- Вы вошли вот так потому, что хотели свести счеты, не так ли? Доказать самому себе, что вы по-прежнему владеете ситуацией, что прошлая ночь была вашей идеей. - Судорога пробежала по его лицу и исчезла так быстро, что она почти не заметила этого. Эм обдумала имеющиеся у нее варианты, стараясь сохранить бесстрастность, и в конце концов решила сказать правду. - Прошлая ночь была моей идеей. Сколько бы вы об этом ни думали, этого изменить нельзя. Хотя вы и воспользовались диапазоном и ограничениями моего опыта, приглашение исходило от меня. Начала все я. Этого вы не можете отрицать. Это его уязвило.
- Вы вроде тоже хотели этого довольно сильно. Полагаю, именно так вы оказались здесь - не смогли не задрать ваши юбки и поэтому разозлились. Кто был у вас первым? Дерзкий домашний учитель? Учитель рисования? Или сын садовника? Человек с малыми знаниями и без всяких умений, уж конечно.
Будь он неладен. Теперь он тоже знает, как ранить, В голове всплыли воспоминания - ее страх, дурное дыхание мужчины и его руки, шарящие по ее телу. Он хотел ранить ее, и она ответила ударом на удар, сказав правду:
- Это был мой домовладелец. Я приехала в Лондон, не имея друзей, и сняла комнаты в недорогом, но пользующемся хорошей репутацией пансионе. Я не прожила там и двух недель, как мой домовладелец забрал мои вещи и пригрозил сообщить в Скотленд-Ярд, что я воровка, если я буду противиться.
- А вы были воровкой? - Он не смог удержаться от этого вопроса.
- Конечно, нет. Но кто поверил бы мне, а не этому столпу общества? Я не знала, что делать. Он забрал все мои деньги - у меня не хватало даже на еду. Но он предложил мне выход: я отдамся ему, а он вернет мое имущество. Порядочная женщина решила бы, что добродетель дороже жизни. Я не думала, что это разумно - быть порядочной. - Потом, когда у нее случилась задержка, она испугалась, что проделала все это напрасно, что она только обрекла себя и свое дитя на еще худшую смерть. Шум Темзы наполнил ее уши, тихий плеск приливной волны в голове превратился в оглушительный рев рев…
- И таковым было ваше введение в мир плотских восторгов, - подытожил он, сузив глаза, чтобы скрыть, до какой степени ее слова подействовали на него.
- Это было, вероятно, не так уж плохо, как могло быть, - сказала она, желая отдалиться от этих обжигающих мыслей. Она отошла от парапета, а на другое утро плакала от радости, потому что все наладилось, а потом составила план. - Он казался себе Казановой, кажется, и моя неприступность заставила его действовать.
- А что вы сделали потом?
Она подняла брови.
- Он вернул мне вещи. Я уехала. Приехала сюда. Начала новую жизнь, в которой изображала из себя соблазнительницу гораздо более тонко и умело, чем мог вообразить этот фигляр.
Варкур долго смотрел на нее, шаря глазами по всему ее телу. Она больше не натягивала веревки. У нее не хватало на это сил. Не было никаких оснований не выдать ему порцию правды, и в данный момент существовали весьма убедительные причины попытаться завоевать его симпатии. Она это сделала, но не знала, что это будет ей стоить столько сил. Она чувствовала себя опустошенной и вывернутой наизнанку.
- Чего вы хотите? - Голос его прозвучал очень тихо, и Эм не сразу поняла его.
- Я хочу вернуться домой. - Это тоже была правда, каждое слово ее было полно мучительным желанием. Но в какой именно дом, это ему ни в коем случае не могло бы прийти в голову.
- А от меня? Чего вы хотите от меня и от моей семьи?
- Доверия. - Самая трудная и неуловимая вещь на свете.
Тяжелое лицо Варкура напряглось.
- Так вот что было бы приятным для вас?
- Я ничего не хочу сделать вашей семье. Да, сейчас мне нужна ваша мать. Но нет, я не причиню ей никакого вреда. Я думала, что спасаю ее от вас. Она так напугана…
- У нее нет для этого никаких оснований! - оборвал он ее.
Его лицо было открытым, страдающим, и она заставила себя собраться с мыслями и принять предлагаемую открытость.
- Значит, вы не виноваты?
- В убийстве не виноват. - Голос его упал, взгляд стал рассеянным. - Не должен быть виноват.
След сомнения - вот он, отсутствующий фрагмент. Она использует его, но не теперь. Значит, ее признания были подобны влаге, упавшей на плодородную почву, - она приоткрыла ему эти картины своей жизни не напрасно. Она закрыла глаза, чтобы не выдать своих чувств.
- А что вы хотите, чтобы теперь произошло между нами?
Она открыла глаза. Его лицо нависало над ней, оно было совсем близко. Она знала, какого ответа он ждет, - ответа, которого низменная часть ее "я" тоже хотела.
Эм понимала, что изгладить из памяти эту любовную схватку будет нелегко. Ум ее был возбужден, и у нее не осталось никаких средств защиты. Схватка освободит их от эмоций, в которых запутался каждый из них по от дельности, дойдя до весьма жалкого состояния. И это соединит их - его с ней, но также и ее с ним.
Но это еще и самый надежный выход, а для нее, вероятно, единственный.
Она слегка выгнулась, приподнявшись на простыне и протянула ему губы.
Глава 8
Томас завладел ее губами, вжав ее голову в подушку. Он изголодался именно по этому - он голодал дни, месяцы, годы. Старательно размеренные, старательно управляемые романы, которые у него были, оставляли в нем пустоту, природу которой он не совсем понимал. Губы Эм были мягкие, а рот - нет. Рот ее требовал, чтобы он взял ее здесь и теперь.
Его обдало жаром. Он вытащил чехол из кармана, поплевал на него. Эсмеральда смотрела на него в замешательстве.
- Вот почему я велел вам лизнуть его. - И он натянул чехол на свой ствол.
- А это для чего? - спросила она и тут же испугалась - она не собиралась задавать такой простодушный вопрос.
-Для увлажнения, - ответил он с натянутой улыбкой.
Губы ее сложились в маленькое "о", и он удержал их в таком положении своими губами, не обращая внимания на ту часть своего сознания, которая предостерегала его, твердя, что сейчас он решает свою судьбу. Он снова поцеловал ее, сам не зная для чего, - чтобы помешать говорить ей или самому себе. Он обхватил ее грудь рукой и ощутил ее вздох на своих губах. Это еще сильнее разожгло в нем желание. Кожа на ее шее была необыкновенно нежной, губы его скользнули ниже, и она снова вздрогнула.
- Если вы велите мне остановиться, я остановлюсь, - сказал он. - Скажите это теперь, чтобы потом я не грыз себя за то, что взял вас силой. Сейчас у вас еще есть такая возможность.
- Если бы я собиралась это сделать, я это уже сделала бы.
- Вот и хорошо, - сказал он и принялся ласкать ее сосок. Она ахнула, и он мог бы поклясться, что она впервые испытала это ощущение. В его голове пронеслось все, что можно сделать с ней, что показать, чему научить, - этот первый простой урок был всего лишь введением в новый мир. Но он захлопнул дверь перед этими мыслями, как только осознал их. С этой женщиной у него будет только то, что должно быть.
Что должно быть - и что происходит здесь, в данный момент.
И он принялся терзать ее грудь губами, языком, зубами. Ее сосок сжался в невообразимо тугой бутон. Он чувствовал, как она напрягается, натягивая свои шелковые узы, как она задыхается.
Он может сделать с ней все, что угодно, подумал он с неистовым удовлетворением. Все, что угодно, и она не сможет помешать ему.
Ему хотелось заставить ее кричать. И он принялся сосать ее сосок. Она выгнула спину, и странный скулящий звук вырвался из ее губ.
Он отодвинулся, чтобы видеть ее лицо.
- Сейчас вы еще можете сдерживаться, но прежде, чем все это кончится, я заставлю вас кричать от удовольствия.
- Зачем? - спросила она, задыхаясь и мотая голо-вой из стороны в сторону.
- Затем, что я могу это сделать.
- Вы можете просто взять меня, - сказала она. - Это ничуть не меньше докажет вашу власть. Почему вас заботит, что я чувствую или не чувствую? Вы делаете это, чтобы доставить удовольствие мне или себе?
Господи, до какой же степени она невинна? Недевственна, ясное дело, недевственна, но также ясно, что она никогда не испытывала наслаждения с чувственным любовником. Неужели в ее жизни не было ничего, кроме примитивного насилия? При этой мысли ему стало не по себе. Но милосердия от него она не дождется. Милосердия она не заслуживает.
- Потому что, - сказал он. Таков был ответ. Потому что, и все тут. Потому что он хотел доказать, что владеет собой, но не в меньшей степени ему хотелось видеть ее удовольствие, видеть, как ее душа обнажается перед ним. Ему хотелось понять, что в ней такого, что заставляет его хотеть ее, что заставляет его так пылко верить ей и пытаться ее спасти. Поняв это, он, быть может, освободится.
Она снова вздрогнула, но на лице ее выразилось чувственное ожидание, а не отвращение. Он поднес к ее губам два пальца.
- Вот второй шанс проявить себя, - сказал он.
Вид у нее был такой, словно ей хотелось опять задать вопрос, но он на миг сжал челюсти, и она промолчала, хотя и не сводила с него глаз.
- Вы что, не собираетесь спросить, что я имею в виду? - Он провел двумя пальцами по ее губам. - Оближите их. Я уверен, что вы знаете, как это делается. Покажите мне, как вы развращали неопытных юнцов.
Зеленые искры зажглись в глубине ее глаз.
- Ваших шпионов.
- Конечно. Вы так умело пользуетесь вашим языком, что это одурачило меня на какое-то время. Я слышал, что вы ставили мужчин на колени. Как бы то ни было, этот трюк сослужил вам хорошую службу.
- То, что вы слышали, преувеличение, - сказала она, но глаза ее осторожно, с острым самосознанием передвинулись с его лица на его руку. Она высунула розовый кончик языка и принялась осторожно облизывать его пальцы с видом полной сосредоточенности, - облизывать каждый палец, от начала до конца, раздвигая их. Понимала ли она, что это значит для мужчины? Похоть обожгла его. Больше он не мог ждать. Глаза ее были полузакрыты, и Томас почувствовал, что против воли почти позволил себя загипнотизировать. Вдруг она принялась втягивать его пальцы в рот, сосать их, скользить по ним языком, то охлаждая их своим дыханием, то снова втягивая в мягкий жар.
Наконец он откинулся назад, испустив долгий прерывистый вздох. Она натянула узы, привязывающие ее к кровати.
- Это лучшее, что я могу сделать без помощи рук, - сказала она, глядя на него из-под полуопущенных век.
- Этого достаточно. - Он едва удержался от ругательства.
- И это было… еще одно увлажнение? - спросила она таким тихим и нежным голосом, что он походил скорее на шепот.
- Да. О да.
Он провел пальцами по всему ее телу по направлению к бедрам, которые при его прикосновении расслабились. Кожа у нее была все еще прохладная, но между бедер просто пылала и была влажной от масла, которым он облил ее накануне. Пытка, которую он устроил ей, превращалась в пытку для него.
- Вот для чего нужно увлажнение. - И его пальцы скользнули в эти горячие ножны.
Она дернулась, выдохнула с шипением воздух, застонала, потом громче. Наконец сжала челюсти, чтобы заглушить стон. Ее крайняя чувственность подстегнула его.
- Вы будете у меня кричать, - пообещал он и продолжал ласкать ее пальцами. Она дышала все более и более отрывисто, ее бедра двигались в такт его ударов, а он внимательно смотрел на нее. Она задыхалась, корчилась и металась на белой простыне, ее невидящие глаза смотрели в потолок. Это было невероятно. Она была невероятна, она была не похожа ни на одну из известных ему женщин. Она изо всех сил боролась со своим телом, и само это сопротивление доводило ее до исступления. Сейчас она принадлежала ему, в его власти был каждый судорожный вздох, каждый жалобный стон. Но часть его сознания боялась, что обладание ею грозит ему потерей самого себя.
Он безжалостно довел ее до высшей точки, она издала тоненький стон, превратившийся в судорожный прерывистый крик.
- Вот так-то, - проскрежетал он.
Больше он не мог ждать. Он накрыл ее своим телом, и его естество проникло в самую ее глубину. Она выгнулась пальцы ее беспомощно сжали узы. Толчками бедер она побуждала его до тех пор пока не оказалась лежащей распростертой и задыхающейся.
Она была такой горячей, что он мог бы кончить почти сразу же. Но он нашел ритм, который позволил ему продолжать, а она корчилась и стонала, хватая ртом воздух, под ним. Затем она опять закричала, на руках ее напряглись тонкие мускулы, узы натянулись. Но он чувствовал по ее телу, что она способна на гораздо большее.
- Пока еще нет, - произнес он сквозь стиснутые зубы, не давая ей облегчения. Он продолжал свои неистовые удары, пока ее слезы не смешались с бессвязными криками и тело ее не стало походить на топку, обхватывая его так плотно, как ему и не мечталось. И тогда он дал себе волю, испытав при этом такие сильные чувства, что они прошли по его спине, достигли головы, и чернота заволокла края его поля зрения.
Потом он целовал ее - ее губы, лоб, убирал поцелуями слезы с ее лица, бормотал какую-то чушь тихим голосом, а она лежала, обмякнув внезапно и полностью, под ним. "Идиот", - выругался его рассудок. Дурак. Но, лишив ее самообладания, он пожертвовал и своим самообладанием, и прошла целая минута, прежде чем он смог заставить себя покинуть ее.
- Что это было? - спросила она наконец, голос ее дрожал и прерывался.
- Только то, что я обещал, - ответил он. Он стащил с себя чехол и бросил его на пол. Безумие еще оставалось в нем, и это безумие заставило его добавить: - И это только начало. - Но это не было началом чего бы то ни было. Не могло быть. Между ними нет ничего, кроме противостояния.
- Но я не понимаю, - сказала она, и ее голос прозвучал так жалобно, что Томас повернулся и посмотрел на нее.
Она лежала на кровати расслабленно, кожа у нее была такая светлая, что даже на фоне белой простыни она не казалась тусклой. Яркими были только лихорадочно-алые щеки и губы, да еще глаза сверкали так же ярко. Бороздки от высохших слез сбегали вниз, к волосам, но глаза у нее были ясные и яркие - слезы экстаза не оставили налитых кровью следов, какие остаются, когда человек плачет от боли и горя.
И он вдруг понял, что перед ним самая душераздирающе красивая женщина, которую он когда-либо видел. И эта женщина - его враг. Об этом нельзя забывать.
- Здесь и понимать нечего, - громко сказал он. - Здесь нет ничего непонятного.
Она медленно помотала головой из стороны в сторону.
- Позвольте мне уйти, лорд Варкур. Я не знаю, чего вы ищете, но у меня между ног вы явно не найдете этого.
Эти слова недалеко ушли от предостережения, которое более здравомыслящая часть его рассудка пыталась передать ему в течение этого часа. "Я не могу. Пока не могу", - в отчаянии сказал какой-то уголок его рассудка, и Томас не понял, чего хочет этот уголок. И он сказал:
- А я знаю.
И тут раздался стук в дверь.
Глава 9
Томас спрыгнул с кровати и накинул на себя халат. Бросив быстрый взгляд на Эсмеральду, лицо которой снова утратило всякое выражение, он подпоясался и вышел, захлопнув за собой дверь.
Стук раздался снова, на этот раз громче. Он подошел к двери, откидывая волосы с глаз. Подергал за ручку, потом с запозданием вспомнил, что ключ потерялся. Впрочем, скоро заметил, что ключ лежит у самой двери, поднял его, отпер дверь как раз в тот момент, когда человек, стоявший по ту сторону порога, поднял руку, чтобы постучать в третий раз.
Это был лорд Эджингтон, как всегда, сдержанный и безупречно одетый.
Томас насторожился и отступил в сторону.
- Входите, Эджингтон. Я не ждал посетителей так рано. - Он и не старался скрыть раздражение.
Эджингтон вальяжно вошел, снял пальто, шляпу и перчатки.
- Варкур. - Он окинул Томаса с ног до головы взглядом. - Куда вы подевали эту девчонку?
- Понятия не имею, о ком вы говорите, - ответил Томас, складывая руки на груди.
В ответ Эджингтон только фыркнул. Бросив на консольный столик верхнюю одежду, он прошелся по комнате и распахнул дверь в спальню Томаса. Никого там не обнаружив, он направился к двери, ведущей в комнату камердинера, распахнул ее, бросил взгляд на женщину, лежавшую на кровати, и снова закрыл дверь.
- Развяжите ее, пожалуйста, Варкур, и велите ей одеться, - сказал он, возвращаясь в гостиную, где и расположился перед камином. - Скоро придет констебль, и чем более прилично вы будете выглядеть, тем лучше для вас.
- Кто вызвал констебля, черт побери? - осведомился Томас.
- Откуда мне знать? - возразил Эджингтон, подняв бровь. - Гиффорд? Колин Редклифф? Половина гостей на обеде знала, что вы погнались за этой спиритичкой, едва леди Гамильтон упала в обморок, а когда вы привезли ее сюда… - Он покачал головой. - Вы, должно быть, спятили, дружище, пустившись с таким пылом в дебаты по поводу законопроекта о реформах. Это весьма оживило сезон, которому пора уже заканчиваться.
Томас не стал спрашивать, откуда Эджингтон узнал, что он привез Эсмеральду к себе на квартиру. У него в голове мелькнула очень хорошая мысль.
Он хмыкнул, повернулся спиной к посетителю, взял женскую одежду с дивана, после чего вошел в комнату своего камердинера. Закрыл за собой дверь. Эсмеральда лежала нагая, как он ее оставил, свернувшись калачиком и зарывшись лицом в матрас.
- Это я, - сказал он, кладя одежду на стул и шагнув к ней.
Она повернулась и посмотрела на него.
- Прошу прощения за вторжение Эджингтона, - чопорно проговорил Томас, чувствуя, что должен что-то сказать. - Кажется, от этого человека ничего нельзя сохранить в тайне.
- Я слышала, что он пришел, - сказала Эсмеральда. И она спрятала лицо, словно нагота ее ничего не значила.
Томас сжал губы. Он был уверен, что было время, когда природная скромность была ей присуща в полной мере. Обращался ли с ней тот домовладелец-насильник так, что ей уже стало все равно, кто видит тело, распростертое перед ним сейчас? Или это произошло как-то постепенно? Он вынул из кармана нож и принялся осторожно разрезать узы вокруг ее бледных рук.
Большая часть девушек, которых он знал, выбрали бы стезю добродетели - не от избытка душевной тонкости, а просто потому, что столь гнусное предложение потрясло бы их до глубины души. Им бы и в голову не пришло, что такое предложение можно принять, даже если бы потом им пришлось горько пожалеть о своей неприступности. Но что-то ворвалось в порядочную, защищенную жизнь, в которой, без сомнения, выросла Эсмеральда. И если ее кто-то сломал, то он, Томас, раздавил эти обломки в пыль…
Он оборвал ход своих мыслей.
- Я слышала ваш разговор, - продолжала Эсмеральда.
- Значит, мне не придется его пересказывать. Почему вы не позвали на помощь, когда я только впустил его? Вас остановила скромность?
Она наклонила голову.
- Я подумала, что это ваш сообщник - кто бы это ни был.
Томас остановился - первый узел подался под ножом, высвободив запястье. Она развязала один узел и тотчас же принялась развязывать пальцами второй.
- И потому что вам не хотелось, чтобы кто-то видел ваше лицо, - предположил он. - Почему это так важно для вас?