Но так ли это? Разве я не сама все решила? Оливия дотронулась до золотого обода, пересекавшего ее лоб, вспоминая тот необъяснимый, странный момент в саду, когда она сама выбрала свою судьбу. Руки дамы в зеркале дотронулись до груди, как бы напоминая о его победе над ней. Любит ли он ее так же сильно, как она? Или это любовь… к победе? Мое тело принадлежит ему, и он, конечно, догадывается, что моя любовь - тоже. Теперь ему еще нужно, чтобы я работала в мастерской. Но если во всем уступать, то чем же отплачивать? И нужно ли мне это на самом деле? Не сделаю ли я хуже только себе? Она поглядела в глаза своему отражению, прекрасно зная ответы на все свои вопросы.
За спиной дамы в зеркале появилось лицо мужчины, и в первое мгновение ей показалось, что это - часть ее грез наяву. Но прикосновение рук Лоуренса убедило Оливию в реальности происходящего. Словно ее кожа была оперением птицы, сидящей у него на руке, его пальцы продолжали гладить ее, а глаза смотрели прямо в глаза. Лишенная воли, не в состоянии уйти от этой ласки, она смотрела, как эти руки опустились под платье, обхватили груди, и глаза закрылись сами собой, когда он склонился к нежной шее. О Боже…
В обществе Элизабет и Арчибальда ужин продлился дольше, чем всегда. Ужинали в большой общей комнате, а не в главном холле, как обычно. Не многие дома могли похвастаться комнатой, специально отведенной для проведения времени всей семьей, но Лоуренс хотел следовать недавно появившейся моде собираться в более интимной обстановке с близкими или с деловыми гостями. Так что теперь все четверо могли спокойно поговорить, с удовольствием поглощая рыбные биточки, куски жареного цыпленка, облитые медом и посыпанные толчеными травами, и тушеные устрицы. Лоуренс рассказал Арчибальду и Элизабет об идее Оливии сделать вышивки, повторяющие рисунки на витражах.
- Но разве нам хватит времени, чтобы начать все сначала? - спросил Арчибальд, раскрывая устрицу ножом. - Тоня и Анет за два года не успеют. И у нас даже еще нет рисунков. Давайте подумаем. Может, мы кого-нибудь вспомним, кто мог бы работать с нами? Из тех, кто хорошо владеет мастерством.
- Все крупные мастерские, которые я знаю, находятся в Лондоне, - откликнулся Лоуренс, - и я полагаю, что и у них, как и у нас, недостает рабочих рук после чумы. Я слышал, что им уже приходится помногу раз повторять одни и те же рисунки, чтобы сэкономить время и деньги.
- Постойте! - воскликнула Оливия, вертя в руках обсахаренное печенье в форме звездочки. - Когда я ехала из монастыря с матерью Лаурой… - ее глаза встретились с глазами Лоуренса, - …она сказала мне, что некоторые из девушек тоже скоро уедут оттуда… - Оливия осторожно подбирала слова, не уверенная в том, что Арчибальд и Элизабет вполне осведомлены о ее обстоятельствах. - Они все искусные вышивальщицы, а отнюдь не подмастерья, и к тому же весьма опытные. Я бы им доверила любую работу, начиная с митры и кончая ризой!
- Ах, это ученицы тети… настоятельницы Антонии? - Элизабет опасливо взглянула на Лоуренса, надеясь, что ее оговорка прошла незамеченной, но мысли Оливии уже унеслись далеко вперед.
- Моя подруга Маргарет - очень искусная вышивальщица, и, кроме того, некоторые из наших девушек живут в Корнуэлле. А что, если… - Она опять искоса взглянула на Лоуренса и увидела, что он тыльной стороной поглаживает высокую ножку своего бокала, точно так же, как он недавно гладил ее шею. Их глаза встретились, и они мгновенно поняли мысли друг друга. Смутившись, Оливия отвернулась. - Прошу меня извинить, я вскоре к вам опять присоединюсь, - сказала она, встала из-за стола и с покрасневшим лицом выскользнула из комнаты.
Она не пошла к себе, ноги сами собой привели ее к крытому проходу, который вел в мастерскую. Ключей опять почему-то не было на обычном месте, но Оливия решила, что Лоуренс просто не запер комнату, хотя это и было необычным для столь позднего времени. Взглянув на полную луну, сиявшую на почерневшем небе, она подумала, что и при таком свете найдет рулон основы и уголь, чтобы набросать рисунки. Странно все-таки, подумала она, толкнув двери мастерской, что Лоуренс оставил ее незапертой, особенно если вспомнить, как он обеспокоился, когда это случилось в прошлый раз.
Стоя посреди комнаты, озаренной лунным светом, и глядя на призрачные, покрытые тканью рамы, она вспомнила, какие тяжелые чувства они вызвали в ней, когда предстали ее глазам в первый раз. Теперь же она ощущала себя в мастерской как в надежном убежище, где можно воплотить свою потребность к творчеству. Она уже любила это место.
Внезапно какое-то внутреннее чувство подсказало ей, что что-то не в порядке. Тело покрылось мурашками, и она затаила дыхание, принюхиваясь к слабому чужому запаху. Оливия огляделась. Занавеска, закрывавшая полки, где должны были лежать ткани, привезенные из Италии, была отдернута, а ткани исчезли. В первое мгновение она не могла понять, что происходит. Затем поняла.
Услышав тихий, шуршащий звук у своего плеча, она вздрогнула и повернулась, раскрыв рот от ужаса, заполнившего грудь. Ноги стали ватными. Неясная, но неотвратимая опасность тянула к ней свои скрюченные пальцы, и спасаться было слишком поздно. Ее тело среагировало раньше, чем разум, она рванулась, но тут же почувствовала, как проваливается в черноту и падает назад, ударившись спиной обо что-то твердое. Кто-то грубо схватил ее. Она начала панически вырываться и лягаться с удесятерившейся силой, ничего не видя в кромешной тьме мастерской и почти не чувствуя, как ее хватают и тащат куда-то.
- Тварь! Джордж! Ради Бога, придержи ее!
- Господи! Я же это и делаю…
- Вот, на, держи!
Ее висок пронзила острая боль, и она потеряла сознание.
- Что мы сказали такого, что заставило ее убежать? - недоуменно спросила Элизабет, когда Оливия выскочила из-за стола. Потом она взглянула на своего брата: - Ты ее не дразнил, Лоуренс? Сам знаешь, ты иногда заходишь слишком далеко.
Лоуренс молча смотрел на нее. Она сказала именно то, о чем он и сам уже подумал, хотя и пытался делать вид, что его это не трогает. Он не отводил невидящего взгляда от Элизабет. Перед ним стояло лицо Оливии, смотревшей на его палец, поглаживавший ножку бокала: он как бы вновь видел ее смущение и то, как она стыдливо отвела глаза, О Боже, что с ней? - подумал он, замирая от страха. В этот раз я перешел все границы. Грубое животное! О Боже, до чего же я бесчувственная скотина! Он вскочил из-за стола.
- Извините меня. Пожалуйста, не уходите. Я сейчас вернусь.
Он взбежал по лестнице, шагая через три ступеньки, но ее комната была пуста. Добежав до прохода в мастерскую, он заметил, что ключей на стене нет. Значит, она там, в мастерской. Двери были не заперты и свободно раскачивались на вечернем ветру. При лунном свете он увидел беспорядок в мастерской, сваленные на пол рамы и покровы, спутанные шелковые нитки и разбросанные там и сям блестки, опустевшие полки. Но Оливии не было и здесь.
Он побежал в огород, а затем в сад. Она любит бывать там. Он метался по дорожкам, вглядываясь в серебрившуюся в лунном свете листву, словно оттенявшую мрачную черноту в душе. Сердце отчаянно колотилось. Никогда раньше он не испытывал таких чувств и хотел бы, о Боже, никогда не испытать их вновь! Оказавшись у внешней калитки сада, он увидел, что она приоткрыта. Замок был разбит, словно по нему ударили молотом. И никаких других признаков, кроме примятой по краям дорожки травы. Над садом висела глухая тишина.
Его возвращение в дом в тот вечер надолго запомнилось слугам, и долгие годы повторялось в рассказах. Белое лицо хозяина поразило домочадцев еще до того, как он заговорил, и они уже все были на ногах, когда он скомандовал:
- Джон, Питер, Остин, Кент! Лошадей, быстро! Оседлайте Негра и еще одного коня для мастера Хартфорда, да чтобы был порезвей! Все на двор, быстро! Дик, захвати веревки. Тимоти, подай две шпаги, кинжалы. Ты с нами тоже поедешь.
На другом конце холла появился Арчибальд, встревоженный криками, и, только взглянув на белое лицо Лоуренса, на котором застыло ужасное выражение, бросился к нему.
- Что случилось?
- Ты мне нужен, Арчи. Ты поедешь со мной? - Он повернулся и отправился вон из холла, продолжая говорить на ходу: - Они захватили ее, Арчи. Эта свинья захватила ее!
- Конечно, я еду с тобой! Но объясни же мне, Лоуренс, что произошло?
Лоуренс остановился у самой двери и повернулся к мужу своей сестры и своему другу. Арчибальд никогда не видел такой муки на его лице.
- Эти мерзавцы! Негодяи! Она, должно быть, пошла в мастерскую, Арчи. Это все из-за меня… Боже, ну и дурак же я! - Он смотрел на Арчибальда, сжав в отчаянии кулаки. - Она, наверное, зашла в тот самый момент, когда они забирали…
- Толланд!
- Да, думаю, он. Я уверен, что за всем этим стоит именно он! - Лоуренс прицепил шпагу, поданную ему Тимоти, знаком предложив Арчибальду сделать то же самое.
- Ты знаешь, где ее искать?
- Все, что я сейчас знаю, это то, что она в беде, и я верну ее! - В его голосе прозвучали ледяные, убийственные ноты.
Когда они садились на коней, Арчибальд подумал, что не хотел бы оказаться сейчас на месте их противников.
14
Оливия повернула голову, почувствовав что-то жесткое под своей щекой, и удивилась, почему это простыни такие грубые и противно пахнут. Надо спросить у слуг… Какие-то тени, словно в тумане, двигались вокруг нее, из тумана возникали лица и снова пропадали в темноте. Ее настойчиво потрясли за плечо. Господи, ну почему Лоуренс так груб с ней?
Она открыла глаза, что причинило ей страшную боль в висках. Оказалось, что ее тряс не Лоуренс, а Джордж - молодой подмастерье из их мастерской. Что он делает в ее комнате?
- Очнись, миледи! Ну, давай же, приходи в себя! - Он продолжал ее трясти, пока она окончательно не пришла в себя.
- Джордж?
- Ну! Это я. Не кричи только.
Она наконец смогла разглядеть темную, грязную комнатку, и тут к ней начала возвращаться память: мастерская… пустые полки… она пытается бороться… темнота… Что с ней было и… откуда этот отвратительный запах?
- Джордж? - только и смогла повторить она.
- Ну-ка, давай, сядь. - Он взял ее за плечи и прислонил к стене. Ее тошнило, и каждое движение отдавалось в голове страшной болью. Она хотела потереть виски в надежде, что это как-то успокоит боль, но обнаружила, что ее руки связаны за спиной. Джордж исчез из поля зрения, и она услышала его шаги по деревянной лестнице. Откуда-то снизу раздались голоса, потом снова шаги - на этот раз они приближались, и она услышала неприятный, пронзительный мужской голос.
- Ну, миледи! Вот так приятная неожиданность!
Со своего места на полу она увидела человека, одетого в серое платье, среди мятых складок которого проглядывала алая подкладка. Вновь пахнуло тяжелым запахом немытого тела, и она невольно отвернулась, но он, грубо схватив ее за подбородок, повернул ее лицо к себе. Она сморщилась от этого прикосновения, этого отвратительного вида и запаха. У него были бесцветные, выпученные глаза, чуть не выскакивавшие из-под опухших век, обрюзгшие щеки, влажный рот и короткий толстый нос. От такого зрелища ее чуть не вытошнило.
- Леди Оливия Миддлвей! Знаменитая красавица, о которой мне так много рассказывали! Ну-ка, ну-ка! Посмотрим, что ты за штучка, миледи. - Он визгливо рассмеялся, вялые, бесцветные складки кожи, находившиеся на месте губ, раздвинулись, обнажив желтые зубы.
Она попыталась отвернуться от него, стряхнуть его жирные пальцы со своего подбородка, но он крепко держал ее, причиняя боль и поворачивая ее лицо то в одну, то в другую сторону, чтобы получше разглядеть.
- Ну что же, теперь я это вижу своими глазами. Ну и навар же нам попался, а, парни?
Наконец он встал и повернулся к Джорджу, рядом с которым стоял еще один, не знакомый ей парень примерно того же возраста и сложения.
- И товар добыли, и миледи прихватили. Недурно! Очень недурно! Теперь им будет, о чем подумать. - Он захихикал. - Давайте-ка посмотрим, что вы принесли. Показывайте!
Они двигались по комнате, а у Оливии наконец-то начало проясняться в голове, хотя пульсирующая боль в висках и мешала ей сосредоточиться. Но она должна была заставить себя думать. Этот человек, несомненно, - мастер Толланд, которого они с Элизабет встретили в городе. На нем было то же облезлое платье. Однако он тогда, скорее всего, заметил только Элизабет: Оливия в тот момент стояла, окруженная группой горничных и слуг. Значит, он не знает, что Оливии известно, кто он. Может быть, это и поможет, подумала она.
Бледный рассвет уже начинался за окном, в которое вместо стекла была вставлена матовая серо-желтая пластинка из рога. В этом тусклом свете она смогла разглядеть комнату. Свет с открытой лестницы отбрасывал отблески на низкие деревянные стропила, едва не касавшиеся голов троих мужчин, которые склонились над тюками, сваленными на столе у окна. С одной стороны стола лежали рулоны материи, штук двадцать или около того, и переливающиеся мотки ниток. Но, к удивлению Оливии, они смотрели не на ткани. Их внимание поглощал большой полотняный тюк, который Джордж положил на стол и не торопясь, развернул перед ними.
- Я не принес епитрахиль, - говорил Джордж. - Если бы вы подождали денька два, как я вам говорил, то ее бы успели доделать…
- Я сказал, что мне все нужно сегодня! - рявкнул Толланд. - Мы специально ждали этого праздника, чтобы вокруг были толпы народа, и на нас никто бы не обратил внимания. И ты это знаешь!
- Да, конечно, - продолжал Джордж, - и я думал, что, может, она тоже к этому приложит руку, но она почему-то не захотела…
- Ты что, хочешь сказать, что она тоже это умеет? - спросил мастер Толланд, поворачиваясь к Оливии, и та быстро прикрыла глаза.
- Ну, она ведь не только его жена. Она еще и одна из его золотошвей. Ему и мастеру Хортфорду нужно было, чтобы она на них работала.
Значит, даже молокосос Джордж успел понять, что к чему. Теперь к боли в висках прибавилась еще и душевная боль, но тут она увидела то, что заставило ее забыть о своих переживаниях и широко раскрыть глаза от ужаса. В руках Толланда была митра, расшитые детали которой Анет только что кончила сшивать. Яркие краски митры сверкали даже при скудном освещении комнаты. Оливия охнула.
- Вы не смеете это брать! - воскликнула она, и боль вновь прожгла ее виски, однако никто из троих мужчин не обратил на ее слова ни малейшего внимания.
Они продолжали разворачивать другие предметы из того же набора епископского облачения - манипул и большую парадную ризу. Оливия была в ужасе, но Толланд захихикал от радости, а его маленькие жирные ручки крутили и мяли драгоценные вещи.
- Это, конечно, неполный набор, но и за это мы сможем выручить большие деньги!
Он надел митру на свою плешивую голову, при этом пряди его немытых, жирных волос торчали из-под нее, словно старая солома. Оливия застонала, подумав о том, что бы сказали Анет и Тоня при виде того, как этот непристойный шут обращается с плодами их многомесячного труда.
Джордж повернулся к ней и посмотрел на нее украдкой. Он не присоединился к общему ржанию, и ей показалось, что она уловила в его взгляде участие.
- Жаль, что ты не принес другую ризу, - сказал Толланд, снимая митру и ставя ее на стол, - но зато мы заполучили мадам и можем немножко ею попользоваться, перед тем как заключить сделку. Что думаете, а, парни?
Его гнусное хихиканье на этот раз прозвучало зловеще, и ее охватил липкий страх, заставивший задрожать с ног до головы. И снова Джордж повернулся к ней, на этот раз в его взгляде явно читались сочувствие и озабоченность, но тут заговорил второй молодой парень:
- Эй, это ведь я придумал взять ее с нами, помнишь? Так что первая очередь - моя!
Мастер Толланд схватил парня за шиворот.
- Цыц, ты, сопляк! Она моя, пока я не распоряжусь иначе. Понял?
- Тихо, - прошипел Джордж, вглядываясь в окно, - тише вы! Слушайте. Что там за шум?
Спор немедленно прекратился, и оба спорщика вытянули шеи, прислушиваясь к тому, что происходило на улице. Их разговор вверг Оливию в панику, ее грудь теснил тяжелый, удушающий комок страха. Она лежала и думала о том, что с нею теперь будет. Лоуренс, конечно, ее уже хватился. Наверное, он не захочет потерять ее так скоро, еще до того, как успел попользоваться всеми ее талантами. Пресвятая Богородица, молилась она, помоги мне выбраться отсюда, прежде чем… Она не могла даже думать об этом.
- Я думаю, это повозки для представления мистерий. Они выехали с Даун-стрит сразу после рассвета. - Толланд приоткрыл скрипучее окно и выглянул на улицу. В комнату ворвались звуки - голоса, цоканье копыт, скрип колес. - Да, это повозки. Они сейчас будут переезжать через мост.
Оливия наконец поняла, о чем они говорят. Это те же повозки, которые она видела несколько дней назад. Их еще только готовили к представлению. А Лоуренс тогда очень рассердился на нее за то, что она вышла из дома одна, без сопровождающих. Вспомнив, как он беспокоился о ее безопасности, она с теплым чувством облегчения подумала, что муж, наверное, уже ищет ее.
Ну конечно, сегодня же праздник Тела Христова - день, когда по всему городу ездят громоздкие телеги, с которых члены всех торговых и ремесленных гильдий показывают мистерии. Процессия из сорока восьми повозок будет по очереди останавливаться на двенадцати площадках вокруг центра города, и с каждой из них на каждой площадке будут представлять свою пьесу - начиная от Истории сотворения Мира и кончая Страшным Судом. Как ей рассказывала Карина, последнее представление могут давать чуть ли не в полночь. Значит, вот что имел в виду Толланд, говоря, что все должно было свершиться именно сегодня! Ее надежды рассеялись как дым. Как Лоуренс сможет найти ее, когда весь город будет запружен праздничными толпами, а улицы будут перегорожены импровизированными сценами?
- Что-нибудь еще ты принес?
- Да. Я хотел взять это еще в прошлый раз, когда миледи заходила в мастерскую, и мне тогда пришлось схорониться. Я-то думал, что она приведет хозяина из-за того, что двери были не заперты. - Она увидела, как Джордж вытащил из тюка рулон пергамента. - Кажется, это то, что ты просил.
- Рисунки! Молодец, парень! Я знаю кое-кого, кто отдаст за это свою правую руку. А Миддлвей без них ничего не сможет! - И Толланд визгливо захохотал, радуясь тому, как ему повезло. - Давайте-ка, парни, заверните все это обратно. Сколько тут рулонов? Двадцать? И прямо из Флоренции? Уж мы на этом руки-то нагреем!
- Что ты собираешься делать с ней? - спросил второй парень, когда Толланд проходил мимо сжавшейся на полу Оливии. Все трое посмотрели на нее, оценивая грациозную фигурку и прекрасное бледное лицо с синяком на лбу.