Да разве кто-нибудь из зрителей отказался бы от удовольствия последить, как развивается многообещающая ссора! Ведь каждое мгновение могла разразиться катастрофа. Стоило госпоже Дютур вырваться и ударить противника аршином, который они отнимали друг у друга,- посмотрели бы вы, на что способен разгневанный извозчик. Я, со своей стороны, была в отчаянии, я умоляла госпожу Дютур: "Перестаньте!" Извозчик кричал до хрипоты, доказывая, что его обманули, хотели на даровщинку прокатиться в его фиакре,- свидетельство тому двенадцать солей, которые ему сунули, и каждый раз он сопровождал слова "двенадцать солей" каким-нибудь живописным эпитетом, и вы можете себе представить, как выразительны невежливые извозчичьи эпитеты.
Из одной уж заботы о добрых нравах госпоже Дютур следовало договориться с этим мужланом; нехорошо было с ее стороны подогревать энергию его грубых выражений; но она в пылу ярости готова была пойти на любой скандал, лишь бы дать ему отпор, и, по-видимому, слух ее не оскорбляли крепкие словечки.
- Да, невежа, да, двенадцать солей, и больше ты не получишь! - твердила она.
- А я не возьму двенадцать солей, двенадцать ваших чертовых солей! - возражал извозчик.
- Да тебе и этого много, - продолжала госпожа Дютур.- Как тебе не совестно, мошенник? Столько содрал, а ведь от церкви досюда два шага! Да будь у тебя даже не фиакр, а посольская карета, да ты бы мне еще денег дал в придачу, я бы с тобой, с дьяволом этаким, сроду не поехала. Хоть бы ты сдох, потеря невелика! Не забудь еще - нынче день Святого Матфея, а праздничный день - вору пожива. Да вот погоди, завтрашний день придет, увидишь, как он тебе обернется. Попомни мое слово, а я тебе не кто- нибудь, не тряпичница, как ты меня обозвал, а госпожа Дютур. Да, для тебя я госпожа Дютур и для других - госпожа Дютур,- была, есть и буду госпожа Дютур, покуда живу на свете, все буду госпожа Дютур слышишь?
Говоря эти слова, она пыталась вырвать аршин из рук извозчика, и по его гримасам, по одному его нетерпеливому движению, которое я заметила, мне показалось, что он вот-вот расправится с госпожой Дютур как с мужчиной.
Я уж думала, что бедной женщине сейчас придется плохо: большой кулак, злобно замахнувшийся на нее, научит ее поспокойнее говорить с извозчиками,- и я поспешила вытащить из кошелька двадцать солей и отдала их вознице.
Он тотчас взял их, грубо выдернул из рук госпожи Дютур деревянный аршин, швырнул его в комнату за лавкой, нахлобучил на лоб свою шляпу и, сказав мне: "Большое спасибо, милочка", вышел на улицу; толпа расступилась, чтобы дать ему дорогу и пропустить госпожу Дютур, которая вздумала побежать за ним вдогонку; я удержала ее, а она клялась и божилась, что я просто глупая девчонка.
- Запомните, Марианна, я вам этих двадцати солей ни в жизнь не прощу, до самой смерти. Не удерживайте меня, не то я побью вас. Подумайте, какая транжирка! Двадцать солей из кармана вылетели! Да ведь я ваши же деньги берегла. А мои двенадцать солей? Скажите на милость, кто мне их вернет? (У госпожи Дютур никакие волнения не могли заглушить корысти.) Эти двенадцать солей он тоже утащил с собой, сударыня? Отчего бы не отдать ему и всю лавку?
- Ах, сударыня, да деньги ваши - вот, на полу валяются, а если мы их не соберем, я отдам вам свои,- сказала я, затворяя дверь одной рукой, а другой удерживая госпожу Дютур.
- Нечего сказать, подняли трезвон! - сказала она, увидев, что дверь заперта.- Наделали хлопот! Ах да, вот они, деньги мои! - добавила госпожа Дютур, подбирая с полу мелочь так хладнокровно, как будто ничего и не произошло.- Негодяю повезло, что Туанон дома не было, она бы вам не дала зря выбрасывать деньги; но этой ханже как раз сегодня, по случаю праздника, понадобилось пойти на обед к своей мамаше. Зато уж нечего сказать, она бережливее вас. Правда, она что заработает, то у нее и есть, а другим кое-кто подарки преподносит; вот вам, слава богу, богатство привалило, казначей у вас уж больно хорош! Только бы подольше вам удача была.
- Полноте, сударыня,- сказала я с некоторым нетерпением,- не шутите над этим, прошу вас; я хорошо помню о своей бедности; совсем не нужно смеяться над ней и над тем, что добрые люди пожелали помочь мне. Но я лучше соглашусь от всего отказаться, ничего не иметь и уйти от вас, чем жить тут и выслушивать такие неприятные речи.
- Смотри-ка! Откуда она взяла, что я смеюсь над ней? Я только сказала, что ей подарки дарят. Ну и что ж,- да, вам дарят, а вы, как полагается, принимаете подарки. Дают - бери. Для того и дают. Подумаешь, беда! Я бы возблагодарила бога, если бы со мной такое несчастье приключилось. Мне ничего не дарят, значит, я не могу брать подарков. Тем хуже для меня. А она, глядите-ка, рассердилась! Пойдемте обедать, надо отвести черед. Пора к вечерне собираться.
И тотчас же она села за стол. Я встала и последовала за ней, опираясь на деревянный аршин, который госпожа Дютур опять положила на прилавок,- я уже меньше нуждалась в чужой помощи.
Мне понадобилась бы особая глава, если б я захотела пересказать тот разговор, какой был у нас за столом.
Я больше молчала и дулась; госпожа Дютур, как я, кажется, уже говорила, была, в сущности, добрая женщина, зачастую сердившаяся больше, чем она была сердита в действительности,- то есть доброй половины гнева, который она выказывала в том или ином случае, у нее вовсе и не было, а выражала она его лишь для важности. Ведь госпоже Дютур казалось, что чем больше гневлив человек, тем больше он внушает к себе почтение, и к тому же она сама себя взвинчивала громкими своими выкриками; сердитый тон, который она иногда принимала, вызывал у нее сердитые мысли. Все это и порождало те резкие нападки, которые мне приходилось терпеть от нее; но то, что я рассказываю о ней, вовсе не говорит об упорных и весьма серьезных проявлениях злобной натуры: все это глупости, ребячества, на которые способны только добрые люди; добрые, но, по правде говоря, неумные и очень слабые, бесхарактерные; обычно они добродушны, обладают мелкими недостатками и маленькими добродетелями, представляющими собою лишь копии того, что они наблюдали у других.
Такова была госпожа Дютур, которую я обрисовала случайно, мимоходом. Как только к ней вернулось обычное ее добродушие, она встревожилась моим молчанием.
А может быть, встревожилась она еще и потому, что я пригрозила уйти от нее, если она будет допекать меня: ей не хотелось лишаться платы за мое содержание.
- На кого же вы сердитесь? - спросила она меня.- Какая вы молчаливая и задумчивая! У вас какое-нибудь огорчение?
- Да, сударыня, вы меня обидели,- ответила я, не глядя на нее.
- Как? Вы еще помните об этом? - заговорила она. - Эх, Марианна, какое вы еще дитя! Ну что я вам такого сказала? Я уже и не помню. Неужели вы требуете, чтобы в гневе человек взвешивал каждое свое слово? Нет, право, как же это! Не для того люди живут вместе, чтобы непрестанно попрекать друг друга. Ну, я поговорила немножко о господине де Климале. А вам это неприятно из-за того, что он вам угождает и тратится на вас. И все тут. Но ручаюсь, что поскольку у вас нет ни отца, ни матери, вы еще заподозрили, что я и об этом подумала. Ведь вы по натуре очень подозрительны, Марианна, вы всегда настороже,- правильно мне Туанон сказала. И из-за того, что вы не знаете, кто ваши родители, вы всегда воображаете, будто люди только об этом и думают. Например, вчера мы с соседкой случайно заговорили о ребенке-найденыше, которого подобрали в сенях одного дома; вы были в зале, вы нас слышали. Разве не подумали вы, что мы говорим о вас? Я это прекрасно поняла по вашему лицу, когда вы подошли к нам, а вот нынче вы опять за свое. А я вам как перед богом говорю, вот провалиться мне на этом месте, если я думала сейчас о чьем-нибудь отце или матери, как будто никогда ни у кого их и не было! Кроме того, дети- найденыши и дети, потерявшие родителей, ведь это одно и то же, и если бы собрать таких, как вы, но так, чтоб никто об этом не знал, и попросить комиссара унести их, так куда же ему, черт побери, девать их! Человек живет не так, как хочется, а так, как можется. Хоть и нет у вас родителей, а вон вы какая выросли, высокая и стройная. У кого нет родителей, тому господь бог их заменяет. Милосердие еще не исчезло в мире. Вот, например, разве господин де Клималь не послан вам провидением? Господь все приведет ко благу. Если сам-то благодетель ничего не стоит, зато деньги дает хорошие, да еще щедрее, чем добрый христианин, который и половины того не даст. Живите спокойно, милое дитя, я вам советую только одно: будьте бережливы. Конечно, я не требую, чтобы вы скаредничали. Скоро придет день моих именин, а потом ваши будут именины и у Туанон тоже - тогда уж можете потратиться. Устройте пирушку, угостите людей. В добрый час, пусть полакомятся: но в другое время, даже на масленицу, когда все веселятся, берегите свои денежки.
И она, как обычно, принялась читать мне наставления, в коих была неистощима, да такие, что иные из них оскорбляли меня хуже, чем ее резкость, но тут вдруг постучались в дверь. Кто пришел, мы узнаем впоследствии; как раз с этой минуты мои приключения умножатся и станут интересными: мне остается провести у госпожи Дютур только два дня. Я обещаю также, что буду меньше пускаться в рассуждения, если они вам докучают. Вы скажете мне свое мнение.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Да, сударыня, вы правы, давно уже вы ждете продолжения моей истории; прошу у вас за это прощения; извинений никаких приводить не стану, признаю свою вину и начинаю рассказ.
Я сказала, что постучали в дверь, как раз когда госпожа Дютур призывала меня соблюдать правила бережливости, соглашаясь, однако, чтобы я нарушала их в ее пользу, то есть на ее именины, на именины Туанон и мои собственные и в некоторые праздничные дни, ибо тогда с моей стороны будет очень хорошо потратиться на угощение ее самой и всех ее домочадцев.
Приблизительно так она мне говорила, но тут стук в дверь прервал ее наставления.
- Кто там? - тотчас крикнула она, не вставая с места.- Кто это стучится?
Я слышала, что перед лавкой остановилась карета, а когда на вопрос госпожи Дютур: "Кто там?" - ответили, я как будто узнала голос.
- Мне думается, это господин де Клималь,- сказала я.
- Да неужели! - воскликнула госпожа Дютур и побежала отворять.
Я не ошиблась, это действительно был он.
- Ах, боже мой, сударь, уж вы, пожалуйста, извините, я бы еще скорее отворила, если б могла предположить, что это вы,- затараторила госпожа Дютур.- Мы-то с Марианной еще сидели за столом, а кроме нас, никого в доме нет. Жанно (это ее сын) в гостях у своей тетки - ведь этот мальчишка вечно торчит у нее, особенно по праздникам, и сегодня она поведет его на ярмарку. Мадлон (это ее служанка) гуляет на свадьбе у родственника. Я ей сказала: "Иди, повеселись, не каждый день свадьбы", и уж она не скоро вернется. Туанон пошла мамашу навестить, старушка не часто ее видит. А они далеко живут, в предместье Сен-Марсо! Воображаете, сколько нашей Туанон придется пошагать? Ну, да это ничего, я очень довольна, а то девчонка совсем из дому не выходит. И вот я осталась одна, жду Марианну, а она, представьте себе, ухитрилась упасть, возвращаясь из церкви, и повредила себе ногу и по причине этого не могла идти, и пришлось ее перенести в чужой дом, что поблизости был, и там полечить ее ногу, позвать для этого лекаря, а его ведь под рукой то никогда не бывает; и вот он приходит, разувает девушку, смотрит, что стряслось, а потом опять обувает, а потом велит ей полежать, отдохнуть, а потом понадобилось позвать для нее фиакр, и ее привезли ко мне совсем охромевшую - верно, в награду за мои труды, за то, что я целых полтора часа ждала ее с обедом. Думаете - все? Сели за стол и пообедали? Не тут-то было! Еще навязался мне на шею этот проклятый извозчик. Я хотела сама с ним расплатиться, чтобы поберечь деньги Марианны, ведь она в таких делах ничего не понимает; а она, не спросясь меня, отдала ему деньги, да куда больше, чем надо! Я рассердилась. Уж до того рассердилась, так бы и отколотила ее, будь у меня силы.
- Так, значит, был большой шум? - сказал господин де Клималь.
- Ну, шум, конечно, был,- подхватила госпожа Дютур. - Я немножко погорячилась, покричала на него. Да ведь кто и слыхал-то? Соседи помаленьку собрались у нашей двери, да кое-кто из прохожих остановился.
- Очень жаль! - холодно заметил он.- Подобных сцен следует избегать всеми силами, и Марианна хорошо сделала, что заплатила ему. Как ваша нога? - добавил он, обращаясь ко мне.
- Ничего,- ответила я,- мне уже почти не больно, только слабость; надеюсь, что завтра все пройдет.
- Вы уже закончили обед? - спросил он нас.
- Да, да, конечно,- ответила госпожа Дютур,- просто задержались за столом, толковали о разных разностях. Не присядете ли, сударь? Вы что-то хотите сказать Марианне?
- Да,- ответил он,- мне надо с ней поговорить.
- Ну что ж,- подхватила госпожа Дютур,- будьте добры, пройдите в залу, здесь вам будет неудобно, здесь у нас и столовая и кухня. Пойдемте, Марианна, обопритесь на меня, я вас доведу. Погодите, погодите, я сейчас принесу аршин, вы воспользуйтесь им как тростью.
- Нет, нет,- сказал господин де Клималь,- я помогу ей. Возьмите меня под руку, мадемуазель.
Тут я встала, мы вернулись в лавку, через нее прошли в маленькую залу, куда, мне думается, я прекрасно добралась бы и сама, опираясь на палку.
- Ах, так! - говорила госпожа Дютур, пока я усаживалась в кресло.- Раз вам нужно побеседовать с Марианной, я сейчас надену чепчик и пойду в церковь; служба уж давно идет, но все-таки я хоть на кончике застану вечерню. До свидания, сударь. Уж не обессудьте, что я ухожу! Оставляю вас дом сторожить. Марианна, если кто- нибудь спросит меня, скажите, что я скоро вернусь. Слышите, милочка? До свидания, сударь, всегда к вашим услугам.
Она простилась с нами и через минуту вышла из дому; входную дверь она только прикрыла, а не заперла, зная, что из залы, где мы сидели, мы увидели бы всякого, кто войдет в лавку.
До этой минуты господин де Клималь, хранивший вид мрачный и задумчивый, не сказал мне и двух слов; казалось, он ждал, когда госпожа Дютур уйдет, и только тогда намеревался начать разговор; я, со своей стороны, по его смущению и замешательству догадывалась, о чем он будет говорить, и мне уже заранее было противно. "Наверняка станет объясняться в любви",- думала я про себя.
Вспомните, что еще до моего приключения с участием Вальвиля я уже пришла к выводу, что господин де Клималь влюблен в меня, и я еще больше убедилась в этом после нашей встречи у его племянника. Святоша, покрасневший тогда до ушей и притворявшийся, будто он не знаком со мной, только потому был так смущен и так скрытничал, что совесть у него была нечиста. Он боялся, как бы не узнали про его грехи, и вы представить себе не можете, каким безобразным казался мне теперь этот старый греховодник, как тягостно мне было его присутствие.
Тремя днями раньше, открыв, что он влюблен в меня, я считала его только лицемером и думала: пусть себе будет кем угодно, все равно ничего он от меня не добьется; но теперь я этим не ограничивалась, у меня уже исчезло спокойное равнодушие к нему. Его чувства меня коробили, возмущали, мне тошно было думать о них. Словом, он стал теперь совсем другим человеком в моих глазах; после нежных речей племянника, молодого, привлекательного и любезного кавалера, дядя предстал передо мной таким, каким он и был в действительности и каким следовало его видеть; он сразу поблек, я не могла не замечать его старости, его морщин и всего уродства его души.
Какую глупую и смешную личину пришлось ему надеть на себя у Вальвиля! "Ну что мне он скажет теперь, этот старик, одержимый гнусной своей любовью, оскорбляющей господа бога? И уж не будет ли он молить меня, чтобы я стала такой же гадкой, как он,- в благодарность за те услуги, какие он мне еще окажет? - думала я.- Ах, как он мне противен! И как он сам-то в преклонные свои годы не считает себя мерзким? Быть таким старым, хранить благочестивый вид, слыть добрым христианином, а тайком нашептывать молоденькой девушке: "Не обращайте на это внимания, я всех обманываю, я люблю вас позорной любовью развратника и хотел бы и вас сделать распутницей!" Какой привлекательный любовник, не правда ли?
Вот что за мысли проносились в моей голове, пока он молча выжидал, чтобы госпожа Дютур ушла из дому.
Наконец мы остались одни.
- Какая болтливая женщина! - проговорил он, пожимая плечами.- Я уж думал, что нам не удастся от нее отделаться.
- Да, она любит поговорить. А впрочем, она не может себе представить, чтоб у вас были какие-то секреты со мной.
- Что вы думаете о нашей встрече у моего племянника? - бросил он, улыбаясь.
- Ничего не думаю,- ответила я.- Только то, что это просто случайность.
- Вы очень умно поступили, что не пожелали узнать меня,- продолжал он.
- Мне показалось, что вы сами этого не желаете,- ответила я.- Позвольте вас спросить, почему вы так довольны, что я не назвала вас по имени, и почему вы сделали вид, будто никогда меня прежде не видели?
- Дело в том,- ответил он вкрадчивым и ласковым тоном,- что и для вас и для меня лучше будет, чтобы никто не ведал о нашем близком знакомстве, которое будет длиться не один день. Нет никакой необходимости возбуждать толки, дорогая моя девочка. Вы так милы, и люди непременно решат, что я влюблен в вас.
- О, вам совершенно нечего бояться,- ответила я с простодушным видом.- Всем известно, что вы порядочный человек!
- Конечно, конечно,- ответил он как будто шутливо,- всем это известно, и все с полным основанием верят этому. Но, Марианна, можно быть порядочным человеком и полюбить молодую девицу.
- Когда я говорю "порядочный человек",- ответила я,- то разумею под этими словами человека хорошего, благочестивого и действительно верующего. И мне кажется, такой человек не будет любить других женщин, кроме своей собственной жены.