Нэд - твой сын, а не мой. Он был зачат на Хеллоуин женщиной, которая была в моем костюме. Я молюсь о том, чтобы ты смог простить меня за такую ужасную ложь, но я люблю его с первого дня рождения, как своего собственного сына. Пожалуйста, любите его тоже, милорд. Любите его сильно, любите его ради меня.
Вечно Ваша, Элизабет".
Хэррингтон ощутил странный укол вины. Мисс Фицджеральд так сильно любила. Она была действительно благородной женщиной и пожертвовала своими интересами и даже убедила возлюбленного начать новую жизнь с Бланш. Но он не мог себе позволить сострадать ей.
Хэррингтон жалел о том, что должен сделать. Держа письмо и конверт в руке, он пересек комнату. В камине горел небольшой огонь. Он бросил письмо и конверт в огонь и смотрел, как пламя пожирает их, молча надеясь, что мисс Фицджеральд однажды простит его.
Тайрел подошел к дому, его сердце билось в предвкушении. Ему сказали, что Хэррингтон поехал навестить соседа, но, даже если он остался в доме, Тайрелу было все равно. Весь день его беспокоило поведение Лизи утром; оно наполняло его горьким привкусом ужаса.
Поднимаясь на третий этаж, он пытался успокоить себя тем, что его тягостное предчувствие вызвано предстоящей свадьбой. У него было ужасное ощущение, что он загнан в ловушку, и он больше не мог отрицать, что не уверен в своей преданности Бланш. Но, господи, желание уклониться от своих обязанностей, разумеется, пройдет. Разумеется, скоро он вновь станет прежним человеком. Но все же он не мог отрицать, что последние два месяца были самыми счастливыми в его жизни.
Остальные чувства тоже нельзя было отрицать. Он очень любил Элизабет Фицджеральд.
Его сердце бешено забилось, когда он распахнул дверь детской. Он ненавидел смотреть, как страдает Элизабет, а она страдала со дня приезда Хэррингтона. Теперь ему нужно каким-то образом облегчить ее страдания. Этим утром он пытался убедить ее не волноваться, но знал, что ему это не удалось.
Няня, Рози, шила, а его сын играл с солдатиками на полу. Элизабет не было видно. Он посмотрел на Нэда с отцовской гордостью, улыбнувшись. Маленький мальчик застрелил солдата и повернулся и ослепительно ему улыбнулся.
- Нэд! Нэд победил! - похвастался он.
Тайрел рассмеялся и взял его на руки.
- Кто-то должен научить тебя скромности, мой мальчик, - сказал он. - Боюсь, твое высокомерие всех затерроризирует.
Нэд снисходительно посмотрел на него.
- Нэд победил, - настойчиво повторил он.
Тайрел снова рассмеялся, взъерошив его густые темные волосы.
- Папа! Отпусти! - скомандовал Нэд. - Папа!
Тайрел застыл, не дыша.
- Папа!
Нэд толкнул его в грудь. Тайрел опустил его на пол.
- Рози, - выдохнул он, даже не понимая, что обращается к няне так фамильярно. - Он назвал меня папой!
Но Рози не улыбалась. Ее лицо было бледное, а нос красный, словно она плакала.
- Да, милорд, - хрипло сказала она.
Он застыл. Радость от чуда исчезла. В чем дело?
Но он знал.
- Где мисс Фицджеральд? - спросил он.
Она облизнула губы.
- Не знаю, сэр.
Тайрел минуту смотрел на нее, затем прошел через зал, распахнув ее дверь. Постель была заправлена, шкаф стоял открытым. Он был пуст.
Он не верил.
- Сэр, - прошептала Рози, подойдя к нему сзади и держа Нэда на руках.
Тайрел почти не слышал ее. Он подошел к комоду и открыл его - тоже пусто. И он начал понимать.
Элизабет оставила его.
Он обернулся. Его сердце забилось с такой скоростью, что было больно.
- Когда она уехала?
- Сегодня утром, милорд.
Он смотрел на нее, но не видел. Вместо этого он видел Лизи, такой, как она была этим утром, со страданием в глазах. Элизабет оставила его.
Животное подняло голову и неистово завыло, от горя и боли. Звук был оглушающим, подумал он, оглушающим и трагическим в его огромном горе. Он слышал, как ломается дерево, разбиваясь вдребезги, за ним разбивается стекло, вой животного заполняет комнату, холл, весь особняк. Ему было интересно, что это за животное.
Оно ревело, пока у него не сел голос.
А затем наступила тишина.
Тайрел стоял в центре ее комнаты, один и неподвижен. Он смотрел на сломанный шкаф, теперь перекосившийся, его дверь оторвана и разломана на куски. Он посмотрел на покрывающие пол большие и маленькие осколки разбитых оконных стекол и зеркала. Он стоял там, с его рук текла кровь, он смотрел на остатки своего мира.
Часть третья
Декабрь 1814 - январь 1815
Глава 20
Маловероятное влечение
Джорджи весело напевала себе под нос, заканчивая украшать комнату к Рождеству. Лизи стояла чуть поодаль, наблюдая за своей улыбающейся сестрой, суетившейся у каминной полки, покрытой золотой и серебряной тканью и еловыми ветками. Это красиво, отрешенно подумала Лизи, но она не могла проникнуться духом праздника. Это было просто невозможно.
Они переехали в Вест-Энд, в Лондон, осенью. Джорджина почти не бывала в городском доме Элеонор на Белгрейв-сквер. Она проводила все дни в книжных магазинах, музеях, картинных галереях и на многих публичных дебатах, о которых писали в "Лондон таймс". Лизи была рада, что ее сестра так хорошо приспособилась. Джорджи попала в настоящий водоворот социального действия, и ей нравилось жить в городе.
Лизи не могла так легко приспособиться.
Она и Джорджина, покинув Уиклоу тем ужасным летом, поехали прямо в Глен-Берри. К счастью, Элеонор лишь посмотрела на сестер и приняла их с распростертыми объятиями; Лизи кое-как объяснила Элеонор свое затруднительное положение, в то же время моля ее о прощении.
- Ты мне очень нравишься, Элизабет, - мягко сказала Элеонор. - И сейчас я думаю, было ли мое решение, которое я тогда приняла, правильным.
Они переехали в Лондон незадолго до того, как Тайрел вернулся в Уиклоу со своей невестой. Зная заранее, что он вернется в октябре, Элеонор решила перебраться с семьей в лондонский дом. Она думала, что для Лизи нахождение в такой близости к нему будет невыносимо, поскольку Глен-Берри располагалось всего лишь в двух часах от Уиклоу. Лизи не возражала. Жизнь рядом с Нэдом и Тайрелом только продлит ее горе.
Они узнали о том, что свадьба Тайрела откладывается, только когда провели несколько недель в городе. Лизи удивилась, услышав, что он не женился на Бланш. Очевидно, невеста заболела; брачная церемония планировалась в мае.
Лизи не хотела слишком много об этом думать, поскольку иначе начала бы глупо надеяться на то, что эта отсрочка как-то связана с ней. Более четырех месяцев прошло с тех пор, как она покинула его и их сына, и, если бы у него было к ней хоть какое-то чувство привязанности, разумеется, она услышала бы о нем. Но она не слышала. Письмо, которое она ему послала, говорило о многом; ему было все равно.
Несмотря на все старания Лизи, ее горе было подобно огромной и тяжелой ноше, которую она не могла скинуть. И время не залечило рану, нанесенную разлукой с Нэдом. Иногда она скучала по своему маленькому мальчику больше, чем по Тайрелу. Оставить Тайрела и Нэда было самым нелегким поступком в ее жизни, но Нэд принадлежал Тайрелу, а Тайрел - женщине, которая скоро станет его женой.
Лизи каждый день запрещала себе думать о нем. Она сосредотачивалась на любых доступных заданиях, будь то присоединиться к тете за чаем, сходить с Джорджи в магазин или позаботиться о больных пациентах в госпитале Святой Анны, но все было напрасно. Воспоминания приходили к ней неожиданно, а с ними горе поднималось вновь. В самый разгар прогулки в парке она вспоминала какое-нибудь слово, прикосновение, взгляд.
По крайней мере, Нэду было хорошо. Графиня написала ей, сообщив, что отец и бабушка с дедушкой не нарадуются на него, что он вырос из своей обуви и ездит на пони. И теперь он может говорить целые предложения. Лизи плакала над письмом. Она осмелилась ответить, поблагодарив ее за новости и попросив написать еще, если у нее будет время.
Лизи была благодарна за то, что у детей короткая память, и, как бы сильно Нэд ни страдал от потери, к этому времени он уже забыл ее. А Тайрел тоже счастлив?
Он был в "Адаре", так она думала, со всей семьей, с невестой и сыном. Она попыталась представить его с Бланш, как он улыбается ей, как улыбался когда-то Лизи, но это было слишком больно. Она молилась, чтобы он был счастлив.
Джорджи прикоснулась к ее руке:
- О, Лизи! Стоит мне подумать, что ты идешь на поправку, как ты исчезаешь с этой земли и кажешься такой грустной. Не думай о нем!
Лизи улыбнулась ей. Она научилась улыбаться, несмотря на боль в душе и сердце.
- Я не грустная. - Это была ложь, и они обе знали об этом. - Сейчас Рождество, праздник, который я люблю. Мама и папа приедут сегодня, и я так рада увидеть их.
Джорджи задумчиво на нее посмотрела:
- Я тоже рада увидеть их, но также беспокоюсь. Мы не видели папу с того ужасного дня в Уиклоу.
Лизи обернулась. Она уже волновалась о своей встрече с отцом и очень не хотела говорить об этом.
Она регулярно писала родителям, и ни разу ни отец, ни мать не упомянули тот ужасный день, когда папа заявил, что отказывается от нее. Кроме того, мать казалась теперь очень популярной и редко проводила вечер в Рейвен-Холле без компании. Графиня продолжила приглашать ее в "Адар", когда там бывала. Письма папы были мягкими. Лизи молилась, чтобы все забыли о том дне.
Она переписывалась и с Анной. Письма Анны всегда были одинаковыми, полными подробностей ее счастливой жизни в дербиширском обществе и в браке. Разумеется, она никогда не вспоминала прошлое, и Лизи не хотела, чтобы она это делала. Лизи была благодарна, что Анна счастлива и любима - вообще, она ждала ребенка весной. Но Лизи всегда было сложно писать ответ.
Да и что она могла написать? Не делиться же с сестрой подробностями ее жизни. Лизи спрашивала себя, слышала ли Анна о ее связи с Тайрелом. Конечно, сейчас это не имело значения, поскольку все закончилось. Поэтому она писала, как замечательно проводит время, гуляя по парку в Глен-Берри, и о поспешности их переезда в Лондон. Она рассказала Анне, как Джорджи восторгается житьем в городе, добавив несколько анекдотов, которые могли бы развлечь ее сестру.
Но Анна читала между строк. Ее последнее письмо было слишком личным для успокоения.
"Но как насчет тебя, Лизи? Ты никогда не пишешь о себе! Я хочу, чтобы ты была счастлива, и постоянно о тебе беспокоюсь. Пожалуйста, расскажи мне, ты любишь город так сильно, как Джорджи?"
Анна приглашала ее в Дербишир этим летом, вместо того чтобы возвращаться в Глен-Берри или Рейвен-Холл.
"Я думаю, тебе здесь понравится, потому что это самое красивое место Англии! И тебе не будет скучно, так как у нас много посетителей и у Томаса есть много красивых друзей-холостяков. Пообещай, что ты приедешь, Лизи, я ведь так по тебе скучаю".
Лизи еще не ответила. Она очень хотела навестить Анну в будущем, но ее раны оставались слишком свежими, чтобы думать о таком визите сейчас, особенно когда Анна собиралась свести ее с одним из друзей Томаса. У Лизи не было иллюзий. Ее репутация была такой, что она никогда не сможет выйти замуж. Даже если ее репутация и позволит ей выйти замуж, она не сомневалась, что не разлюбит Тайрела. Не может быть никого другого для нее.
В гостиную вошла Элеонор. Лизи была рада отвлечься от своих размышлений.
- Что вы думаете? Вам нравится украшение коридора? Должна признаться, это по большей части изящное рукоделие Джорджи.
- Гостиная выглядит празднично, - улыбнулась Элеонор.
Она была, как всегда, великолепно одета, в черном платье и с большим количество бриллиантов, чем у герцогини. Лизи никогда не забывала, что во время сильной нужды Элеонор встретила ее с распростертыми объятиями, отказываясь помнить обиды.
- Ваши родители здесь. Я видела, как их карета подъезжает. - Она улыбнулась обеим девушкам. А затем повернулась к Лизи: - Это ты сделала тот ромовый пирог с изюмом, который я видела в кухне?
Лизи кивнула.
- Прошлым вечером, - призналась она. - Это папин любимый.
Элеонор дотронулась до ее щеки.
- И во сколько это было? В полночь? В два часа ночи? В три?
Лизи отвела взгляд. Она начинала ненавидеть ночь. В те темные часы на нее нападало одиночество, воспоминания и любовь к Тайрелу и ребенку. Если она засыпала, ей снились сны, чудесные живые сны. Иногда он занимался с ней любовью, иногда смеялся с ней, иногда держал ее или дразнил. Нэд часто был с ними, и они были одной семьей. Пробуждение от таких снов очень болезненно. Момент полного понимания - что она в Лондоне, нелюбима и одна - подобен повороту кинжала в ее груди.
- Ты очень худая, - проворчала Элеонор, - и гулянье по холлу всю ночь не поможет.
Лизи знала, что похудела на один или два размера, поскольку все платья были ушиты. Но ей стоило лишь взглянуть на свою полную грудь, чтобы знать, что она не привидение. Она улыбнулась тете:
- А вы слишком волнуетесь. Не ругайтесь.
Но Элеонор понизила голос, передав ей письмо.
- Только что пришло, - с неодобрением сказала она.
Лизи увидела марку, и ее сердце забилось от возбуждения. Письмо было из Ирландии. Она перевернула его другой стороной и увидела печать графини.
- Лизи, я не думаю, что эта переписка поможет, - сказала Элеонор.
Лизи посмотрела на нее:
- Я должна знать, как дела у Нэда.
- У него все хорошо. У него все очень хорошо. Я действительно думаю, что ты должна настоять на том, чтобы графиня тебе больше не писала.
- Я скучаю по нему, - просто сказала она.
Она не допустит вмешательства в ее переписку с графиней.
- Ты должна оставить все как есть, - твердо произнесла Элеонор. - Дорогая, а иначе ты просто не сможешь строить свою жизнь.
Лизи улыбнулась тете:
- Я строю свою жизнь, тетя Элеонор. Мы переехали в город, мы проводим вечеринки, и я добровольно работаю в госпитале Святой Анны, - ответила она. Она работала там несколько недель, посещая больных женщин и детей днем и ночью. - На самом деле я очень занята.
Элеонор вздохнула.
Раздался звонок в дверь, и Лизи быстро отвернулась от своей тети. Подойдя к двери гостиной, она смотрела, как Леклерк впускает посетителя. Там стоял Рори Макбейн, выглядевший ослепительно.
Лизи удивилась, так как ожидала увидеть своих родителей. Он держал сумку, в которой, очевидно, были подарки к Рождеству.
Лизи улыбнулась. Ей всегда очень нравился Рори. Он был таким остроумным и таким очаровательным, не говоря о его красоте. Она не видела его с прошлого лета, когда он бьш подавлен из-за ее ужасной лжи. Но с тех пор изменилось так много. Лизи была действительно рада видеть его и прошла вперед, надеясь, что он простил ее и они могут забыть о прошлом.
- Рори! Как чудесно видеть тебя… С Рождеством, - мягко произнесла она.
Рори положил сумку и поклонился:
- Привет, Лизи. - Он выпрямился и окинул ее взглядом, не улыбаясь. - Давно не виделись. С Рождеством.
И в его глазах был невысказанный вопрос, который Лизи поняла. Он сожалел об их ссоре так же, как и она. Она облегченно улыбнулась:
- Спасибо, что навестил.
Он улыбнулся в ответ:
- Как я мог не навестить моих любимых родственников?
- О, ты по-прежнему самый галантный джентльмен!
И, взяв его руки в свои, она рассмеялась. Звук ее удивил, и она поняла, что в первый раз смеется искренне с тех пор, как покинула Ирландию.
Но он больше не смотрел на нее и смотрел куда-то за спину Лизи.
- Я очень надеюсь, что это значит, что ты скучала по мне, - пробормотал он.
Лизи оглянулась, не отпуская его рук. В дверях стояли Элеонор и Джорджи. Элеонор сияла от восторга видеть своего племянника. Лизи отвернулась, прижав его к себе, ощущая на себе напряженный взгляд сестры.
- Ты останешься на ужин, - предупредила она.
Он рассмеялся:
- Посмотрим. Привет, тетушка. Я получу от вас такое же жизнерадостное приветствие, какое получил от Лизи?
Он посмотрел на Джорджи.
Лизи также посмотрела на Джорджи, и ей было приятно видеть, что Джорджи никогда не выглядела лучше. На ней было классическое небесно-голубое платье, вокруг талии завязан фартук. Ее длинные светлые волосы распустились днем, когда она решила сама принести лестницу, чтобы украсить гостиную. И сейчас они обрамляли ее лицо и падали на плечи. Хотя и растрепанная, Джорджи была красивой женщиной. И она стала еще красивее, подумала Лизи, потому что покраснела.
Элеонор ругала племянника за долгое отсутствие.
- Сколько же времени прошло! Каким ты стал нерадивым родственником! - выговаривала она, но улыбалась.
Он поклонился:
- Тетушка, мои самые искренние извинения, - и, выпрямляясь, кивнул Джорджи, также слегка покраснев. - Мисс Фицджеральд.
Джорджи отвела взгляд, сделав реверанс:
- Мистер Макбейн.
Он быстро отвел взгляд и улыбнулся Лизи с Элеонор:
- Я с радостью останусь на ужин, пока не надоем.
- Ты не надоедаешь, правда, Элеонор? - быстро сказала Лизи.
Элеонор бросила на нее взгляд.
- Ты шельмец! - воскликнула она наконец, целуя его в щеку. - Нам уже давно нужно оживление в этом доме. Тебе потребовалось много времени, чтобы найти нас?
Рори улыбнулся ей:
- Я был занят, тетушка, разными делами.
- И я боюсь спрашивать, что это могут быть за дела. Надеюсь, ты говоришь о бизнесе?
- Конечно, - рассмеялся он.
Он подмигнул Лизи, и она поняла, что он имеет в виду страстную любовную интрижку.
Элеонор обняла его и повела в гостиную.
- Девочки ждут своих родителей, и это будет праздничный ужин. Ты останешься.
Это был не вопрос.
Он тихо рассмеялся, пробормотав:
- Я тоже скучал по вас, тетушка.
За его спиной Джорджи с волнением посмотрела на Лизи. Когда парочка вошла в гостиную, она приблизилась к ней.
- Зачем ты пригласила его остаться на ужин? - приглушенным голосом воскликнула Джорджи. Она казалась в смятении. - Я отвратительно выгляжу!
Лизи улыбнулась ей:
- Ты переоденешься до ужина. Неужели ты не можешь попробовать насладиться его компанией? У нас не было интересных гостей со дня нашего приезда - друзья Элеонор старые и скучные! Он наш кузен и мой друг.
Джорджи схватила ее за руку:
- Ты разве не помнишь последний раз, когда мы его видели? Он был в бешенстве от нас обеих!
- Рори точно не в бешенстве от нас сейчас.
Джорджи обхватила себя руками:
- Он постоянно флиртует! Я не могу наслаждаться его компанией, так как знаю, что он наглец!
Лизи было весело.
- Ты совсем не знаешь его. Он не наглец. Его больше интересует политика, чем женщины. Знаешь, у вас есть что-то общее…
- У нас нет ничего общего! - пылко воскликнула Джорджи, еще сильнее краснея. - Совсем ничего - я в этом уверена!