– Прошу, передай Хасану, пусть не переживает. Да пошлет ему Аллах много здоровья и долгих лет жизни!
Хозяин дома предложил Амиру сесть, и тот опустился на диван. Слуга принес шербет и фрукты. Ахмед зажег серебряную курильницу, и помещение наполнилось запахом лаванды.
Молодой человек молчал. Он забыл, что пришел сюда, повинуясь воле матери. Сейчас он думал о себе, о своих желаниях. Он жаждал сполна отдаться внезапно вспыхнувшему чувству и не думать о последствиях. Амиру казалось, что он обрел редкую ясность мыслей и неведомые ранее душевные силы.
– Отец поручил сказать еще кое-что. Его сватовство к твоей дочери не состоится.
Ахмед вздрогнул. У него был немного печальный, добрый, удивительно прямой взгляд.
– Он передумал?
Амир набрал в грудь побольше воздуха.
– Да. Отец решил уступить первенство мне. Я, Амир ибн Хасан аль-Бархи, намерен просить у тебя руки Джамили.
Ахмед замер. Он мог ожидать чего угодно, только не этого! На свете найдется немало людей, которые следуют своим собственным законам, подчиняются непостижимым велениям сердца и разума. Хасан был не из их числа. В то же время этот юноша выглядит здравомыслящим и серьезным… Воистину, Аллах творит то, что желает!
– Вскоре я покину Багдад, – продолжал Амир, – отправлюсь в Хорасан в свите правителя правоверных, великого Харун аль-Рашида, и принца Абдаллаха аль-Мамуна. Если ты дашь согласие на брак, мы ускорим свадьбу и я смогу взять Джамилю с собой. Мы поселимся в Мерве, я окружу твою дочь уважением и любовью, каких она, без сомнения, заслуживает!
Ахмед постарался взять себя в руки.
– Благодарю за оказанную честь. Все это весьма неожиданно для меня, – осторожно промолвил он. – Я должен подумать. Джамиля – моя единственная дочь, и я намерен устроить ее судьбу наилучшим образом.
Амир поднялся с дивана, хозяин дома – тоже.
– Если позволишь, я зайду через несколько дней, чтобы узнать твое решение.
Ахмед выдержал паузу, после чего сказал:
– Будет лучше, если это сделает Хасан. Свадьба – серьезное дело. Я намерен с ним поговорить.
Молодой человек изменился в лице. Он должен был понимать, что ему не на что рассчитывать. Если отец Джамили и поверил его словам, то наверняка счел себя оскорбленным "двойным" сватовством и решил, что в семействе аль-Бархи царят сомнительные нравы.
Амир покинул дом судьи и отправился домой, не видя ни дороги, ни людей. О Джамиля! Впервые в жизни его интересовало не только тело женщины, но и ее душа. Какие мечты, какие воспоминания живут в ее сердце? Какой свет озаряет и какие тени омрачают ее мысли? Один взгляд этой девушки был подобен целому миру, доброй сотне несказанных слов, череде сладких снов, которые снятся на рассвете!
Амир грезил о Джамиле с глубокой нежностью, тогда как о Зюлейке вспоминал только в тот момент, когда его обуревали страсть и ненасытное, грубое желание.
После того как молодой человек ушел, Ахмед позвал дочь и рассказал ей о том, что услышал. Смятенное выражение на лице Джамили внушило ему тревогу, и он тут же раскаялся в том, что посвятил дочь в подробности случившегося.
– Все это кажется мне очень странным, – заметил Ахмед. – Хасан так горячо убеждал меня в том, что хочет жениться на тебе, и вдруг.
Джамиля не слушала отца. Она была воспитана на книгах, выдуманных историях, пылких стихах, и собственное воображение всегда имело над ней куда большую власть, чем правда жизни.
– Отец! – Девушка взяла его за руки. – Ты всегда говорил о том, что хочешь моего счастья, что не желаешь меня неволить. Умоляю, выдай меня за этого юношу!
Ахмед нахмурился. Он догадывался о том, что происходит. Джамиля увидела красивого молодого человека (а он и правда был очень красив!), мгновенно влюбилась и теперь мечтала о счастье – о лихорадочном, пылком, горячем счастье. Дочь не подозревала о том, что оно может быть и другим – неторопливым, спокойным, надежным. Когда-то Ахмед тоже был молод и представлял мир совсем не таким, каким он оказался в действительности. Теперь по роду занятий ему приходилось сталкиваться с самими разными проявлениями мошенничества, обмана и подлости. Окружающий мир был пропитан лицемерием, фальшью, жаждой сиюминутных удовольствий и – денег. На долю мечтателей оставалось бессилие и отчаяние.
Хотя повидавший жизнь кади не сомневался в Хасане, поскольку тот разделял его стремления, был его другом, он все же по-настоящему доверял только небу, земле, воде и хлебу, то есть тому, что не способно меняться, а главное – изменять.
Ахмед не стал объяснять это дочери и ограничился тем, что повторил ту же фразу, какой ответил Амиру:
– Успокойся. Я ничего не решил. Сначала я должен поговорить с Хасаном.
Вернувшись домой, Амир перво-наперво направился к Зухре. Она нетерпеливо поднялась навстречу и положила руки на плечи сына. Взволнованный, полный страстной силы взгляд женщины был устремлен в глаза Амира. Она коснулась ладонями его лица и выдохнула:
– Ну… как?
Молодой человек отстранился от матери. Сел. Придвинул к себе кувшин с холодной водой, налил в чашу и залпом выпил. По лицу пробегали быстрые тени, во взгляде затаилось смешанное чувство растерянности, решимости, упрямства и испуга.
– Я все уладил.
– Каким образом? Что ты сказал?
– Сказал, что отец отменил сватовство. И… я заявил, что сам женюсь на Джамиле!
Зухра ахнула и задрожала всем телом.
– Глупый мальчик! Зачем ты это сделал? Отец никогда тебя не простит! Он может выгнать тебя из дому, лишить наследства!
Амир смотрел прямо перед собой. Он сжал кулаки и не двигался.
– Ну и пусть. Он и без того отправляет меня в ссылку. Он не получит эту девушку. Я уговорю ее убежать, увезу с собой, украду!
– Тебя схватят!
Амир упрямо тряхнул головой.
– Главное – успеть отъехать подальше от города, а потом я попрошу защиты у принца аль-Мамуна. Он наверняка обижен на халифа за то, что тот высылает его из Багдада, и будет рад обзавестись человеком, который поклянется служить ему верой и правдой.
– Харун аль-Рашид тоже едет в Хорасан. Он чтит законы веры. Тебя жестоко накажут, могут даже казнить! Амир! Пока не поздно, упади в ноги отцу, скажи, что ошибся, сошлись на временное помутнение разума, на что угодно! Главное, попроси прощения!
– Чтобы он беспрепятственно женился на Джамиле? Ни за что!
Зухра бессильно опустила руки.
– Зачем тебе эта девушка? Она не принцесса, всего лишь дочь судьи!
– Она прекраснее всех на свете.
Пока Зухра думала, как убедить сына отступить от безумной затеи, Амир сказал:
– Мне нужна твоя помощь в одном деле, мама.
Зухра смотрела суровым, немигающим, как у змеи, взглядом.
– Что еще ты наговорил?
Молодой человек собрался с духом и промолвил:
– Одна девушка ждет от меня ребенка.
Женщина приложила руки к пылающим щекам.
– О нет! Кто она? Как это произошло?
– Ее дядя торгует башмаками. Она мне понравилась, и мы встречались по ночам. Я не думал на ней жениться, просто… развлекался. Но недавно она объявила, что беременна.
– Дядя? А ее отец?
– Она сирота.
Зухра помолчала.
– Ты уверен, что ребенок твой?
– Да. Кроме меня, у нее никого не было.
– Как думаешь, она способна рассказать о случившемся своим родным, прийти сюда и пожаловаться Хасану?
Амир пожал плечами.
– Я называл ей свое имя. Она довольно сумасбродна, так что все может быть… Я намерен сказать, что уезжаю. Если помочь ей избавиться от ребенка, думаю, она будет молчать. Зюлейка боится своей тетки: если та узнает правду, может запросто выгнать ее из дому.
– Зюлейка?
– Да, так ее зовут.
Зухра прошла к нише в глубине комнаты, отодвинула занавеску, сняла с полки ларчик слоновой кости, открыла его и вынула маленький флакон из матового стекла.
– Возьми. Скажи, чтобы смешала с водой и выпила.
Амир кивнул и поцеловал ей руки.
– Что бы я делал без тебя, мама!
– А что буду делать без тебя я! – прошептала Зухра и горестно покачала головой.
Ночью Амир встретился с Зюлейкой. На сей раз не он, а она ждала его возле стены своего сада, дрожащая, поникшая и жалкая. Молодой человек подошел к девушке и коротко произнес, не глядя на нее, не прикасаясь к ней:
– Пойдем.
Луна разливала вокруг мерцающий млечный свет, омывая им деревья, темно-зеленую бахрому листвы, стены домов, и все это сияло, как в сказке. Дорога тоже сверкала, напоминая Млечный Путь.
Зюлейка обняла обнаженные плечи и зябко поежилась. На душе лежало тяжкое бремя страха и неуверенности в будущем. Амир шел чуть впереди и молчал. Еще недавно он бы осыпал ее поцелуями, согрел в объятиях, нетерпеливо и пылко овладел ею и они вместе взмыли бы на вершину блаженства. А теперь… Что-то подсказывало Зюлейке, что мужчина, которому она столь бездумно доверила свою судьбу, больше никогда не дотронется до нее, не произнесет ласковых слов, не посмотрит с нежностью и любовью.
Они пришли в пальмовую рощу, где провели столько сладких, безумных минут. Над головой порывисто шумели деревья. Шелковистая трава приятно холодила ноги.
Зюлейка протянула руки.
– Амир!
Он резко отстранился.
– У меня мало времени. Я уезжаю. Далеко. Навсегда. Я не могу взять тебя с собой. Я пришел, чтобы помочь тебе. Вот средство: примешь его – и ребенка не будет. Выпей завтра с утра, не тяни. Будь осторожна, чтобы никто не догадался.
Каждое слово ранило, как удар ножа. Зюлейка молча корчилась от нестерпимой душевной боли.
– Амир! – прошептала она. – Разве ты не можешь жениться на мне?
– Жениться? – Он скривил губы. – На такой, как ты? Вспомни, как ты лежала на кошме, задрав рубашку, и умоляла взять тебя! Танцевала голой! Отдавалась бесстыдно, как последняя потаскушка!
Зюлейка закрыла лицо руками.
– Ты сам просил меня проделывать такие вещи! Тебе нравилось на меня смотреть! Ты хотел, чтобы я стала твоей. Я не потаскуха, я была только с тобой! Что будет, если дядя надумает выдать меня замуж и супруг поймет, что я уже не девушка?
Амир презрительно усмехнулся.
– Вы, женщины, знаете много уловок, как обмануть нас, мужчин.
Зюлейка зарыдала и скользнула вниз, в траву, к его ногам. Обвила руками, прижалась лицом. Ей казалось, что, если она схватит его крепко-крепко, станет умолять и просить, он не уйдет. Не оставит. Не бросит.
– Амир! Я никогда не смогу выйти за другого! Я люблю только тебя! Почему ты больше не хочешь видеть меня?
Молодой человек безжалостно произнес:
– Я встретил девушку, на которой решил жениться. Равную мне по рождению, умную и прекрасную, как небесная дева. Все, что случилось в моей жизни прежде, забыто. Любовь – это небесный огонь, а то, что было у нас с тобой, просто развратная игра.
Он наклонился, схватил Зюлейку и рывком поставил на ноги. Взгляд девушки застыл, губы раскрылись, голова моталась из стороны в сторону. Казалось, она вот-вот лишится и чувств, и рассудка. Амир усадил ее на землю и прислонил к стволу дерева.
Спустя некоторое время Зюлейка заметила, что осталась одна. Одна в роще, в Багдаде, в целом мире! Она знала это, но не могла постичь ни сердцем, ни умом. Она просто была не в силах понять, что значит жить в пустоте, видеть пустоту, хватать ее руками, ощущать в себе.
Зюлейка вернулась домой, влезла на крышу, забралась под кошму и до утра лежала неподвижно, сжимая в руке флакон, который дал ей Амир. Мысли были тяжелыми; мрачными, как грозовые тучи, а в сердце будто шевелились щупальца каких-то гадких, липких тварей.
На рассвете пришлось подняться. Ноги были как ватные, руки дрожали. Девушка привычно молилась Аллаху, не понимая, что говорит. Губы шевелились, шептали слова, а разум замер, скованный невидимым льдом. Воля Амира была страшна, но она, Зюлейка, должна ее выполнить, чтобы спасти, свою жизнь. Если дядя и тетя узнают о том, что произошло, они вышвырнут ее из дому и ей некуда будет пойти. Любой мужчина получит право сделать с ней все, что захочет. Ей придется вести жизнь отверженной, падшей, опозоренной женщины. В Багдаде было немало людей, влачивших убогое существование в поисках пристанища и пропитания, перебивающихся случайными заработками. Их жизнь была более жалкой, чем жизнь бесправных рабов.
Девушка уединилась в одной из комнат, тайком достала флакон, плеснула содержимое в чашку с водой и осторожно понюхала жидкость. Нужно решиться и выпить. Через какое-то время новая жизнь навсегда покинет ее тело. Зюлейка представляла, как это должно произойти. Наверное, будет больно. Но разве может стать больнее, чем* сейчас, когда каждая мысль, каждый удар сердца причиняет нестерпимые муки!
– Где ты, ослица? – послышался голос Надии. – Что ты там делаешь? Отлыниваешь от работы! Ты что, забыла? Пора нести дяде обед!
– Я здесь! Не забыла! Сейчас приду! – отозвалась Зюлейка.
Она с трудом узнала собственный голос.
Надо принять средство, а потом идти к дяде. Когда оно подействует, нужно где-нибудь спрятаться и переждать, пока все не закончится. Потом придется что-то соврать.
Внезапно у девушки закружилась голова. Рука дрогнула, и часть жидкости пролилась на глиняный пол. Мгновение Зюлейка смотрела на темный ручеек, после чего медленно вылила содержимое чашки и обратилась к ребенку, который был в ней песчинкой, крохотным зернышком, сокрытой во мраке звездой.
– Я только что уничтожила твою смерть.
Глава V
В последующие минуты и часы Зюлейка укрепилась в желании сохранить ребенку жизнь. Она принялась вспоминать свое прошлое, о котором прежде не задумывалась. Девушка думала об отце, беспечном человеке, не заботившемся о семье, о матери, которая бросила маленькую дочь на произвол судьбы, сбежала с чужим мужчиной и погибла.
Она шла по багдадским улицам и видела деревья с блестящими, словно отлакированными листьями, которые выглядывали из-за высоких белых стен с изящными прорезями ворот, узорами из разноцветных изразцов, ярких и длинных, как ковровая дорожка. Над оградами вздымались особняки со стрельчатыми арками, узкими окнами и мозаичным покрытием стен. В них жили важные мужчины и прекрасные женщины – они одевались в шелка и ели на серебре.
Зюлейка видела и другие дома, сплетенные из пальмовых циновок, обмазанные глиной и покрытые тростником. В этих кварталах пахло помоями, нечистотами, дымом, грязью. Вокруг суетились оборванные, растрепанные женщины, бегали чумазые, тощие, голые дети.
Два противоположных, разных, на первый взгляд никак не связанных друг с другом мира. А где ее мир? Где ее настоящий дом?
Зюлейка остановилась. Она должна сохранить способность радоваться жизни и, что бы ни случилось, принимать ее такой, какая она есть. Если уж она сама выбрала этот путь, значит, нужно идти до конца. Не сдаваться, не бояться и ни о чем не жалеть.
Девушка выпрямила спину и ускорила шаг. Она выносит и родит ребенка. Только надо сделать так, чтобы окружающие как можно дольше не замечали происшедших с ней перемен.
Она дошла до лавки и отдала дяде обед. У Касима было хорошее настроение, и он решил поболтать с племянницей.
– Ты стала совсем взрослой, Зюлейка. Похорошела и расцвела! Пора подыскать для тебя жениха.
Девушка вздрогнула и потупилась.
– Я не хочу замуж, дядя.
Касим рассмеялся.
– Напрасно. Не век же тебе выслушивать упреки Надии!
В это время в лавку вошел покупатель, дородный господин в роскошных одеждах. Касим бросился к нему. Мужчина попросил показать женскую обувь и, перебирая туфли, исподволь разглядывал Зюлейку. Взгляд был обжигающий, тяжелый, пронизывающий насквозь. Девушка содрогнулась от неприятного чувства. Почему он так смотрит?
– Я возьму три пары туфель красного сафьяна, расшитых стеклярусом, и еще две синего шелка с бисером, если ты сбавишь цену. И покажи мужские сандалии, только выбери самые прочные.
Касим выполнил просьбу покупателя, и тот склонился над товаром.
Воспользовавшись паузой, дядя отослал Зюлейку домой, и она поспешно покинула лавку.
Когда девушка скрылась из виду, покупатель поднял голову и спросил:
– Твоя дочь?
– Племянница.
– Сколько ей лет?
– Скоро шестнадцать.
– Просватана?
– Пока нет.
– Где ее родители?
– Они давно умерли. Мы с женой воспитываем Зюлейку с двухлетнего возраста.
– Это хорошо.
– Хорошо? – Касим удивленно поднял брови. – Почему, господин?
Мужчина оглянулся. Поблизости никого не было, и он сказал:
– У меня мало времени, потому буду говорить прямо. Я поставляю девушек для богатых гаремов. Покупателей много: из Хиджаза, Бахрейна, Йемама, других провинций халифата. В основном по ту сторону пустыни – там ценят багдадских красавиц. Они становятся наложницами состоятельных людей и живут в роскоши. Необязательно, чтобы девушка была образованна и имела высокое происхождение. Главное – внешность. Твоя племянница очень красива. Я дам за нее тридцать дирхемов.
Касим озадаченно молчал. Для такого человека, как он, тридцать дирхемов – большие деньги. Касим понимал, почему мужчина обратился именно к нему. Далеко не всякий отец отдаст своего ребенка в чужие руки, продаст его, словно товар, доверит родную кровинку незнакомому человеку, дабы он навсегда увез ее в неведомые края! А племянница все же не дочь.
– Не отвечай сразу, подумай, – сказал покупатель, забирая туфли. – Я приду позже. Мой караван отходит через четыре дня. Мне удалось добыть пять девушек, и теперь приходится их наряжать, чтобы смотрелись достойно. Твоя племянница выглядит как принцесса без всяких украшений – потому я и предлагаю такую цену.
Он ушел, а Касим долго не мог прийти в себя. Кто знает, удастся ли выдать Зюлейку замуж? Пока за нее никто не сватался, хотя она достигла соответствующего возраста и была хороша собой. Дурные слухи разносятся быстро – история Джафара и Лейлы была хорошо известна в квартале, их до сих пор вспоминали с осуждением и неприязнью. А Надия всегда говорила, что порвет на себе одежду зубами, но не позволит мужу дать за девчонкой большое приданое.
– Мы и без того кормим и поим ее целых четырнадцать лет! – повторяла она.
Касим вернулся домой поздно вечером. Жена подала ему ужин. Багровое солнце скрылось за горизонтом, и огонь очага сиял посреди двора золотым цветком. Прохладные вечера Касим любил проводить на улице, отдыхая после жаркого дня. Он долго сидел, бесстрастно глядя на огонь, медленно зачерпывая плов, не спеша отправляя в рот и неторопливо жуя. Потом спросил жену:
– Где Зюлейка?
– Отправилась спать, лентяйка! Сказала, что у нее болит голова! Она вроде как поглупела за последнее время, к тому же еле двигается – от нее нет никакого толку!
– Пора выдавать ее замуж. Женщина презрительно скривила губы.
– Кто ее возьмет! Все помнят, какими были ее родители! Ты еще намучаешься с ней!
– Послушай, Надия, – промолвил Касим, поднимаясь с места, – мне нужно с тобой кое-что обсудить.
Он рассказал жене о разговоре с покупателем и его предложении. У Надии загорелись глаза.
– Тридцать дирхемов! Это большие деньги! Надеюсь, ты согласился?
– Я сказал, что подумаю. Зюлейка – живой человек, а не пара башмаков! – с упреком произнес Касим.