– Более или менее, – осторожно призналась она.
– Вы считались паршивой овцой и расплачивались за это, верно? – спросил Люк, как будто знал, что тумаки и проклятия сыпались на Хлою чаще за сестру, чем за нее саму, потому что она нуждалась в одобрении окружающих гораздо меньше, чем ее сестра.
– Что, если и так? Мы были вдвоем и редко удостаивались чужого внимания, наша няня умерла следом за нашей матерью. Дафна старалась мне помочь, принося еду и книги, когда мне запрещалось их давать, или придумывала какое-нибудь новое развлечение, чтобы повеселиться после моего очередного наказания. Я не была святой, мы обе были безрассудны и непослушны. Думаю, тетушки имели право говорить, что мы для них тяжкое бремя. Наши братья были гораздо старше. Они винили нас в смерти матушки, хотя мама умерла, когда нам исполнилось пять, и это все равно что винить Верити во всех грехах, совершенных Дафной. И не смотрите на меня так, я была не настолько наивна, чтобы не знать, что у нее был любовник, но я никогда не ловила ее на месте преступления, не видела любовных писем, не слышала тайных признаний, что позволило бы мне узнать, кто он.
Поняв, что рассказала слишком много, Хлоя заставила себя вернуться в настоящее и бросила на Люка возмущенный взгляд за то, что он вернул ее в прошлое, о котором ей до сих пор тяжело было вспоминать.
– А ваш отец? – спокойно спросил Люк, как будто они вели светскую беседу, а не разговор о том, как, даже не начавшись, закончилась ее юность. – Что он? – снова спросил Люк, задумавшись о том, как могла сложиться жизнь Хлои и Дафны, если бы отец дал им хотя бы половину той любви, с какой Люк относился к своей дочери. – Где он был?
– Его не было. Он всегда заявлял, что не может нас видеть, потому что мы слишком болезненно напоминаем ему о нашей матери, но позже я узнала, что ее тело еще не успело остыть, как он поселил в своем городском доме любовницу. Так или иначе, но он проводил все время в Лондоне, Брайтоне или в своем главном поместье в Нортамптоншире, куда нам приезжать не разрешалось. Многие годы мы видели отца очень редко до тех пор, пока не доставили ему такую неприятность, на которую даже он не мог не обратить внимания.
– И что он сделал, когда вспомнил о том, что у него есть дочери, которых он бросил на произвол судьбы?
– Он вернулся назад. – Хлоя невольно вздрогнула. Обхватила себя еще крепче, вспоминая страшный день его возвращения.
Люк усмехнулся:
– Полагаю, ему пришлось это сделать, раз ваша сестра носила ребенка.
Хлоя повернулась к Люку, взбешенная его настойчивостью. Однако еще до того, как гневные слова сорвались с ее губ, он смутил ее, сняв нагретый его горячим телом сюртук и обернув им ее плечи.
– Вы замерзнете, – попробовала возразить она и, утопая в тепле и соблазнительной мягкости шелковой подкладки, с наслаждением вдохнула неповторимый запах чистого мужского тела, лимонной воды и сандалового дерева.
– Не забывайте, я крепкий северянин, – сказал он с кривой усмешкой.
Как она могла не хотеть его, когда Люк стоял перед ней, такой мужественный и притворно циничный, заставляя ее сердце биться от страсти к нему? Теперь, когда он остался в жилетке без рукавов, невозможно было не заметить ширину его плеч и силу стройного зрелого тела. Хлоя представила его двадцатилетним молодым мужем глупой маленькой дебютантки, которой не хватило ума понять, за какого красивого мужчину она вышла, и невольно задумалась, что было бы, если бы они встретились и поженились, когда сама она была юной, импульсивной и глупой.
Невозможно, Хлоя, он почти на девять лет старше тебя и стал отцом и овдовел, когда ты еще сидела на школьной скамье , одернула она себя. И все же ей никак не удавалось выкинуть из головы мысль о том, что, если бы он дождался, пока она вырастет, сейчас все могло быть по-другому. В свои двадцать шесть и ее семнадцать его твердость могла бы стать надежной опорой, когда одиночество и жажда любви Дафны разрушили жизнь сестер-близнецов Тиссели. Несбыточная мечта. Хлоя отмахнулась от этой фантазии о любви и браке с Люком и попробовала посмотреть на нее глазами других людей. Она снова вздрогнула, представив себе усмешки и издевки, с которыми ей пришлось бы столкнуться, если бы их застали в этой комнате.
– Подойдите ближе к огню, – мягко сказал Люк, заметив, что Хлоя по-прежнему дрожит как осиновый лист.
Он не мог знать, что она дрожала от страсти к нему и не могла найти чем занять руки, тянувшиеся к нему. В своей девственно чистой белой рубашке и простой элегантной жилетке из черного шелка, так явно подчеркивавшей его узкую талию, в мягком свете огня, который он разжег для нее, Люк Уинтерли был живым воплощением соблазна.
Как же ей хотелось обхватить его руками и стоять, прижавшись к нему, пока не пройдут боль и печаль. Хлоя сказала себе, что это нежное выражение его лица всего лишь сочувствие, которое он испытывал бы к любой другой девушке, оказавшейся такой одинокой. У него была юная дочь, и он понимал, какие обязательства Хлоя взяла на себя, когда ей пришлось выбирать между своей прежней жизнью и жизнью Верити.
Почти наверняка Люк решил бы спасти Дафну, если бы встретил их в тот роковой час. Внезапно Хлоя ощутила приступ ревности, когда она подумала, в какое восхищение его привела бы ангельская красота ее светловолосой улыбчивой сестры.
Хлоя почувствовала стыд за то, что Люк Уинтерли стал значить для нее больше, чем когда-то значила сестра. До тех пор, пока она впервые не взглянула в глаза Верити и, вопреки фактам, не стала матерью, этот человек мог сделаться для нее более важным, чем любой другой для девушки с такой непростой наследственностью.
Глава 10
– Миссис Уитен, вам не кажется, что за время нашего знакомства вы могли хотя бы один раз подойти сюда и как следует согреться?! – рявкнул Люк в своей излюбленной манере, отчего весь мир вокруг нее закружился и перевернулся вверх дном. Его вид господина-всего-сущего-вокруг-него показался Хлое таким привычным, что она немедленно вернулась в настоящее и обнаружила, что оно нравится ей куда больше, чем так долго преследовавшее ее прошлое.
– Мне надо отдать вам сюртук и уйти, – со слабой улыбкой пролепетала она этому человеку, который теперь смотрел на нее с таким нескрываемым волнением, что у нее разрывалось сердце.
– Чушь, – отрезал он, взмахнув рукой, как будто отмахивался от всех правил и договоренностей, которые разделяли хозяина и служанку. – Мне важно знать, кто вы на самом деле, чтобы я мог заставить вашего идиота отца понять, что он натворил, и исправить это. Он по меньшей мере обязан положить вам содержание, чтобы вы могли растить свою племянницу, как леди, каковой являетесь сами. Виржиния освободила его от необходимости содержать свою внучку, но это не снимает с него обязательств в отношении дочери, хочет он этого или нет.
– Он доказал, что мы с сестрой для него умерли, когда отослал нас в самое отдаленное место, которое смог найти, чтобы никто не видел, как сестра родит Верити. К тому же больше года назад я видела в газетах сообщение о его кончине, так что вам не удастся заставить его исполнить свой долг, лорд Фарензе.
– Люк, – нетерпеливо поправил он Хлою. Как бы ей хотелось, чтобы она смогла называть его так. – Если бы этот негодяй был жив, я сказал бы ему: "Ведите себя, как подобает джентльмену, а не то…", его счастье, что он был старше меня, иначе я закончил бы словами: "…я убью вас своими собственными руками", – сказал Люк мрачным рокочущим голосом, звук которого подействовал на нее сильнее, чем слова.
– Благодарю вас.
Хлоя не могла сдержать дрожь в голосе, когда попыталась найти слова, чтобы выразить, что она почувствовала, осознав его заботу. Она потеряла так много из того, что могла бы иметь, будь судьба добрее к ней, но всегда говорила себе, что Верити значит больше, чем все это. И еще Хлоя понимала, что, случись ей стать юной дебютанткой, ее девичий выбор едва ли был бы мудрым.
Она могла бы шокировать общество своими безрассудными выходками и необузданным нравом. Но ее сослали на богом забытую ферму вместе с беременной сестрой, прежде чем они смогли по-настоящему познакомиться со светской жизнью, и ей не пришлось думать о том, как заслужить одобрение света. Согласно мнению отца и тетушек, одна сестра-близнец не могла быть представлена обществу в отсутствие другой. Хлоя гадала, как они объяснили исчезновение обеих сестер Тиссели, хотя сомневалась, что кто-нибудь вспомнил об их существовании.
– Я не хочу, чтобы меня жалели, – с усилием добавила она.
– Неужели я могу жалеть девушку, которая отказалась отвернуться от беспомощного младенца, как велел ей убийца? Или сердиться на вас за то, что вас вынудили отвергнуть все, на что вы имели право, толком даже не вкусив этого? Если бы я услышал вашу печальную историю от кого-то другого, я мог бы пожалеть вас, но сейчас я могу лишь высказать свое уважение вашему мужеству, а также то, что меня не удивляет, что с другими вы были столь же упрямы, как и со мной.
– Думаю, я должна сказать вам спасибо. Однако сейчас ваши родные и друзья, должно быть, собрались в гостиной и гадают, куда вы подевались, поэтому нам пора оставить эту тему и заняться текущими делами. У вас есть гораздо более неотложные заботы, чем возиться с экономкой и ее печальным прошлым, – заметила Хлоя.
– У меня есть только один родной человек – это Ив, и только один настоящий друг из всех присутствующих. Кроме них, меня больше никто не интересует, – угрюмо сообщил Люк.
– А у меня есть десятилетняя дочь и моя репутация, которую нужно беречь, – ответила Хлоя. Похоже, ее слова вывели Люка из состояния "короля-в-своем-собственном-королевстве".
– Мы оба теперь знаем, что это неправда, – возразил он и вместо того, чтобы уйти, как она просила, подошел к Хлое и наклонился над ней.
– Строго говоря, Верити моя племянница, а не дочь, но вы понимаете, что эта правда ничего не меняет.
– Разве? – удивился Люк с той прямотой и страстностью, которые, как подозревала Хлоя, он всегда скрывал под личиной холодного самообладания, пытаясь обмануть весь свет. – Неужели для вас действительно нет разницы между вчера и сегодня в том, что касается "нас", миссис Уитен? Сегодня я знаю, что вы никогда не были безумно влюблены в человека, который оставил вас одну с ребенком, когда вы едва встали со школьной скамьи. Что вы никогда не отдавали всю себя без остатка во власть желаний и нетерпеливой страсти другого мужчины, как любовница отдает себя любовнику. Если для вас это ничего не значит, то я ошибаюсь в вас, как ошибался десять лет назад или вчера, когда увидел вас бледной и опечаленной из-за утраты моей тети и дома, где вы прожили десять лет и где я, вопреки всему, захотел вас с такой силой, что эта страсть не остыла по сей день.
Хлоя стояла как вкопанная, силясь придумать какую-нибудь фразу, которая вернула бы их к разговору господина и служанки, но так ничего и не произнесла.
– Вы проглотили язык? – насмешливо спросил Люк в ответ на ее молчание.
Ее разозлило нетерпение в голосе, с которым он ждал, что она придумает какой-нибудь благовидный предлог.
– Нет, – спокойно ответила она, – мне нечего вам возразить.
– Неужели вы даже не скажете мне: "Нет, никогда больше не смотрите на меня с такими мыслями и не напоминайте о том, о чем только что подумали"? Неужели вы даже не станете отрицать, как делали с самого первого дня, когда мы встретились, что мы всегда хотели стать любовниками?
– "Нет" – это для меня так же ясно, как и для вас. С самого первого момента, увидев вас, я позволила себе на секунду пожалеть о том, что должна ставить Верити выше своих чувств и желаний. Ее существование делает для меня невозможным поддаться тому, чего мы оба хотим.
– Стать моей любовницей? – безжалостно настаивал он, как будто должен был услышать от нее эти слова, как воздаяние за десятилетие разочарований.
– Да, – наконец признала Хлоя, понимая всю неуместность благопристойной лжи в этот день.
– Я мог бы совратить вас еще тогда, если бы проявил настойчивость, но я этого не сделал.
– О да, лорд Фарензе, вы очень благородны, – сказала Хлоя полунасмешливо, полусерьезно, как будто его холодное, но справедливое замечание ничуть не задело ее.
– Люк, – снова поправил он, словно решил, что она должна произнести имя, которым Хлоя никогда не смогла бы называть его. Это показалось ей жестоким, и она бросила на него сердитый взгляд.
– Я не стал совращать вас, потому что вы были так молоды и беззащитны, и это унизило бы нас обоих. У вас нет права упрекать меня, мы оба знаем, что я погубил бы девственницу, если бы оказался менее щепетилен. Кроме того, мне самому тоже надо было растить дочь, и я хотел, чтобы она уважала своего отца, когда станет достаточно взрослой, чтобы узнать, что говорят о нем люди. Когда настал бы такой день, я не смог бы смотреть ей в глаза, будь вы моей любовницей, – настойчиво продолжал он, как будто ему было важно, чтобы Хлоя поняла, что у него есть своя версия ее упорного сопротивления.
Разве вы не знаете, что полмира уже считает меня бессердечным чудовищем, чья холодность довела его маленькую беззащитную жену до того, что она погубила себя, путаясь с каждым франтом и распутником в городе? – продолжил Люк, как будто хотел наконец открыться кому-нибудь. Вот только почему это должна была быть Хлоя, по-прежнему связанная по рукам и ногам тем решением, которое приняла холодной и звездной январской ночью много лет назад?
Это было до того, как я заставил ее уехать с полудюжиной любовников на континент в попытке укрыться от моего ужасающего равнодушия к ним и к ее отъезду, – закончил он, как будто эта насмешка над самим собой могла защитить тогдашнего молодого Люка Уинтерли от унижения, которому подвергла его жена. – Что бы сказали в обществе о негодяе, который совратил экономку своей тетушки, старавшуюся в одиночку растить ребенка?
– Я очень сомневаюсь, что вас хотя бы минуту заботило мнение этих глупцов, – отозвалась Хлоя. А что еще она могла сказать о тех, кто не видел, что его жена, должно быть, совсем лишилась рассудка, отказавшись от такого мужа, как Люк Уинтерли?
– Я стараюсь не обращать на них внимания, но мне нельзя забывать о дочери.
– Покажите мне их, и я им все объясню.
– Я бы не решился, – сказал Люк, скорее восхищаясь ее неукротимым духом, чем осуждая ее за это проявление своеволия, недопустимое для женщины, как всегда делали ее тетки.
– Конечно, они были бы чрезвычайно оскорблены такой отповедью со стороны миссис Уитен или леди Хлои… – Она запнулась, когда поняла, что неосторожный язык чуть не выдал ее.
– Вот очередное подтверждение тому, что сегодня день невероятных откровений, – тихо произнес Люк, как будто и не думал требовать или подталкивать ее к откровенности, а наткнулся на это признание по чистой случайности.
– Если мне не изменяет память, вы сами назвали меня леди в самом начале этого неподобающего разговора, – напомнила ему Хлоя.
– Да, помню. Должно быть, я в самом деле обладаю интуицией джентльмена, и нам стоит ее ценить.
– А может, и не стоит, – возразила она, задумчиво снимая с себя его теплый сюртук и протягивая Люку с надменным взглядом, который должен был поставить ее собеседника на место. Если он хотел, чтобы на свет снова явилась леди Хлоя, то кто она такая, чтобы лишать его удовольствия от этого сомнительного знакомства?
Люк улыбнулся, как нашкодивший мальчишка-школьник, и, набросив на себя сюртук, с демонстративным удовольствием вдохнул оставшийся на нем аромат, как прежде тайком сделала Хлоя.
– Неужели вам никогда не хотелось пуститься со мной во все тяжкие, леди Хлоя? – предположил он, как будто все эти десять лет для нее существовала такая возможность.
– Миссис Уитен не имела на это права из-за своего ребенка и из-за той доброты, которой ее окружила ваша тетушка и в которой она так нуждалась, чтобы выжить.
– Но ей хотелось?
Слова лжи уже сложились в сознании Хлои, но по какой-то причине она не смогла их произнести. Вместо этого она посмотрела Люку в глаза. В них сверкали гордость и тоска десяти лет разлуки.
– Но она все равно сказала бы НЕТ , – ответила Хлоя с максимальной холодностью, на которую была способна.
– А я говорю: не сейчас, но уже скоро , – сказал Люк, как будто он так хотел, и так должно было случиться.
– Только в ваших мечтах, милорд, – возразила Хлоя, но как же ей хотелось, чтобы он об этом мечтал.
– Не зарекайтесь, леди Хлоя. Вы не даете мне покоя и делаете это слишком долго, – предупредил Люк, посмотрев на нее так, что мог бы растопить своим взглядом ледник, если бы они по неосторожности там оказались.
– Я теперь не леди Хлоя, а потому желаю вам приятно провести вечер, лорд Фарензе. Вас ждет обед, и, к своему великому сожалению, я не смогу сегодня разделить с вами удовольствие от охоты на экономок, – сказала она, прежде чем выплыть из комнаты с таким видом, как будто ни ее достоинство, ни ее тайны ничуть не пострадали.
Позже Хлоя с удивлением обнаружила, что прошло всего полчаса с тех пор, как она застала его сидящим в темноте, и, похоже, никто не заметил, что они пробыли наедине так долго.
Люк посмотрел туда, где только что стояла леди Хлоя-неизвестно-кто, и с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть, умоляя ее остаться. После признаний, которые он, словно цирюльник клещами, вырвал из нее, он чувствовал, что обошелся с ней жестоко, но главного это не меняло. Люк всегда подозревал, что Хлоя благородного происхождения, но никак не мог понять, как знатному человеку удалось избавиться от двух дочерей без громкого скандала.
Без сомнения, Люку теперь еще сильнее хотелось уложить в постель эту благородную девственницу, однако сделать это, не потеряв последнюю каплю чести, он мог, только женившись на ней. Люк задумался, посмел бы он взять себе такую жену, если не любил ее всей душой. Хлоя с сестрой росли, как дикая трава на болотах. Ее почти сразу после школы заставили принять на себя бремя материнства, когда девушка еще не успела осознать, как ее красота и бесстрашие притягивают к ней мужчин, пока не появился он, подвергая опасности и ее, и себя.
Теперь, узнав ее историю, Люк радовался тому, что десять лет назад он, прислушавшись к голосу совести, оставил в покое ту неопытную девушку, которой на самом деле была Хлоя.
Люк рассеянно провел рукой по своим темным волосам и снова принялся ходить туда-сюда, как волк в клетке. Сдвинув брови, он остановился возле книжной полки, где стояла книга пэров. Его так и подмывало взять ее и найти какого-нибудь графа, у которого были дочери-близнецы. Подумав, он решил, что, рассказывая свою печальную историю, Хлоя была слишком взволнована, чтобы лгать ему, да и кому бы пришло в голову, что леди Хлоя станет изображать служанку ради того, чтобы спасти свою маленькую племянницу?
Люка поразило, что две таких красавицы сестры могли исчезнуть из поля зрения местного общества и никто не стал задавать вопросов. Должно быть, их отец обладал огромным влиянием или был таким отпетым негодяем, что к нему не решились обратиться за объяснением. Сжав кулаки, Люк шагал взад-вперед, сгорая от желания наброситься на того, кто должен был заплатить за одиночество и страх, которые пришлось пережить Хлое после того, как она отказалась бросить ребенка умершей сестры.