- И вы надеваете это на них? И моете, когда они уходят? Выворачиваете наизнанку, чтобы смыть их семя? Вы просто слишком боязливы, куртизанка вы моя, авантюристка.
- Я не дура, - прошипела она в ответ. - И если вы хотите засунуть ваш пенис туда, где побывали они, вам тоже придется это надеть.
- Полагаю, сейчас я могу делать с вами все, что захочу, - сказал он.
Ее сердце забилось быстрее. Это было противоборство, проиграть в котором она не могла себе позволить. Проигрыш в данном случае свел бы к нулю смысл ее выживания в эту ночь. Нужно заставить его согласиться, заставить его доказать свою власть над ней каким-то иным способом.
- Учитывая судьбу вашего брата, это "все" может быть смертоносным, - возразила она, выбрав те слова, которые ранили бы его в самое сердце.
Ее швырнули на кровать. Эм едва успела вытянуть руки вперед и все-таки рухнула на матрас плашмя с такой силой, что чуть не испустила дух.
- Самое лучшее для вас будет лежать и не шевелиться, - сказал Варкур голосом, полным отчужденного покоя, отчего ее сердце панически забарабанило. Она лежала совершенно неподвижно, втягивая воздух через стеганое одеяло.
- Возьмите вашу овечью кожу, - сказал мужчина, и радостное всхлипывание замерло на ее губах. Если она ошиблась в расчетах, если вызвала в нем не ту реакцию, если она останется с ребенком… У нее мелькнуло воспоминание о грязной Темзе, вздутой и мутной при высоком приливе, когда, простояв некоторое время на парапете моста, она приняла решение жить.
Решение, которое она твердо намерена осуществлять и дальше.
- У вас здесь целая коллекция, Эсмеральда, - небрежным голосом сказал Варкур. - Эсмеральда. Какое глупое имя для обычной английской девушки вроде вас. Наверное, я буду звать вас… Мерри. Эсми так же не годится, как и Эсмеральда, Эсси похоже на коровью кличку, Альда - просто смешно, но вот в Мерри есть приятный звук, вы не находите? Мерри ведь и значит "веселый". - Он стал дальше рыться в коробке, послышался шорох. - У вас тут, кажется, можно найти все, что угодно. Вы хотя бы знаете, для чего служит половина этих вещей, или держите их для показа, чтобы произвести впечатление своей искушенностью на зеленых юнцов?
У Эм перехватило дыхание. Он не может знать. Он может предполагать, но знать он не может.
- Есть легкий способ проверить. Что вы хотели бы попробовать? - возразила она. Интересно, что он знает - и что сильнее в ней, страх или любопытство?
- Я не нуждаюсь в такой ерунде, чтобы разоблачить ваши претензии. Фальшивая спиритка, фальшивая полуразвратница - вы играете неплохо, но все же не достаточно хорошо. Мне нужно только продемонстрировать вам вот это.
Эм попробовала обернуться, но его рука легла ей на лопатки. Это было скорее предостережение, но все же она остановилась.
- Вы узнаете это довольно скоро, Мерри.
Она почувствовала, что он задирает ее юбки, и сжала кулаки, чтобы лежать неподвижно, чтобы не повернуться, хотя ее обдало жаром от предвкушения того, что должно произойти. На этот раз она перегнула палку. Лорд Варкур - не мальчик и не будет благоговеть перед ее нарочитой искушенностью. Она поняла, что он в точности такого рода человек, с какими она предпочитает ограничиваться флиртом. Именно такой человек, как он, может увидеть, какова она на самом деле.
Но она сказала:
- Так покажите мне этот мир, лорд Варкур, если вы считаете, что можете это сделать.
Ее юбки лежали у нее на спине грудой батиста и шелка. Она рискнула и повернула голову, но не увидела ничего, кроме этой груды ткани. Она почувствовала его руки у себя на талии. Перчатки он уже снял - она ощутила это сквозь тонкую ткань панталон и замерла от ожидания. Но он разорвал батист, и это застало ее врасплох. Она ощутила прохладный воздух своей комнаты. И автоматически заерзала.
- Не двигайтесь, - сказал Варкур. Голос его огрубел от похоти, и по коже у нее побежали горячие мурашки.
Он подтащил ее к краю кровати вместе с одеялом, на котором она лежала.
- Теперь перевернитесь, - услышала она его властный голос.
А лорд Варкур уже отбросил фрак и жилет и теперь стоял перед ней в одной рубашке, демонстрируя ширину своих плеч и крепость грудной клетки. Под белоснежным полотном рубашки она видела очертания мускулов и подумала почти отчаянно, почему он не может быть не до конца сформировавшимся юнцом, из тех, кто пребывает на пике взрослости. Они приручаемы, контролируемы, а ему не свойственно ни то ни другое. Она боялась, что с этим человеком не сможет держать себя в руках. Его рубашка выбилась из брюк и свободно висела, но не могла скрыть заманчивую выпуклость.
"Сделай это, - сказала она себе. - Не нужно думать. Не нужно чувствовать". Но она уже чувствовала слишком многое.
Он взял с ее ночного столика кувшинчик с ароматическим маслом, открыл его, не глядя на нее, а потом вылил немного масла на ее сокровенное место.
Эм вздрогнула, когда холодная жидкость коснулась ее разгоряченной кожи, но он не дал ей времени прийти в себя. Он сказал, внимательно глядя на нее:
- Интересное свойство этих резинок состоит в том, что они делают некоторые возможности гораздо более привлекательными.
А потом - она еще не успела понять смысла сказанного - он бросил бутылочку на кровать и, разведя ей ноги, устремил свое естество к ее ножнам. Эм напряглась, от него исходил невыносимый жар…
Она вскрикнула, начала извиваться, наполовину охваченная ужасом, наполовину - а это было хуже всего - похотью. Эм поняла, что он делает, - она читала об этом в порнографических книжках, которые покупала, чтобы научиться играть свою роль, но она не верила этому, не думала, что такие вещи вообще возможны, считала их невыносимыми. Они и были невыносимыми, но не так, как она думала. Ее наслаждение было сильнее, чем стыд. Оно отдавалось в ее ладонях и ступнях, хотя она и пыталась увести свои мысли куда-то в такое место, где он не мог прикоснуться к ней.
Глядя ей в глаза, Варкур стянул с нее вуаль.
Глава 4
- Вы никогда не делали этого раньше, - хриплым голосом сказал Варкур, хлестнув ее своей улыбкой, как бичом. Лицо его лоснилось от пота, тело было тяжелое.
- Откуда вам знать, что я делала, - возразила она, задыхаясь. Ей самой хотелось верить в свои слова. - Ну давайте же. Вы же знаете, вы этого хотите. Кончайте. - Кончайте, потому что она чувствовала себя на краю разоблачения, еще немного, и она может сдаться…
- Я знаю о вас две вещи, - сказал он, погружаясь еще глубже, - вы не пресыщенная искушенная женщина, каковой себя выставляете. И вы хотите всего этого ничуть не меньше, чем я.
Эм прикусила губу.
- Скажите, что вы этого хотите. - Он снова нанес удар, и она с трудом удержалась, чтобы не закричать. - Я не остановлюсь, пока вы мне этого не скажете!
Эм стиснула зубы и прижала вуаль к груди. Он вытягивал наслаждение из ее тела, точно меч, разбивая ее на куски - острые, сверкающие, которые ослепляли ее рассудок таким сильным чувством, что ей было почти больно. Она попробовала лежать не двигаясь, но не удержалась и стала отвечать на его атаки.
- Я этого хочу, - сказала Эм скрежещущим голосом, когда больше не могла терпеть. - Я этого хочу.
Он сжал ее бедра пальцами.
Ее мысли мчались галопом, а тело кричало и пылало. Она забыла себя, забыла о собственном существовании, оставалась только сиюминутная слепящая белизна, иногда пронзаемая черными полосами боли.
Потом тьма поглотила свет, превратив все в ничто, и когда она пришла в себя, то увидела, что чехол лежит на кровати рядом с ней.
- Нет, - хрипло прошептала она, но когда Варкур отодвинулся, она увидела, что он надел ее запасной чехол, и чуть не расплакалась от облегчения.
Поняв, что свободна хотя бы на одно мгновение, Эм натянула на себя вуаль, оправила юбки и встала. В голове у нее все еще был хаос оттого, что он с ней сделал, тело дрожало и горело от насилия, но Эм яростно заглушила все эти ощущения. Она смогла отложить их в сторону на полку у себя в голове, где помещаюсь все то, на что ей не хотелось смотреть. Она уже отодвинула эти грубые воспоминания, закрыла уши для той части своего рассудка, которая возмущалась и была потрясена, и сузила свой мир до холодной логики и единственной цели - спастись.
Теперь он знает ее лицо. Она поправила вуаль. Впрочем, это уже не могло помочь, разве что сделает его воспоминания о ее лице менее четкими. Он не понимал, пока еще, какое ужасное значение это имеет, какую дает ему власть над ней. Оставалось только надеяться, отчаянно надеяться, что к тому времени, когда ее планы осуществятся, она тоже получит власть над ним. Ей повезло, что он не узнал ее сразу же, когда сорвал вуаль, или, быть может, это было не столько везенье, сколько незначительность места, которое она занимала в своей прежней жизни. Но даже если он и запомнил ее, сейчас она была склонна отвечать на вопросы об ожерелье не больше, чем в библиотеке. Ответы, с которыми она могла бы покончить, сунув шею в петлю и проплясав пеньковое фанданго. Теперь ей нужно сосредоточиться на том, чтобы освободиться хотя бы от его непосредственной физической власти над собой.
Пока лорд Варкур застегивал ширинку, она стянула разорванные панталоны, а потом зажгла свечку и направилась к двери в туалетную комнату.
- Куда вы идете? - спросил лорд Варкур. Голос его все еще был хриплым - остатки разыгравшейся похоти.
- Мне нужно выйти в туалетную комнату, - сухо ответила она, открывая дверь. - Я могу сделать это в вашем присутствии, но ведь это разрушит изящную таинственность того, что произошло между нами, не так ли? - Она проговорила это ядовито, рассчитывая уязвить его.
Варкур шагнул между ней и дверью, лицо его выражало сомнение. Он окинул взглядом маленькую комнатушку, с тяжелыми занавесками на окнах и с рядами крючков и полок для одежды, окружающих туалетный столик. Затем коротко кивнул, и Эм вошла в комнату, закрыв за собой дверь.
Двигаясь быстро и тихо, она поставила свечку на стол и просунула ножку стула в дверную ручку. Затем раздвинула занавески, за которыми должно было быть окно, но на самом деле оказалась еще одна дверь - на заднюю лестницу. Накинув на плечи плащ, Эм открыла дверь и убежала.
Глава 5
Через десять секунд после того как Эм закрыла за собой дверь в туалетную комнату, Томас понял, что совершил ошибку. Столько вещей привели его рассудок в хаос - невероятная сила ее реакции на него, ее неопытность, само по себе обнаружение этой женщины в подобной обстановке. И конечно, когда он стянул с нее вуаль…
Пепельно-каштановые волосы обрамляли лицо, светящееся, как тончайший фарфор, и он испугался, как бы оно не разбилось…
То, что такие слова, такой голос исходили из таких губ, от женщины с таким лицом - в это трудно было поверить. То, что он теперь практически насилует это неземное создание, казалось почти бесчеловечным. Но поскольку на этом лице отражались все те чувства, которые он надеялся на нем увидеть - потрясение и страх, ужас и глубочайшее наслаждение, - он просто не сумел себе представить, что можно поступить как-то иначе.
Он надеялся - возможно, по глупости, - что сможет как-то освободиться от ее влияния, отдавшись темным порывам, которые она вполне сознательно поощряла в нем. Он ошибся. Он горел, вожделея ее, и вожделение это было сильным как никогда.
Отогнав эти мысли, он подошел к двери в туалетную комнату, повернул ручку и толкнул дверь. Дверь сразу же ударилась обо что-то, ручка дернулась у него в пальцах. Внутри все сжалось, и он подергал дверь. С третьего рывка предмет, находящийся позади двери, выскользнул с протестующим треском. Томас бросился в комнату и увидел, что она пуста, только колышутся занавеси. С тошнотворным чувством он раздвинул их.
Еще одна дверь. Она убежала. Томас ударил кулаком по двери, она распахнулась, и показалась лестница, вьющаяся по задней стене дома и спускающаяся в вонючий двор - и там, в самом конце, он заметил какое-то движение.
Томас мгновенно перепрыгнул через перила. Еще прыжок, и он оказался на земле. С трудом сохранив равновесие, Томас побежал к воротам - они все еще слегка покачивались, с такой силой распахнул их только что выбежавший на улицу человек.
Он бросился следом и оказался в переулке. "Тебе повезет, если тебя не пырнут за это ножом", - подумал живший в нем циник.
Вот оно, быстрое движение в конце проулка. Томас побежал вперед. Он различил смутный силуэт человека. Бросился к нему, протянул руку, схватил за плечо и круто повернул к себе.
- Могу вам помочь, сэр? - Голос был стариковский, дрожащий. - Я не делаю ничего дурного.
Томас повернул морщинистое лицо к слабому свету наполовину скрытой туманом луны. Трудно было сказать, принадлежало ли оно мужчине или женщине.
- Здесь не проходила женщина?
- Может, и проходила, - ответила фигура, а потом снова сжала губы.
- Спасибо, - пробормотал Томас и бросился дальше. Проулок резко взял вбок, и Томас еле успел замедлить бег, чтобы свернуть за угол, и тут он ударился обо что-то с такой твердой силой, что у него перехватило дыхание.
Послышался крик боли, тот, о кого он ударился, растянулся на земле. Эсмеральда. Томас шагнул к ней. Она лежала, тяжело дыша. Он не решился наклониться и поднять ее. Напротив, Томас поставил ногу ей на поясницу, чтобы лишить ее возможности двигаться. Если она решит, что он - жестокое животное, тем лучше.
- Даже и не пытайтесь убежать от меня, - сказал он, стараясь, чтобы она не поняла по его голосу, с какой жадностью он вбирает воздух в легкие. - Я выслежу вас и заставлю заплатить с процентами за ваш вызов.
Он убрал ногу и протянул руку и тут же отпрянул, потому что она мгновенно перевернулась на спину и запустила обломком какой-то доски ему в голову. Выругавшись, Томас выбил из ее руки это импровизированное оружие, потом рывком поднял ее на ноги с такой силой, что она закричала. Он притянул ее к себе, не оставив никакой возможности для сопротивления.
- И еще я не советую вам прятаться по углам в надежде размозжить мне голову, - прошипел он ей в ухо. - Я ударю всякого, кто нападет на меня.
Она дышала испуганно, отрывисто. Он чувствовал это дыхание своей грудью. Ее лица не было видно, вуаль скрывала его. Почему она так действует на него? Почему - даже теперь, когда он насытил свою похоть, - он хочет ее сильнее, чем прежде.
Глупо. Он крепко взял ее за плечи, его возмущение самим собой удвоилось, когда он понял, что вымещает это возмущение на ней.
- Вы так и не ответили на мой вопрос. А он очень прост. Я снова задаю его: откуда у вас это ожерелье?
- У меня было видение, - упорствовала она.
- Нет, Мерри. Такой ответ я не принимаю. - Он повернулся и пошел по проулку, волоча ее за собой.
- Куда вы меня ведете? - В ее голосе слышался страх.
- Куда хочу, - ответил он, - пока вы не дадите мне ответ, который мне нужен.
- Я не знаю, чего вы еще хотите!
- Меня устроила бы правда. - Он нашел пролом между двумя домами, и они оказались на улице, где был вход в цыганскую таверну, а в нескольких шагах от нее стоял экипаж Гамильтона.
- Это моя карета, - сказал он. - Садитесь.
Женщина сидела напротив него в темной карете, и он ощущал ее напряжение. Он толкнул ее на сиденье, где обычно сидит прислуга, но она не возражала. Ее бешеное сопротивление перешло в смирение.
Смирение, в которое он не верил ни секунды.
- Снимите вуаль, - приказал он.
- Нет. - Ответ был быстрый и недвусмысленный.
- Я уже видел ваше лицо.
- Тогда вы должны забыть его. Вы видели лицо мертвой женщины. - Горечь, прозвучавшая в ее словах, заставила его замолчать, подумать в первый раз, что перед ним не просто чье-то орудие, одетое так, чтобы играть роль, для которой оно не подходит, но человек со своей отдельной жизнью, с мечтами и воспоминаниями. И сожалениями…
- Как ваше настоящее имя? - спросил он.
Она молчала очень долго, и он решил, что она никогда не ответит.
- Это не имеет значения, - сказала она в конце концов. Голос ее изменился, она больше не пользовалась грубыми вызывающими словами, голос звучал теперь мягко, податливо, и ему показалось, что он, Варкур, - ее последняя и единственная надежда. Ему казалось, что ее глаза под вуалью блестят, и он ругал себя за то, что невольно поддался на ее уловки. - Мне нравится имя Мерри. Оно ничуть не хуже любого другого имени.
- И Эсмеральды?
В ее голосе прозвучал сарказм.
- Оно даже лучше, если я, как вы сказали, славна английская девушка. - Она погрузилась в молчание, потом прошептала так тихо, что он едва услышал ее: Господи, помоги мне.
И тут они подъехали к его квартире на Пиккадилли. Кучер открыл дверцу, Томас вышел, с холодной иронической улыбкой подал ей руку. Она понимала, что это ловушка - могла ли она не понять этого? - но приняла его руку с изяществом дамы, привычной к подобной любезности. "Откуда она, - подумал Томас, - какая извилистая дорога привела ее сюда, к моему порогу?"
Он приказал швейцару идти на кухню, после чего провел свою спутницу вверх по лестнице и открыл дверь в свою квартиру.
- Мой камердинер отправился в Линкольншир навестить свою больную мать, - сказал он. - Удобно для нас, не так ли?
- Для вас - конечно, - ответила она холодно и четко. - Никто не расскажет, что вы похитили меня. А ведь за такие дела вешают, знаете ли. Я полагаю, что вы сделали нас в каком-то смысле равными. Каждый из нас может теперь шантажировать другого.
Ее угрозы оставили его равнодушным. Он понимал их несерьезность. В конце концов, она не могла осуществить свои угрозы, пока выдает себя за другого человека и носит эту маску. Нет, его интересует только ожерелье. Ее присутствие в его квартире вызовет самое большее скандал, а он пережил куда более неприятные вещи.
Томас шагнул к ней, и она не шевельнулась, держась совершенно, неестественно неподвижно. Он протянул руку и схватился за край ее вуали. Она не делала попыток остановить его. Он поднял вуаль медленно, открывая ее широкоскулое лицо, сверкающее жемчужным блеском. Ее глаза, казалось, смотрят прямо сквозь него, они были такого светло-зеленого цвета, что казались голубыми. У него возникло ощущение, что если феи существуют, то они должны быть именно такими, как она. Он тихонько выбранился:
- Такой женщине, как вы, не следует прятать свое лицо.
- Возможно, такой женщине, как я, важнее прятать его, - возразила она, и ее голос, гортанный и земной, составил странный контраст с неземным лицом.
Он протянул руку:
- Дайте мне ваш плащ.
- Зачем вы привезли меня сюда? - спросила она, не двигаясь.
- Потому что это доставляет мне удовольствие. А теперь дайте мне ваш плащ.
- Вам должно доставить удовольствие, если вы станете очередным герцогом Норфолком, но этого не произойдет, - возразила она. - Зачем вы привезли меня сюда?
- Потому что вы не сказали мне то, что я хочу узнать. - Он рывком развязал завязки ее плаща и подхватил плащ прежде, чем тот упал на пол.
Она не протестовала.
- Вы же не можете держать меня здесь вечно.