- С каких это пор тебя можно так смутить, чтобы ты замолчала? - Не оборачиваясь, Алехандро включил душ, заставив ее проглотить свой гнев, как только она поняла, что он все равно ее не услышит.
И все же не удержалась, чтобы не крикнуть:
- Я ненавижу тебя, когда ты так со мной разговариваешь!
Слушая шум воды, Джемайма мерила шагами комнату. Воспоминания о тех безрадостных днях, когда она была здесь, снова вернулись к ней. Господи, как она не хотела снова оказаться в таком положении! Но разве она не сама подписалась на это ради благополучия Альфи?
Шум воды прекратился, в запотевшем стекле замелькало белое пятно полотенца. Пытаясь унять дрожь, Джемайма обхватила себя руками. Через минуту Алехандро вышел из ванной. Черные волосы мокрыми прядями падали на лоб, на теле поблескивали капельки воды.
Он посмотрел на нее и усмехнулся:
- Ты не можешь ненавидеть меня. Конечно, не можешь.
- Ты в этом так уверен? К тому времени, как распался наш брак, я тебя просто не выносила!
Алехандро сделал к ней шаг, и она отступила.
- Но почему? - спокойно спросил он. - Потому что узнал о твоей связи с Марко? Потому что я попросил тебя объяснить, на что ты потратила все деньги?
- Во-первых, - и это самое главное! - я ушла от тебя потому, что ты не верил ни одному моему слову. Впрочем, у меня были и другие причины…
Алехандро нахмурился:
- Сейчас не время устраивать сцены. Я голоден, хочу одеться и поесть.
На нее накатила такая злость, что она даже почувствовала себя выше ростом.
- У тебя никогда не бывает подходящего времени! Хотя бы раз подумай, что ты сделал сам, чтобы разрушить наш брак, и перестань винить во всем только меня!
- Давай оставим в покое прошлое…
- Кто бы говорил! Ты сам постоянно упрекаешь меня за прошлое!
Алехандро вздохнул:
- Ладно. Скажи все, что ты хочешь. Но только покороче.
- Ты заставил меня жить под одной крышей с твоей матерью…
- Замок большой. К тому же в Испании так принято.
- Донья Гортензия ненавидит меня. Она сделала все, чтобы моя жизнь здесь стала невыносимой. Что сделал ты, чтобы остановить ее?
- Ты любишь все преувеличивать. Что значит невыносимой?
- Если я о чем-то просила кого-то из слуг, им сначала приходилось бежать к ней, потому что она считала себя единственной хозяйкой в доме. И обычно случалось так, что, чего бы я ни просила, именно этого не получала. Потом… Она критиковала все, что я делала. Отказывалась разговаривать со мной за столом, когда тебя не было. Оскорбляла меня перед другими гостями. Можешь спросить у своей сестры. Беатрис, словно чумы, боится всяких неприятностей, но она не станет лгать, если ты прямо спросишь ее.
Алехандро опустил глаза, его губы сжались.
- Я спрошу.
- Ты не веришь мне даже в этих вопросах?! - возмутилась Джемайма.
- Похоже, мне сегодня придется остаться голодным… - пробормотал Алехандро. - Так в чем еще ты можешь меня обвинить?
Опять этот снисходительный тон! Глядя ему прямо в глаза, она выпалила:
- Это твоя вина, что я забеременела!
Он изумленно уставился на нее:
- Господи, ну зачем теперь говорить об этом? Ты же любишь Альфи. А мне ты даже ничего не сказала о своей беременности.
- Сначала сказала… Ты… ты легкомысленно отнесся к мерам предосторожности, и мне пришлось расплачиваться. - Она покраснела, вспомнив, как они занимались любовью в душе и вряд ли кто-нибудь из них тогда думал о какой-то предосторожности. Что и привело к незапланированной беременности. - Прошло всего лишь несколько месяцев с тех пор, как мы поженились. Мне было рано иметь ребенка. Меня все время тошнило, и от этого мне было здесь еще хуже. Неужели ты этого не понимал?
- Нет… Но ты мне ничего и не говорила тогда… Разумеется, я видел, что настроение у тебя неважное, но думал, это все из-за твоего самочувствия. Но ведь сейчас все уже позади.
Джемайма наградила его негодующим взглядом:
- Ага! Выходит, теперь ты уже ни в чем не виновен, в то время как я по-прежнему должна отвечать за каждую свою ошибку?
- Альфи не ошибка, Джемайма. Он, возможно, самое лучшее из всего, что когда-нибудь могло случиться с нами, - воскликнул Алехандро.
Ее глаза наполнились слезами.
- Я не имела в виду, что он был ошибкой…
- Тогда что ты имела в виду?
- Вот видишь, ты опять… Почему ты все время думаешь обо мне так плохо? - Она уже не могла удержать слезы.
- Нет, это не так… - Алехандро сделал к ней шаг и обнял ее за плечи. - Но мне трудно понять, как ты можешь любить Альфи и в то же время жалеть о его зачатии.
Жар его тела проникал сквозь тонкую ткань ее платья.
- Я больше не жалею…
- Но ты винишь меня в неосторожности. А разве только я виноват в этом?
Джемайму охватило странное оцепенение. Она слышала, как в ее ушах стучит пульс, чувствовала разгорающийся в животе жар, который был способен зажечь только Алехандро. Он наклонил голову и поцеловал ее… Его губы были требовательны, язык настойчив, зубы слегка покусывали ее нижнюю губу, пока она наконец не ответила ему.
Дыхание ее стало прерывистым, в голове все смешалось. Она услышала звук расстегиваемой молнии. Почувствовала, как, скользнув по телу, упало к ногам ее платье. Алехандро подхватил ее на руки, и босоножки с победным стуком упали на пол. Ей нравилась его сила, его уверенные движения. Джемайма знала, что она не сможет притвориться, что ее соблазнили против желания. Не сможет сказать себе, что он воспользовался ее минутной слабостью. Ее терзал почти болезненный голод, и это открытие ошеломило ее.
- Мы не должны, - прошептала она, поглаживая его подбородок, обрисовывая пальцами контур его рта, который мог подарить ей столько наслаждения.
- Давай не будем возвращаться к тем играм, в которые мы играли до нашей свадьбы, - хрипло прошептал Алехандро.
- О чем ты?
Глава 6
Алехандро внимательно посмотрел на Джемайму. - "Ни обязательств, ни секса", - перефразировал он. - Ты и так уже успела воспользоваться большей частью женского оружия.
- Это была не игра! - Когда Джемайма поняла, как много стал значить для нее Алехандро, ей захотелось как-то защитить себя. Это так естественно - отказаться от секса с ним, пока он спит с другими женщинами!
- Зачем притворяться… - пробормотал Алехандро, проводя подбородком по ее шее, чтобы потом последовать по этому пути губами, задерживаясь в самых чувствительных точках. - Это оказалось очень эффективным. В конце концов, я хотел только тебя. Я хотел тебя так, что обладание тобой начало казаться мне самой большой наградой. И должен признаться, в постели ты более чем оправдала мои ожидания.
Ее щеки вспыхнули, когда она заявила:
- Но это не было игрой! Возможно, для тебя, но не для меня. В конце концов, я ведь тогда была еще девственницей.
- И я по достоинству оценил этот факт. Я женился на тебе.
Вот, значит, как! Значит, он считал, это долгое сдерживание довело его до такого состояния, что он предложил ей обручальное кольцо. Чтобы она всегда была рядом и всегда доступна! Стоило ли тогда удивляться, что их брак распался? "Страсть не может длиться вечно, - говорила она себе, - даже тогда, когда каждая клеточка тела буквально поет от предвкушения".
Его губы спустились вниз по ее груди. Он расстегнул шелковый лифчик и притянул ее к себе, чтобы лучше ощутить тяжесть и мягкое тепло ее нежных округлостей. Она выдохнула, когда он начал медленно поглаживать пальцами ее соски, пока не откинулась назад, не в силах сдержать стон.
- Я люблю твою грудь, - хрипло проговорил он. - Подумать только, у такой маленькой женщины такая восхитительная грудь!
Джемайма прижалась к нему, выгибая спину. Он опустил ее на постель и, наклонившись, обхватил губами один из розовых сосков. Казалось, ее грудь напрямую связана с другой частью тела, тут же вспыхнувшей влажным жаром. Его рука скользнула между ее бедер. Застонав, Джемайма откинула назад голову. Она так хотела его, что у нее просто не было сил больше ждать.
- Если бы ты только знала, сколько раз за последние дни я представлял себе это, - хрипло проговорил он, раздвигая коленом ее бедра. Его взгляд скользнул по ее обнаженному телу.
Она вся дрожала. Искушение полностью отдаться наслаждению вдруг поблекло от мысли, что физическое желание недолговечно. К тому же нагота заставляла обостренно чувствовать то, что ей не нравилось в ее теле. Ей казалось, что ее ноги слишком короткие, а грудь и бедра слишком полные для ее роста. Она начала неловко отстраняться от него, но он поцеловал ее с таким жаром, что огонь пробежал по ее телу, словно по бикфордову шнуру. Ее бедра приподнялись.
- Пожалуйста… - умоляюще прошептала она.
- Я хочу сначала доставить удовольствие тебе, - пробормотал Алехандро, лаская ее и не отводя глаз от ее лица.
Какими умелыми были его пальцы! Он знал все - нужную точку, силу давления, идеальный ритм. Со стоном она закрыла глаза, изгибаясь от наслаждения. Не убирая руки, он наклонился и коснулся губами ее колена. Его язык, скользя по внутренней стороне ее бедра, начал подниматься все выше и выше, пока не достиг самого чувствительного места. Ей показалось, что она может потерять сознание. И она достигла пика наслаждения, на который, казалось, забросил ее десятибалльный шторм, чтобы, забрав всю энергию, кинуть вниз с высоты бездыханное тело.
Алехандро отстранился от нее в тот момент, когда она хотела сильнее притянуть его к себе. Его мир был за тысячу миль от нее, в то время как она все еще находилась в своем чувственном коконе. Она услышала, как он выдвинул ящик, разорвал фольгу и через несколько секунд снова был с ней.
Джемайма снова почувствовала возбуждение. Оргазм не удовлетворил глубинной потребности почувствовать его внутри себя. Она поднялась к нему навстречу, ощутив первый пробный толчок. Ее синие глаза расширились, дрожь пробежала по телу.
- Ты действительно хочешь меня, - с чисто мужской гордостью пробормотал Алехандро.
Какая-то первозданная сила пульсировала сквозь нее, поднимая все выше и выше. Алехандро ускорил темп. Она изгибалась под ним, ее тело двигалось в ритме его тела, горячая, вдохновляющая радость обладания давала ей все возрастающее удовольствие. Почти в конце этой дикой скачки она вскрикнула, содрогаясь.
- Это божественно, - прошептал Алехандро. - Подумать только, я боялся, из-за Марко у нас ничего не получится. Ты так соблазнительна, что нужно быть камнем, чтобы устоять перед тобой.
Джемайма оцепенела. Ее рот приоткрылся, но тут смуглый палец прижался к ее губам.
- Давай не будем. Меня бесит, когда ты начинаешь все отрицать, а сегодня у меня и без того был тяжелый день.
Еще раз оскорбленная его недоверием, не имея возможности отстоять свою правоту, Джемайма снова почувствовала себя чужой и одинокой. Она отодвинулась в сторону и, опершись на локоть, начала пристально разглядывать его. Он казался таким умиротворенным и таким расслабленным… Черные спутанные волосы, четкий профиль. Ее кожу покалывало, наверное, она покраснела, - Алехандро так и не побрился перед тем, как увлечь ее в постель…
Где-то глубоко внутри ее находился колодец физического удовлетворения, который совсем пересох, когда она уехала из Испании. Их брак всегда основывался на отношениях в спальне, но должно было пройти еще немало времени, прежде чем она могла бы заставить себя признать, как ей не хватало его прикосновений.
Алехандро повернул голову, блеснув на нее глазами из-под прикрытых век.
- Думаю, ты сама видишь, у нас вряд ли что-то получится, если честно не признать прошлое.
Уголки ее губ опустились. Теперь он уже не только не верил ей, но отказывался даже слушать ее. Так есть ли у нее надежда оправдать себя перед ним? Его уверенность казалась непоколебимой.
- Так. Сначала душ, потом ужин, - скомандовал Алехандро.
- Где ты был сегодня? Что-то случилось? - спросила она, когда Алехандро, подхватив ее на руки, понес в ванную.
- Несчастный случай с Пепе на винограднике. Он работал на тракторе… Одним словом, все очень серьезно. Мне пришлось остаться в больнице, чтобы поддержать его жену. Их единственный сын живет за границей, остальные родственники уже очень старые. Боюсь, Пепе не удастся выкарабкаться…
Джемайма была поражена:
- Господи, как это ужасно… Извини, если бы я знала…
- Но раз ты не знала, значит, имела право высказать свое недовольство.
По тому, как он прервал ее извинения, было ясно, что он не хочет больше говорить об этом. Алехандро не преувеличивал, когда сказал, что у него был тяжелый день.
В просторном, выложенном мрамором душе, когда вода струилась по его бронзовому телу, он на мгновение прислонился спиной к стене и закрыл глаза. И только тогда она поняла, как он устал. Ее кольнула совесть, но она подавила это чувство, потому что, когда они только поженились, Алехандро все время заставлял ее чувствовать себя виноватой. Всегда у него находилось что-то более важное, что-то более серьезное и значимое. Джемайма ощущала себя чуть ли не эгоисткой за то, что ей чаще хотелось его видеть. Однако жена Пепе и его семья наверняка смогли найти у Алехандро поддержку и сочувствие, ведь он из тех мужчин, которые в критический момент способны внушить спокойствие и уверенность.
Зная это, она не переставала удивляться, почему он был столь невнимателен к ней во время ее беременности, когда она так нуждалась в нем! Или же несчастная и вечно недовольная жена казалась ему просто еще одной досадной обузой и источником беспокойства, от которого он хотел бы избавиться? Так что сейчас ей не стоило забывать, что он взял сюда ее только затем, чтобы его сын жил вместе с ним в Испании.
Она не стала снова надевать платье. Накинув голубой шелковый халат, Джемайма прошла в смежную комнату, где, несмотря на поздний час, для них был накрыт стол. В джинсах и черной майке, Алехандро выглядел и моложе, и доступнее. Большая ваза, наполненная белыми маргаритками, украшала центр круглого стола, и она вспомнила, как однажды донья Гортензия, не сказав ни слова, убрала с обеденного стола один из тщательно составленных Джемаймой букетов. В те дни ее очень легко можно было расстроить. Она вряд ли созрела для того, чтобы быть женой, не говоря уж о том, чтобы стать матерью… Ей нередко случалось принимать опрометчивые решения только потому, что это казалось более легким выходом.
Сидя напротив, Алехандро не мог отвести глаз от своей жены. Даже без грамма макияжа она была изумительно прекрасна с ее тонкими чертами лица и нежной кожей. Секс, возможно, был даже лучше, чем он помнил, и все же… Их трехмесячное соглашение просто сводило его с ума. Она являлась его полной противоположностью - импульсивной, взбалмошной, непредсказуемой. Было просто невозможно просчитать ее следующий ход.
И опять внутри его началась борьба. Что, впрочем, было естественно, когда дело касалось Джемаймы. Как он мог оказаться столь склонным к компромиссу, чтобы взять обратно свою неверную жену, которая к тому же до сих пор не желала этого признавать? Нераскаявшуюся мошенницу, которой только потому удалось так долго прожить в Англии без его поддержки, что перед тем, как уйти, она выдоила из него несколько тысяч евро. Это было ужасным унижением - узнать, что его жена не только предпочла ему другого мужчину, но к тому же еще и извлекла выгоду из финансового положения своего мужа.
Но есть ли у него право судить? Он сам использовал их маленького сына в качестве орудия шантажа, чтобы заставить ее вернуться. Но ведь он делал это и в интересах своего сына! Когда имеешь дело с такой женщиной, приходится прибегать к особым мерам.
Он сделал глоток вина, пытаясь насладиться вкусом, в то время как его сознание продолжало прокручивать неприглядную правду. Джемайма заставляла его сгорать от желания, одновременно доставляя боль. Мужчину должна вдохновлять достойная женщина, не опускающаяся до измены и обмана. Но тут же перед его глазами возникли другие образы - образы мужчин, вьющихся вокруг ее юбки в маленьком английском городке, - и все его древние инстинкты мгновенно подняли голову. Разве он мог оставить ее там, рядом с этими самцами, один из которых скоро мог оказаться в ее постели.
Джемайма принадлежит ему, пусть она и является его слабостью. "Но мужчина имеет право на слабости настолько, насколько способен контролировать их последствия", - рассуждал Алехандро. А она не могла причинить ему особого вреда, потому что он не любил ее. Он вообще никогда не влюблялся и гордился этим. Влюбленные мужчины становятся глупцами, а тот, кто просто испытывает желание, прекрасно знает, что он делает и для чего.
Ощущая неловкость от затянувшегося молчания, Джемайма наконец сказала:
- В аэропорту сегодня было полно репортеров. Кажется, они дожидались именно нас с Альфи…
Алехандро нахмурился:
- Значит, кто-то сообщил им эту информацию. Откуда они могли узнать о вашем приезде?
- Во всяком случае, не от меня…
Он усмехнулся:
- Точно?
Ее глаза расширились.
- Но зачем мне предупреждать папарацци?
- Ну, чтобы получить деньги за информацию или попасть на страницы светской хроники. - Алехандро бросил салфетку и встал из-за стола. - В любом случае предупреждаю - мне такая публичность не нравится.
- Ты куда? - спросила Джемайма, чувствуя себя оскорбленной этим новым обвинением.
- Спать. Но сначала загляну к Альфи. Buenas noches, querida.
Ее тонкая кожа порозовела, но она воздержалась от комментариев. После их страстных объятий в спальне его уход на ночь в соседнюю комнату был как пощечина. Лишнее напоминание о том, как обманчива видимость. Ни дорогой новый гардероб, ни ужин вдвоем не означали, что им удалось чего-то достичь в их отношениях.
- Я не сообщала папарацци о нашем приезде, - отчеканила она.
- Но кто-то же сообщил! - Непроницаемо темные глаза на смуглом лице с надменно выставленным подбородком встретились с ее взглядом.
- А мне не понравилось, что, не обсудив со мной, ты пригласил няню! - заявила она, решив, что уж на это она имела право.
- Мы поговорим об этом завтра, - сказал Алехандро и вышел из комнаты, оставив ее сидеть перед нетронутым десертом.