Вздрогнув, Хлоя подумала, откуда Люк узнал, что после того, как леди Виржиния испустила последний вздох, она не смогла заставить себя уехать, не дождавшись его приезда. Ей стало зябко при мысли, что он хочет, чтобы она уехала, Хлоя заставила себя пойти прочь и сделала это достаточно шумно, чтобы Люк понял, что ей нет дела до того, что он говорит.
Когда Хлоя вернулась в свою комнату, ей вдруг очень захотелось, чтобы эта комната оказалась как можно дальше от той, где лорд Фарензе нес последнее дежурство у одра своей двоюродной бабушки. Чтобы быть всегда рядом со своей хозяйкой, Хлоя пользовалась очень маленькой спаленкой, выходившей в галерею, вдоль которой располагались комнаты для самых малозначительных гостей. До сих пор Хлое было удобно находиться рядом с покоями леди Виржинии. Но почему, когда лорд Фарензе появился в Фарензе-Лодж, она не вернулась в свою скромную спальню на верхнем этаже в другой части дома? Тогда она не знала, что Верити вернется домой, и теперь удивлялась своей глупости, оказавшись так близко от парадных покоев.
Но даже если бы Верити не вернулась так поздно, Хлое уже невозможно было менять комнату. Оставалось лишь надеяться, что этой ночью она, против обыкновения, не будет видеть снов. Причин для беспокойства у нее было больше, чем обычно, но вскоре раздался слабый стук в дверь, и Калли, приоткрыв ее, остановилась в ожидании приглашения войти.
– У вас все в порядке, дорогая? – прошептала она.
– Да, – ответила Хлоя и улыбнулась своему отражению в мутном зеркале, подумав про себя, что пока никто не может заглянуть ей в голову, у нее все в порядке. – Входите, Калли.
– Его высочество говорит, чтобы вы выпили это и чтобы я проследила, что вы это сделали, – строго сказала ей старая горничная.
Хлоя потянула носом запах, доносившийся из дымящейся чашки, которую та протянула ей и, уловив нотки ромашки, корицы и меда, решила, что ей не о чем беспокоиться, хотя такой слабый отвар едва ли поможет ей спать спокойно.
– Хорошо, – покорно пожав плечами, согласилась она. Хлоя знала это решительное выражение на лице Калли и в данный момент не чувствовала в себе сил сопротивляться.
– Я посижу здесь, пока вы пьете, а потом тоже пойду в постель. Миледи в надежных руках, она сама сказала бы нам, чтобы мы вели себя разумно и отправлялись спать.
– Я знаю, но вы последний человек, которому надо объяснять, как трудно вести себя разумно в такое время, как это, – со вздохом ответила Хлоя и, на время перестав пить, сразу заметила насупленные брови старой женщины. – Если я буду пить быстрее, то захлебнусь, – сказала она в свое оправдание.
– Я вижу, но его светлость прав. У вас такой вид, словно вас может сдуть ветром.
– Как он добр, – с иронией заметила Хлоя.
– Он действительно добрый человек, детка. Жаль, что вы этого не видите. Вы оба думаете друг о друге самое плохое. Мастер Люк был добросердечным и галантным юношей, пока та глупая девчонка не измучила его своими насмешками.
– Но теперь он уже не юноша и не слишком галантен.
– Нет, теперь он мужчина, и по меньшей мере очень хорош собой, – возразила старая горничная, бросив на нее лукавый взгляд.
За десять лет, проведенных в одном доме, Калли знала Хлою слишком хорошо. Если она помнила, как сильно Хлоя была увлечена галантным юношей, то кто, как не она, мог догадываться, что Хлоя не смогла бы покинуть Фарензе-Лодж со спокойным сердцем, как подобает порядочной, разумной экономке?
Хлоя покачала головой и, допив остаток зелья, постаралась сделать вид, что не заметила насмешки. Когда Калли, вытащив шпильки из ее заколотых в тугой пучок кудрей, стала нежно их распускать, она почувствовала себя как будто сама вернулась в детство. Легкие прикосновения старой горничной успокаивали лучше любого лекарства.
– Ну что, вам лучше? – спросила Калли, превратив тяжелые локоны в золотисто-рыжую волну.
– Да, – с долгим вздохом призналась Хлоя. – Вы очень добры, Калли, – шепнула она, когда старые руки, приподняв эту густую шелковую волну, разделили ее на три части и Калли начала заплетать их в мягкую косу.
– А у вас красивые волосы, миссис Хлоя, – сказала горничная с некоторой суровостью в голосе. – Многие дамы отдали бы все на свете за такую красоту. Они позеленели бы от зависти, если бы увидели, какие они густые и мягкие. Вам не следует стягивать их в такой тугой узел. Для волос это нехорошо, и я не удивлюсь, если у вас болит голова после целого дня со всеми этими шпильками.
– Если я этого не сделаю, они будут постоянно выпадать из-под чепца.
– Ну и хорошо, – как показалось Хлое, шепнула себе под нос старая горничная. Однако, посмотрев вверх, она обнаружила, что Калли смотрит на ее отражение в зеркале с самым невинным видом, и решила, что ошиблась. – Вот и все. Теперь вы готовы ко сну и можете быть уверены, что проспите до самого позднего утра. Марта Лэнг отлично приготовит завтрак и без ваших указаний, как разбивать яйца, а старшая горничная, с которой вы так носитесь, может проследить, чтобы остальные горничные сделали все как надо.
– Да, мисс Калдроуз, – сказала Хлоя, шутливо отдав ей честь.
Калли строго велела ей быть паинькой и, пожелав доброй ночи, вышла, чтобы впервые за последние дни отправиться в собственную постель и проспать там всю ночь.
Сначала Хлоя увидела прекрасный сон. Она повернулась под одеялом и, не просыпаясь, прошептала слова благодарности. Люк был с ней. Он целовал ее и делал все то, чего она так ждала от него все эти годы. Десять лет назад она прогнала его со словами, что не может себе представить ничего более унизительного, чем быть его любовницей. Но это была ложь. В своих безумных мечтах она звала его Люк, а не лорд Фарензе, а он целовал ее так, словно каждый удар его сердца зависел от того, ответит ли она на его поцелуй.
Хлоя стиснула горячую подушку, со стоном протестуя против вторжения реальности, когда поняла, что руки, скользившие в ночном жару по изгибам ее возбужденного тела, ее собственные, а не крепкие мужские, прикосновения которых она так ждала.
Она хотела его, хотела, чтобы он был здесь, сейчас, в ее постели, с ней. Даже в самом глубоком сне ее щеки вспыхнули от одной мысли об их неистовом соитии, каким оно могло бы быть. Потом часть ее существа, которая так томилась о нем все время, пока она старалась его забыть, взяла верх, и ее призрачный любовник снова оказался с ней в постели. Его поцелуи следом за возбужденными руками Хлои рисовали узоры на ее скользкой от испарины коже, а ищущие пальцы дотрагивались до тех мест, где она больше всего ждала их прикосновения, пока Хлоя, в конце концов, не задохнулась от удовольствия.
Во сне Люк принадлежал ей также безраздельно, как и она ему, так к чему возвращаться в холодную реальность? Ее подсознание, сговорившись с ее второй, распутной, сущностью, наслаждалось этой жаркой близостью, и все тело Хлои, извиваясь в ночи под тяжелым одеялом, звенело и трепетало, стремясь к чему-то большему. Он здесь! Хлоя слышала этот шепот, как будто он и вправду был с ней, был ее любовником. Однако внезапное сомнение нарушило воображаемую идиллию, как только Хлоя почувствовала, что в этом сне, где она позволила сбыться всему, о чем мечтала, они не одни.
В тот самый миг, когда воображаемый любовник прильнул своим голодным ртом к ее губам и блаженно утонул своим возбужденным телом в ее глубинах, чтобы окончательно довершить их любовное единение, Хлоя услышала загробный шепот. "Нет, не позволяй ему делать это. Никогда не люби мужчину, Хлоя. Посмотри, куда привела меня любовь. Вырви его из своего сердца, не подпускай к своему телу и никогда, никогда не позволяй себе любить его". Голос издал последний скорбный стон, как от боли. Ледяная призрачная рука коснулась горячей шеи Люка, и он исчез, как дым на ветру.
Сон снова перенес Хлою в холодный, пронизанный всеми ветрами полуразвалившийся дом на болотах, куда никто и не зашел бы по своей воле, а если бы пришлось зайти, поспешил уйти, осенив себя крестным знамением, как будто за задней дверью прятался сам дьявол. Хлоя съежилась на остывших простынях, с ужасом противясь видениям, вторгавшимся в ее сон, словно черные траурные одежды, превращенные ночной мглой в отвратительные выцветшие лохмотья.
И еще там была кровь, так много крови, что Хлоя начала всхлипывать во сне. Нескончаемый кошмар трагедии, которая произошла в этом заброшенном доме, проникал в самую душу. Как ни старалась Хлоя отмыть эту засохшую кровь, она не могла этого сделать. В ее страшный сон ворвался образ молодой женщины, лежавшей на холодной узкой кровати, в то время как любовь утекала из проклятого дома, сменяясь печалью, заполнявшей его, словно густое облако, принесенное с холодных зимних болот.
А потом она снова перенеслась в тот декабрьский день, где дикие безжалостные ветра с такой силой дули в маленькие окошки, что даже крепкие ставни дрожали, угрожая не выдержать и открыться. Юная Хлоя рыдала, а к завыванию ветра прибавился звук падающих капель дождя, который стучал в окна, как будто хотел изгнать последнее дыхание жизни из этого дома, где должны были править только дождь и ветер, а людям не было места.
Теперь Хлоя отчаянно нуждалась в том, чтобы рядом был Люк, а его не было. Он растаял, исчез, когда она вернулась в то время, когда Люк не манил и не соблазнял ее, и ей казалось, что пустота и боль навсегда заполнили ее душу. Потом гроза начала стихать, с каждым вздохом становясь все слабее и слабее, но непогода снаружи сменилась такой бурей в доме, что Хлоя поняла: ей никогда не обрести покой. Раздался страшный крик ребенка, который становился все громче и настойчивее, пока не заполнил весь мир. Юной Хлое хотелось, чтобы он умер, если только это могло заставить его замолчать. Женщина, которой она стала теперь, попыталась встряхнуть ту девочку, заставить ее забыть о своем горе и идти дальше, забрав с собой родившуюся из этой боли новую жизнь.
– Нет, не забирай ее! – вскрикнула она и, проснувшись, села на кровати, дрожа и рыдая. Кошмарный сон все еще обвивал ее своими кольцами, и Хлоя попыталась стряхнуть его, изо всех сил стараясь вернуться в реальность и сказать себе, что это неправда.
– Что с вами? Кто вас напугал? – требовательно спросил хмурый голос из ночной тьмы, и дверь со скрипом распахнулась. У Хлои не хватило дыхания, чтобы сказать, что с ней все в порядке, и попросить оставить ее одну. – Что за дьявольщина с вами происходит?! – рявкнул лорд Фарензе.
Он закрыл за собой дверь и вставил в ночник свечу, чтобы получше рассмотреть смятую, скомканную постель и дрожащую обезумевшую женщину, в глазах которой отразились все мыслимые ночные страхи.
Какая-то отдаленная часть ее сознания подсказывала Хлое, что она ведет себя как дура, но она никак не могла отделаться от ужаса, заставлявшего ее сердце нестись галопом, а раскрытые губы беспомощно хватать воздух, как будто во сне она пробежала по меньшей мере милю.
* * *
Люк порадовался, что у него хватило здравого смысла прислушаться, не идет ли сюда кто-нибудь, хотя он не знал, будет ли рад или огорчен, если услышит шаги. Его дочь и Брэн слишком устали с дороги, чтобы проснуться, а больше в этой части дома никого не было.
– Это сон, – наконец выдавила Хлоя, как будто даже это стоило ей огромного труда.
– Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так кричал во сне, даже когда Ив видела самые жуткие кошмары, – пояснил Люк и сделал то, что ему захотелось сделать в первую же секунду, когда она подняла на него глаза полные ужаса. Он обнял ее и предоставил дальнейшее дьяволу. – Поплачьте, – предложил он, чувствуя, что ничего не в состоянии сделать с тем страхом, который по-прежнему владел Хлоей.
Ив было шесть лет, когда какой-то глупец рассказал ей правду о смерти ее матери, разбившейся насмерть на горной зимней дороге, когда она с безумной скоростью неслась на прощальный прием, устроенный каким-то очередным якобы поэтом. Чувствуя, как Хлоя дрожит в его руках, Люк отбросил это воспоминание, с облегчением подумав, что с ночными кошмарами Ив было покончено и теперь она могла спать спокойно.
Хлоя надолго замерла, не противясь его объятиям, и, наконец, с тяжким вздохом зарыдала. Пытаясь заглушить свой плач, она уткнулась ему в грудь, словно не могла позволить себе роскошь открыто лить слезы. Никакая женская истерика не могла бы обезоружить Люка сильнее. Он чувствовал, как рыдания не переставая сотрясали ее тело, и его рука успокаивающе гладила ее спину. Хлоя затихла, как будто вдруг вспомнила, кто он, но потом потребность чувствовать рядом живое существо, которое помогло бы ей прогнать страх, взяла верх. Отдавшись этому чувству, она положила голову Люку на плечо и так крепко прижалась к нему, что он остро ощутил ее близость, несмотря на многочисленные слои ткани, составлявшие ее одежду.
Женское тепло жгло его даже сквозь одежду. Запах перепуганной женщины, исходивший от огненно-золотых прядей ее волос, выбившихся из спадавшей на спину толстой косы, щекотал ноздри. Хлоя вздрогнула, и Люк, очнувшись, вспомнил, что на дворе январь. Завернув Хлою в одеяло, он шепотом пообещал, что никуда не уйдет, и, взяв свечу, подошел к камину, чтобы разжечь огонь. Люк не мог понять, почему, когда во всех других комнатах на этом этаже горели камины и было тепло, ее очаг оставался холодным. Но об этом он спросит ее утром.
Когда пламя охватило сосновые поленья, Люк вернулся к кровати и сгреб Хлою в охапку вместе с одеялом и простынями. То, что она позволила ему это сделать, по-прежнему с ужасом глядя огромными глазами куда-то в страшную пустоту, лучше всяких слов говорило о том, в каком состоянии она находится. Люк поднес ее к старомодному креслу и, не выпуская ее из своих объятий, опустился в него. С таким же успехом вы могли бы спать в чулане , упрекнул он дрожащую женщину.
Несмотря на ее смущенную дрожь, Хлоя явно не хотела, чтобы он уходил. Когда одеяло соскользнуло с ее стройной ноги, она прижала ее к теплой ноге Люка, и это ощущение было более острым, чем страстные любовные ласки в постелях других женщин. Крепись , приказал он себе, сейчас она видит в тебе не страстного самца, а источник успокоения. Так будь им.
– Если вы отказываетесь выплакать свое горе, так по крайней мере расскажите мне, что вас так напугало, – сказал Люк и почувствовал, как Хлоя протестующе заерзала при мысли, что может открыть ему какие-то слишком важные тайны своей души. Люк с трудом сдержал свою вполне предсказуемую мужскую реакцию, когда по его и без того возбужденному телу скользнули изгибы женского тела. К счастью, Хлоя была слишком испугана, чтобы это заметить.
– Нет? Тогда я угадаю сам, хорошо? – тихо шепнул он ей на ухо и почувствовал, как она вздрогнула.
Хлоя покачала головой в слабой попытке сопротивляться, и Люк услышал, что у нее сбилось дыхание, как будто она хотела упрекнуть его за такое неприличное вторжение в ее личную жизнь, но, так и не сумев этого сделать, только еще крепче прижалась к нему.
– Я полагаю, мой приезд разворошил какое-то осиное гнездо в вашей умной упрямой головке и это вас очень расстроило, – тихо произнес он, и ему показалось, что ей удалось выдавить из себя глухое протестующее "нет". – Не думаю, что с моей стороны будет чрезмерным тщеславием подозревать, что я стал причиной ваших слишком живых сновидений, – настаивал он.
– Нет, – более отчетливо возразила она, и Люк понял, что он прав.
И хотя десять лет назад, в ту ночь, едва не ставшую ночью любви, они поклялись никогда не целовать и даже не желать друг друга, эта непрошеная связь, что была между ними, отказывалась умирать.
– Да, мадам, именно так, – повторил он, – и ваши старания отрицать те чувства, которые связывают нас наяву, скорее всего, и стали причиной ваших кошмаров. Это позволяет понять, почему вы их видите, но не объясняет, что вы видите и почему кричите во сне, а потом выглядите так, словно в момент пробуждения за вами гнались все демоны ада.
Глава 7
Наконец это произошло: страсть, не находившая выхода в течение десяти лет, открыто заявила о себе. Люк ждал, что ответит Хлоя. Он смирился с тем, что она значила для него больше, чем хотелось бы им обоим, и вот только что он в этом признался.
– С тех пор как Виржиния умерла, ночные кошмары преследуют меня каждую ночь, – сказала Хлоя, как будто видеть страшные сны для нее было лучше, чем питать к нему какое-то особенное чувство.
– Почему?
Должно быть, история, которая привела ее сюда, была куда более болезненной, чем он предполагал, подумал Люк. Он с трудом удержался, чтобы не сжать руки в кулаки, подумав о том негодяе, который сделал ей ребенка, а потом бросил выживать в одиночку. Хотя потом Люк признался себе, что лучше ему не знать ее истории, раз уж он сам пытался разрушить ее стремление вести добропорядочную жизнь, и что он ничуть не хуже того повесы, который сделал это в первый раз.
– Думаете, только для вас любовь стала катастрофой? – упрекнула его Хлоя.
Но Люк решил прибегнуть к отвлекающему маневру:
– Я полагал, что вы обожали своего безрассудного, опрометчивого мужа и каждую минуту своей жизни горюете, что его нет с вами. Именно так вы мне говорили, когда отвергли мое бесчестное предложение.
– И вы мне поверили?
– Вы были очень убедительны.
– Конечно. Ведь вы сделали мне бесчестное предложение.
– Ну, вы же не ждали, что я предложу вам выйти за меня замуж? – неосторожно бросил он.
Хлоя замерла, и Люк решил, что сейчас она снова ощетинится. Но она просто сказала:
– Нет. – Должно быть, ей было слишком хорошо или она слишком остро нуждалась в человеческом участии, чтобы оттолкнуть его. Вместо этого Хлоя сидела у него на руках и смотрела на огонь. – В тот день, когда родилась Верити, я научилась не ждать от людей слишком многого. У нас не осталось никого, кого бы волновало, что с нами будет.
– Значит, девочка действительно родилась после смерти отца? – деликатно спросил Люк, желая знать все о человеке, который бросил Хлою, но чувствуя, что вторгается в девичьи сны, которые были слишком личными и легко могли обернуться ночными кошмарами.
– Да, у Верити нет никого, кроме меня.
Признание прозвучало слишком печально, и Люку пришлось подавить желание узнать тайну, которую он пытался раскопать с упорством шахтера, добывающего уголь.
– А ваша семья? Они не могли вам помочь?
– Нет, – с болью ответила Хлоя.
Люк чувствовал, что под внешним спокойствием в ней бушевала буря эмоций, которую она так старалась сдержать, словно от этого зависела ее жизнь. Казалось, они так близко подошли к ее тайне, что ему захотелось снять эту тяжесть с ее плеч. Исправить ее жизнь. И хотя Хлоя упорно не желала открыться, Люк отчаянно хотел ее защитить. Из-за этой сложной, противоречивой женщины он сам перестал себя узнавать.
– Вы просили их?
– В то время нет, – отрезала она, и Люк проглотил очередное проклятие.