Правильно поняв ответ как утвердительный и лишь затемненный для борьбы с возможным сглазом, Радим учтиво поклонился девушке, приложив руку к сердцу, и даже нахмуренное лицо его при этом приняло выражении приветливости, одобрения и удовольствия. Дивляна видела, что он и сейчас продолжает думать о другом, но его отлично выучили, как нужно держаться со знатными людьми.
- Совсем не хороша, - с тем же выражением отозвался он, давая понять, что на самом деле красота невесты произвела на него достаточное впечатление. - Не завидую я князю Аскольду.
- Да у тебя и своя не плоха! - Белотур подмигнул, довольный возможностью обрадовать родича.
- Не всем так… не повезло. - Радим еще раз скользнул по лицу и огненной косе Дивляны одобрительным взглядом, но ей казалось, что он сам не получает от вида ее красоты особого удовольствия, а просто отмечает, что такая дева достойна стать княгиней. - Мою-то все прячут - может, она косая какая-нибудь… или хромая, или еще того хуже.
- Ой, да! - Белотур подмигнул Дивляне. - Слышали мы от людей, что скоро ты свою невесту увидишь. Порадовать нечем. Один глазик на Варяжское море смотрит, другой - на Греческое, личико будто куры клевали, ножку подволакивает… Одна ручка короче, но то не беда - другая-то гораздо длиннее!
Радим в изумлении смотрел на свояка.
- Да и вот еще… - смущенно теребя косу и стараясь не смеяться, добавила Дивляна, - она в лесу-то… малость от человеческой речи отвыкла… Людей пугается - сколько лет и не видела никого, одни волки да медведи…
- Вы чего меня морочите? - Радим переводил взгляд единственного глаза с Белотура на Дивляну, не понимая, можно ли им верить. - Так она… Вернул ее отец из лесов? А что же мне ничего не сказал? Я ему и так и этак пора, говорю, невеста давно в возрасте, да и мне не век ждать, не отдадите - в другом месте найдем. Молчит, я уж думаю, все, Станиле сговорил… Или сговорил-таки?
- Нет, твоя будет дева, если ты слова не нарушишь! - торжественно заверил Белотур. - А что личико - с него не воду пить, а слово княжеское держать надо!
- Я-то не нарушу. Наше слово крепкое. Но ты-то откуда знаешь? - Радим склонялся к мысли, что Белотур его морочит. - Я Громшу после тебя видел, он о дочери слова не сказал.
- Пришло солнце и на твой порог! - Белотур с улыбкой взглянул на Дивляну. - Огнедева сама твою невесту в лесу нашла и в белый свет вывела. Обожди немного - увидишь ее. Ступай пока к себе и жди невесту.
Белотур и Велем принялись устраивать собственный стан. А Дивляна, заметив подходящие лодьи Ольгимонта, бросилась к берегу - рассказать Ольгице, что ее новый жених уже здесь.
Нельзя сказать, чтобы Ольгица сильно обрадовалась этому известию: в ее памяти еще была слишком свежа жизнь в роду старой Норини, и ей совершенно не хотелось немедленно войти в дом нового мужа, которого она не знала и не могла любить. Пять лет назад, когда скреплялось обручение, двенадцати летнюю невесту даже не показывали родичам такого же юного жениха, все решилось между их отцами. А у Дивляны, успевшей повидать Радима, не поворачивался язык уверять, как это обычно делается, что жених - красавец и молодец хоть куда. Зато Ольгимонт смотрел на Дивляну так, будто она вытащила его из воды: благодаря ней он и его отец получили возможность наконец сдержать слово, данное пять лет назад. То, что Ольгица была похищена и два года прожила женой голядского старейшины, от радимичей и вообще от посторонних предполагалось скрыть: Ольгица должна была отвечать, что находилась в лесу и обучалась мудрости у волхвов. Клюка старой Кручинихи пришлась очень кстати: Ольгица пока не пыталась вызывать духов, доставшихся ей по наследству, пока мать или кто-то из мудрых людей не научит ее, как с ними обращаться, но зато благодаря этой клюке она кого угодно могла убедить в том, что действительно жила у лесных волхвов.
- Отец наш слово дал, - старался утешить ее Ольгимонт, сам не слишком веселый - ему жаль было снова расставаться с любимой сестрой, едва успев ее найти. - Княгиней будешь радимичской…
Зато вот изумление на лице Радима, когда он наконец ее увидел, могло хоть как-то послужить утешением. Ольгица была красива и сама по себе, а для встречи с женихом ее одели, выбрав самые лучшие вещи из всех захваченных в поселке Норини. Благодаря собственной красоте и блеску богатого убора Ольгица выглядела как настоящая Аушрине-Заря, и Радим, едва ее увидев, застыл и онемел, так что даже не сумел I положенным образом приветствовать невесту, несмотря на тычки кормильца.
- Ну, что - стоило такую деву пять лет подождать? - усмехнулся Белотур и с довольным видом разгладил усы, будто эта красота была его заслугой. Что отчасти и соответствовало действительности - если бы не он и его дружина, неизвестно, сумел бы Ольгимонт найти и вернуть свою сестру "из лесов".
* * *
Когда Дивляна наконец увидела Днепр, вид его ничем особенным ее не поразил. Река как река: не слишком высокий берег, поросший травой, те же вечные ивы подле самой воды. Волхов возле Ладоги во много раз шире, а Днепр здесь и ребенок легко переплывет.
- Это он тут, возле верховий, такой, - пояснил Белотур, видя ее разочарованное лицо. - А у нас, под Киевскими горами, он о-го-го какой! - Он распахнул руки во всю ширь и улыбнулся, намекая, что даже его длинными руками и широкими плечами могучего Днепра не обнять.
- А мы сейчас уже полдороги прошли?
- Вроде того. Но отсюда легче будет, теперь только вниз по реке идти.
Дивляна с трудом верила, что большая и сложнейшая часть пути уже осталась позади. Когда выезжали из Ладоги, ей казалось, что до Киева, как на Тот Свет, ехать придется года три. А так, выходит, они могут оказаться на месте еще до Всеведова дня? И вместо того чтобы думать, как добраться до будущего мужа, ей придется думать о том, как с ним жить…
- Ты ведь меня не оставишь? - шепнула она, не глядя на Белотура. Из всех, кто окружает ее сейчас, только он один и будет рядом в той жизни - ведь братья после свадьбы уедут. Самое позднее - весной.
- Да как же я могу? - тоже не глядя на нее, тихо ответил он. - Мы теперь один род, одна семья. Да.
Это "да" он сказал так непонятно, словно пытался сам себя в этом убедить. Дивляна молчала, сцепив пальцы на коленях. Вот уже не в первый раз ей казалось, что она на переломе, на перепутье, на середине дороги между прошлым и будущим. Это ей казалось в тот вечер, когда она уезжала с Вольгой из Ладоги, смотрела на уплывающие назад последние ладожские избушки, Малятин челнок на берегу и развешанные сети. Потом - когда лежала в лесу под Словенском, в наскоро поставленном шалаше, и в бреду ей мерещилась мать, собирающая травы. Когда она стояла на вышитом полотне перед жертвенником Лели и слушала песни, прославляющие богиню Солонь в ней. Когда снова уехала из Ладоги, чтобы стать женой Аскольда. Когда простилась с князем Судиславом и с Ильмерь-озером. Когда шла по первому своему волоку за верховьями Ловати. То, что казалось ей серединой жизни и серединой белого света, повторяясь, все время отдалялось. Это как плыть через море… Она, конечно, не бывала там, но слышала рассказы торговых гостей. Когда плывешь по морю, берегов не видно и кажется, что ты уже на середине. А небокрай все отдаляется, и кажется, что эту "середину" ты несешь на себе. Так же и в жизни - берегов не видно, и с каждым шагом то, что ты считаешь порогом, передвигается, не дает оторваться, а небокрай уходит все дальше. И где же будет настоящий край неба? В Киеве? Или в далеких Шелковых странах? Теперь Дивляна, умудренная опытом, сомневалась даже в этом.
По Днепру шли вверх по течению, но недолго. Всего две смены гребцов - и показался Свинеческ, то место, где Белотур надеялся найти князя Громшу или верные известия о нем.
Городок Свинеческ был назван так, потому что лежал при впадении в Днепр маленькой речки, скорее даже ручья, который местные жители называли Свинец или Свинка. Сам городок занимал довольно высокий и крутой холм, а от днепровского берега, в этом месте довольно низкого, его отделяла кочковатая луговина шириной шагов в сорок, покрытая жесткой травой. Возле самого городка блестело озерцо, - в нем плавали гуси и утки. По вершине холма шел крепкий частокол, ворота были закрыты. Позади холма виднелся сосновый бор.
- Там князь живет? - спросила Дивляна, оглядывая частокол. Столь хорошо укрепленное и защищенное место она видела впервые.
- Да, князья смолянские тут осели, да и при них люди всякие… Варягов много.
Оказалось, что округа на довольно широком протяжении густо заселена: каждая из небольших речек была усеяна весями. А прибрежная полоса Днепра, включая устье Свинца, считалась "ничьим местом", то есть межой, границей угодий близживущих родов. Сюда эти роды когда-то собирались на игрища, на волостное вече и на торги между собой, вследствие чего это место стало известно как Вечевое Поле. Здесь, на ничейной земле, стояло святилище Велеса и Марены, где сжигали умерших, а по окраинам поля устраивали жальники, где каждый род отдельно хоронил прах своих предков: на границе "своего" света, все равно что на Той Стороне. Но из всех виденных Дивляной мест это могло с наибольшим правом быть названо мостом через огненную реку. Отсюда начиналась прямая дорога по полноводному Днепру до самой полянской земли, уже без порогов, волоков и прочих преград, причем вниз по течению река несла лодьи сама. Сюда же, к Днепру, выходили речные пути как с востока, так и с запада. С запада через Двину в кривичские земли попадали гости с того же Варяжского моря, и отсюда они через верховья Днепра пробирались на реку Олкогу, ведущую в землю булгар, чтобы обменять северные меха или пленных на шелковые ткани, а главное, серебряные шеляги.
Кроме торговцев, тут имелась волоковая дружина, которая обслуживала местный волок - на Сож, довольно длинный, но позволявший попасть к среднему Днепру кратчайшим путем. Тот или иной путь становился более или менее опасным в зависимости от того, как складывались отношения у племен и родов между собой, а также со своими и чужими князьями. И в Свинеческе, как правило, могли дать полезный совет, стоит ли тягать лодьи посуху или предпочесть водный путь, подлиннее, но и подешевле.
И сейчас, как никогда, можно было воочию убедиться, сколько разных людей живет вокруг. Вечевое Поле сплошь было занято станом, причем сразу делалось ясно, что собрались эти люди не на игрище и не на торг, а на войну. Ни женщин, ни скота, ни других товаров - только вооруженные мужчины. Увидев это, Дивляна в полной мере осознала, что вокруг нее не просто так ведутся разговоры о войне, - здесь действительно вот-вот разразится война.
Белотура и Велема Ольгимонт сразу увел к отцу, но Дивляне пришлось опять остаться в стане и узнать новости только тогда, когда они вернулись. Как выяснилось, об Огнедеве здесь знали заранее. По всем волокам и рекам носились слухи о чудесной невесте полянского князя Аскольда, которой приписывалось множество небывалых дел вроде оживления мертвых, исцеления одним взглядом безнадежно больных, прекращения затяжных дождей, губящих урожай, возвращения похищенных детей. Уверяли, что руки у нее по локоть в золоте, а ноги по колено в серебре и так сияют, что можно ослепнуть, потому-то ее и прячут под паволокой. Дескать, только князю Аскольду, нареченному жениху, дозволено смотреть на нее безнаказанно. Весь остаток дня к шатру приносили дары: в основном дичь и рыбу, но ладожане и тому радовались - меньше забот самим. Даже на лицах Витонеговых внуков появилось смутное сомнение: а вдруг их сестра Дивляна - и правда богиня, а они, дурни, за шестнадцать лет не разглядели? Но тем более Велем стремился никому не показывать сестру и запретил ей высовывать нос из шатра.
Только ранним утром, пока строгий брат еще отсыпался после пира, Дивляна решилась выбраться к реке, чтобы умыться. Дружина Белотура и Велема занимала полосу поля вдоль берега, отделенную от Днепра заросшим травой пустырем и невысоким обрывом с небольшой песчаной отмелью внизу. Среди прибрежных ив имелось достаточно уединенное место, где Дивляна могла снять покрывало, не страшась чужих глаз, здесь ее можно было увидеть только с самой реки, но если там появлялся челн, она всегда успевала укрыться среди стволов и веток.
Кто-то вдруг стал спускаться с кромки берега. Дивляна обернулась и хотела крикнуть, чтобы обождали, но осеклась, узнав Белотура.
- Я… сказать хотел, - заговорил Белотур. - Тут… Вчера на пиру говорил с одним смолянским, так он говорит, что у князя Станилы кормилицей была ведунья, Маренина жрица и чародейка, силы огромной. Я и подумал - не она ли тебе в лесу встречалась?
- Та слишком молода, чтобы взрослому мужику кормилицей быть.
- Может, глаза отводила? Красавицей прикидывалась, а на самом деле ей в обед сто лет и голова трясется?
- Может, и так! - Дивляна засмеялась. - Если увижу ее - узнаю.
- Воевода! - На гребне берега появился Битень и замахал руками. - Скорее! Князь Станила плывет! Прямо вон плывет! Вроде мирный с виду, говорят, согласен с Громолюдом разговоры говорить, но кто же его знает!
- Накликали! - охнула Дивляна. Вот только они заговорили о князе Станиле, и он тут как тут, будто с дерева слетел!
Услышав имя князя Станислава, Белотур встрепенулся, взял Дивляну за руку, чтобы увести с берега, но она уклонилась и скользнула за ствол ивы. Развесистая и пышная, та достаточно надежно укрывала от глаз со стороны реки. Белотур подался за ней, хотел что-то сказать, но она сделала повелительное движение, и он покорно промолчал, встал рядом, прикрывая ее собой.
По реке шли лодьи - одна, две, четыре… более десятка. Над берегом уже собралась вся дружина, держа на всякий случай оружие и щиты наготове. Сидевшие в лодье тоже были прикрыты щитами, повешенными по варяжскому обычаю на борт, и налегали на весла. Несколько человек не гребли - видимо, воеводы, которых можно было отличить по дорогим кольчугам и Шлемам козарской или варяжской работы.
У одного из них, одетого в косматую накидку из бурой медведины, из-под которой виднелись железнокольчатые рукава брони, шлема на голове не было. И, едва увидев его, Дивляна охнула, зажала себе рот, а свободной рукой изо всех сил вцепилась в плечо Белотура. Тот удивленно обернулся. А Дивляна едва слышно выдохнула:
- Это он! А вы не верили!
- Что? - Белотур поднял брови, глядя то в ее потрясенное лицо, то на лодью, уходящую вверх по течению, к Громолюдову стану.
- Не верили в дивьего мужика! А это он и есть! Мне не померещилось, это он!
И теперь наконец Белотур ее понял: он и раньше представлял, как выглядит князь Станислав Велебранович, а теперь вновь увидел его своими глазами. От удара клинком по лицу в памятной битве пятилетней давности у того остался длинный продольный шрам, который словно делил лицо на две неравные части. Клинок рассек только кожу, хотя и довольно глубоко, и глаз, к счастью для Станилы, уцелел, но все же у видевших его впервые могло остаться впечатление, что у него "половина лица"! А накидка из медведины, заговоренная и оберегающая от ран в битве, придающая силу зверя, при беглом взгляде укрепляла в мысли, что перед тобой зверь и есть.
- Я его самого и видела! - твердила Дивляна, провожая глазами княжескую лодью, где еще темнела спина в медведине. - Это он! Что же, у кривичей в князьях леший сидит?
- Это не дивий мужик, - сказал Белотур. - Это князь Станила, Станислав Велебранович. И у него не половина тела, просто шрам через правую щеку, от глаза до бороды. Повезло ему, что глаз сохранили боги. Ты не помнишь, я же тебе рассказывал про ту битву?
- Я помню…
И тут с берега прыжками спустился всклокоченный и донельзя взволнованный Велем.
- Вы чего тут застряли? Я уж думал, вас обоих велы в воду утащили! Громолюд отрока прислал - всех зовет к себе на пир и со Станилой говорить! И нас с тобой, и ее, Огнедеву! Идете?
Княжий двор в Свинеческе не мог вместить даже всех воевод и старейшин, поэтому князь Громолюд устраивал пир в полевом стане. Тем не менее Дивляна велела подать дорогую крашеную верхницу с шелковой отделкой, черевьи, продернутые бронзовой проволокой, - их-то будет видно. Велем не пожалел двух дорогих варяжских обручий из чистого серебра и, самолично разогнув пошире, надел их на ноги сестры и снова сжал над щиколотками.
- Что это? К чему? - вопила она, осторожно подрыгивая ногами. - Велько, ты с дерева упал?
- У Огнедевы ноги по колено в серебре, не слыхала, что а, простота чудинская? - рявкнул он. - Все знают! Вот пусть и смотрят! Ноги в серебре? В серебре!
Мужчины тоже надели лучшее платье, и, когда в конце концов поляне и ладожане прибыли к Громолюдову шатру, шествие, окружавшее богиню под паволокой, было нарядно и торжественно - сообразно такому великому событию, как встреча двух враждующих княжеских родов на перекрестке миров.