Или что он пил сегодня вечером? Что наливал ему Джек? Андреас не очень разбирался в крепких напитках.
Одно он знал совершенно точно – не хочет засыпать нетрезвым. Закрывать глаза, ощущая, как диван кружится под тобой, кружится темнота перед внутренним взором, проваливаться куда-то… А потом сон – тяжелый, липкий, с трудным пробуждением.
Нет, это было не для Андреаса. Он пожал плечами, секунду подумал, огляделся вокруг, насколько это было возможно в полумраке.
На полу возле стеллажа он заметил початую бутылку. Бездумно протянул руку, открутил крышку, и, вместо того, чтобы просто понюхать, сразу глотнул.
Это оказалось красное вино. Оно сразу мягким теплом разошлось внутри Андреаса по рукам, по ногам, закружило голову.
Он присел на диван, сделал еще пару глотков. Потом махнул рукой, поставил бутылку куда-то рядом с собой, стащил рубашку, затем джинсы, кинул их в направлении кресла и улегся под одеяло.
В забытьи прошло несколько минут или несколько часов. Андреас не знал, когда должен подкрасться рассвет. Вместе с рассветом подкралось бы и похмелье, поэтому Андреас не торопил утро.
Вместо этого он неторопливо допил красное вино. Все же закрыл глаза.
Мягкие шаги. Глухой звук закрываемой двери.
Андреас рывком приподнялся на постели:
– Кто здесь? – негромко поинтересовался он.
– Тшшш…
Голос он, конечно, узнать не смог.
– Черстин?
Молчание.
– Кирстен? – неуверенно уточнил Андреас. Ему не ответили.
Девушка присела на краешек дивана.
– Не спится, – пожаловалась она едва слышным шепотом.
Андреас уловил легчайший запах алкоголя, кажется, мартини.
– Может быть, поможет, если выпить теплого молока? – предложил он.
Тихий сдавленный смех.
– Какое молоко? О чем ты говоришь…
Он все еще не мог понять, кто находится с ним в одном помещении.
Сказывалось выпитое, усталость и полумрак.
В темноте угадывались очертания девушки, сидящей на краешке дивана в одной ночной сорочке. Сорочка, кстати, почти ничего не скрывала.
Теплый, едва ощутимый запах женской кожи, к которому примешивался аромат духов.
Андреас мысленно чертыхнулся.
Близняшки даже парфюмом пользовались одинаковым. Может, даже одним и тем же!
Он явственно представил себе эту картину. Утро, ванная, суета и спешка. Кирстен и Черстин по очереди умываются, причесываются. Забегают в ванную, чтобы подкраситься. Кто-то успевает до завтрака, кто-то вынужден делать это перед выходом.
В шкафчике ванной, повешенном поближе к зеркалу, беспорядочным нагромождением стоят и валяются флакончики с туалетной водой, тюбики с кремом, карандаши для глаз и губная помада. Кирстен хватает помаду, Черстин брызгает на себя какими-то духами, Кирстен говорит "И мне дай".
Андреас не знал, насколько сильно он ошибается в своих предположениях. Но до сих пор он не ощутил, чтобы двойняшки пользовались разными ароматами. От них либо не пахло ничем, либо пахло практически одинаково.
И как сейчас он в этой кромешной тьме должен определить, с кем разговаривает? Если ему не отвечают, что, между прочим, невежливо?
Что ей вообще здесь нужно? (И кому – ей?)
– Андреас…
Мягкая рука коснулась его предплечья.
– Мне так одиноко.
Андреас не нашелся с ответом.
– Можно, я побуду здесь, с тобой?
– Как я могу тебя выгнать? Здесь ты хозяйка, а не я.
Разговор начинал казаться Андреасу каким-то сюрреалистическим бредом. Отвечает, не зная, с кем именно говорит, кто его касается… А ведь варианта всего два.
Но сейчас не видно, как сомкнуты губы при молчании, как вспыхивают глаза при улыбке собеседницы, не видно, как она смотрит, как наклоняет голову, как дотрагивается до своих собственных волос. Ничего этого не видно. Запах слишком похож, голос слишком похож, отдельные движения – тоже.
"Значит, так. Мне все это снится", – решил Андреас. А раз снится, то можно расслабиться и отдаться волне происходящего. Если ломать себе голову над неразрешимым вопросом, то можно тронуться рассудком. Андреас справедливо рассудил, что его рассудок еще ему пригодится…
– Ты не против, если я прилягу рядом?
"Конечно же, я против. Сейчас я вряд ли смогу отвечать за последствия. А, впрочем, это ведь сон? Что ж, прекрасно. Пусть будет сон".
– Не против.
Андреас подвинулся настолько, насколько мог. Конечно, было бы более джентльменским уступить даме место возле спинки дивана. Но он потеснился и пустил Кирстен? Черстин? – в общем, пустил кого-то из двойняшек на краешек дивана.
– Ой, какая же я глупая!
Неожиданный всплеск тихого смеха.
– В чем дело? – поинтересовался Андреас.
– Ведь этот диван раскладывается. Нам не придется ютиться на узкой поверхности. Привстань-ка…
К счастью, они не свалили журнальный столик и не задели кресло, а вот пустая бутылка из-под вина покатилась куда-то, стукнувшись об пол.
– Так лучше?
– Да, намного. Жаль, что я не знал этого раньше.
– Когда?
– Когда пришлось приютить тебя в ночь после ограбления. Помнишь, ты тогда не могла заснуть, сидела на кухне и дрожала?
Тишина.
Ни слова, ни звука в ответ.
Кто бы это ни был, он не поддался на провокацию.
Андреас со вздохом вытянулся на диване, откинувшись на подушку.
Его непрошеная собеседница, вопреки ожиданиям, не воспользовалась внезапно обнаружившимся свободным пространством. Она прильнула к мужской груди, подтянула к себе край одеяла и замерла.
"Ну, и что же мы будем делать дальше?"
– Послушай, Андреас…
– Да?
– Давай представим, что нам все это снится.
– Зачем?
– Ну, тогда мы сможем делать все, что захотим.
– Вот как. И чего же ты хочешь?
– Я… Я не уверена.
– А что мешает тебе в реальности делать все, что хочешь?
– Ты задаешь слишком много вопросов.
– И все-таки ответь.
Разговор по-прежнему велся полушепотом. Проезжающие изредка за окном машины гулом своих двигателей перекрывали некоторые слова и обрывки фраз. Андреас прислушивался изо всех сил.
– Иногда мешают привычки. Друзья. Какие-то неотложные дела. Сомнения. От тебя ждут чего-то и просто не поймут, если ты поступишь иначе.
– Ты чего-то боишься?
– Чего мне бояться?
– Ну, не знаю. Тебе виднее. В любом случае, твои сомнения напрасны.
– Почему?
Андреас слегка пожал плечами.
– Делай, что хочешь… Тогда твоя жизнь будет иметь какой-то смысл.
– Значит, делать, что хочу?
Девушка в темноте прищурилась.
– Да, что хочешь, – кивнул Андреас, словно ночная гостья могла видеть это движение.
– Ладно…
Андреас ощутил, как теплые и мягкие губы прижались к его губам. Она помедлила, словно сомневаясь в своих действиях, отстранилась, а потом прижалась снова. Он ощутил дыхание, чуть отдающее легкой алкогольной дымкой (мартини?) на своих губах, на лице.
Андреас чувствовал, что его желание нарастает. Он понимал, что еще немного – и он будет не то что не в силах сдерживаться, он даже не сможет остановиться. Чего она добивается? Какого-то ответа? Взаимности?
– Тебе не нравится? – снова послышался шепот.
– Мне очень приятно, – признался он.
– Тогда чего же ты ждешь?
– Твоего ответа.
– Какого ответа?
– Я хочу понять. Понять, чего ты хочешь.
– Сейчас или вообще?
– Прекрати морочить мне голову. Просто реши сама, что тебе нужно.
– Что мне нужно?
– Да. Чего ты хочешь.
– Я хочу тебя, Андреас…
– Сейчас?
– Да. Здесь и сейчас.
Нежные губы снова прижались к его губам, призывно шевельнулись.
Андреас вздохнул.
Девушка отстранилась, посмотрела на него в полумраке пристально. Провела рукой по волосам Андреаса, по плечам, груди. Ее шелковистые длинные волосы скользили по его шее, щекотали руки.
Когда она в следующий раз поцеловала его, пылко, страстно, словно призывая отбросить все лишние и мешающие мысли, он больше не стал сдерживаться. Поцелуй перерос в настоящее противостояние, языки соприкасались, смешивалось жаркое дыхание.
Андреас прижал девушку к себе, а потом рывком повернулся, оказавшись сверху. Медленно, нежно, почти задумчиво он спустил с ее плеч бретельки ночной сорочки.
– Снимай, – прозвучал нетерпеливый шепот.
Промедлив мгновение, Андреас снизу вверх, через голову, стащил шелк сорочки.
Открывшееся ему зрелище заставило его задохнуться, а его пульс – забиться еще чаще.
Красота тела девушки напомнила ему о картине с лесной нимфой.
Стройные и округлые очертания фигуры выделялись на темно-синих простынях. Шелковистая гладкая кожа словно мерцала на этом темном фоне.
Андреас провел рукой от изящного колена по длинному бедру, коснулся талии, ладонью ощутил тепло плоского живота. Возле груди он сменил поглаживания ладонью на прикосновения языком, и девушка застонала.
– Тебе нравится?
– Да… продолжай…
Андреас медленными, неспешными поцелуями исследовал шею, плечи, прикусил нежное ушко.
– Ты уверена?
– Да…
Собрав прядь ее волос в кулак, Андреас осторожно, но твердо притянул девушку к себе:
– Тогда я передаю тебе инициативу.
– Нет, пожалуйста…
– Почему? Действуй, как тебе захочется. Я предоставляю тебе полную свободу.
Ловушка была безыскусной. Неудивительно, что она в нее не попалась…
– Ты ведь спрашивал, чего я хочу?
– Верно, спрашивал.
– Я хочу, чтобы ты действовал сам.
– Почему?
– Хочу ощутить твою настойчивость… твою силу…
– Значит, – усмехнулся Андреас, – это не миф, что все женщины на самом деле стремятся к подчинению?
– Не лови меня на слове… Это лишь мое настроение в данный момент… Я просто заявляю о своих желаниях.
– Что ж, раз ты так хочешь…
– Да, я хочу, чтобы ты взял все, что тебе понравится…
– Не боишься, что я сделаю тебе больно?
– Нет. Я тебе доверяю.
– Но ты при этом не останешься безучастной?
– Разве до этого я была безучастна?
– Нет, – признал Андреас.
– Тогда хватит слов.
Андреас снова обнял свою удивительную ночную гостью. Она провела тонким пальцем по плотной ткани его трусов:
– Не хочешь от них избавиться?
– Ах, да. Я и забыл. Пока мне было достаточно того, что ты полностью обнажена. Тебе уже говорили, как ты прекрасна?
– Иногда…
– Так же прекрасна, как юная женщина на картине шведского художника.
– Мне всегда казалось, что это художественное преувеличение.
– Отнюдь. Ты сама – как это ожившее полотно.
– Оно слишком волшебно для того, чтобы быть похожим на реальность.
– Иногда реальность милостиво соглашается иллюстрировать сказку…
Андреас снова поцеловал ее, потом еще и еще, с все возрастающим напором. Его руки скользили по телу, от которого захватывало дух, замирало и начинало биться чаще неспокойное, глупое сердце. Она обняла его в ответ, их тела оказались переплетенными, смешивалось дыхание, соприкасалась кожа, волосы, и уже не различить было со стороны, где чьи руки, ласки были неостановимыми, движения – порывистыми и нескончаемыми.
Частота стонов и дыхания нарастала, хотя Андреас и старался быть как можно тише, помня о второй двойняшке в спальне.
– Я даже не предполагала, что это может быть так прекрасно, – еле слышно пробормотала она.
Эта фраза могла принадлежать как Кирстен, так и Черстин…
Андреас ни на миг не приблизился к разгадке. Но это сейчас не имело никакого значения. Сейчас ничего не имело значения.
Слишком полным было слияние, слишком необходимым было взаимодействие, слишком упоительной оказалась близость.
– Не останавливайся… прошу тебя… Только не останавливайся… Еще…
Это звучало для Андреаса волшебной музыкой.
Только когда его светловолосая партнерша с долгим чувственным стоном обессилено откинулась на подушку, Андреас позволил себе окончательно потерять контроль и испытать полное наслаждение.
Ночь после дня рождения удалась. Однозначно.
Было ли это последней мыслью Андреаса, он не помнил. Были ли у него вообще какие-то мысли после завершения, он тоже не помнил.
Провалился в глубокий сон без сновидений, целительный, восстанавливающий силы, дарующий передышку разуму.
Среди ночи Андреас неожиданно очнулся.
Начинала болеть голова, а желудок уже сейчас требовал воды. Горло намекало на то, что от нестерпимой жажды недолго и помереть.
Андреас проигнорировал все жалобы. Ему в голову пришла блестящая, как казалось, идея.
На этот раз он не выпустит девушку из своей постели, кем бы она ни была. Он проснется не один, он проснется, держа восхитительное создание в своих объятиях. Он не даст ей уйти с рассветом, как недавно ушла Черстин.
Вторая двойняшка рано или поздно отправится на поиски сестры. Она заглянет в ванную, проверит кухню, и, нигде не обнаружив свою сестру, посмотрит у Андреаса.
И наверняка, наверняка она воскликнет что-то вроде "Черстин, вот ты где!"
Или: "Кирстен, я тебя повсюду ищу, что это ты тут…"
Таким образом, нецелесообразное инкогнито его ночной партнерши будет раскрыто. Андреас надеялся, что ситуация разрешится к его удовольствию. Он очень надеялся, что этой ночью его ласки принимала…
Ладно. Нужно дождаться утра. Он прикинется спящим, а сам тем временем ни за что не выпустит девушку из кольца рук. Ей придется порядком потрудиться, чтобы высвободиться, но Андреас не собирался давать девушке ни малейшего шанса.
Ни малейшего ша… анса… Ни малейш… Малейше…
Ни малейшего шанса сон не оставил Андреасу.
10
Снова, как тогда, на плите шипело что-то, источающее вкусный запах. Снова двойняшки лениво переговаривались на кухне.
Вот только на этот раз у Андреаса немилосердно болела голова. Застегивая ремень на джинсах, он вошел на кухню. Потирая лоб, сказал:
– Доброе утро.
– Доброе утро, – весело отозвалась Черстин. Не с подоконника.
На этот раз она сидела за столом и ломала тосты на мелкие кусочки. Полученную хлебную мозаику она мазала маслом, вареньем и паштетом по очереди. Отправляла кусочки в рот и запивала кофе из огромной бежевой кружки.
– Привет, – кивнула с улыбкой Кирстен.
Она помешала на сковородке ломтики ветчины.
– На завтрак опять яичница. Будешь?
Андреас был в недоумении.
Обе вели себя, как ни в чем не бывало.
На него смотрели две пары чистых, ясных, совестливых голубых глаз.
Ни тени смущения. Ни капли сомнений или раскаяния.
Запоздалого раскаяния.
– Что-нибудь, эээ, с удовольствием, – отозвался Андреас, – лучше всего гильотину или то, что русские употребляют от похмелья. Говорят, помогает.
– Русские пьют рассол, – сказала Кирстен.
– Что помогает? – удивилась Черстин. – Рассол или гильотина?
– Рассол делается из огурцов.
– Огурцы маринуются в рассоле!
– Неважно. У нас его все равно нет.
– Есть алка-зельцер, шипучий напиток.
– Это вроде аспирина?
– Ты что, раньше никогда не выпивал?..
– Не испытывал особого желания набираться, – признался Андреас.
– Тебя довела наша семья, – засмеялась Черстин. – И это ты еще не знаком с дедушкой и с отцом.
– У меня есть шанс с ними познакомиться? – уточнил Андреас. – А как насчет вашей замечательной мамы? Уверен, что она у вас красавица.
– Она у нас была красавицей.
Кирстен опустила голубые глаза.
– Что-то случилось? – тихо спросил Андреас.
– Ничего. Просто… Мама умерла несколько лет назад. Сердечный приступ. Редко болела, всегда выглядела такой довольной жизнью…
– Отец снова не женился, – вступила Черстин, – говорил, что маму заменить некем.
– Если она была хотя бы вполовину такая же, как вы… То есть если вы такие же, как она… Простите, я несу черт те что. Я только хочу сказать, что понимаю его…
– А вот мы – нет, – вздохнула Кирстен. – Честно, было бы лучше, если бы он снова научился по-настоящему радоваться. Если бы только нашлась женщина, которая заставила бы его улыбаться, глядя на цветы, распахивать окно весенним утром, чтобы послушать птиц…
– Разумеется, это не значит, что кто-то сможет заменить нам ее, – пояснила Черстин. – Просто наш отец заслуживает радости… Он достоин счастья. К тому же мы не знаем, сколько еще ему осталось… Он уже не так молод, как нам хотелось бы, к сожалению.
Двойняшки снова говорили как единый организм. Дополняя друг друга, поддерживая, поясняя.
Похоже, прошедшая ночь ничего не изменила…
Андреас вспомнил, что как-то видел передачу про сиамских близнецов. На одно тело детям, или же ребенку, досталось две головы, по две руки и две ноги. У него возникло ощущение, что, будь Кирстен и Черстин сиамскими близнецами, в их жизни принципиально ничего бы не изменилось.
Затем он вспомнил, какую тему сам затронул, и о ком они говорят, проявляя поразительное единодушие, и ему стало стыдно.
– Пожалуй, я попробую съесть немного яичницы, – сказал он.