– Что еще за притворство? – закричал он. – Ты не знаешь разве, что ты наделал? Принц неслыханным своеволием довел себя до того, что провел ночь в заключении, как какой-нибудь пьяный софт! Прочь с глаз моих! У меня нет более сына Юсуфа! Прочь с глаз моих!
В такие минуты султан не мог владеть собой. Он был в сильном раздражении.
– Пощади, державный отец и государь, – сказал Юсуф.
– Нет тебе пощады! Сераскир передаст тебе мой приговор! – вскричат султан.
– Сераскир? Отчего милостивый мой отец и повелитель не скажет мне сам, какое наказание я заслужил?
– Нельзя ли без вопросов? Не смей выходить из дворца, если не хочешь быть задержанным часовыми, – прибавил султан.
– Так я и здесь заключенный? – пробормотал Юсуф. Приказ этот, казалось, более всего печалил его: теперь он не мог отыскивать Рецию.
– Ступай в свои комнаты, – приказал султан, повелительным жестом указывая на дверь.
Юсуф попытался еще раз пасть к ногам отца, но тот отвернулся от него. Казалось, что принц разом потерял любовь отца.
Задумчивый, вернулся он к Гассану и рассказал ему о немилостивом приеме отца.
– Я опасался этого, Юсуф, будем надеяться, однако, что его величество не допустит склонить себя к насильственным мерам, но с той самой минуты, как ты упомянул мне о сераскире, я предчувствую беду, – с мрачным видом отвечал Гассан.
– Я не смею выходить из дворца, не могу еще раз увидеть Рецию, вот что самое скверное, – сказал сумасбродный принц.
Вечером принцу доложили о сераскире. Юсуф приказал ввести его. При этом свидании присутствовал Гассан. Сераскир передал принцу его смертный приговор!.. Юсуф был поражен, несколько минут он не мог прийти в себя, потом упал в объятия Гассана…
XV. Смерть Мушира
Весьма странным казалось то обстоятельство, что му-шир Изет захворал от кушанья из риса, которое был вынужден насильно съесть за столом принца Мурада. Была ли схватившая мушира колика случайностью или же следствием дозы мышьяка или стрихнина, "случайно" попавшей в кушанье?
Мушир принадлежит к знатнейшим государственным чиновникам при турецком дворе, в гражданском ведомстве он считается даже высшим чином и значит почти то же, что маршал в военном. Мушир носит титул "девисти" (счастливец) и по обыкновению ездит на службу в европейском экипаже. Он может возвышаться даже до звания великого визиря. Другое дело мушир военного ведомства: здесь состав их многочисленнее, а содержание меньше. Несмотря на это, они всегда занимают соразмерно высокое положение. Мушир Изет носил титул девисти. Тем более имел он на то право с тех пор, как был командирован на дежурство в сераль и долгое время втайне занимал должность шпиона за принцами.
За муширами непосредственно следуют рютбе-и-бама (высокий чин), распадающиеся на два класса. Титул их утуфетли (милостивый). Затем идут рютбе-и-ули с титулом зеадетлин (счастливый), опять-таки составляя два класса, далее мутемайиц в звании наших столоначальников с титулом эфенди. Затем следуют ранги других чиновников: рютбе-и-сализе (третий класс с титулом рифатлу (возвышенный) и рютбе-и-раблие (четвертый класс) с титулом ритуфетли (великодушный). Мелкие чиновники носят титул гамьетли (ревностный). Из служителей церкви непосредственно за шейх-уль-исламом следуют судри и пять пайесов Стамбула и священных городов: Билады, Арбы, Гумилии и Анатолии. Положение военных в бюрократическом мире выражается преимущественно в чине офицеров. Низшие чины уже названы раньше, упомянем теперь о высших. В турецкой армии есть муширы в чине приблизительно наших полковников, затем пашей, дивизионных и бригадных генералов. Все они по чину стоят ниже другого эфенди гражданского ведомства.
Говоря о паше, необходимо отметить еще, что титул этот жалуется как чиновникам, так и военным и дается только муширам и мутесарифам (губернаторам второго разряда) провинций, хотя бы они были только в чине мутемайицев, у военных же он может быть пожалован каждому офицеру в чине полковника и выше. За пашой следует титул бей у военных и эфенди (господин) у штатских, за ним идет титул ага. Под эфенди разумеется в обиходе ученый, в бюрократическом мире часто весьма высокопоставленное лицо, даже сами принцы крови прибавляют к своему имени только титул эфенди.
Министры вследствие своих обязанностей называются эр-киат-девлет (столпами правительства). Из числа их избирается великий визирь. Наравне с шейх-уль-исламом он занимает высший сан, но не имеет, подобно последнему, права на титул "светлости", хотя при всяком официальном выезде его и сопровождают два офицера из армии, двое конных кавасов, двое слуг и чибукчи верхом на лошади, в то время как шейх-уль-ислам только в торжественных случаях имеет свиту, но зато, конечно, его свита больше и богаче.
Как мы теперь видим, муширы принадлежат к высшему классу чиновников, их часто назначают визирями, которым они, собственно, служат советниками, советник же великого визиря называется мустемар.
По приказанию принца Мурада внезапно заболевший мушир Изет был помещен в одной из комнат дворца и окружен строгим присмотром. К вечеру состояние больного стало настолько опасно, что позвали докторов. Те были в большом затруднении. Помочь они не могли, а объявить об этом не смели и ограничились пропиской нескольких безвредных лекарств. Принц Мурад спал в это время в своей уборной на софе и, проснувшись, уже забыл о мушире. Затем он отправился к брату своему Абдул-Гамиду с тем, чтобы позавтракать у него, и только тут вспомнил о больном мушире. Тогда он рассказал брату о приключении. Возвратясь домой, он позвонил, чтобы послать слугу своего Хешама справиться о мушире. Каково же было удивление Мурада, когда вместо ожидаемого слуги явился новый, до сих пор служивший только внизу, в комнате чиновников.
– Где Хешам? – спросил принц.
– Хешама во дворце нет, ваше высочество.
– Нет во дворце? Так где же он?
– Час тому назад его увез Магомет-бей.
Мурад знал теперь, где был Хешам. Враги нашли нужным удалить от него верного слугу.
– Как тебя зовут? – спросил он нового слугу.
– Мехмед, ваше высочество.
– Ну что, как больной мушир?
– Он, ваше высочество, сейчас скончался.
– Умер! Так Изет умер?
– Лежит холодный и бездыханный.
– Сделан ли уже доклад о его смерти в сераль?
– Час тому назад мушир Изет через Магомет-бея послал за имамом и передал ему свою предсмертную волю, – отвечал новый слуга Мехмед.
– А остальная прислуга еще во дворце?
– Только самое небольшое число, все остальные отпущены и заменены новыми.
В ту самую минуту в коридорах раздались шаги и голоса. Казалось, что кто-то плачет. По временам ясно слышалось слово "Аллах" в связи с одним из девяноста девяти его прозвищ, сопровождаемых вздохами и стонами.
– Что там такое? – спросил принц.
Мехмед вышел из комнаты и тотчас же вернулся.
– Слуги имама уносят мертвого мушира, – доложил он.
– Скоро же все это делается. Впрочем, мне это очень приятно, – сказал Мурад. – Кто ведет их?
– Имам.
– Как может имам отважиться на такое?
– Он с провожатым.
– С каким провожатым? – сердито спросил разгоряченный вином Мурад.
– С новым муширом, ваше высочество, который займет место умершего.
– Как его зовут?
– Девлет Чиосси, ваше высочество.
– Мне помнится, мушир этот служит в серале? Позови его ко мне.
Мехмед поспешно вышел, а Мурад в ожидании мушира уселся на диван. Вслед за тем на пороге комнаты показался новый шпион принца. Изет умер, но в лице этого Чиосси нашелся еще более ревностный и внимательный наблюдатель, призванный следить за каждым шагом принца.
Мушир Чиосси был уже немолод. Он был одет в блестящий мундир своего ранга. Физиономия его выражала скрытность и лукавство. Ничего нельзя было прочесть на его лице, когда наконец он вошел в комнату и с низким, почтительным поклоном остановился перед принцем.
– Ты послан ко мне во дворец? – спросил Мурад.
– Если ваше высочество согласны, – отвечал мушир с особенным язвительным ударением, – я займу место так скоропостижно умершего мушира Изета.
– Кто прислал тебя сюда?
– Я явился сюда по приказу, который только что передал мне Магомет-бей.
– Здешняя служба, мушир, очень опасна, сразу говорю тебе это. Кто не может переносить подаваемых мне кушаний, пусть лучше отказывается от нее заранее, – сказал Мурад с явной насмешкой. – Мушир Изет служит живым примером тому, как быстро схватывает колика даже здорового человека и только после одного кушанья.
– Я уверен, ваше высочество, что мушир Изет был болен еще до получения приказания есть кушанье, которое, быть может, было ему противно.
– Тогда я советую тебе, в случае если ты также не совсем здоров, лучше не брать этого места, – продолжал принц. – Знай, что и ты всегда будешь обедать со мной и прежде меня отведывать все подаваемые мне блюда.
Чиосси поклонился со злобной улыбкой.
– Вашему императорскому высочеству остается только приказать, – отвечал он. – Я чувствую себя вполне здоровым и высоко ценю честь обедать за одним столом с вашим высочеством.
– Знает ли султанша Валиде об этом неожиданном приключении?
– К сожалению, я не могу отвечать на этот вопрос, ваше высочество. Я сейчас только узнал о скоропостижной смерти мушира Изета и получил приказ поспешить сюда, чтобы велеть вынести покойника и занять место мушира.
– Тебе известно, почему сменили мою прислугу?
– Вероятно, ее в чем-нибудь подозревают.
– Сменили и камердинера моего Хешама.
– Должно быть, это произошло вследствие сегодняшнего приключения, смерти мушира Изета. Я не знаю, ваше высочество, другой причины.
– Мне вовсе не нравится эта перемена.
– Часто доверяют слуге, который вовсе не заслуживает доверия, а напротив, только злоупотребляет им.
– Я желаю снова взять Хешама.
Новый мушир зловеще пожал плечами.
– Очень жаль, что не могу исполнить желания вашего императорского высочества, – отвечал он. – Насколько я слышал, слуги Хешама уже нет в живых.
– Так его убили потому, что он нравился мне? – сказал принц Мурад.
– Если ваше высочество недовольны новым камердинером Мехмедом, то вашему высочеству стоит только всемилостивейше уведомить меня, и он будет сменен.
– Так бедного Хешама действительно заставили поплатиться своей жизнью за смерть мушира, в которой он совершенно невинен, – продолжал Мурад, не обращая внимания на слова Чиосси. – Мне теперь все равно, кто бы мне ни служил, каков бы ни был следующий камердинер, я не могу удостоить его своего доверия, не подвергая его жизнь опасности, я очень хорошо понимаю это теперь.
– Как я уже сказал, люди эти не всегда заслуживают подобного доверия, ваше высочество. На Хешаме лежит подозрение, что он не совсем невинен в смерти мушира.
– Ступай, объясни всем им, что это ложь, Хешам стоит выше подобного подозрения. Но им пришлось, кстати, под предлогом этого подозрения, взять его у меня и заставить поплатиться жизнью за свою верность. Не говори мне ничего об этом слуге, верность его, без всякого сомнения, достойна подражания. В моих глазах он стоит в тысячу раз выше иного визиря или паши, который под личиной верности и преданности ловко умеет набивать свои карманы. Хешам же умер бедняком, он даже не брал от меня жалованья. Он был мне верным слугой.
– Быть в мелочах бескорыстным не так трудно, – с многозначительной улыбкой заметил мушир. – Он не брал жалованья, зато, может быть, он иначе умел вознаграждать себя.
– Ты потому это думаешь, что так поступает большинство в нашем государстве, ты думаешь, что недуг этот так заразителен, что уже не найдется более ни одного слуги, который бы не воровал и не обманывал, не наживался бы выжимаемым при всяком удобном случае бакшишем. Так знай же, что невинно пострадавший сегодня Хешам был образцом бескорыстия, он достоин удивления, я хочу воздать ему единственную награду, какую могу дать ему теперь после смерти, то есть добрую память и отзыв, что он был честным человеком. Одно это слово ставит его выше других.
Чиосси менялся в лице от едва сдерживаемой им злобы.
– Нет ли у вашего высочества еще поручения для меня? – спросил он дрожащим голосом, едва владея собой. – Выслушивать похвалы слуге вовсе не входит в мои обязанности.
– Но для многих они достойны сочувствия. Мушир, я приказываю тебе, чтобы на его надгробном камне была сделана надпись: "Он был честным человеком", это лучше всякого саркофага. Теперь ступай, я хочу спать. Прикажи новому камердинеру Мехмеду принести мне к ночи стакан шербету.
Чиосси поклонился.
– Приказания твои, светлейший принц, будут исполнены, – сказал он. – Желаю вашему высочеству продолжительного и спокойного сна.
И, злобно сверкнув глазами, он вышел из комнаты. Последние его слова имели двоякий смысл, злобным тоном, с каким-то особенным ударением пожелал он принцу продолжительного и спокойного сна… Но Мурад и не подумал о двояком смысле слов мушира, он едва ли даже слышал его слова, едва ли обратил на них внимание. Его одолевала усталость, он чувствовал сильный жар, и жажда мучила его.
Но вот в комнату вошел новый камердинер Мехмед с золотым подносом, на котором помещались хрустальный бокал с лимонадом и золотой холодильник со льдом. Он поставил поднос на низенький, круглый мраморный столик, стоявший возле постели, на которой спал принц. Вид прохладительного напитка был так заманчив для томимого жаждой Мурада, что он сейчас же с помощью золотой ложечки положил несколько кусков льда в лимонад, чтобы сделать его еще холоднее, освежительнее, и с жадностью стал пить вкусный напиток. Сделав несколько глотков, он остановился, казалось, он попробовал на языке поднесенное ему питье и нашел, что оно имеет какой-то особенный, посторонний вкус.
Тут только Мурад вспомнил о новой прислуге и о необходимой предосторожности, которой он только что пренебрег. Горькая улыбка пробежала по его довольно полному, круглому лицу при мысли, что он не может безопасно выпить ни глотка. Принц в эту минуту позавидовал нищему. Теперь только чувствовал он всю безвыходность своего положения, он не мог даже утолить жажды, не подвергаясь опасности вкусить смерть с лимонадом.
Новый камердинер уже ушел. Мурад посмотрел на шербет, еще раз попробовал его, вкус его был до того отвратителен, что принц с размаху отбросил от себя до половины налитый лимонадом бокал. Он попал в большое стенное зеркало, и оно со звоном разбилось. Прислуга слышала шум, но никто не рискнул войти в комнату. Между тем Мурада еще более томила жажда. Чтобы утолить ее, не подвергая себя опасности, он взял в рот несколько кусков льда, это освежило его, ему стало легче, тогда как после лимонада внутренний жар, казалось, еще увеличился. Проворно вскочив с постели, бросился он к окну, открыл его и жадно вдыхал пропитанный влагой ночной воздух. Немного погодя принцу стало вдруг дурно, он зашатался. Им овладело сильное головокружение. Тщетно пытался он добраться до стола, чтобы удержаться за него и позвонить. В изнеможении он упал на ковер.
Казалось, это было следствием питья. И в самом деле питье это имело такое сильное действие, что выпивший его никогда больше не просыпался. Теперь только желание мушира получило свой настоящий смысл. Конечно, продолжительный и спокойный сон наверняка предстоял тому, кто ложился спать после такого питья. Кто приготовил его? Кто поднес ему это угощение? Неужели недостаточно было одной человеческой жизни, уже уничтоженной? Если бы Мурад в эту ночь умер, народ еще долго не знал бы ничего о его смерти, даже ничего не слыхала бы о ней и прислуга. По-прежнему бы накрывали на стол, стряпали, делали доклады, ничто не выдавало бы смерть, пока тем, кто должен был знать об этом, не вздумалось бы официально известить о кончине принца прислугу и народ. Затем были бы справлены поминки, и никто бы не знал, от чего умер принц.
Через некоторое время Мурад стал шевелиться. Бледный, как мертвец, с закрытыми глазами, не придя еще окончательно в себя и не собравшись с силами, он попытался встать, чтобы позвать на помощь.
– Сюда! – закричал он слабым, беззвучным голосом. – Хешам! Я умираю! Позови доктора!
Это было ужасное зрелище. Он собрал последние силы, чтобы встать и позвонить, но когда он приполз к столу и хотел уже, опираясь на него, привстать с пола, стол упал, и Мурад снова упал на ковер. Была поздняя ночь, никто не являлся, беспомощный лежал принц в своем покое, Хешама не было, а новая прислуга пошла уже спать. Он попытался закричать еще раз. В своем полубесчувственном состоянии он и не помнил, что Хешама не было.
– Помогите! Сюда, Хешам! – кричал он. – Позови греческого врача! Я умираю! Шербет был…
Тут голос его оборвался, да и без того никто не слыхал его хриплых криков. В эту минут Мурад вполне походил на мертвеца, только руки его конвульсивно сжались в кулаки так крепко, что ни один человек не в силах был бы разжать их. Мускулы лица также подергивались конвульсиями. Но скоро он успокоился, совсем утих. Умер ли он или что-то могло еще спасти его? Он лежал точно в глубоком сне.
"Желаю вашему высочеству продолжительного и спокойного сна", – сказал мушир Чиосси. Принц Мурад действительно спал. Или вечным сном, или был только в обмороке – этого не знал еще никто.
XVI. Султан и пророчица
Ужасный приговор, произнесенный Абдул-Азисом своему старшему сыну, не произвел особенного впечатления на Юсуфа. После ухода сераскира Гассан в сильном волнении подошел к принцу, и тот горячо пожал руку своему адъютанту.
– У меня теперь, Гассан, только одно желание, – сказал он с каким-то ледяным спокойствием, сильно удивившим Гассана. – Мне хотелось бы перед смертью еще раз увидеть Рецию.
– Ты не должен умереть, Юсуф, – страстно перебил его Гассан и, как сумасшедший, бросился из комнаты.
– Куда ты, друг мой? – спросил принц. Но Гассан не слушал его.
Бледный от волнения, приняв отчаянное решение, отправился он к Абдул-Азису. Как воспитатель старшего принца он имел доступ к султану. Гассан был сильно возбужден и взволнован. В эту минуту он и не думал об опасности и с презрением глядел в лицо смерти. Неожиданное известие сераскира сильно встревожило его. Приговор этот казался ему невозможным. Как мог султан осудить на смерть своего любимого сына? Он мог сделать это только необдуманно, в пылу гнева. Не думая о последствиях, как угорелый, кинулся Гассан через императорские покои в кабинет султана. Тщетно пытались гофмаршалы и адъютанты удержать безумного, не знавшего никаких препятствий.
Не прося аудиенции, без доклада, ворвался Гассан в кабинет султана, встретившего его удивленным и гневным взглядом, и бросился ему в ноги.
– Ты воспитатель принца? – спросил Абдул-Азис. – Как попал ты сюда? Ты знаешь, чем рискуешь?
– Моей жизнью, ваше величество, но я только для того и пришел сюда, чтобы повергнуть ее к стопам вашего величества! – возбужденным тоном воскликнул Гассан со смертельно бледным лицом, но смелым, отважным взглядом.
Султан был крайне удивлен этой неслыханной отвагой молодого офицера. Такого еще никогда не бывало. В эту минуту черты Гассана были так выразительны, так ярко светилось в них презрение к смерти, что Абдул-Азис невольно залюбовался им.
– Разве ты не знаешь, как входят ко мне? – гневно спросил он.