- Надо вам подыскать для себя более подходящую одежду. - Твердые губы слегка улыбнулись. - И позаботиться о том, чтобы в ней не было ничего малинового.
- Но… - Она глубоко вздохнула. - Я ведь здесь ненадолго.
- Вы так полагаете? - Маркиз наклонил голову, когда к нему с бутылкой в руке подошел Луис. - Сегодня у меня появились кое-какие новости, которые могут продлить ваше пребывание здесь… в качестве гостьи.
- Новости о миссис Санделл? - От ушей Ивейн не укрылась небольшая заминка перед последним словом, но она была слишком озабочена судьбой женщины, которая прежде бывала так несправедлива к ней. - Хорошие новости, сеньор?
Длинные пальцы постукивали по ножке бокала, пока Луис наливал в него вино.
- В комиссариате удалось выяснить, что миссис Санделл была в числе пассажиров, которых вытащили из воды и отправили кораблем в Танжер, а оттуда, как я понял, она самолетом вернулась назад, в Англию, в полной уверенности, что ее молодая компаньонка погибла. Она могла бы легко убедиться в своей ошибке, если бы связалась с нашим местным комиссариатом, но, судя по всему, она не удосужилась этого сделать. Ей удалось спастись самой, и больше ее ничто не волновало.
Каждое слово было четким и холодным, как изморозь на стекле. Все оказалось так банально… ее бросили на произвол судьбы, на милость этого человека.
Ивейн смотрела на дона Хуана, а пламя свечей гнулось и плясало перед ней, отражаясь в тусклом глянце серебра и розового дерева. Она пыталась понять выражение его глаз под тяжелыми веками, скрытых черными ресницами, и знала, что ей придется подчиниться любому его решению.
- Salud! - Он поднял свой бокал в ее честь. - Вы больше не служанка избалованной эгоистки.
Вино было прохладным и вкусным, и хотя Ивейн отделяли от дона Хуана длинный стол и ряд сияющих светом канделябров, ей показалось, что с этого мгновения она в его властных руках.
После ужина он сказал Ивейн:
- У нас есть маленький зал, который сейчас редко используется, но мне хочется, чтобы вы на него взглянули.
Высокая фигура дона Хуана отбрасывала длинную тень, его трость из черного дерева стучала по плиткам пола, пока он, прихрамывая, шел через зал к двери, которую охраняли рыцарские сарацинские доспехи, овальная дверь была встроена в толстую стену так же глубоко, как дверь его собственных покоев. Он вытащил из кармана связку ключей и наклонился к замку.
- Мы называем ее "cuarto dorado", "золотая комната", - сказал маркиз, и, когда он включил свет, Ивейн показалось, что перед ней распахнулся ларец с драгоценностями. - Прошу входить.
Словно в каком-то очарованном полузабытьи она послушно вошла и изумленно оглядела портьеры цвета старого золота, которые закрывали высокие окна, свешиваясь с позолоченных корон под потолком до старинных ковров на полу, изысканную мебель, золотые вазы с розами, чудесные старинные фрески…
Это была великолепная комната. Ивейн, позабыв о смуглом человеке, в присутствии которого так робела, хотела потрогать все эти необыкновенные вещи - мавританскую каску, вышитую шаль, наброшенную на кремовое с золотом пианино, на котором давно уже никто не играл. На его закрытой крышке лежала темно-красная роза, во всем здесь ощущался налет какой-то печальной романтики, и еще - явно чувствовалось незримое женское присутствие. Когда, кто играл на этом пианино? Кто любил темно-красные розы и нежную музыку?
Ивейн повернулась к дону Хуану, и вдруг взгляд ее упал на портрет и пару кастаньет, висевших возле него на шелковом шнурке. Девушка внимательно всмотрелась в волосы цвета воронова крыла, рубиново-красное платье, нежное лицо и огненные черные глаза. Женщина на портрете стояла в величавой позе, тонкая левая рука спрятана за спину, в другой она держала кастаньеты, а гвоздики в волосах были такими же живыми и яркими, как ее глаза.
- Это Розалита. - Подошедший дон Хуан встал за спиной Ивейн. Несмотря на то, что он слегка ссутулился, опираясь на трость, девушка едва доставала ему до плеча. - Цыганская танцовщица, на которой женился мой отец.
Ивейн удивленно обернулась, у нее перехватило дыхание, когда она так близко взглянула в темные глаза, сумрачно блестевшие под тяжелыми веками.
- Да, сеньорита, моя мать была цыганкой, и семья отца так и не простила ему этого брака. Он привез ее сюда и устроил для нее эту золотую комнату, в которой она проводила почти все время, пока носила дитя. Она играла здесь на пианино - она очень любила фламенко. Она вся была веселость, музыка, движение - стихийная, как цветок, который вял в том холоде, каким мучили ее родственники отца. - Взгляд дона Хуана на минуту замер на портрете матери-цыганки. - Я помню, - негромко продолжил он, - как она согревала эти кастаньеты в своих густых волосах. Волосах цвета южной ночи.
Он протянул руку и снял кастаньеты со стены. Полый звон зазвучал в комнате надломленным криком. Молча дон Хуан повесил их на место, а потом сказал, что кофе и коньяк им принесут сюда, и взялся за разноцветный шнур, чтобы позвать слугу. Ивейн тайком следила за ним сквозь ресницы и думала о том, что у него материнские темные глаза и что-то в фигуре неуловимое, словно намек на неистовый, бешеный, но сдерживаемый темперамент - пламя под налетом инея.
- Вы играете? - Он показал рукой на фортепиано.
- О, в обязанности служанки не входят такие изыски, сеньор. - Ивейн говорила и держалась скромно. Она села в обитое шелком кресло и сложила руки на коленях. Ей хотелось послушать еще что-нибудь о его матери. Спросить у него? "Нет", - решила она, пока дон Хуан стоял перед ней, опираясь на палку, и наверняка сравнивал ее сейчас мысленно со смуглыми девушками своей страны.
- Сколько лет вы проработали у этой женщины? - спросил маркиз.
- Я служу у нее с пятнадцати лет, сеньор, с того дня, как мой отец погиб от удара копытом лошади.
Темные глаза вспыхнули огнем.
- Вот как! Он что же, ездил верхом?
- В Санделл-Холл собрались гости на охоту, он помогал в конюшне. - Ивейн сцепила пальцы, вспомнив боль, которую перенесла. - Он прилаживал стремена, когда… когда это случилось. Он очень любил животных… С ними и умер.
- А ваша мать?
- Я не помню ее, сеньор. У меня был только отец, а потом я стала работать в Санделл-Холл.
- И в душе мечтали оттуда вырваться? - В его голосе послышалась нотка сардонического юмора, и на краткое мгновение Ивейн почудилось, что строгие точеные губы стали нежными.
- Да, были времена, когда мне хотелось бежать пуда, - призналась она.
- Ах, вот как. Почему же вы остались?
- Потому что города такие шумные, и, когда мне давалось ненадолго покинуть Санделл-Холл, мне больше хотелось бродить по местным лесам и полям, чем уезжать в город. Мне так нравились те места, которые любил мой отец. Там много птиц, а на вересковых пустошах иногда останавливался цыганский табор.
- Вам они нравились?
- Да, у них такая пестрая одежда, но мой отец служил лесничим, так что…
Дон Хуан разразился смехом. Впервые Ивейн слышала, как он смеется, и в глазах у нее мелькнуло изумление.
- Да, - сказал он наконец, - у цыган есть эта неисправимая черта, и фазанов они любят не меньше богатеев.
Вошел Луис с кофейным подносом, и маркиз велел ему поставить его на столик возле Ивейн. Она почувствовала на себе беглый взгляд слуги и догадалась, о чем тот подумал. Золотая комната не место для маленькой горничной, да еще с подносом, поставленным рядом с ней, чтобы она могла сама налить кофе маркизу!
Она прекрасно знала, как на кухне сплетничают про господ. Она почувствовала неловкость при мысли, что слуги в замке могут дурно истолковать интерес маркиза к ней.
Дверь за Луисом закрылась.
- Прошу - разливайте. - Дон Хуан сел и вытянул больную ногу. На фоне темно-красного, шитого золотом шелка кресла он выглядел особенно смуглым, и Ивейн изо всех сил старалась не пролить кофе, разливая его из серебряного кофейника по тонким чашкам. Невольно ей вспомнилось, сколько раз Ида Санделл выполняла эти обязанности в отношении мужчин - гостей ее дома. Рука девушки слегка дрожала, когда она протягивала дону Хуану чашку кофе, в который по его просьбе она не добавила ни сахару, ни сливок.
- Вы нервничаете из-за меня? - спросил он вдруг.
- Что же тут удивительного, сеньор? - Ивейн сосредоточенно насыпала сахар в свой кофе. - Я ведь не привыкла… к такому.
- Думаю, постоянная практика сделает вас прекрасной хозяйкой.
Она быстро подняла на него глаза. Ей показалось, что она коснулась голой проволоки, словно электрический ток пронзил ее от этих слов.
Он заломил черную бровь и отпил глоток.
- Будут и другие случаи, сеньорита Пилгрим, когда мы сможем побыть с вами наедине, и надеюсь, что придет время - и вы перестанете смотреть на меня как на людоеда, живущего в огромном замке.
- Это не так!
- Ну конечно, так. - Его усмешка была сама язвительность. - У вас очень большие глаза, сеньорита, а в глаза можно заглядывать так же, как вы заглядываете в окна дома, который для вас заперт. Это вторжение извне, взгляд тайком в душу другого человека.
Их взгляды встретились, и Ивейн вдруг действительно почувствовала, что она словно раскрыла ему какую-то часть своего потайного "я". "Bruno maga", - подумала она. Черный маг.
- Пейте кофе, пока не остыл. - Дон Хуан поднялся, опираясь на свою эбонитовую трость, и подошел к хрустальным графинчикам, стоявшим на серебряном подносе в форме лежащего льва. - Это старый, выдержанный коньяк, - сказал он, наливая бокалы. - Мы с вами выпьем за ваше спасение и за ваше прибытие на остров Леон.
Тонкие пальцы протянули ей кубок, Ивейн взяла его и почувствовала, что он почти невесом - застывшая в воздухе радуга с золотистой жидкостью внутри.
- Мир так мал. - В его изящной руке бокал казался магическим скипетром, используемым в каком- то языческом обряде. - Не больше шали, un panuelo, в руках случая. За случай, сеньорита Пилгрим, который правит нами.
Уже через несколько мгновений Ивейн почувствовала, как успокаивающе действует коньяк на ее взвинченные нервы. Комната плыла в сияющем тумане, и она сразу представила Розалиту за роялем, с темно-красной розой в иссиня-черных волосах.
Она заметила, что дон Хуан, задумавшись, смотрит на портрет, и могла свободно рассмотреть его в профиль: в его чертах явственно читались сила и страсть, так же явственно, как седина серебрилась в его темных волосах. Страдания залегли складками возле губ, и Ивейн скорее интуитивно почувствовала, чем увидела глазами, что он был намного моложе, чем казался.
- Вы когда-нибудь видели, как танцуют фламенко?
- Нет, сеньор. Но слышала, что это потрясающе, да?
- Фламенко - это дуэль между мужчиной и женщиной. - Он резко отвел взгляд от картины и посмотрел Ивейн прямо в глаза. - Я могу устроить, чтобы вы увидели это. Испанские родители считают этот танец очень поучительным для своих дочерей, и я думаю, вы тоже могли бы многому научиться.
- Но мне девятнадцать лет, сеньор!
- Как раз возраст открытий. Переход от подросткового возраста к молодости, когда кипят эмоции, а человек еще не в состоянии их контролировать. - Поднося сигару к губам, он не спускал с нее магнетизирующего взгляда. Черные жемчужные запонки блеснули в манжетах, как его глаза. - Вы считаете меня arrogante да? Этаким зазнайкой?
- Мне кажется, что вы относитесь к людям как к шахматным фигурам, которыми можно манипулировать, - возразила Ивейн, осмелев от коньяка.
- А вы, сеньорита, какая шахматная фигура?
- Наверное… королевская пешка, - пробормотала она.
- И какой же ход, по-вашему, я намерен вами сделать?
- Представления не имею.
- А мне показалось, что у вас живое воображение. - Его взгляд скользил по темно-рыжим волосам, оттенявшим коричневое золото ее глаз, потом по платью, которое не шло ей ни размером, ни цветом. Наверное, сейчас улыбнется, подумала Ивейн, но дон Хуан сохранил всю свою невозмутимую надменность, скрытую под маской учтивой, дьявольской красоты.
Слово потрясло ее, пронзив мозг. Так не говорят об обычных людях… так можно сказать о Данте… о Байроне… о мученике Себастьяне. Он был сродни им всем, смуглый, опасный лорд острова, этот высокий, хромающий Люцифер!
- И как раз сейчас воображение у вас разыгралось. - Он читал по ее глазам, а свои прятал за густым облаком сигарного дыма. - Степень освоения жизни бывает глубокой или мелкой, и наши мучения соответственны ей. Не думаю, чтобы вы были мелкой, сеньорита Пилгрим, а не то я повелел бы Эмерито отвезти вас на материк.
- Да… я и сама предпочла бы поехать на материк. - Ивейн почувствовала, как забилось у нее сердце. - Я же не могу оставаться у вас неопределенно долгое время. Мне нужно искать работу… У меня совсем нет денег.
- Зато у меня их предостаточно, - протянул он. - За ужином я заметил, что вы едите не больше птички, и, позволю себе заметить, жизнь приучила вас довольствоваться меньшим, чем вы в тайне желаете. Так каковы же ваши тайные желания, сеньорита? Возможно, я окажусь в состоянии дать вам то, чего вы жаждете.
- Мне нужна работа, - волнуясь, сказала она.
Он немедленно улыбнулся, загадочно скривив губы.
- Ах, как вы нетребовательны! И какая же работа? Снова - прислугой-за-всех у какой-нибудь бессердечной особы?
- Да, это все, что я умею делать, сеньор. Вы не знаете кого-нибудь?..
- О да, я знаю многих богатых бездельниц, которые согласились бы взять вас, чтобы посылать по разным мелким поручениям, и…
Он замолчал. Ивейн, замерев, ждала.
- …я не стану вас рекомендовать ни одной из них.
- О!..
- Только, пожалуйста, без слез!
- Я… я никогда не плачу, - ответила она с достоинством, - при посторонних.
- Похвальное качество.
- Для человека вроде вас.
- Вроде меня? - Его глаза демонически сверкнули.
- Испанский аристократ, который ни от кого не зависит и которому не нужно зарабатывать себе на жизнь.
- Так или иначе, сеньорита, мы все зависим от кого-нибудь. - Он обводил тростью замысловатый орнамент ковра у своих ног. - Вы должны быть честолюбивее, нельзя же мечтать только о том, чтобы поступить к кому-нибудь горничной. Скажите, что вы хотели бы сделать в своей жизни?
Тот факт, что он проявил интерес к ней, что он готов был ее выслушать, оказал на Ивейн совершенно обратное действие. Она замкнулась и от робости не могла произнести ни слова. Она никогда всерьез не задумывалась о карьере. Для этого нужно иметь хорошее образование, а ее забрали из школы и приставили к работе в Санделл-Холл, когда ей только исполнилось пятнадцать. Конечно, как многим ее ровесницам, Ивейн казалось, что интересно было бы стать стюардессой и летать на серебристых лайнерах в дальние страны. Глубоко в душе она порой мечтала о том, чтобы стать хорошим ассистентом какому-нибудь блестящему знатоку предметов искусства или антиквариата.
Ивейн любила старинные, красивые вещи, и ее очарование старым замком во многом объяснялось этой ее страстью.
- Неужели ваши честолюбивые мечты так невероятны, что вы даже не решаетесь сказать о них вслух? - В голосе дона Хуана прозвучала сухая нотка.
- Вы станете смеяться, - ответила она, не решаясь встретиться взглядом с его пытливыми глазами. Она упрямо смотрела в пол и вздрогнула всем телом от неожиданности, когда он оперся на свою палку, наклонился и взял ее за подбородок. От ее испуга в его глазах мелькнул иронический огонек.
- Я из тех, кто не терпит отказов, - насмешливо проговорил он. - Так что давайте выкладывайте мне свое желание, и посмотрим, смогу ли я его осуществить.
- Вы не можете…
- Позвольте мне хотя бы узнать, что же это такое, чего я не могу сделать. - Дон Хуан безжалостно и пристально рассматривал ее лицо. Она не могла спрятаться от взгляда этих глаз, изучающих ее кожу деревенской девушки, очертания скул, широкий и чувственный рот, глаза цвета бархатцев. Лицо Ивейн трудно было бы назвать красивым в общепринятом смысле слова… но с подходящим нарядом и при определенной веселости, которая оживила бы ее черты, внешность девушки была бы привлекательной, хотя и необычной.
Но сама Ивейн об этом даже не догадывалась. Она считала себя заурядной простушкой, в чем ее постоянно убеждала Ида Санделл.
- Скажите мне. - Глаза его были магнетическими, он словно вытягивал из Ивейн всю правду против ее воли.
- Мне кажется, было бы интересно… стать помощницей успешного, выдающегося торговца антикварными предметами… произведениями искусства. - Она усмехнулась. - Но что может быть нереальнее, если я только и умею, что приносить да уносить, да еще выгуливать любимых собачек хозяйки?
- Вы меня удивили. - Камень его перстня холодил ей кожу. - Молодые девушки обычно мечтают о какой-нибудь блистательной карьере, например манекенщицы.
- Манекенщицы? - В глазах Ивейн стояло неподдельное изумление, и он задумчиво прищурился. - Но, сеньор, я вряд ли гожусь для такой карьеры.
- У вас необычная форма лица. - Он повернул ее голову вправо и влево, словно изучая произведение искусства. - Значит, вы хотели бы заниматься редкими, драгоценными вещами? Но прежде всего вам нужно узнать, что делает их такими редкостными.
- Вот тут мой главный недостаток. - Глаза Ивейн затуманились. - Я ведь не получила никакого образования. Я ушла из школы, когда мне было пятнадцать.
- Юная леди. - В глазах дона Хуана искрилась сардоническая усмешка. - Я скакал верхом по прериям Южной Америки, когда был мальчишкой. Я был gaucho - так в тех краях называют пастухов.
- Но ведь вы маркиз Леонский! - воскликнула она.
- Да, теперь, а когда мне было пятнадцать, я был простым гаучо. - Он отпустил ее подбородок. Ощущение тепла его пальцев на коже словно проникло в душу Ивейн, согревая ее. Взгляд опекуна вернулся к портрету матери. - Мой отец погиб в сражении во время Гражданской войны, а мать сбежала от его семьи, мы с ней вместе с другими беженцами сели в лодку, которая направлялась в Аргентину. Там она была танцовщицей фламенко, и там я вырос и стал vaquero , а потом, подгоняемый честолюбием, отправился на серебряные прииски в глубь материка. Я оказался удачлив, нашел серебряную жилу и купил матери дом в Лиме. Она жила там, и больше ей не нужно было танцевать для всяких разбойников. Она умерла от горя, сеньорита, спустя какое-то время дедушка тоже умер, и я вернулся на остров Леон. Я так и не простил им неуважения к моей матери. Семья отца готова была принять меня, но не мою мать, так что я решил остаться с ней и заняться своим образованием. Обстоятельства сложились так, что я вернулся сюда, на остров, но я сохранил привязанность к Лиме, к этой стране с воинственной историей и дикой красотой. - Его глаза вспыхнули. - Да, вакуэро живут в седле, - заключил он бодро. - Так что я не всегда был таким, каким вы видите меня сейчас.
- И вы… с вами был несчастный случай, сеньор?
- Да, несчастный случай. - Он, видимо, не хотел обсуждать это, и на мгновение его лицо посуровело от нерадостных воспоминаний. - Итак, вы хотите работать среди старинных, красивых вещей, да?
- Мечтать хорошо, - сказала Ивейн, слегка улыбнувшись.