Ласки и поцелуи продолжались, и, наконец она расслабилась, почувствовав сладкую, необъяснимую боль в области бедер и живота. Сопротивление ее было сломлено, и Лоуренс смог полностью отдаться страсти, не беспокоясь ни о чем ином. В неверном освещении она, как в тумане, видела, как двигаются его руки, как сильные пальцы изучают ее всю, гладят, дразнят, заставляют почувствовать реакции собственного тела, его удивительную отзывчивость. Ощущения были почти невыносимы. Вновь открыв глаза, она увидела, как его голова опускается ниже, и в следующий момент губы обхватили ее затвердевший сосок. Лоуренс начал посасывать, покусывать, поддразнивать его губами и зубами, и это произвело на нее сильнейшее действие. Вскрикнув, она дотянулась до его плеча и слегка прихватила его зубками.
- Так-то лучше, маленькая птичка. В эту игру мы можем играть вдвоем, правда? - с хриплым, низким смешком сказал он, не отпуская ее груди. Оливия вновь почувствовала страх.
- Лоуренс, больше не надо… прошу тебя…
- Нет, Оливия.
- Пожалуйста, хватит. Больше ведь ничего не будет, правда?
Она понимала, что будет еще многое, ибо она уже почувствовала, как что-то твердое прижалось к ее животу, и в ней самой жарким огнем разгоралось желание, потребность отдаться ему до конца. Она знала, что будет что-то еще.
- Не сопротивляйся, Оливия. Я не сделаю тебе больно. Я обещаю, что не сделаю тебе больно. Доверься мне…
- Нет, Лоуренс, нет…
Она задрожала под ним, но властные губы снова заставили ее замолчать, и вскоре руки уже ласкали внутреннюю сторону ее бедер. Она и представить себе не могла, что ощущения, которые рождали эти прикосновения, могут быть такими сильными и сладостными. Дотрагиваясь до самых сокровенных мест, он заставлял ее вздрагивать и стонать от непонятного, но страстного желания, и наконец она почувствовала, как его рука и колено мягко разводят ее бедра, и горячая, твердая плоть входит в нее. Внутри что-то взорвалось, и они стали одним целым. Оливия вскрикнула, и он замер, а затем снова начал двигаться. Веки ее полуоткрытых глаз затрепетали, а тело содрогнулось от наслаждения. Губы раскрылись, и она застонала. Их тела двигались теперь вместе, медленно, в едином ритме, ее ощущения разгорались как огонь, нарастали как лавина, чудесное, великолепное возбуждение волнами накатывало на нее, поднимая на гребне все выше и выше. А Лоуренс двигался все быстрее, все глубже погружаясь в нее, наполняя ее сладостной покорностью, полностью подчиняя себе. Быстрее, быстрее… Жар в ее теле превратился в ревущий огненный смерч, и тут она почувствовала, как его плоть вздрагивает в ней, и услышала его хриплый стон. Ослабевшая, все еще дрожащая от новых переживаний, она лежала под ним, купаясь в море сладкой истомы и лениво пытаясь припомнить, чего же это она так боялась. Но это ей не удалось.
- Ты больше не будешь плакать, моя маленькая птичка?
- Лоуренс… я не знала…
- Да, конечно, ты не знала.
- Ты про это говорил, что будешь, счастлив показать?
- Да, моя радость. Про это.
- И что, тебе было?..
- Было ли мне хорошо? Я никогда не был так счастлив в своей жизни, моя маленькая птичка. Это правда. А теперь тебе надо отдохнуть.
12
Завернувшись в остатки сорочки, Оливия стояла у окна, глядя, как над горизонтом появляются первые лучи света. В руках она держала увядший розовый венок, который вчера украшал ее волосы, а теперь своим видом напоминал, что время прошло и многое изменилось, в том числе и сама Оливия. То, что произошло этой ночью, было самым волнующим переживанием за все семнадцать лет ее жизни. Лоуренс сдержал слово. Он не причинил ей боли, и когда взял ее во второй раз, она уже не испытывала никакого страха, только наслаждение. "Обрезав ей крылышки", Лоуренс накрепко привязал ее к себе, и эта привязь была сильнее, чем самые крепкие путы на ногах сокола.
Лоуренс не спал. Он видел, как она молча ходила по комнате, как бросила взгляд на шкаф, на котором лежал ключ от спальни, и как рассеянно пощипывала свой венок, и понимал, в каком направление текли ее мысли. Ее вспышка ярости действительно была вызвана глубоко спрятанным страхом, поэтому, открыв ей мир телесных радостей, он дал ей возможность переоценить свое положение. Он не собирался так набрасываться на нее в эту ночь, но в тот момент следовало немедленно, что-то предпринять. Наверное, у нее останутся синяки.
- Иди сюда, маленькая птичка.
От звука его голоса Оливия вздрогнула. Руки инстинктивно плотнее запахнули на груди полы разорванной рубашки, хотя она и продолжала стоять к нему спиной.
- Послушай меня, Оливия, - повторил он мягко, но настойчиво.
Медленно и словно неохотно она подошла к кровати и остановилась. Он приподнялся и притянул ее к себе, сбросив с ее плеч сорочку. Прикосновение его пальцев к груди пронзило ее огнем, и Оливия схватилась за покрывало, чтобы спрятать свою наготу от дневного света. Но он удержал ее руку, мягко посмеиваясь над ее смущением.
- Нет, Лоуренс, пожалуйста, не надо… уже светает…
- Оливия, некоторыми вещами можно заниматься в любое время суток, и любовь входит в число таких вещей, Я хочу, чтобы ты все видела. Это очень красиво!
- Лоуренс, отпусти меня. Позволь мне одеться. Мне холодно…
- Тогда я тебя согрею вот так. - И с этими словами он опустил ее к себе на колени, вынуждая смотреть, как его опытные, уверенные руки гладят и ласкают ее тело. Она увидела, как он вошел в нее, как склонялось над ней его красивое лицо с пронзительными серыми глазами, как он смотрел на нее взглядом собственника, и поняла, что для любви не существует различий между днем и ночью.
Наутро он повел ее в мастерскую. За завтраком Лоуренс рассказал Оливии, которая считала его богатым землевладельцем, что он уже много лет владеет процветающей золотошвейной мастерской, в которой вышивают церковное облачение. Она знала, что на работу такого рода существовал огромный спрос, потому что умелых мастеров всегда недоставало, и что ни одна страна так не славилась своими вышивками, как Англия. Работы, выполненные ею в монастыре, часто оказывались в церквях Италии, Франции, Испании и Нидерландов благодаря богатым дарителям, которые надеялись таким образом купить себе место в раю, когда придет их черед. Кроме того, многочисленные новые церкви, соборы и монастыри так повысили спрос на роскошное облачение, что трудно было справляться со все растущим потоком заказов.
Единственной причиной, сдерживающей работу в монастырской мастерской, была трудность достать дорогие нитки и материалы в таком удаленном от основных торговых путей месте, как Гринхилл. Но здесь совсем другое дело. Арчибальд имел возможность приобретать редчайшие дорогие материалы, от которых всецело зависело ремесло, и благодаря которым мастерская Лоуренса процветала. Оливия узнала, что и Элизабет тоже была вышивальщицей, управляла мастерской и надзирала за работой мастеров и мастериц. Именно Элизабет выбирала ткани, узоры и рисунки. Но сейчас дела пошли хуже. После того как чума унесла двух лучших мастериц, а Элизабет объявила о своей беременности, стало ясно, что последний заказ не может быть выполнен в срок. Они только взяли молодого подмастерья, но пока еще было неясно, выйдет ли из него толк.
- И ты, значит, приезжал на прошлой неделе в монастырь по делам своей мастерской? - спросила она с полным ртом.
Лоуренс рассмеялся, глядя на нее.
- После сегодняшней ночи у тебя проснулся могучий аппетит, моя маленькая птичка, - сказал он, не обращая внимания на ее испепеляющий взгляд. - А с настоятельницей нас связывает давняя дружба. Когда я собирался в поездку по дальним владениям, то специально захватил для нее ниток.
- И ты, конечно, сказал ей, что тебе нужна еще одна работница. И она решила, что я могу тебе пригодиться, раз уж нет возможности меня содержать… - Оливия остановилась, заметив его строгий, предупреждающий взгляд.
- Оливия! Довольно! Я не желаю больше вести с тобой эти бессмысленные разговоры. Никто не собирается заставлять тебя работать в мастерской, если только ты сама этого не захочешь, но я как раз решил туда сходить и, если пожелаешь, буду рад все показать тебе, как почетной гостье.
- Я буду рада посетить твою мастерскую, сэр, - важно, в тон ему ответила Оливия, невольно улыбнувшись его хитрости, прозрачной, как хрустальный кубок в ее руке. Он засмеялся, и ей стало ясно, что он опять заставил ее поступить именно так, как ему хотелось.
Несмотря на воскресенье, в мастерской кипела работа. Покрывала были сняты, и три пары рук трудились над вышивками. Когда сэр Лоуренс и его молодая жена вошли в комнату, две мастерицы и молодой подмастерье почтительно встали. Они с любопытством разглядывали Оливию, ожидая, когда их ей представят, И Анет Петерсон, и Тоня Маглер работали в мастерской со дня ее основания девять лет назад и были умелыми и опытными мастерицами. В отличие от них, восемнадцатилетний Джордж Элвуд, красивый, сильный парень с кудрявыми каштановыми волосами и синими глазами, не проработал еще и двух месяцев. Женщины трудились над ризой и митрой, а Джордж толок в ступе французский мел для приготовления угольного порошка, которым на полотно наносили узор для вышивания.
- Все это входит в один комплект, Тоня? - спросила Оливия, чувствуя себя в своей стихии.
- Да, миледи, а другую ризу и ленту к ней мы уже закончили.
Увидев, что Оливия прекрасно разбирается в их ремесле, мастерицы принялись оживленно обсуждать с ней работу. Лоуренс молча любовался ею, восхищенный ее знаниями и умением мгновенно найти общий язык с работницами. Если он не будет давить на нее, а позволит делам идти своим чередом, то она, несомненно, примет участие в работе мастерской. Он этого, искренне желал, и прежде всего для нее.
Оливия обрадовалась, когда к ним вскоре присоединились Арчибальд и Элизабет, и тепло обняла их обоих.
- Значит, ты впервые в "Корнуэллских вышивальщицах"? - спросил Арчибальд, выпуская ее из своих медвежьих объятий.
Оливия обменялась с Лоуренсом понимающими взглядами, и пока Элизабет показывала ей в мастерской то, что она еще не видела, - образцы рисунков, ткани и уже готовые вещи, - Лоуренс и Арчибальд просматривали рулоны новых итальянских материалов, привезенные из последней поездки и сложенные в дальнем конце большой комнаты.
- Подойди сюда, юный Джордж, и помоги нам проверить этот список, - позвал Арчибальд. Джордж, широко улыбаясь, принялся за дело. За время их посещения он успел разглядеть Оливию и вволю полюбоваться ею. Она показалась ему еще красивее, чем вчера вечером, когда он увидел ее в саду.
В ожидании, пока мужчины закончат свои дела, Оливия решила прояснить для себя еще одну загадку.
- Скажи, Элизабет, почему ты скрыла от меня, что и ты, и Лоуренс, и Арчибальд связаны с золотошвейным ремеслом?
- Нам было велено не говорить тебе ни слова, - улыбнулась Элизабет, - а идти наперекор моему брату никто не посмеет, даже я.
- Но почему он не хотел, чтобы я узнала?
Ответом ей были только приподнятая бровь и загадочная улыбка Элизабет. Тот же вопрос она позже задала Лоуренсу.
- Да потому, девчонка, что я хотел сделать тебе сюрприз! Нет, совсем не тот, что ты подумала! - И он строгим взглядом остановил резкие слова, готовые сорваться с ее уст. - Я просто хотел тебя обрадовать, доставить удовольствие.
Оливия почувствовала раскаяние. Было видно, что он действительно искренне хотел ее порадовать, хотя многое все еще оставалось для нее неясным.
- А я испортила тебе сюрприз, увидев мастерскую вчера вечером! Прости меня, Лоуренс. - Она накрыла его руку ладонью, и он взял ее и легонько поцеловал.
- Ничего страшного. Ты же видела ее только снаружи.
- Нет, Лоуренс, внутрь я тоже заходила.
- А как же ты нашла ключи?
- Они мне не понадобились. Я гуляла по саду, где растут травы, и вышла на дорожку, ведущую к дому. Я увидела дверь и решила, что через эту дверь смогу попасть обратно. И зашла.
Лоуренс нахмурился.
- А ключи были в двери?
- Не знаю. Я была так рассержена, когда выходила вон… И ничего не заметила. Но ты хочешь сказать, что дверь должна была быть заперта?
Лоуренс помолчал, о чем-то задумавшись.
- Я сам запер ее, перед тем как пойти в церковь…
- Тогда кто же?..
- Наверняка все объясняется очень просто. Я дознаюсь. Не беспокойся об этом, моя маленькая птичка, - улыбнулся он. - Пора осмотреть твой новый дом и представить слуг. Ты должна, как следует познакомиться со своим гнездышком.
Вскоре не осталось ни малейших сомнений в том, что Оливия сумела завоевать сердца всех обитателей Виндроудхауза. Но завоевала ли она сердце Лоуренса, спрашивала она себя. Проходили дни и ночи, но о любви не было сказано ни слова. Оливия не могла дольше обманываться в отношении собственных чувств к нему. Ее постоянное, непреходящее желание видеть и слышать его, было, несомненно, не что иное, как любовь. И все же он, хотя и всегда был рад ее обществу, ни разу не сказал, что любит, и ей оставалось только прийти к выводу, что она нужна ему разве что в мастерской и в постели. Он же говорил - его интересует ее искусство! Но желание ощущать его прикосновения, его поцелуи и объятия не пропадало, хотя она и притворялась, что принимает их неохотно. Она надеялась убедить его в том, что любит его еще меньше, чем он ее. И так каждый вечер они сходились в постели, и каждый пытался взять верх над другим, далеко не уверенные в исходе схватки их воль.
Иногда Оливия проливала сердитые слезы из-за того, что ей никак не удавалось заставить Лоуренса поступать так, как хотелось бы, отчасти оттого, что он действительно был сильнее, но также и потому, что собственное тело перестало ей повиноваться и слушалось только его рук. Она начала всерьез задумываться над тем, как долго могут двое жить вместе и заниматься любовью при том, что одному из них приходится все время притворяться и таить тяжесть, лежащую на душе. Как признаться в своей любви и сказать, что ее гордость побеждена, если ему не очень-то нужны эта любовь вне постели и эта победа над гордостью человека, к которому он равнодушен?
13
Как-то раз Лоуренс повел ее к большому собору Корнуэлла. Они вошли через западные врата. Оливия подумала, что она никогда в жизни не видела такого огромного здания. Лоуренс, не отводивший глаз от ее лица; увидел, как ее золотисто-карие глаза широко раскрылись от изумления.
Соединенные в одной точке наверху совершенными в своей симметричности арками, группы белых колонн, словно собранные в букеты стебли дудника, шли вдоль центрального нефа по всей его длине. Над арками располагались окна, через которые все заливало ярким светом.
У Оливии от восхищения захватило дух. Лавируя в толпе пилигримов, строителей и зевак, заполнявших собор, Лоуренс провел ее к дверям и показал вверх. Оливия охнула, увидев прекрасные витражи над дверями. Тонкий, изящный узор ажурной работы в верхней части стрельчатых окон был словно тончайшее кружево.
- Видишь, какой формы узор в центре рисунка?
- Да, это сердце, - улыбнулась она.
Вдоль по нефу еще были расставлены строительные леса, а в центре валялись груды каменных плит и резных деревянных украшений для крыши, мотки канатов, блоки и шкивы. Посетители торопливо обходили их, спеша скорее пройти к покрову святого Уильяма.
- Я хотел, чтобы ты увидела все это, - сказал Лоуренс, - потому что предметы облачения, которые ты видела в нашей мастерской, предназначаются именно для этого собора. Через два года Лестер Гормэн станет новым архиепископом. Эти вещи специально заказаны для его возведения на престол. Я думал, что тебе следовало увидеть собор, может быть, возникнут какие-нибудь новые идеи. Я был прав?
Оливия кивнула, глаза ее зажглись воодушевлением.
- Конечно, всегда полезно знать, где будут носиться эти вещи, какие там цвета, какое освещение. Вообще, какого размера будет помещение. Но это гораздо больше, чем я могла себе представить. Знаешь, Анет следует нашить побольше блесток на митру, раз ее должны будут видеть с такого расстояния. И еще цвета… Ну-ка, интересно… Нам надо принести материалы сюда. - Она покачала головой. - Нет, слишком бледно. - По ее лицу было видно, что у нее в голове идет напряженная работа, и она пытается представить себе, как будут выглядеть наполовину готовые вещи в этом огромном соборе. Она схватила его за руку. - Мне надо посмотреть еще кое-что, пойдем скорее!
Она повлекла его за собой к поперечному нефу собора, шедшему с севера на юг. Наконец они остановились под невысокой, широкой в основании башней. Ее глаза вновь загорелись при виде мягких серо-зеленых тонов витражей в пяти стрельчатых окнах башни. Она потянула Лоуренса за руку.
- Гляди, Лоуренс! Смотри туда. Нет, надо, чтобы глаза были полузакрыты. Теперь видишь очертания вон тех округлых узоров, идущих до самого низа? С красными сердцевинами?
- Да, теперь вижу. Они в каждом окне разные.
- Совершенно верно! А что, если повторить эти узоры в вышивке облачения? Взять за основу зеленый и красный, как здесь, но только сделать цвета намного ярче, так, чтобы они играли. Тогда их будет видно отовсюду, правда?
- Миледи, - улыбаясь, сказал Лоуренс. - Я думаю, что это ты должна была выбирать рисунки. Где же ты была?
Она улыбнулась печальной улыбкой и покачала головой.
- Прямо дух захватывает от всего этого. Но на вещах, которые я видела в мастерской, совсем другие узоры. А мы должны создать вещи специально на конкретного человека и для места, где он будет их носить.
- Но у нас в запасе всего два года. Нам хватит этого времени, чтобы сделать все заново?
Она лихорадочно соображала, не замечая, что и он, и она говорят "мы", а не "я" или "ты". Она отлично понимала, что если сейчас присоединится к работе, то времени им хватит. А если бы можно было еще пригласить ее монастырскую подругу Маргарет, а может, и еще кого-нибудь, то они закончат еще раньше! Но эти вопросы нельзя решать прямо здесь.
- Дай мне подумать, - сказала она.
А я ведь клялась отплатить ему за все, напомнила самой себе Оливия, глядя в зеркало на то, как искусные руки Карины заплетают и укладывают ее волосы в золотые сетки по бокам головы. Как я переменилась… Ее отражение открывало все признаки расцвета женственности, нового знания, полноты жизни. Перед ней была красивая женщина с гордо посаженной головой, одетая в новое платье из фиолетового с розовым отливом шелка и парчовый фиолетовый с золотом жакет. Спереди были нашиты золотые пуговицы, гармонировавшие с сетками и золотой выделкой ее мягких кожаных туфель. Да, все очень изменилось.
Но он? Он заманил меня в свою мастерскую, зная, что и мне этого хотелось больше всего на свете. И точно так же он заманил меня в свое сердце, зная, что я и сама этого хотела. Я пытаюсь сопротивляться, но уже не понимаю, зачем… Сдаваться ему так легко. Почему же он всегда одерживает верх надо мной? Ну да, вспомнила! Я же клялась, что заставлю его заплатить за то, что он лишил меня права выбора!