Алекси тихо ахнул. Что взбредет в голову Джессике в таком раздраженном состоянии? Во всяком случае, надо предотвратить стычку. Хедер умеет изгадить человеку жизнь. И гадости подстроит, и наврет.
Покосившись на Алекси, Джессика любезно распорядилась:
- Не вмешивайся. Если будет нужна помощь, я скажу.
Вот она, крутая бизнес-баба во всей красе. Алекси невольно восхитился ею. Он жестом благословил ее, и она кивнула.
- Надавать бы тебе как следует, Хедер, - с преувеличенным дружелюбием продолжила Джессика. - Ты очень плохо поступила по отношению к Алекси.
Хедер улыбнулась хищной улыбкой.
- Ты не сможешь удовлетворить Алекси, маленькая домашняя курочка.
- Хедер, потише, - предупредил Алекси. Он уже знал, какая буря собирается за сощуренными зелеными глазами.
- Не вмешивайся.
Широко расставив руки на гладкой поверхности стойки, Джессика на мгновение посмотрела в глаза Алекси, потом уставилась на Хедер.
- Я понимаю это так. Ты уже малость истрепалась, появились мелкие морщинки, с которыми манекенщица уже не нужна. И для жены, взятой для престижа, - тоже. Настает пора поменять ее на новую модель. Ты, наверно, получила уйму денег при разводе. Но теперь ты вышла в жестокий, не признающий послаблений мир и хочешь, чтобы кто-то о тебе заботился. Алекси хорошо умеет это делать. Заботится о женщине так, что она чувствует себя в безопасности?
- Мне плохо без него, - созналась Хедер. В дрожащем голосе чувствовалась искренность. Эта женщина отчаянно хочет, чтобы ей помогли, и признает поражение. - Я не привыкла управлять имуществом и большую часть того, что получила при разводе, потеряла. Есть, правда, месячные выплаты… но Алекси всегда знал, что делать. Сейчас мне нужна его помощь.
Это неожиданное признание поразило Алекси, но Джессика не теряла времени.
- У тебя еще много ресурсов, которые ты не использовала. И ты вполне можешь жить самостоятельно. Послушай, я ремонтировала дом вместе с Алекси и знаю, что он может ошибаться. Иногда даже совсем ничего не понимает. Ты знаешь, как вести себя перед камерой. Можешь учить этому других манекенщиц или телевизионных комментаторов. А как одеться, как накраситься - это же целое искусство! Ты можешь основать собственную компанию.
Хедер даже не разозлилась.
- Ты права. Иногда Алекси совсем ничего не понимает. Как и другие мужики, на которых мне приходилось полагаться. Я, конечно, хорошенькая и все такое, но никто не видит, насколько я умна. А красота не вечна, это все знают. Я сделаю ставку на свои мозги и на свой имидж. Я знаю фотографа, который все время ворчал, что его модели не раскрываются перед камерой, не умеют. И я такая была.
- Вот видишь! Глупый человек об этом не подумал бы. - Джессика взглянула на Алекси, предупреждая: "не вмешивайся".
Глаза Хедер засияли снова. Но уже не гневом, а надеждой.
- Думаю, что у меня получится устроить какие-нибудь курсы или индивидуальное обучение. Алекси, тебе следовало сказать мне об этом раньше.
- Он слишком занят другими планами. Как построить для тебя дом, и как вы поженитесь, и будете жить, и заведете детишек… - Джессика пожала плечами, и Алекси успел уловить торжество в ее взгляде перед тем, как она прибавила: - Знаешь ведь, какие мужчины эгоисты.
- Ага. Правильно. Мужчины всегда думают только о себе. - Хедер уже натягивала пальто. - Ухожу. Кольцо я продам, Алекси.
Пораженный этим почти сестринским взаимопониманием двух женщин, Алекси махнул рукой: действуй. Хедер поспешила вон из таверны, увлекаемая своей новой мечтой. Алекси перевел взгляд на Джессику: та опиралась на стойку локтями.
- Люблю, когда ты ехидно ухмыляешься.
- А ты попался. Надо было видеть твою физиономию, когда я вошла. Виновен и пойман с поличным.
- Я как раз старался избавиться от нее. А на нее ничего не действовало. Хедер может причинить много неприятностей, когда выходит из себя. Если захочет мстить, ее не урезонишь. А здесь есть кое-кто, кто не должен пострадать. Выставить мужчину-безобразника - это одно, а женщина начнет орать. Так ты защитила меня? Спасла мою честь?
- Да вроде так. - Джессика оттолкнулась от бара и, медленно, плавно покачивая бедрами, направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.
- Может, скажешь, что не приревновала? - испытывая ее, спросил Алекси.
Джессика остановилась и чувственным тоном приказала:
- Ты задолжал мне, Алекси. Плати.
И он пошел вслед за покачивающимися бедрами.
- Вот ты и заорала, - объявил Алекси. Они стояли в кухне. - Все, что я сказал, - это подержать головку вентилятора неподвижно, пока я устанавливаю фиксаторы на чердаке.
- А я сказала, что это и делаю. Я должна была орать. Ты сам орал на меня сверху, как же бы ты услышал, если бы я не орала в ответ, перекрикивая тебя? - Джессика с усилием заставила свой голос понизиться до тихих тонов. - Такого зануды, как ты, не найдешь во всем мире.
Алекси был занят делом. Достал из коробки лопасть вентилятора, поднялся на лестничку, чтобы прикрепить ее к уже установленной головке с мотором.
- Подай другую.
Джессика схватила другую лопасть и сунула в протянутую руку.
- Вернемся к тому, о чем мы говорили, пока ты не удрал на чердак. Похоже, ты прячешься каждый раз, когда не хочешь говорить о деньгах. Хоть под настил заползешь, под предлогом, что чинишь водопровод. Если ты хочешь эту таверну, нет никакой причины, чтобы не взять у меня взаймы на время. Уже середина марта. Скоро начнется туристский сезон, и самое время произвести в таверне изменения, какие хочешь.
Алекси следил, как вращаются лопасти.
- На прошлой неделе я заплатил Барни первый взнос. Открой ящик, который Фадей привез сегодня утром. Он для тебя.
Мысли Джессики кружились, как лопасти вентилятора.
Нельзя без конца откладывать жизнь. Назревает критическая ситуация. В конце концов разбираться с Ховардом придется. Все должно выглядеть так, будто она собирается возвратиться к работе. Она уже дала знать, что появится в офисе в конце марта. То есть через две недели.
И каждый день этих двух недель казался слаще предыдущего. И больше пугал.
Алекси не позволит, чтобы ей угрожали. Он затеет что-нибудь, опасное. Надо как-то уберечь Алекси и фирму.
Как же она сможет оставить этот чудесный старый дом, хотя бы на короткое время? Она так привыкла к нему, полюбила, и всю семью Степановых, и малышей, Катерину и полуторамесячную Сашу. Мэри Джо ей почти как мать, младшие женщины - точно сестры… Они укрыли ее под теплым одеялом любви, и она почти забыла уже, какова ожидающая ее холодная действительность.
Она должна сама принять решение. Нечего впутывать Алекси.
- Погоди! Ты сказал, что внес за таверну деньги?
- Не сразу дошло? Когда я продавал ранчо, я не сидел без гроша. Не был таким дураком, чтобы не отложить денег. Так что они у меня есть. Чего не хватит, я заработаю. Мне нравится ремонтировать и строить, видеть, как под моими руками возникает новое, и я могу заниматься и тем и другим. А теперь открывай ящик.
- Почему ты не сказал мне, что заключил сделку? Ведь ты так хотел этого?
- Элли тогда рожала. Тебе было некогда: распоряжалась всем, меня погоняла, народ возила в новом автобусе, а к ночи просто сваливалась в кровать. Я думал, что эти новости подождут. Ты была такая счастливая, по уши в делах, погонялка моя. Потом была по уши в своем бизнесе. Так оно и шло. Мне это не казалось важным.
- Как же не важным? Я-то ломаю голову, как втолковать тебе, что к чему, а ты… я не так уж уставала, чтобы не…
- Чтобы не находить меня, где бы я ни был, для занятий любовью? В душе, на полу кухни…
Джессика и сама не могла объяснить своего поведения. Впрочем, нет, могла - к собственному изумлению. Желание завести ребенка разгорелось в ней до лихорадки. А все картины удивительной любви Элли и Микаила… Красота этого счастья пленила ее. И когда Алекси держал новорожденную Сашу у своей груди, в колыбельке из сильных рук, по нежности на его лице Джессика поняла - он создан, чтобы быть отцом.
- Сознаюсь. Виновна и не заслуживаю снисхождения. - Она покачала головой и уклонилась, когда Алекси попытался потянуть ее за косичку. - Так у тебя есть деньги, - повторила она. - Я так волновалась, как бы помочь тебе осуществить твою мечту, а ты в это время…
Алекси вскинул голову, прищуриваясь. Джессика была знакома с этим выражением.
- Я могу сам позаботиться о своих денежных делах. Думаешь, я попрошу женщину, которую люблю и хочу взять в жены, чтобы она содержала меня? Открой же ящик.
- Взять в жены? Любишь? Алекси, я…
Алекси порывисто вздохнул, и следующие слова прозвучали старомодно:
- Я нервничаю. Да, я люблю тебя и хочу жениться. Как-то неловко я это высказал. Извини. Но не за то, что я хочу тебя в жены.
Потрясенная этим признанием и не знающая, сможет ли она дать Алекси все, чего он заслуживает, Джессика молчала.
Алекси одарил ее легким поцелуем.
- Открой ящик, - шепнул он.
Джессика поставила ящик на стол и осторожно открыла. На свет явилось небольшое лоскутное одеяло, вышитое прекрасными узорами. Она бережно приподняла край, и под одеялом обнаружилась большая плоская корзина, явно старая, с крышкой.
- Мамино, - сказал Алекси, вынимая то и другое из ящика. - Она начала вышивать это одеяло и не успела закончить. Просила меня отдать его женщине, которую я полюблю. Здесь ее иголки и другие вышивальные штуки.
Его акцент стал заметнее, рука медленно скользила по старинной корзине.
- Как-то ты говорила, что научилась вышивать у бабушки и что она любила тебя. И что у тебя не осталось ничего от нее на память. Я подумал, что, может быть, тебе будет приятно, если у тебя будут эти вещи моей матери.
Алекси мягко улыбнулся и достал из складок одеяла изношенную детскую рубашку, красную с вышитыми цветами. Затем другие предметы детской одежды.
- Это мои. Она всегда вышивала отцовские рубашки, так, как это было принято в Старом Свете. Ей всегда хотелось иметь девочку.
То, что ей дарят такое сокровище, ошеломило Джессику. Ее пальцы пробежались по пяльцам.
- Алекси, я не могу это взять. Эти вещи слишком дороги тебе.
- Теперь они твои. Хочешь - пользуйся.
Растроганная ценностью этого подарка - семейного наследия, отданного ей - Джессика обернулась к Алекси, и заветные слова сами слетели с ее губ:
- Я люблю тебя.
Алекси улыбнулся и погладил ее по щеке.
- Я знаю. Но эти слова - роскошный подарок. Ведь ты полна страхов. Они съедят тебя, Джессика. Позволь мне помочь тебе.
Она только покачала головой и сильнее сжала в руках мягкое одеяльце. Собственная мать не дарила ей ничего. Разве сможет она соответствовать этой любящей семье?
- Ты не понимаешь. Я этого не стою.
Из окаймленного кружевами платочка в вышивальной корзине Алекси вытащил маленькую коробочку из черного бархата, явно очень старую, и торжественно открыл ее.
- От матери моей матери и от тех, кто были до нее.
В его больших руках сияли ромбовидные ониксы в причудливом обрамлении из крохотных блесток железного колчедана и хрусталя. Вспыхивая огнями, колеблясь в руках, ожерелье казалось живым.
Алекси расстегнул застежку.
- Повернись.
- О нет, я не могу это носить.
Он мягко повернул ее сам и наклонился, чтобы шепнуть ей на ухо:
- Ты из всего делаешь проблему. В конце концов, это мелочь. Мама хотела бы, чтобы оно было у тебя. И я этого хочу - храни.
- Алекси, но это же семейное наследие.
Когда ожерелье было закреплено на шее, Алекси приподнял его и опустил в вырез платья.
- Ему следует лежать на твоей коже - такой нежной и белой. Носи его иногда, хорошо?
Она беспомощно взирала на него снизу вверх, трепеща от избытка чувств.
Голубые глаза, согретые нежностью, таили мечты, которые Джессика так хотела бы разделить, - но та жизнь, о какой он мечтает, для нее невозможна. Или все же?..
Алекси просил ее выйти за него.
Она сказала, что любит его.
Как велико это - и как просто. Может ли у нее быть такое будущее? Жена Алекси?
Она была одна, Алекси шел работать в таверну.
Выйти за Алекси, быть его женой… Игла вошла в ткань, затем нитка. Джессика вышивала, стараясь вспомнить бабушкины уроки. Стежки возникали один за другим с удивительной легкостью. Лепестки цветка росли на глазах.
Оставался долг перед Робертом. "Позаботься о моем сыне, Джессика, хорошо? Я не был таким отцом, каким должен бы быть".
Алекси достоин того, чтобы его жена принадлежала ему полностью.
Она любит Алекси.
Но в ней самой столько всего, с чем она еще не совладала.
Она провела пальцами по волосам и принялась рассматривать в зеркале свое отражение. На шее блестело ожерелье. Два месяца жизни с Алекси убрали жесткость и напряженность из ее глаз.
Она провела руками по своему телу. Оно тоже стало мягче, груди - полнее, шире бедра. Одна мысль о том, как Алекси касается, ее возбудила чувствительность. Большие, покрытые грубыми мозолями руки так нежно скользили по ее телу.
- Алекси, - прошептала она опять.
Ее рука лежала на ожерелье; на пальце блестело венчальное кольцо с изумрудами.
Она собрала все свечи, какие нашла, и разместила их в гостиной. При их свете сняла кольцо и положила в футляр.
- Спи спокойно, Роберт. Ты навсегда останешься в моем сердце.
Тихо отворилась дверь. Алекси.
- Это очень важно - то, что ты сказала, что любишь меня, - взволнованно произнес он, сбрасывая с себя пальто. - И важно то, что я попросил тебя быть моей женой. В такой вечер нам нельзя расставаться. Мне показалось, что ты зовешь меня, и я пришел.
Алекси медленно приблизился к ней и наклонился, чтобы закрыть ее рот поцелуем.
Она вздохнула и подставила полураскрытые губы, а рука Алекси легла на ее грудь. - Скажи это еще раз, - потребовал он.
- Я люблю тебя.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Стоя на тропе, вьющейся по утесам над пляжем, Алекси едва не шатался под ветром. Такова уж погода в последних числах марта. Женская фигурка внизу, на песке, выглядела совсем маленькой.
Вода стояла низко, бурая полоса песка была окаймлена обломками дерева; волны принесли их и выбросили на берег. Джессика неторопливо обходила темные комки водорослей, иногда останавливалась, подбирала ракушку, рассматривала ее.
Скала Мертвеца находилась довольно далеко от материка, и идти от нее к высокому берегу в прилив было опасно. Много жизней оборвалось здесь, включая и жизнь первой жены Ярэка.
Дальше лежал Земляничный холм. В отлив туда нетрудно добраться пешком или на лодке. Однажды с этого полуострова смотрел на ненавистный край умирающий Камакани.
Неужели проклятие Камакани все-таки отберет у него Джессику? Алекси с трудом сглотнул. Может быть, она уже готовится уехать. Что-то ее явно беспокоит.
Она любит меня. Алекси был уверен в этом. Но если любит, как же сможет быть вдалеке? - думал он, возвращаясь в дом.
Как трудно ждать, чтобы она научилась доверять ему, рассказывать о своих тайных раздумьях. Куда труднее, чем бороться с какими бы то ни было вещественными препятствиями. Те-то он смог бы расчистить для нее своими сильными руками.
Когда Джессика вошла в дом, раскрасневшаяся от весеннего солнца, он все еще был во власти мрачных раздумий. А ее лукавая улыбка напоминала ребенка, распираемого своим ребячьим секретом. Секрет у нее есть, это точно.
Джессика встала на цыпочки, чтобы поцеловать его.
- Привет!
Он ответил на поцелуй и отошел в сторону.
- Твой принтер заело. Я наладил его. Факсы на столе.
- Говорила же им, чтобы слали их вечером, когда я работаю… - Джессика нахмурилась. - Что случилось?
Он кивнул на стол, и она кинулась читать. Побледнев, повернулась к Алекси.
- Я никогда не обещала ему ничего!
Но она обидела его, и Алекси обвиняюще сказал:
- Ты не веришь мне.
Глаза у нее округлились.
- Алекси, я доверю тебе свою жизнь…
Взмахом руки он прервал ее:
- Ты доверяешь мне настолько, что не говоришь, когда тебе угрожают.
- Ховард не угрожал мне.
- Он уже недалек от этого. Очень уверен, что добьется своего. А ты не ценишь меня настолько, чтобы сказать, как он давит на тебя. - Его акцент отчетливо чувствовался, как всегда при волнении. - По-твоему, я буду с тобой только в хорошую погоду? Или я должен защищать тебя и любить, лишь когда ты мне позволишь? Хоть бы раз пришла ко мне за утешением. Думаешь, такие должны быть отношения между мужчиной и женщиной?
Джессика покачала головой. Алекси уже знал этот ее жест: она приняла твердое решение.
- Ховард - это другой мир. Пусть там и остается.
- Так вот почему ты возвращаешься - чтобы управляться с ним.
Новая мысль поразила Алекси, и он не замедлил высказать ее - сильно окрашенную акцентом:
- Ты считаешь… ты защищаешь меня, так?
- Алекси, ты расстроился…
- Ты представляешь себе, как трудно мне не кинуться к Ховарду немедленно?
- Да, - прошептала она. - Пожалуйста, не надо.
- Я должен отступить перед человеком, который смеет считать тебя своей собственностью? Который может представлять для тебя опасность?
Джессика кивнула.
- Я люблю тебя, Алекси. Пожалуйста, не езди к нему.
Пожалуйста. Первый раз Джессика произнесла это слово. Никогда и ни о чем она не просила его так отчаянно.
Гордость Алекси была жестоко уязвлена. Коротко кивнув, он вышел из дома. И не обернулся, когда Джессика позвала его по имени. Шагая размашисто по пляжу, он пытался совладать со своим гневом.
- Не беги так, - попросила Джессика, задыхаясь.
Скрестив на груди руки, Алекси смотрел, как она подходит ближе.
- Ты очень многого от меня хочешь, дорогая моя.
- Алекси, понимаю, что для тебя это нелегко. Но я прошу тебя.
- Ладно. Но пообещай мне: если только Ховард хоть палец поднимет на тебя - сразу говори мне.
- Скажу. Алекси, не сердись, пожалуйста. Я…
Алекси потер щеку ладонью. Слезы любой женщины могли растопить его сердце, а влага, готовая пролиться на щеки Джессики, - вдвойне.
- Если ты способна управиться с Ховардом, что же тебя так тревожит?
- Не понимаешь? Я могу оказаться такой же, как моя мать, - без капли материнского инстинкта.
Он покрутил головой.
- И это тебя так волнует?
- Ты же Степанов. Посмотри на Ярэка, на Микаила. Ты такой же. Тебе надо иметь полную семью… детей. А если я?..
- А если ты слишком много хочешь взвалить на свои плечи? Раз уж мы с тобой выжили, ремонтируя дом вместе, как-нибудь управимся и с другими жизненными задачами.
- У тебя все так просто. Только сам ты - сплошное затруднение. Алекси, я хочу для тебя всего самого хорошего.
- Поступай, как ты должна. Я люблю тебя. - Алекси привлек ее ближе и прислонился лбом к ее лбу. - Хорошо?
- Хорошо, - взволнованно ответила она.