Страх старой гадалки был так велик, что Сирра испугалась за ее жизнь, и, не желая быть причиной ее смерти, отворила дверь, вышла на улицу и снова затворила дверь за собою. Теперь только старая Кадиджа вздохнула свободно – призрак удалился. Быстро затворила она дверь и, шатаясь, пошла в свою комнату и заперлась там. Сирра же вернулась к воде, вошла сначала в старую лодку своей матери, нашла там тонкую бечевку, концы которой были в воде, и привязала к ней свою руку и камень. Она опустила то и другое вместе с веревкой в воду и направилась к каику, в котором приехала, чтобы ехать назад, к Скутари.
Ночь уже клонилась к концу, когда она достигла боль-верка и снова привязала лодку на прежнем месте. Выйдя из лодки, она пошла по дороге к развалинам Кадри.
Сирра знала эти развалины. Она однажды из любопытства ходила туда и, незамеченная, осмотрела стены. Подобные места очень нравились бедной уродливой Сирре, так как в них удобно было прятаться, это было убежище, вроде стенных нор маленьких сов и ночных птиц. Чем пустыннее было место, тем больше интереса имело оно для Сирры.
При сероватом утреннем полусвете добралась она до развалин. Дервиши спали. Даже старый привратник, растянувшись, лежал у ворот. Ему сладко грезилось его последнее путешествие в святой город и священные места, которые он посетил. Сирра прокралась мимо него и скоро достигла той стороны обширных развалин, где длинный коридор вел в чертоги Смерти. И тут она, казалось, была знакома с местностью, так как скоро нашла вход и затем тихо пошла по мрачному широкому коридору со сводами. Шум ее шагов по песку мог выдать ее, но ничего нельзя было видеть в непроницаемой темноте этого коридора, и она, крадучись, продвигалась далее, ощупывая стену правой рукой.
Наконец она достигла лестницы, взобралась по ней осторожно и медленно, чтобы не наделать шума. Она не знала, что сторож Тагир был глухонемой. Поднявшись наверх, внезапно наступила она на какой-то мягкий предмет, и в ту же минуту кто-то схватил ее. Наверху, в коридоре, находилось окно, через которое только что начал пробиваться слабый полусвет. И тут Сирра увидела близко перед собой старого сторожа, спавшего перед лестницей. Это ему она наступила на руку. Тагир схватил ее, в первую минуту не имея возможности ничего видеть, закричать он не мог, так как не был в состоянии ничего услышать. Но в то же мгновение Черная Сирра с быстротой и проворством кошки спустилась по перилам лестницы, не касаясь ногами ступенек. Сирра быстро и смело перекинула руку до самого плеча на перила и приподняла ноги; когда опомнился Тагир, она уже проскользнула вниз и счастливо достигла темного коридора. Старый сторож, по-видимому, не мог надлежащим образом уяснить себе случившееся. Что-то пробудило его ото сна. Он ясно чувствовал в руке посторонний предмет. Или это только пригрезилось ему? Или же он во сне коснулся рукой перил? Вокруг он ничего более не мог нащупать. Он встал и осмотрелся, насколько это можно было сделать в сумерках, однако кругом не было ничего видно. Он не лег больше и понес заключенным свежую воду и маисовый хлеб.
Сирра же неторопливо бродила внизу по коридору, чтобы изучить подробно выходы и хорошенько запомнить местность. В конце коридора вышла она во двор, окруженный толстыми стенами дворца, где находился колодец. Чувствуя сильную жажду, она напилась воды и съела несколько спелых прекрасных плодов, которые у нее были в кармане платья.
Когда старый Тагир пришел к колодцу наполнить водой кружки, она спряталась и, когда он прошел мимо, проскользнула по коридору до лестницы и поднялась по ступенькам наверх.
Кроме Тагира, здесь другого сторожа не было. Сирра воспользовалась его отсутствием, чтобы и здесь ознакомиться с чертогами. Тут она у всех дверей вполголоса звала Рецию.
Наконец-то, казалось, нашла она заключенных.
– Кто зовет меня? – раздался голос из-за одной двери.
– Если ты Реция, которую я зову, скажи мне, чья ты дочь? – сказала Черная Сирра.
– Дочь Альманзора!
– Значит ты та, которую я отыскиваю.
– А, это ты, Сирра? Отвечай, это ты?
– Это я, моя Реция! С тобой ли Саладин?
– Да, он спит в смежной комнате. Как ты нашла меня?
– Любовь моя к тебе указала мне путь.
– Спаси меня! Освободи меня! Здесь ужасно! Слышишь ли ты стоны умирающих и больных? Доходит ли до твоего слуха звон цепей?
– Здесь страшно!
– Где мой Сади, мой повелитель и супруг?
– Я уже три ночи ждала, искала, но не нашла твоего Сади, прекрасная Реция, а дальше я не смела мешкать!
– Ты не нашла его? Не случилось ли с ним беды? – спрашивала Реция исполненным страха голосом.
– Да защитит его Аллах!
– А ты пришла спасти меня?
– Спасти и освободить тебя и Саладина!
– А если Кадиджа хватится тебя?
– Мать Кадиджа считает меня умершей!
– Умершей? – спросила Реция.
– Умершей и похороненной! Все это я расскажу тебе позже. Теперь дело идет о твоем освобождении.
– Я хочу только вновь увидеть моего Сади! Как должен он беспокоиться и грустить обо мне!
– Тише! Возвращается сторож. Наступает день, я должна скрыться.
– Смотри, чтобы он тебя не увидел, Сирра.
– В следующую ночь я опять приду, и тогда я употреблю все усилия, чтобы освободить тебя, бедная, прекрасная Реция. Ах, как, должно быть, любишь ты своего Сади! Ты вновь увидишь его. Терпение, терпение только до следующей ночи. А пока да утешит и да защитит тебя Аллах.
Старый глухонемой дервиш как раз возвращался снизу с двумя полными кружками. Он находился уже на лестнице, когда Сирра шмыгнула через коридор наверх, чтобы спрятаться в одном из темных боковых коридоров, но он еще не так высоко поднялся, чтобы увидеть ее.
В то время как он пошел в камеры, ловкой Сирре удалось вернуться к лестнице, поспешно сойти вниз и на день оставить развалины Кадри. В рощице рядом с развалинами хотела она найти укромное место, чтобы наконец на несколько часов предаться сну.
XXV. Площадь Голов
В тот вечер, когда шейх-уль-ислам проводил султана Абдул-Азиса в его ночные покои, во дворце Беглербег караул оцепил все выходы, и даже маленькая пристань перед дворцом и та охранялась, чтобы не выпустить ни одного человеческого существа. Мансур-эфенди надеялся увидеть наконец Золотую Маску в своей власти.
Удивительно, однако, что, хотя отряды солдат поспешно исполнили приказание и все ходы и выходы были заперты и оцеплены, Золотой Маске каким-то непостижимым образом и на этот раз удалось ускользнуть, несмотря на все предосторожности. Коридоры и галереи дворца были обысканы, но не было никаких следов Золотой Маски! Выходы и пристань оставались до следующего утра столь же хорошо охраняемы, так что никто не мог выйти, и стража донесла, что не видала ни души.
Понятно, что этот необъяснимый случай не только в шейх-уль-исламе увеличил желание получить наконец объяснение относительно Золотой Маски, но и в султане возбудил желание удостовериться в этом сказочном видении. Появление его во дворце имело зловещее значение. С именем Золотой Маски были связаны мрачные слухи, на него смотрели как на дурное предзнаменование. Многие называли Золотую Маску предостережением, являвшимся тому, кому грозило несчастье, чтобы предупредить и спасти его. Итак, Золотая Маска в устах народа преследовал добрую цель, следовательно, более возбуждал уважение, чем страх, и все, среди которых он появлялся, с почтительным поклоном отступали с дороги, и никто никогда не осмеливался заграждать ему путь.
Давно уже не показывалось это сказочное видение. Он являлся всегда только перед наступлением тяжелых времен или зловещих событий. Говорят, что уже божественному пророку Магомету явился Золотая Маска в Медине в мае 632 года и, следовательно, незадолго до его смерти. С этого времени, в силу древних преданий, видели его всегда являющимся перед великими событиями. Одни говорили, будто он принадлежит к родственникам пророка или же к предкам его. Другие рассказывали, будто Золотая Маска был не кто иной, как верный друг Магомета Абубекр, который вместе с ним должен был в сентябре 622 года с опасностью для собственной жизни бежать от его врагов в Медину. Это бегство называется геджра, и с этого года начинается эра (летоисчисление) магометан. Абубекр, родившийся в 573 году в Мекке, был калифом арабов и за свою ученость и искусство в толковании снов был всюду уважаем. Он первый примкнул к Магомету и изменил свое настоящее имя Абд-эль Кааба в Абдаллаха. Прозвище Абубекр (отец девы) получил он уже позже, когда Магомет женился на его дочери. Хотя Абубекр и умер в августе 634 года в Медине, однако суеверие народа все еще считало его ходящим по земле. Золотой Маске в разных частях империи придавали разные значения и удивительнейшие объяснения.
Однажды вечером султан Абдул-Азис принимал в своем кабинете шейх-уль-ислама, как вдруг показался один из его адъютантов и доложил ему, что во дворец прибыл с важным известием баши из караульни, находящейся в Семибашенном замке.
Семибашенный замок, по-турецки Эди Кули, древний и наполовину разрушенный. Он стоит совершенно изолированно на окраине Стамбула у Мраморного моря, там, где оканчивается проходящая через мыс стена. С каждым годом этот древний замок все более приходил в упадок; три башни уже почти совсем обвалились, оставшиеся имеют до двухсот футов высоты. Без сомнения, эта крепость была построена вскоре после основания Константинополя. Когда султан Магомед II завоевал город, Семибашенный замок был уже развалинами. Он воздвиг его снова и населил своими янычарами. При новейших турецких султанах Семибашенный замок служил государственной тюрьмой, и еще в прошлом столетии султаны заключали туда посланников тех держав, с которыми вели войну. Один из дворов этого мрачного полуразрушенного Семибашенного замка называется площадью Голов, так как здесь складывали головы обезглавленных, чтобы их можно было видеть через высокую стену. Караул древнего замка состоит в настоящее время только из нескольких солдат; в это уединенное, пустынное, полуразрушенное здание кроме больших ворот ведет еще много отверстий в стене; прежде тут были ворота, теперь же их нет.
Баши, явившийся во дворец султана, принадлежал к караулу замка. Абдул-Азис приказал адъютанту узнать о цели его прихода. Адъютант отправился и скоро вернулся с докладом, что баши пришел донести о необыкновенном явлении в старом Семибашенном замке. На площади Голов явился ему Золотая Маска, и он решился тотчас же прийти сюда с докладом.
– Приведи баши ко мне! Я сам хочу выслушать его донесение, – приказал Абдул-Азис.
Адъютант ввел престарелого капрала в покои султана. Такая неслыханная милость привела баши в восторг. Он бросился на ковер и три раза прикоснулся к нему лбом.
– Ты пришел из Семи башен? – спросил султан.
– Нижайший раб вашего величества пришел оттуда. Теперь он счастлив: очи его видели могучего повелителя правоверных, – сказал капрал.
– Ты всегда стоишь в Семи башнях?
– Точно так, ваше величество. Я стою там с тремя племянниками!
– Что случилось с тобой в этот вечер?
– Нечто необычное, ваше величество, нечто чрезвычайное! Мне около шестидесяти лет, а я еще никогда не видел Золотой Маски, о котором народ рассказывает столько чудес, – отвечал старый капрал. – Когда я час тому назад совершал по обыкновению обход, заметил я на площади Голов фигуру в лохмотьях. Следовательно, чужой вошел в замок. Я хотел окликнуть его и поспешил к нему; тут я заметил зеленую головную повязку и под нею золотую маску. "Это Золотая Маска!" – вырвалось у меня. Я никогда его не видал, но все же узнал его. Я остановился и смотрел на него – он прошел мимо меня, как будто бы меня и вовсе не было. Я сложил руки на груди и преклонился перед ним. Золотая Маска прошел мимо и сел на обломок колонны. Я вернулся к племянникам и тут только услышал от них, что еще несколькими годами раньше иногда видели они Золотые Маски в Семибашенном замке.
– Золотые Маски? – переспросил султан. – Разве их несколько?
– Один из моих племянников утверждает, что их должно быть не одна, так как он видел нескольких. Когда чуть позже я стоял у ворот башни, увидели мы снова в некотором отдалении фигуру в лохмотьях и блестящей золотой маске. Был ли это тот же самый, что прежде, или другой – я на этот вопрос не могу ответить.
– Зачем ты не разведал о нем? – спрашивал султан, между тем как шейх-уль-ислам, безмолвно стоя сбоку, внимательно следил за разговором.
– Я немедленно отправился сюда.
– И ты не окликнул фигуру, явившуюся в Семибашенном замке?
– Ведь это, ваше величество, был Золотая Маска.
– Все же твоя обязанность была окликнуть его! Приказал ли ты своим часовым проследить и задержать странную фигуру?
Старый капрал, казалось, не ожидал такого вопроса и подобную вещь считал невозможной.
– Отвечай же! – с гневом приказал султан.
– Я спешил к вашему величеству с донесением, ничего больше! – отвечал, дрожа, капрал.
– Ты дурной слуга, если пропускаешь чужих, кто бы они ни были, в Семибашенный замок! – вскричал султан в крайнем раздражении, затем он дал знак своему адъютанту. – Пусть отведут этого баши под стражу и строго накажут его, – приказал он, затем сделал дрожащему капралу повелительный жест, приказывающий ему немедленно удалиться с глаз вон.
Старый баши знал очень хорошо, что это было смертным приговором. В галерее его окружили бостанджи и отвели его в городскую тюрьму Сераскиерат, где он должен был ожидать наказания.
– Я хочу отправиться в Семибашенный замок, – обратился султан к адъютанту, – распорядись, чтобы была готова лодка. Проводи меня, Мансур-эфенди. Я хочу наконец исследовать это явление.
Шейх-уль-ислам поклонился. Несколько камердинеров по знаку повелителя поспешили к нему и принесли широкий плащ, который он имел обыкновение надевать при ночных выездах. Султан в сопровождении шейх-уль-ислама и адъютанта вышел к роскошной, выложенной камнем части берега, где уже стояли готовые лодки. Султан ступил на одну из них, оба его спутника последовали за ним, и в то время, как он сел в павильоне на мягкую подушку, они остались стоять за павильоном. Лодка была приведена в движение несколькими гребцами и быстро неслышно скользила в сумерках по направлению к городу.
Адъютант отдал приказание ехать к Семи башням, а потому гребцы направили лодку к серальскому шпицу, проехали мимо него, затем поплыли вдоль этой стороны Стамбула до конца обширного города.
Тут на берегу возвышался древний, местами развалившийся Семибашенный замок. Мрачно и страшно виднелись его могучие абрисы на фоне покрытого мглой вечернего неба. В продолжение этого времени на площади Голов, в Семибашенном замке, за старыми мрачными стенами, подымающимися за городскими воротами, у воды находилось несколько человек. Почти каждый из них пришел туда через особый ход и тихо садился на обломок колонны. Обломки стояли по кругу; этих обломков было семь.
Площадь Голов была невелика, так что окружающая ее стена почти совсем заслоняла ее от света и с наступлением ночи покрывала таинственной мглой. Земля этой площади Голов некогда, при прежних султанах, приняла столько крови, что почва на сажень глубины была пропитана ею; стена кругом была та же, через которую некогда смотрели на головы казненных, так высоко клали их и так велико было число обезглавленных.
На этом уединенном, таинственном, мрачном дворе сидели на обломках колонн шесть оборванных фигур. Все они так походили одна на другую, что никто не отличил бы их друг от друга. Безмолвно и неподвижно сидели они. Седьмой обломок колонны был еще пуст. При слабом мерцающем свете звездного неба, проникавшем во двор, можно было разглядеть оборванные кафтаны, бледные, полузакрытые лица и задумчиво опущенные к земле глаза. Шестеро, безмолвно сидевшие в кружке, казались уже старыми. У каждого часть лба и головы была обвита зеленой арабской повязкой, концы которой висели по сторонам головы, у каждого ярко светилась золотая маска.
Но вот важными, исполненными достоинства шагами приближалась к Семи башням еще одна такая же фигура – человек в маске. Прямо шел он на стражу у больших ворот в главной башне, как будто бы все двери и входы должны были открыться перед ним и не было для него никакой помехи. Часовые, стоявшие там на своих постах, заметили Золотую Маску, шедшего прямо на них, и отошли в сторону, почтительно склонившись перед фигурой, безмолвно проходящей мимо. А он исчез во внутренней части башни и через многие коридоры направился к площади Голов.
Ни один из присутствующих не шевельнулся, казалось, все были погружены в непробудный сон. Седьмой также не поклонился остальным. Безмолвно подошел он к еще пустому обломку колонны и опустился на нее.
– Вы последовали моему призыву, братья, – сказал он после короткой паузы глубоким, приятным голосом. – Мы долго отдыхали, теперь снова начинается наша работа. Подготовляется нечто великое, и мы должны принести все наши силы одной цели, соединяющей нас. Освободились ли вы от остальных обязанностей?
Шесть фигур наклонили безмолвно головы.
– Итак, приветствую вас, – продолжал вновь пришедший исполненным достоинства голосом, – начнем наше дело во имя Аллаха, Великого и Всемогущего.
Остальные шестеро снова поклонились.
– Брат Омар, начинай! – обратился вновь пришедший к близ сидящему.
– Я наблюдаю, – начал тот глухим голосом, – в развалинах Кадри. Ежедневно Мансур-эфенди держит совет с Гамидом-кади, однако оба преследуют не общее благо, не дела веры, но свои личные цели. Я подозреваю Мансура-эфенди в постыдном властолюбии. Всякое средство к достижению цели священно для него. Своему стремлению к могуществу жертвует он всем. Его деяния гибельны, и вскоре поднимется восстание, им разжигаемое.
– Оставайся вблизи него, брат Омар, – сказал вновь пришедший, когда тот замолчал, – собери листочки, где ты записываешь его проступки и принеси их сюда, когда переполнится мера! Говори, брат Бохира, – обратился он затем к следующему. – Что имеешь ты сообщить своим братьям?
– Я наблюдаю, – начал и этот, не изменяя своего сгорбленного положения, – во дворце султана с влиянием Мансура-эфенди борется еще другое, и это влияние также разжигает возмущение, которое и вспыхнет вскоре. Султанша Валиде окружает султана развлечениями, чтобы тем вернее властвовать над ним. Ее совет решителен, и визири бессильны против нее! Уже бродит между ними дух раздора, и в скором времени они прибегнут к средствам, которые приведут к неслыханным переворотам.
– Пребывай и впредь в серале и во дворце Беглербег, – сказал вновь пришедший. – Что имеешь ты сообщить о преследовании Реции и принца Саладина, брат Мутталеб?
– Я наблюдаю, – начал и этот. – Гонители невинного принца и дочери Альманзора заключили их в чертогах Смерти, там томятся они!