– Ты взволнован. Не увлекайся безрассудным поступком, Сади, который может стоить тебе жизни, – предостерегал его Зора.
– Я знаю опасность, но знаю также свой долг. Мое решение непоколебимо, и никакая земная власть не может уничтожить его! Сейчас же отправляюсь в Мраморный императорский дворец.
– Если ты этого непременно хочешь, пусть будет так! И я тоже пойду с тобой, – объявил Зора-бей.
– И я также не оставлю тебя, как повелевает долг и данное тебе обещание, – сказал Гассан и поднялся с места.
– Ни за что на свете! Я не принимаю этой жертвы, – воскликнул Сади, – предоставьте все одному мне! Довольно будет одному из нас поплатиться жизнью в случае неудачи: оставайтесь!
– Мы разделим твою участь! – решительно отвечал Зора-бей, протягивая Сади руку.
– Не отвергай нас! Мы останемся при тебе, – сказал Гассан с решительным видом, так что Сади не мог вторично отказать, не оскорбив их.
– Прежде чем отправиться в Долма-Бахче, позволь мне предложить еще один вопрос, – обратился Зора к Сади, – ты хочешь вытребовать дочь Альманзора, но по какому праву?
– По праву, которое дает святая любовь! – воскликнул Сади восторженно. – Реция моя!
– Ты называешь ее женой, чтобы спасти ее, ты ввел ее в свой дом, и Реция, исполненная любви и доверия, последовала за тобой, – продолжал Зора, – но брак еще не был совершен имамом и не подписан свидетелями.
– Ты ошибаешься, друг мой, брак наш заключен старым имамом в Скутари, – отвечал Сади.
– Конечно, подписи его будет достаточно, и ты мог бы с помощью этой бумаги еще раньше доказать свое право, но где же бумага имама?
Сади побледнел.
– Горе мне, она сгорела, – сказал он глухим голосом, – она сделалась добычею пламени.
– Какое несчастье!
– Довольно! Ничто не может удержать меня! – воскликнул Сади со вспыхнувшей вновь решимостью. – Достаточно моего слова и нашей любви!
– Юный мечтатель, – произнес Зора-бей с тихой и сострадательной улыбкой. – Что тебе вздумалось! Одно свидетельство о браке могло тебе еще пригодиться, твои же слова и слова Реции ничего не значат.
– Будь что будет, не то я для достижения цели употреблю силу! – объявил Сади отважно.
– Чтобы не сделать опрометчивого шага, прими нашу помощь и совет, – обратился Гассан к сильно взволнованному Сади. – Освобождение Реции силой стоило бы тебе головы. Предоставь нам сначала удостовериться, действительно ли дочь Альманзора находится в числе предназначенных к Байраму женщин. В том случае, если бы нам удалось убедиться в этом и, может быть, даже увидеть Рецию, тогда могли бы мы на другое утро отправиться освободить ее и возвратить тебе. Об освобождении силой не может быть и речи: вспомни только, что избранные женщины и девушки охраняются многочисленными евнухами и рабынями, а внизу стоят на карауле капиджи.
– Гассан говорит правду, Сади, – сказал Зора-бей, чтобы успокоить сильно взволнованного товарища. – Если эта попытка нам удастся сегодня, остальное сделаем завтра, но тихо и осмотрительно.
– Хотелось бы мне видеть, как были бы вы спокойны, потеряв любимую жену. А вы еще требуете спокойствия от меня. Вы несправедливые! – воскликнул Сади. – Требуйте от меня всего, только не холодной рассудительности в эту минуту! Моя Реция взята у меня, и я должен оставаться спокойным? Что все сокровища мира в сравнении с любящим сердцем! Реция любит меня! Если бы вы знали только ее и ее самоотверженную любовь. Она сохнет, она вянет там, как цветок без дождя и солнца. Разлученная со мной, она выглядела бы покойницей на Байраме, а разряженная покойница осквернила бы праздник. Скорей, друзья, в Долма-Бахче!
Зора и Гассан уступили ему, хотя и сознавали, что их подстерегают большие опасности, в которые они безрассудно бросались сами. Они должны были сопровождать Сади, они не могли оставить его одного, не нарушив данной ему клятвы. Может быть, им еще удастся немного успокоить беспредельную опрометчивость Сади. Если он позволит себе увлечься безрассудными поступками, он погубит не себя одного, но и их. Никогда еще не проходило безнаказанным, если непосвященный осмеливался оказаться в покоях, где приготовлялись и совершались тайны Байрама. Никогда еще ни один подобный смельчак не мог сообщить, что происходило в этой строго оберегаемой части гарема Долма-Бахче, ибо живым никто не оставлял его. Однако дальнейшие возражения походили бы на трусость и нерешительность, а потому оба друга уступили. Вернутся ли они из этого путешествия, был еще вопрос – головам их угрожала опасность, тем не менее они не колебались ни минуты. Три друга отправились в Долма-Бахче.
Позади Перы, в Цыганском квартале на берегу Босфора, там, где теперь конно-железная дорога развозит пеструю толпу всевозможных национальностей, стоит дворец Долма-Бахче. Турецкая столица в последнее десятилетие сильно изменилась под влиянием успехов западного образования, и теперь только благодаря роскошной южной растительности она еще сохраняет свой восточный вид. Когда около пяти лет назад первая железная дорога опоясала окрестности Золотого Рога и Константинополя и первые паровозы застлали облаками дыма минареты и сераль, старые турки, как сообщают корреспонденты многих газет, ворчали и прятались в свои пестрые конаки, чтобы вдали от мирской суеты жить мудростью пророка. С этого времени в новейшем городе калифов становилось все оживленнее. Вскоре вагоны конно-железной дороги проходили мимо Ай-Софии, Ипподрома и Константинополя, и караул у главных, роскошно, но без вкуса отделанных ворот Долма-Бахче апатично смотрел на пестрое население, уносимое вагонами, проходящими обыкновенно через прелестную Тофану в Бешиктам.
Во дворце Долма-Бахче ежегодно на празднике Байрама происходило представление вновь избранной императрицей-матерью жены султана, которая вступала в его гарем. Воспользуемся случаем внести сюда для тех, кого это может интересовать, краткое описание семейной жизни в Турции и затем вернемся к нити нашего рассказа.
Турецкие женщины и их отношение к мужчинам имеют в своих воззрениях и нравах нечто непостижимое. Обычай многоженства есть одно из существенных отличий турецкой жизни. Не менее странным кажется нам и то обстоятельство, что турецкая женщина может являться публично только под покрывалом, непокрытая не смеет она говорить с посторонними лицами. В известной статье "Турецкие женщины" находится следующее объяснение этого обычая: "Пророк Магомет принудил своего приемного сына и полководца Цейда прогнать от себя супругу его Цейнебу и потом сам женился на ней; на свадьбе некоторые гости оставались очень долго. Тут было им открыто и предписано, чтобы жены пророка только "за завесой", то есть закрытые покрывалом, говорили с другими, исключая близких родственников, и все жены правоверных должны были следовать этому обычаю. В старину положение женщины у арабов было свободное, как это и теперь водится у бедуинов, и не национальный дух, а личное желание пророка ограничило эту женскую свободу и установило то гаремное заключение, которое так дурно повлияло на турецкие нравы. Вообще турок имеет только одну жену, кто же имеет средства, может завести и нескольких. Хотя настоящий невольничий рынок и запрещен законом, все же торг людьми производится и теперь, только в иных формах, и едва ли можно найти хоть одного турка, который не приобретал бы за деньги жену, рабов и рабынь. Последние известны под именем одалисок, горничных, но принадлежат, как и все женщины в доме турка, к его гарему.
Если обыкновенный турок хочет иметь жену, то есть первую, или его родители хотят женить его, посредницами в этом деле являются матери жениха и невесты. Непосредственное участие последних выражается иногда только в том, что матери потихоньку позволяют жениху сквозь решетку посмотреть на невесту без покрывала. Начинаются взаимные переговоры, конечный результат которых состоит в том, что жених в виде свадебного подарка дарит невесте несколько тысяч пиастров и, следовательно, некоторым образом покупает ее.
К дню, назначенному для свадьбы, имам приготовляет брачный контракт, который затем скрепляется подписью свидетелей, и тогда невесту после разнообразных увеселений в карете подвозят к дому жениха. У ворот дома ожидает жених, он берет ее из кареты и вносит ее, теперь уже свою супругу, в дом, где имеет право снять с нее покрывало.
Каждый турок обязан назначить своей жене особое помещение в доме, хотя бы только одну комнату. Если у него несколько жен и рабынь, он должен каждой из них отдать в распоряжение по комнате. Если турок состоятельный, он, приведя имаму доказательства того, что может содержать гарем, может иметь до четырех законных жен и столько рабынь, сколько позволяют ему средства.
Обыкновенно первая жена избирается из того же звания, что и муж, остальных жен, равно и одалисок, выбирает он из привезенных на рынок грузинок, черкешенок и турчанок, которых сами родители продают торговцу, имеющему невольничий девичий рынок в Стамбуле. Здесь совершается этот постыдный торг. Цена за каждую невольницу доходит от 2000 до 5000 пиастров, черные невольницы ценятся дешевле. Бразды домашнего правления находятся всегда в руках первой жены, но часто ей приходится очень горько, если одна из прочих жен приобретет особенную любовь супруга и повелителя. Тут, чтобы низвергнуть соперницу, пускает она в ход всевозможные интриги.
Здесь не лишним будет упомянуть об одном случае в доме вдовствующей дочери Магомета-Али-паши по имени Нацин-ханум. Так как супруга ее часто не бывало дома, то она находила средства безнаказанно принимать в гареме своего возлюбленного; в то же время она была в высшей степени ревнива. Компаньонка принцессы рассказывает следующее: супруг принцессы сказал однажды рабыне, подававшей ему воду: довольно, мой ягненочек! Эти слова привели принцессу в сильное бешенство. Бедное создание было убито по ее приказанию, затем жареная голова ее, начиненная рисом, была подана к обеду мужу. "Возьми же кусочек твоего ягненочка!" – сказала ему Нацин-ханум. Бросив салфетку, он удалился и потерял к ней всякое расположение. Не развелись они только потому, что супругу хотелось сохранить богатство и остаться зятем Магомета-Али. Ревность этой ужасной женщины распространялась на всех невольниц; при малейшем подозрении в неверности она приказывала сечь их плетьми до смерти.
Вся гаремная жизнь полна злобы и ревности и служит местом действия хитроумных интриг. Несмотря на кажущуюся зависимость и бесправие турецкой женщины, исключительно отсюда ведется правление и разорение турецкого государства. Те знаменитые визиты, которые турецкие женщины делают одна другой и при которых они курят нежный табак и пьют кофе, в прежние времена проводились в задумчивом молчании, теперь же сделались неистощимыми источниками интриг, от которых зависят должности их мужей, сыновей и братьев. Лестью добиваются они расположения жен министров и высших сановников, а эти последние просьбами и ласками домогаются у мужей для своих протеже всех мест, каких бы те ни пожелали.
Если турку случается убедиться в неверности одной из своих жен, ему предоставляется право развода. Если верность нарушена женой, он жалуется на нее имаму, и тот уже определяет наказание изменнице. Если же это сделано одной из его невольниц, он продает или дарит ее другому. Тех же невольниц, которые были постоянно верны своему повелителю, он нередко берет себе в жены.
Стража гарема – евнухи служат вместе с тем и прислугой женам; они сопровождают последних во всех их выездах, на прогулки, на базар, в ванны, словом, всюду. За это они получают большое жалованье и, кроме того, пользуются большими преимуществами.
Больших гаремов немного. Самый многочисленный из них, конечно, гарем султана, в нем находится более четырехсот женщин. Некоторые богатые паши имеют в своих гаремах до восьмидесяти жен и рабынь. Если такой господин вместе с женами предпринимает поездку на Пресные воды или в Тшукдиди, вверх от Скутари, то места, где они отдыхают, за несколько часов перед этим очищаются кавасами. Если случится на дороге встретиться с таким поездом и, не возбудив внимания, наблюдать за ним, можно увидеть много прекрасного. Прелестнейшие женщины, блестящие туалеты, чудесные драгоценности – все это возбуждает восторг. Если еще выпадет счастливый случай увидеть этот поезд из восьмидесяти женщин на тонконогих конях – турецкие женщины в верховой езде не уступят мужчинам – и любоваться, как они с неописуемой грацией мчатся мимо в своих фантастических костюмах, – невольно вообразишь себя перенесенным в волшебный мир.
Между тем как жены царствующего султана утопают в роскоши и удовольствиях, гарем умершего султана навеки лишен всех радостей. Из жен бывшего султана Абдул-Меджида, брата Абдул-Азиса, осталось около четырехсот женщин; все они должны до конца жизни носить вдовье покрывало и все помещены в большом старинном дворце на берегу Босфора. Полицейская стража ходит постоянно с наружной стороны этого похожего на тюрьму дворца и стережет их.
Во дворце Долма-Бахче, который возвышается на берегу Босфора за Тофиной, рядом с маленьким дворцом Бешикташем, женщины наблюдают за вновь избранными для султана женами и воспитывают их под руководством султанши-матери.
Дворец этот каменный и еще новый. Отдельные части его из мрамора и так роскошны, что на один ремонт его отпускается двести миллионов пиастров. Через богато разукрашенные ворота, миновав караул, входят во двор, огороженный позолоченной решеткой, затем подымаются по мраморной лестнице и выходят в слабо освещенную галерею с богато разукрашенными стенами и мраморным полом. В середине дворца находится огромный аудиенц-зал в два света с потолком в виде свода, опирающегося на колонны. Посредине висит огромная газовая люстра с десятью тысячами рожков. Обыкновенный приемный зал и рабочий кабинет султана, пребывающего здесь только во время Байрама, имеют мозаичные полы, устланные дорогими коврами. Замечательное художественное произведение представляет собой курительный киоск турецкого султана, имеющий форму исполинского фонаря. Пол выстлан фарфоровыми плитами, в середине фонтан, брызги которого вливаются в большой блестящий хрустальный бассейн. Стены украшены живописью. Наружные, с решетками, покои дворца заключают в себе гарем. За ним тянутся большие роскошно отделанные сады, устроенные одним немцем, Зестером. Близ этого дворца лежит маленький летний дворец Бешикташ с садами. Он построен уже около двухсот лет назад. Высокие стены скрывают его прекрасные сады от взоров проходящих".
Наступала ночь. В Долма-Бахче мчались во весь опор трое офицеров. Они стремились на свою погибель. Ни одним словом не обменялись они дорогой. Мрачный и серьезный Сади был впереди остальных. Нетерпение гнало его вперед. Он должен был снова увидеть и освободить Рецию. Мысль, что она была разлучена с ним, разгоняла в душе его все сомнения, и в воображении его рисовался ее образ во всем очаровании. Забыты были все прелести принцессы. Его любовь к Реции одержала верх!
Достигнув первых огромных ворот, где стояло несколько капиджи, три друга соскочили с лошадей, передав их солдатам. Они все еще не предчувствовали, что отдавались в ловушку предателя. Даже то обстоятельство, что именно капиджи охраняли наружные ворота, не наводило их на мысль об обмане. Как офицеры, имевшие караулы в серале и в Беглербеге и отличенные султаном, они имели свободный доступ в Долма-Бахче. Потому они беспрепятственно прошли через все ворота и вышли на большой двор. Теперь дело состояло в том, как пробраться дальше. Сади поспешил вверх по лестнице к галерее, Зора и Гассан последовали за ним.
– Останьтесь тут, – обратился к ним Сади шепотом. – Все трое мы не можем идти далее, я один найду дорогу.
– Мы проводим тебя до покоев, где начинается гарем, – пояснил Зора и вместе с Гассаном последовал за спешившим впереди Сади.
Никто не задержал их у входов в залы и покои. Часовые наверху у отдельных входов беспрепятственно пропустили их. Таким образом приблизились они к той части дворца, где назначенные на праздник Байрама жены и одалиски содержались под строгим надзором и караулом. Зора и Гассан остались тут, а Сади через пустынную переднюю, где в другое время стояли императорские евнухи, пробрался в смежные покои. Тут навстречу ему вышел изумленный лала и поднял руки с видом ужаса, но прежде чем он успел остановить Сади, тот прошел уже в следующее помещение. Тут на мягких подушках спали оберегаемые черными невольницами обе назначенные для императорского гарема новые жены, одну из которых султанша Валиде должна была избрать для праздника Байрама и доставить своему сыну султану. При виде постороннего молодого офицера они вскочили и с любопытством рассматривали его, между тем как невольницы убежали с громким криком.
Сади поглядел на обеих женщин – ни одна из них не имела ни малейшего сходства с Рецией! Значит, он напрасно проник в эти запретные места.
В эту минуту на крик рабынь и по приказанию испуганного лалы собрались евнухи и стража. Произошло невыразимое замешательство и смятение. Никогда еще не случалось такого неслыханного поступка. Три офицера проникли в гарем! Лала был в сильном замешательстве и негодовании. Когда Сади вернулся к своим друзьям с неожиданной вестью, что Реции в тех покоях не было, по приказанию лалы ворота внизу были уже заперты и был позван гофмаршал. Магомет-бей с торжествующим видом показался во главе караула с приказанием гофмаршала арестовать трех офицеров за их неслыханную дерзость, чтобы его величество султан сам произнес им приговор. В этот момент Зора понял предательскую игру Магомета. Три офицера отдали свои шпаги, но не бею, а гофмаршалу, и были заключены под стражу. Но по угрожающему виду Зоры было видно, что он отомстит начальнику капиджи за его предательство.
XXIX. Ссылка
– Мы нуждаемся в твоем совете по одному важному делу. В твоем совете и толковании закона, – говорил султан на следующее утро Мансуру-эфенди, стоявшему перед ним в его дворце Беглербег.
– Ваше величество сделали милость вторично упомянуть о важном деле, не удостоив меня доверием, – отвечал шейх-уль-ислам. – Причина этого колебания небезызвестна мне. Мансур-эфенди имеет противников, которые осаждают ваше величество.
– Ты видишь, что противники твои не могут отклонить моего намерения, я исполняю его, я хочу дать тебе новое доказательство моего полного доверия, великий муфтий, – сказал султан Абдул-Азис, – от тебя будет зависеть тогда оправдать это доверие и отвергнуть доносы твоих противников.
– Служить вашему величеству верой и правдой есть единственное мое стремление!
– Так слушай же, – начал султан после короткой паузы, смотря строго и озабоченно, между тем как шейх-уль-ислам искоса внимательно наблюдал за своим повелителем. – Ты знаешь, что по родовому закону моего великого предка Османа после моей смерти престол должен наследовать принц Мурад, как старший в роду, а после него ближайший наследник брат его Гамид.
– Так предписывает закон, – сказал Мансур-эфенди с поклоном.
– Высшее желание моей жизни, великий муфтий, это изменить этот несчастный закон, который служит тяжким бременем как для султанов, так и для принцев.