой вспомнила свой страх. Как это похоже на нее - настороженно относиться к повороту своей судьбы к лучшему! В ее жизни было так мало хорошего, что удача представлялась ей дурным предзнаменованием.
Какая же она глупая!
Она все еще не имела представления, чем был вызван такой драматичный переворот в Родерике Шербоне, но в данный момент это ее совершенно не интересовало. Весь день казался ей сном или осуществленной мечтой. Езда верхом по землям Шербона рядом с Родериком, восторженный Лео, сидевший на коне впереди отца. Родерик, очевидно, заранее все подготовил к прогулке, оседланные лошади ждали их возле конюшни. В седельной сумке Родерика лежало все для пикника: бурдюки с молоком и вином; хлеб, сыр и пудинг; зажаренный цыпленок, которого Родерик разделил на четыре части маленьким кинжалом, спрятанным в правом башмаке; тяжелые одеяла, чтобы расстелить их на земле.
Они отсутствовали целый день, катаясь верхом, обследуя окрестности, болтая и смеясь. Время от времени спешивались, чтобы дать Лео побегать. Это был первый день, который они с Родериком провели как семейная пара. Микаэла была счастлива.
Родерик отправился уложить Лео в его кровать на ночь, обещая вернуться к ней, после того как помоется. Хотя Микаэла была более чем довольна переменами в лорде Шербоне, ей хотелось поскорее вымыться и надеть соответствующую одежду до прихода Родерика - ее все еще преследовали воспоминания об их предыдущей встрече в его комнате, но ей не хотелось, чтобы что-то испортило сегодняшний день.
Она едва успела смыть последнюю пену с себя, когда в дверь тихо постучали. Прежде чем она успела попросить гостя подождать за дверью, та открылась и Родерик проскользнул в комнату и тихо закрыл за собой дверь.
- Вы застали меня врасплох, милорд. - Ее колени выступали из воды. Она сожалела о том, что так опрометчиво плескалась поначалу.
Он, казалось, вовсе не удивился, найдя ее в ванне. Он, словно по привычке, пересек комнату и сел за маленький столик перед очагом, устроившись боком к ней, и налил себе в кубок вина. Его волосы были еще влажными, длинными, зачесанными назад, они падали на ворот его чистой рубашки, оставляя мокрый след между лопатками.
На нем не было плаща, и Микаэла впервые увидела, что у него очень широкие плечи.
Брюки сидели на нем в обтяжку, левая нога все еще оставалась изогнутой, но, как ни странно, была не такой безобразной, как Микаэле казалось. Правая нога выглядела безупречно под темным облегающим материалом. Он так и не снял башмак для верховой езды.
- Вы остались довольнысегодняшним днем, леди Микаэла? - Родерик глотнул вина, наслаждаясь потрескивающим пламенем в очаге справа, словно давая ей время привыкнуть к его присутствию в ее комнате.
- Очень довольна, - ответила Микаэла. - Уверена, это был самый счастливый день в жизни Лео.
Родерик задумчиво кивнул:
- Ему не трудно доставить удовольствие, вы согласны?
- Да. - Вода остывала, но Микаэла не представляла, как ей вылезти из ванны. Она смутится, если он повернется, чтобы понаблюдать за ней в это время?
Будет ли она разочарована, если он не сделает этого?
Микаэла протянула руку поверх края ванны за длинным льняным полотенцем, сложенным на кресле, развернув его в полную длину в ту же секунду, как встала в ванне. С нее водопадом стекала вода.
- Если не возражаете, я предпочел бы, чтобы мы не медленно поженились, - сказал Родерик. Микаэла держала полотенце перед собой, когда он повернул голову.
Микаэла стояла там, не решаясь переступить через край ванны, не желая показать свои более интимные части тела. По позвоночнику пробежала дрожь, как от холода в комнате, так и от его заявления.
Что произошло с этим человеком после того, как она покинула его комнату прошлым вечером?
- У меня нет возражений. Я немедленно пошлю за моими родителями.
Родерик повернулся спиной к огню, словно почувствовав, что ей необходимо на минуту остаться без свидетеля, и Микаэла торопливо перешагнула через край ванны и завернулась в простыню, пока он продолжал говорить:
- Я уже позволил вольности по отношению к вам. Брат Коуп вернется из своей миссии по округе через день-два. Мы можем пожениться в часовне, как вы просили, и отметим Рождество как одна семья.
Микаэла затянула пояс на платье, а в желудке все сжалось при упоминании о роковом празднике, воспоминания о котором преследовали ее с самых ранних дней. Ее продолжающиеся ночные кошмары тоже мало помогали, поскольку оставались с ней, когда она бодрствовала, - яркие и пугающие, они словно предупреждали ее о чем-то. Она промокнула льняным полотенцем локоны, выбившиеся из пучка на макушке. Всунула ледяные ступни в туфельки и приблизилась к мужчине за столом, все еще вытирая полотенцем лицо и шею.
Когда она встала рядом с ним, он повернулся, чтобы взглянуть на нее. На его лице отразилось беспокойство. Или Микаэле просто показалось?
- Милорд, что касается прошлой ночи…
- Сядьте, Микаэла. Пожалуйста. - Когда она села, он продолжил, его зеленые глаза были прикованы к ней. - Я калека, инвалид, - выпалил он, но тон его не умалял его достоинства. - Я предпочел бы, чтобы некоторые части моего тела вы не видели.
Микаэла нахмурилась:
- Не понимаю.
- Я знаю. Мое поведение прошлой ночью… в общем, я забылся. - Он пожал плечами, и его взгляд пробежал по ее тонкому платью. - Вы очень красивая женщина, Микаэла. Чувственная. Желанная. Доставляя вам удовольствие, я забыл о моих недостатках, поскольку неспособен стать вам настоящим мужем.
- О чем вы говорите, Родерик?
- Я говорю, что мы никогда не сможем заниматься любовью.
- Что? - Из всего, что Микаэла опасалась услышать от него, это было последним, чего она ожидала.
- У нас есть Лео, - мягко продолжил Родерик, словно не замечая ее смятения. - Он мой наследник, и вы будете единственной матерью, которую он запомнит. Я верю, что мы сможем быть счастливы таким образом.
- Это лишено смысла, милорд, - проговорила Микаэла. - То вы мне говорите, как я желанна, то - что вы не хотите моего тела.
- О, я желаю обладать вами, очень! - сказал Родерик. - Но я не обнажу перед вами…
- На мой взгляд, вы достаточно хороши, - прервала его Микаэла. - Я сама слышала, как вы сказали Харлисс, что все в порядке с вашими… с вашими… ну, вы понимаете. - Она помахала рукой в область его талии.
- Это правда. Но вы не можете вообразить мои… шрамы. Мое уродство. Их вид изменит меня в ваших глазах, а я не могу этого допустить. Мы можем доставить друг другу удовольствие другими путями, если вы пожелаете. Или мое предложение остается в силе - вы вольны иметь любовника.
- Если я?.. - Микаэла покачала головой. - Вы считаете, что я могу недооценить вас из-за ваших шрамов? Когда меня мало заботят даже те, что видимы? Вы собираетесь лишить меня полного партнерства в браке? Моих собственных детей? Вы готовы разделить тело вашей жены с другим мужчиной?
- Я хочу, чтобы вы были счастливы, Микаэла, - объяснил Родерик. - Я хочу нашего общего счастья. И шрамы у меня на лице и на руке - милые украшения по сравнению с теми, которых вы не видите.
Никогда еще Родерик не причинял ей подобной боли. Ни брошенными ей словами с момента ее приезда в Шербон, ни тем, как согнал ее со своего колена прошлой ночью. Заставить ее почувствовать себя так, словно она столь пуста и ограниченна, что откажет ему из-за его ранений, - за кого он ее принимает?
- Как я могу выйти за вас замуж, зная, что никогда не стану вашей женой наделе? - недоверчиво спросила она. - Наш брак будет не чем иным, как фарсом! Если король узнает об этом, вы потеряете Шербон!
- Нет, - возразил Родерик. - Никому не нужно знать, что мы делаем или чего не делаем в нашей спальне. - Он опустил глаза на свою левую ногу. - Может быть, однажды… - Он пожал плечами. - Но я не хочу, чтобы вы напрасно тешили себя надеждой.
- Не знаю, что и сказать. - Микаэла пристально смотрела на него, сжимая в кулаке полотенце. - Меня это очень оскорбило.
- Я вовсе не собирался оскорбить вас, - беспечно заявил Родерик. - Потому что я тоже наслаждался сегодняшним днем. И впереди у нас много таких дней. Разве вы не согласитесь принять ту хорошую часть меня, которая вернулась? Принять ее и позволить нам обоим использовать ее наилучшим образом?
Микаэла встала.
- Я не хочу лишь вашу хорошую часть, Родерик. Я хочу всего вас.
- Я не могу предложить это. Ради нас обоих. Микаэла долгое время смотрела на него, но не нашлась что ответить.
- Мне необходимо побыть одной.
Родерик встал, даже не облокотившись о стол для поддержки.
- Понимаю. Надеюсь, вы обдумаете все это, Микаэ-ла. Хотите прогуляться завтра утром? Уверен, это обрадует Лео.
- Да. Да, отлично, конечно, - рассеянно ответила Микаэла.
Он кивнул:
- Спокойной ночи. - Родерик пересек комнату, его хромота была почти незаметна, и вышел.
Под платьем кожу Микаэлы холодило металлическое звено, и она почувствовала, что за ней охотятся, ее преследуют.
Глава 20
Родерик, пожалуй, никогда не чувствовал себя лучше: ни до его прибытия в Константинополь, ни до… на самом деле никогда. Холодное зимнее солнце сверкало всеми цветами радуги в его дыхании, вырывавшемся поверх головы Лео, а рядом сидела на своей лошади Микаэла. Она сопровождала их путь пением, когда они спускались по дороге, ведущей к морю, и ее голос звучал поистине ангельски.
Должно быть, она пела эту песню мальчику и раньше, потому что Лео иногда присоединялся к ней. Прелестный дуэт. Родерик был очарован.
Ни слова не было произнесено между ним и Микаэ-лой об их разговоре прошлой ночью, но Родерик ощущал дистанцию, которую она установила между ними.
Она примет его условия. Должна принять.
Родерик чувствовал, что его состояние улучшается. Он знал, что это было безумие. Или волшебство, или, быть может, чертово колдовство. Родерик не хотел об этом думать. Сумасшедшая идея овладела им, что, возможно, однажды вся его нога…
Но он не позволит этим мыслям посещать его днем. Он по-прежнему носил старый кожаный башмак на правой ноге, под собственным массивным сапогом для верховой езды. Он не снимал его с того момента, как надел, и не собирался этого делать.
Уолтер Форчун никогда не узнает, что башмак все еще существовал, и к черту эту сумасшедшую идею о сказочном Охотнике. Это все чепуха. Это невозможно.
А разве то, что случилось с ним, невозможно?