* * *
Ева как раз вынула из духовки последний противень хрустящего шоколадного печенья, когда зазвонил телефон. Стараясь не смотреть на стол, плотно заставленный подносами со свежей выпечкой, она сняла трубку.
– Ева, это Брайс.
Сердце подскочило в груди. В изнеможении от радости, что он позвонил, она облокотилась на дверной косяк.
– Привет. Как ты?
– Только что прилетел из Сиднея. Нашел твою записку.
– Хорошо.
– Хочу тебя увидеть… – Он сделал неуверенную паузу, прежде чем продолжить. – Поэтому звоню, чтобы заранее предупредить.
Услышав в голосе легкую иронию, Ева рассмеялась:
– Видно, ты учел прежние ошибки. Мне тоже надо тебя увидеть. Если не очень устал, может, зайдешь сейчас? Я испекла печенье.
– Заманчиво…
– А еще яблочный пирог, лимонный торт, гору сладких сухариков…
– Отлично! – Ее окутал низкий, чувственный голос. – Я почти не ел в самолете. Буду через пятнадцать минут.
Она так много хотела ему сказать, начиная со слов "прости меня" и заканчивая словами "люблю тебя". Но она ограничилась нейтральной фразой:
– Не терпится тебя увидеть!
– Мне тоже, дорогая.
Ева прижала трубку к груди, как будто хотела, чтобы его слова проникли прямо в замерзшее сердце, согрев его нежностью.
Пятнадцать минут.
У нее масса времени, чтобы привести себя в порядок. Она бросилась к лестнице на второй этаж, но вдруг остановилась. Как же ее решение быть до конца честной? Разве слой косметики на лице, уложенные феном волосы, дизайнерская одежда – это настоящая Ева? Он должен увидеть ее такой, какова она на самом деле. Ее признание будет более искренним: настало время проститься с прежними страхами и сомнениями.
В прошлый раз она пришла в смятение, когда он застал ее в самом неприглядном виде, и ожидала, что он тут же повернется и уйдет, как восемь лет назад. Однако теперь он возвращается, возможно, сказать, что она сумасшедшая. Ну так что же? Она готова выслушать его без предвзятости. В любом случае это шанс, и она не должна упустить его.
Взглянув последний раз с тоской в сторону спальни, где ее ожидали десятки дизайнерских нарядов, украшений и ящик косметики, она демонстративно отвернулась и направилась обратно на кухню. Приготовление глазури для печенья займет руки и отвлечет от ужасной мысли, что Брайс может снова уйти, несмотря на то, что она собирается ему сказать.
Брайс ничего в жизни не боялся.
Еще в детстве он научился смотреть страху в лицо и побеждать его. Это помогло ему пройти школу, получить университетский диплом и занять свое место в рекламном бизнесе.
Однако, стоя на пороге Евиного дома с букетом ее любимых фиалок в руке и очень важным документом в кармане, Брайс испытывал странную неуверенность. Он пришел рассказать ей правду. Как она воспримет то, что он собирался сказать? Насколько он упадет в ее глазах? Может быть, она начнет жалеть его или, еще хуже, согласится на его предложение только потому, что, по ее мнению, он нуждается в опеке и сострадании. Его не устраивал ни один из вариантов, но он понимал, что обязан открыть свою тайну, если хочет, чтобы у них с Евой было общее будущее.
Брайс поднял руку, чтобы постучать, но в этот момент дверь распахнулась и на пороге появилась прелестная женщина со следами муки на носу и шоколадной крошкой на щеке.
– Спасибо, что пришел, – сказала Ева и улыбнулась при виде букета, который Брайс достал из-за спины.
– Это тебе.
– Спасибо.
Она прижала цветы к лицу.
Темные каштановые локоны прекрасно оттеняли пурпурные и аметистовые лепестки фиалок. Мягкая волна падающих на плечи спутанных волос нравилась ему гораздо больше, чем аккуратно уложенная стильная прическа. Ева обернулась к нему с теплой улыбкой, согревшей сердце:
– Заходи. Я напекла столько, что хватило бы на целый кондитерский магазин.
– Звучит заманчиво.
Брайс последовал за ней, наслаждаясь легким шлейфом аромата яблок, корицы и ванили. На кухне Ева махнула рукой в сторону стола, на котором не осталось свободного места – все заставлено тарелками и вазочками со свежей выпечкой.
– По-моему, я перестаралась.
– Что плохого в том, что ты любишь готовить?
– Я готовлю, когда нервничаю.
Она посмотрела на Брайса, и он с изумлением заметил страх, промелькнувший в глазах.
Она была испугана не меньше, чем он. Надеясь разрядить обстановку, он пальцем стер с ее щек следы шоколада.
– А еще у тебя мука на носу, – сказал он в ответ на поднятую бровь Евы.
Она засмеялась весело и радостно.
– Скажи, почему мы оба нервничаем? – не удержался он.
– Вопрос на миллион долларов.
Ева бережно, как драгоценность, прижала фиалки к груди и повернулась к полке в поисках подходящей вазы, дав Брайсу прекрасную возможность хорошо рассмотреть ее.
Кроме той драматической встречи в саду, когда она вела себя как ненормальная, он никогда не видел Еву в домашней одежде. На ней были старые, потертые джинсы, простая белая майка и шлепанцы. Брайсу было приятно, что она чувствует себя просто и раскованно в его присутствии, не стремясь произвести впечатление безупречной внешностью.
Лично он любил хорошо одеваться – этого требовала работа. Однако что могло быть приятнее на выходные облачиться в джинсы, футболку и не бриться, отрастив трехдневную щетину.
– Ты не ответила.
Ева повернулась к нему с настороженной улыбкой:
– Каким временем ты располагаешь?
– Мне некуда спешить. – С этими словами он отодвинул стул и сел. – Чем скорее мы все выясним, тем скорее я смогу насладиться твоими кулинарными шедеврами.
Нервный смешок Евы, продолжающей возиться у стола с цветами, аранжируя их в вазе, как на конкурсе флористов, подсказал ему, что она сильно волнуется. Брайс сжал ее локоть, не удивившись, что она вздрогнула. Он сам с трудом сдерживал волнение, но отступать было поздно: он собирался рассказать ей все без утайки.
– Ты прав. – Со вздохом она поставила вазу на подоконник. – Не знаю, с чего начать.
– Не говори только, что тоже собираешься открыть страшную тайну, – попытался пошутить он, но неожиданно Ева напряглась.
На щеках выступил легкий румянец. Она прикусила нижнюю губу, нервно теребя локон.
– Начинай ты, – попросила она.
– Хорошо, только ты сядь.
– Неужели все так серьезно? – наморщила лоб Ева, и тут он сообразил: она в очках. Странно, что он сразу не заметил. Нынешние очки выглядели более стильно, чем прежние, в толстой пластиковой оправе, но все равно делали ее похожей на девочку, которую он знал в школе.
– Пойдем в гостиную, там удобнее. Хочешь выпить?
– Спасибо, но я бы сразу перешел к разговору.
Она проводила его в комнату и устроилась на диване. Брайс сел рядом, отметив, что на этот раз она не вздрогнула и не отодвинулась, хотя выражение глаз оставалось настороженным. Он наклонился вперед, и заветная бумага в кармане зашуршала, напоминая, что пора начать исповедь. Брайс вытащил листок и сжал в руке. Он подыскивал нужные слова, чтобы перейти к самой трудной части своего повествования.
– Я собирался рассказать тебе всю правду в тот вечер, когда обещал приехать, но не смог из-за проблем на работе. Потом приехал не вовремя и застал тебя врасплох. Сегодня ты узнаешь все, но чтобы лучше понять… – Он повертел в пальцах и протянул Еве сложенный лист бумаги. – Сначала посмотри вот это. Тебе многое станет ясно.
Она развернула листок и недоуменно нахмурилась, пробежав глазами сверху вниз со скоростью, которая ему и не снилась, – чтение давалось ему с таким же трудом, как правописание и определение времени. Ева помахала бумагой:
– Что это?
– Помнишь сочинение по книге "Гордость и предубеждение", которое мы писали на экзамене в десятом классе? Так вот это мое.
Она еще раз опустила глаза на текст, потом вопросительно посмотрела на Брайса темными, бархатными глазами, в которых он мечтал бы утонуть.
– Но…
– Знаю. Это ужас, – сказал он, взяв у нее листок, в верхнем углу которого стояла оценка – жирная единица.
Этот результат перекрыл ему дорогу к получению диплома об окончании школы и круто изменил жизнь. Брайс провел указательным пальцем по строчкам, начиная с середины. Впрочем, за эти годы он столько раз возвращался к тексту, что выучил практически наизусть: чудовищная орфография, пропущенные буквы, немыслимые словосочетания.
– Ну, как тебе?
Ева перестала хмуриться – она все поняла.
– Привычка делать заметки, составлять списки, специальные компьютерные программы, непонятные сокращения, которые я видела на твоем столе, наконец, вот это… – Она ткнула пальцем в бумагу. – Ты дислексик.
Брайс кивнул и бросил бумагу на журнальный столик.
– Диагноз был поставлен на основании этого сочинения. К сожалению, слишком поздно – к концу десятого класса я завалил почти все предметы.
Ева наклонилась ближе к нему, окутав легким облаком ванили, и успокаивающим движением сжала локоть.
– Не могу даже представить, что ты из-за этого пережил в школе, но посмотри, чего ты добился: стал одним из лучших в своей профессии.
Брайс искал в ее лице выражение сострадания, но видел только нескрываемое восхищение.
– Спасибо. Смешно сказать, но при затруднениях с чтением и письмом у меня очень развита интуиция, образное мышление и внутреннее чутье. Богатое воображение и умение воспринимать предметы в трехмерном пространстве помогают находить неординарные решения в работе… – Он вымученно усмехнулся и накрыл ее руку своей. – Как тебе такой диагноз?
Ева крепче сжала его локоть:
– Когда ты узнал?
– После того, как ушел из школы. Меня просто выкинули, как ненужный хлам. Сосед зашел к нам забрать старый проигрыватель и поинтересовался, как я справляюсь: оказалось, его племянник тоже был дислексиком.
– Учителям в голову не приходило?
– Так же как мои родители, они считали меня пропащим. – Брайс увидел по ее глазам, что сейчас Ева начнет жалеть его, и поспешил добавить: – Благодаря соседу я понял, что со мной, обратился к специалистам, научился бороться с этим, получил диплом и больше не оглядывался назад.
– Потрясающе. Ты должен гордиться собой.
– Горжусь, но сожалею об одном: как из-за этого обошелся с тобой в тот вечер у Тони… – Он схватил ее за руки. – Я вел себя как идиот. Боялся, что ты видишь меня насквозь.
– Между нами тогда возникла связь. Почему ты ушел?
Он сжал ее пальцы и отпустил их, нервно провел рукой по волосам.
– До этого вечера мы не виделись несколько лет. Ты всегда нравилась мне, хотя и казалась немного не от мира сего. Когда подошел к тебе, думал, ты меня сразу отвергнешь за мои шуточки, но у тебя загорелись глаза. Ты не отвела взгляд, смотрела прямо в лицо. Прежде чем я успел опомниться, мы уже разговаривали – по-настоящему, как никогда раньше.
Ева покусывала нижнюю губу, что казалось Брайсу очень эротичным.
– Значит, это не имело отношения к тому, как я выглядела?
Он с удивлением покачал головой:
– Почему ты так решила?
Со смущенной улыбкой Ева указала на очки:
– Из-за них, и еще потому, что носила косички, а не стильную стрижку, как другие девушки, одевалась немодно.
– Я не замечал.
Ева затрепетала от радости. На всякий случай внимательно взглянула на Брайса, убедиться, что ему можно верить. Яркие синие глаза сияли искренностью.
– А что ты замечал?
Она затаила дыхание, когда он наклонился к ней и провел кончиками пальцев по щеке, как будто запоминая каждую ямочку, каждый изгиб.
– Я видел удивительную девушку, любящую брата и отца, спасавшую раненых животных, не жалеющую сил, чтобы стать лучшей в классе. Эта умная, симпатичная девушка смотрела на меня так, словно я ей интересен. Ее остроумные реплики заставляли меня смеяться. И у нее уже проявлялись задатки загадочной женщины.
– Но все равно ты ушел.
Ее взгляд не отпускал его.
Брайс усмехнулся:
– Помнишь, о чем мы говорили, прежде чем я чуть не поцеловал тебя?
Что касалось того вечера, Ева помнила все до мельчайшей детали, несмотря на желание забыть. Она кивнула:
– Делились мечтами о будущем.
– Правильно. Меня так увлек разговор, что я чуть не проболтался, хотя не мог себе это позволить. С твоими мозгами впереди тебя ждал успех, а я считал себя ни на что не годным.
Ее сердце сжалось от мысли, что ему пришлось пережить. Ева прижала палец к его губам:
– Не говори больше ничего…
– Позволь мне закончить! – Он перехватил ее руку. – Когда ты с сияющими глазами говорила о будущем, ты была прекрасна. Я мечтал поцеловать тебя. Тогда появились парни – они вернули меня к действительности: я испугался, что подпустил тебя слишком близко. Мне нечего было тебе предложить, а ты жила мечтой. Я обязан был оттолкнуть тебя… – Он покачал головой. – Парни засмеялись, и я с ними. Потом повернулся и ушел.
В растерянности Ева пыталась вникнуть в его слова. Все эти годы она совсем по-другому объясняла себе произошедшее в тот вечер. Слова Брайса потрясли ее.
– Ты находил меня симпатичной? Глаза сияли? Но ведь я была "чокнутой".
– Очаровательной чокнутой.
У нее перехватило дыхание, когда она почувствовала легкий, как крыло бабочки, поцелуй в щеку. Ева чуть-чуть повернула голову и была вознаграждена: со стоном он впился в губы страстным, требовательным поцелуем, сокрушая ее губы, лишая воли.
Тело охватила жаркая истома, когда он жадно терзал ее рот, проникая языком во влажную глубину, и, доводя до экстаза, снова покусывал нежные губы. Когда он целовал ее так, она чувствовала себя прекрасной, желанной, необыкновенной. На мгновение она могла даже поверить, что у них есть шанс.
Но шанса не было. Не важно, что он говорил, не важно, что она желала его любви больше всего на свете, – этот мужчина был не для нее. Она никогда не смирится с тем, что в любую минуту он сорвется с места и помчится на другой конец света ради своей карьеры.
Брайс замер и отпрянул, взяв в ладони ее лицо. В его глазах полыхала страсть.
– Что-то не так?
Она скажет правду. Сегодня у них не должно остаться секретов друг от друга. В теории все было просто, но на практике раскрыть душу любимому человеку, который глядит на тебя с нежностью, было пыткой. У Евы даже ладони стали липкими от нервного стресса.
– Разве ты не хочешь узнать, почему я вела себя как безумная в тот раз, когда ты приехал без предупреждения?
– Это имеет значение? – спросил он с улыбкой.
Безусловно. Пусть он узнает все.
– Ева?
С неохотой она отвела его руки от лица. Ева не могла ни мыслить, ни говорить, она просто теряла рассудок, когда Брайс дотрагивался до нее. Наконец она произнесла, проведя рукой сверху вниз, указывая на себя:
– Вот какая я на самом деле: не гламурная, не элегантная, не суперкрутая.
– Могу поспорить! Я видел, в каких сексуальных нарядах ты ходишь на работу.
Она горестно покачала головой:
– Эти наряды, косметика, прически – иллюзия, маска, которую я надеваю для уверенности, когда выхожу из дому.
Брайс уже не улыбался, пытаясь понять.
– Ты же умная и очень красивая. Зачем тебе какая-то маска?
Ева закрыла лицо руками. Как объяснить, чтобы не выглядеть чудаковатой в его глазах?
– Ева, доверься мне!
Он отвел ее руки от лица и нахмурил лоб.
– Тебе будет трудно понять.
– Я постараюсь.
Он не отпускал ее рук, и Ева была благодарна ему: тепло его ладоней действовало успокаивающе.
Глубоко вздохнув, она решилась:
– Новый имидж? Этим я обязана тебе. В тот вечер у Тони я впервые надела платье, накрасила губы, сменила очки на контактные линзы, и ты заметил меня. Более того, впервые увидел во мне женщину. Это было прекрасно.
– Но я ушел, бросив тебя.
– Не имеет значения. – Она постаралась улыбкой смягчить горечь, прозвучавшую в его словах. – Ты оказал мне неоценимую услугу. Время, проведенной с тобой, смех, разговоры, флирт – раньше я не испытывала ничего подобного. Мне хотелось, чтобы отныне так было всегда. Если для этого надо было стать другой, что же, я была готова рискнуть, – она застенчиво улыбнулась, – пришлось кардинально изменить себя. Для начала выбрала профессию, где внешность и уверенность определяли успех, где я должна была выглядеть гламурно…
– И что?
– Внешне я изменилась, но внутри осталась неуверенным в себе интровертом. Больше всего боюсь, что кто-нибудь узнает правду. Я прячусь за свой бизнес, наряды, имидж, не подпуская никого слишком близко.
– Почему?
Брайс нежно сжал ее руки, заставляя говорить дальше. Он видел, что Ева готова замкнуться.
– Потому что я всегда теряю близких мне людей, – прошептала она.
Признание далось ей нелегко, и Брайс понимал это. Отпустив руки, он обнял ее, заключив в надежное кольцо своих объятий.
– Ты говоришь об отце?
– Мать, отец, Тони – все оставили меня.
– Ты не упомянула меня. Я ушел, когда, казалось, мы начали сближаться.
Ева упорно разглядывала шов на джинсах, стараясь подавить навалившееся чувство горькой беспомощности, похожее на то, которое она испытала, когда умер отец.
– Ты тоже, но в меньшей степени. Мама умерла, когда мы с Тони были маленькими. Гораздо больнее было пережить смерть отца. Он оставил много долгов, пришлось продать дом. Мы остались ни с чем. Тони тоже уехал спустя несколько лет.
Брайс тихо выругался, крепче прижимая ее к себе:
– Ты осталась совсем одна.
Ева кивнула, вспоминая одиночество, пустоту, страх и отчаяние.
– Я замкнулась и обещала себе, что больше никогда ни с кем не позволю себе эмоциональной близости. Риск не стоит боли утраты.
Наступила неловкая тишина, и Ева осмелилась посмотреть в лицо Брайсу. Столь несвойственное ему выражение беззащитности потрясло ее.
– А как же я?
– Ты?
Приподняв пальцами ее подбородок, он заглянул ей в глаза:
– Я стою риска?
Ева растерялась. Правильно ли она понимает? Неужели он предлагает ей такую степень близости? Она нервно теребила нитки шва на потертых джинсах. Брайс накрыл ее пальцы ладонью.
– Ты не единственная, кто сторонился людей. Я страдал этим много лет.
Она заметила в его глазах боль и сожаление.
– Из-за дислексии?
Брайс кивнул:
– Всегда избегал близких отношений – ограничивался свиданиями, короткими связями. Не чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы по-настоящему сблизиться с женщиной. Мне необходимо было сначала достичь финансового успеха.
– Почему?
– Дислексия казалась мне огромным личным пороком. Конечно, в наши дни диагноз ставят рано и помогают детям преодолеть возможные негативные последствия, но меня преследовала мысль, что я просто глупее других. Даже теперь я воспринимаю это как дефект. Деньги должны были компенсировать мой недостаток.
– Все несовершенны!
– Знаю, но, принимая во внимание фригидный брак моих родителей, отсутствие любви в детстве, для меня любой предлог был хорош, чтобы избегать эмоциональной зависимости.
– Ужасно! – вздохнула Ева, теряя последнюю надежду на возможность длительных отношений с Брайсом.
– До сегодняшнего дня.
Ее надежда странным образом вновь затеплилась.