- Назовем это так. Я три недели помогала за ней ухаживать, и каждый день у меня на рубашке было столько слюны, что можно выжимать в корыто для соседских котов.
Но я не жаловалась. После месяца в больнице, где мне лечили пробитый бок, сломанные ребра и коллапс легкого - последствия схватки с Тор-аль-Деган, я не могла дождаться, когда уже полечу к Эви и помогу ей возиться с новорожденной дочерью И-Джей. Это было бы забавно: молодые родители, когда я говорила с ними сразу после рождения дочери, веселились, как дети на Рождество. Но когда я приехала, девочке было уже пять дней, поспать им удавалось не более четырех часов каждую ночь, а малышка выла койотом, не умолкая стой минуты, как ее принесли домой.
- Колики, - заявил педиатр на первом осмотре, когда Эви пристала к нему, отчего И-Джей так много плачет. - Пройдет, - успокоил он нас рассеянно, и я сдержалась, чтобы не вытрясти из него стетоскоп и не дать ему - заслуженно, видит Бог - ногой по яйцам. Тим бы это сделал, но в тот момент он воспользовался случаем подремать в кресле-качалке в углу.
В этот день я нашла новый способ срывать злость.
Привезя изможденное семейство домой и оставив Эви укладывать Тима в койку, а потом кружить по гостиной с И-Джей на руках, я схватила шесть банок пепси и свалила во внутренний дворик.
Накануне ночью шел снег, укрывая морозную землю белой порошей, и теперь она играла живыми вдохновляющими цветами. Колун Тима стоял у стены красного дерева, где Тим его оставил после колки дров. Я поставила его прямее, повернула рассеянно - и тут мне в голову пришла мысль.
- Знаешь что? - тихо спросила я, вытаскивая банку из пакета и ставя на землю. - А это может оказаться очень удачно.
Я оценила дистанцию, замахнулась колуном - и опустила его со всей силы. Банка лопнула с металлическим звуком, газировка залила все вокруг. Я не могла сдержаться - улыбнулась.
Потом я свой метод спасения рассудка рассказала Эви и Тиму, но вряд ли этот метод понадобился бы китайской маме - при таком жизнерадостном и общительном мальчике. Наконец она устала и приземлила своего космонавта в прогулочную коляску с заблокированными, кажется, колесами. Когда мальчик вдруг лишился радостного движения и оказался в коляске, да еще и стоящей на тормозах, я ожидала бури протеста - но он лишь весело осклабился, сверкнув в свете уходящего дня четырьмя жемчужными зубами. Я перехватила взгляд его матери, когда она дала ему горсточку мелко нарезанных кусков сосиски и детскую чашку молока с крышкой и трубочкой.
- Потрясающий ребенок! - сказала я, улыбаясь.
Она улыбнулась в ответ:
- Спасибо.
М-да, судя по акценту, она английских слов не чертову уйму знает. Но все же я должна была спросить:
- Он всегда так радуется?
Она гордо кивнула:
- Плакать только устал или голодно.
- Ух ты, здорово. А вы из труппы акробатов?
- Да. Мой муж и я выступать оба. Но я быть раненая, - она показала на лодыжку, перетянутую по классике "сильное растяжение", - и эту неделю сидеть.
Коул вдруг метнулся вперед, напугав нас обоих.
- С ребенком что-то случилось, - объяснил он, присаживаясь перед коляской, лицом к лицу с мальчиком. Ему не хватает воздуха.
Мы с Китайской Мамой переглянулись в ужасе, одновременно заметив, как синеют у младенца губы.
Коул попытался прокашляться.
- Воздух не выходит.
Он вытащил мальчика из коляски, положил на спину, а потом мягко, но решительно выполнил прием Геймлиха, выталкивая воздух из легких в горло всего лишь двумя пальцами каждой руки. После четырех бесплодных попыток это наконец удалось: ребенок выхаркнул кусок сосиски, да такой здоровенный, что слон бы задохнулся.
Мальчик сделал глубокий вдох, пораженно посмотрел на мать - и разревелся. Это на нее подействовало, и она тоже заплакала, протягивая руки к Коулу, так что он смог ей передать ребенка. Счастливая семья заревела дуэтом, и мать стала укачивать деточку, чтобы успокоить.
- Нам уйти, что ли? - наконец спросил Коул.
- Я не очень твердо знаю этикет приема Геймлиха, - ответила я. - Но вроде бы уже поздновато. - Я потрепала по руке китайскую маму: - Мы так рады, что все обошлось. Вам уже тоже лучше? - Она кивнула. - Вот и хорошо. А нам пора.
- Нет-нет, я должна вас благодарить! И мой муж! Он тоже должен!
Она непритворно ужаснулась при мысли, что мы уйдем, но Коул ее тут же успокоил:
- Мы же не насовсем уйдем, мы тут тоже выступаем. Знаете что? Приходите к нашей палатке завтра. Мы вам дадим контрамарку, и тогда и познакомимся с вашим мужем.
- Ой, это будет отлично! А потом вы приходил к нам и тоже на нас посмотрел.
- Разумеется, - согласился Коул, и я не успела толкнуть его под ребра, напоминая, что мы приехали, чтобы убить вампира, а не заводить дружбу с его работниками.
Все заулыбались, закивали друг другу, мы с Коулом попрощались с летучим младенцем, уже осушившим слезы и предающимся более интересным занятиям - например, тасканию за сережки родной матери, пока она еще тридцать раз говорила нам "спасибо".
Когда мы пошли дальше, я сказала:
- Bay! За такие вещи на небесах золотые звездочки дают.
Коул пожал плечами:
- У меня была одна медсестричка. И одна фельдшерица со "скорой". - Я глянула на него, он подмигнул: - Я тоже проходил через эту стадию - "женщины в форме".
- Поняла, меняю тему. Ребенок потрясающий. Ты только не говори моей сестре, что есть дети, которые совсем не плачут. Она так помешана сейчас на материнстве, что решит, будто те колики были по ее вине. А дальше окажется в каком-нибудь монастыре и будет каяться в грехах несчастному исповеднику - в перерывах между ежечасными самобичеваниями.
- Я не знал, что вы католики.
- Так мы и не католики.
Объезд оставшейся территории занял совсем немного времени. За зданием китайских акробатов стояла оранжевая дешевая изгородь, обозначающая северо-западную границу территории, и ее сторожили два охранника - пузатые мужики, осознающие собственную важность. Они стояли спиной к зданию и всем палаткам и наблюдали за группой из девяти пикетчиков, которые для своей демонстрации облюбовали последние двадцать пять ярдов узкой подъездной дороги.
Четыре женщины и пятеро мужчин окружили группу детишек, сидящих на пластиковых стульях. Детки изображали, будто сидят на уроке в домашней школе, а на самом деле тщательно рассматривали фестивальную площадку. Двое подростков наверняка прикидывали, как бы потом втихаря смыться и покататься на аттракционах, но сейчас все они тщательно притворялись, а родители развернули вокруг здоровенные плакаты - и эта работа так их утомила, что очень неубедительно звучала из последних сил повторяемая речевка: "Отмечены проклятием - другие нам не братья!" На плакатах куда как красочнее было написано: "СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОЕ - ПРОТИВОЕСТЕСТВЕННОЕ!", "ПОДОБЬЕ БОЖЬЕ - ЧЕЛОВЕК!", "БОГ НЕНАВИДИТ ДРУГИХ!" И почему-то еще: "НАШ ГОЛОС - ЧИСТОЙ ВОДЕ!"
- Это еще кто такие? - пробормотал Коул.
- На девяносто процентов уверена, что это половина всей паствы "Церкви освященной Христа распятого".
Коул рассмеялся:
- Навскидку бы я это название не вспомнил.
- А откуда ты о них знаешь?
- Один прихожанин этой секты написал письмо президенту с угрозой убить его, если он согласится дать другим право голоса. Пит прислал служебную записку.
- У президента даже полномочий таких нет.
- Вряд ли этот вопрос поднимался во время проповеди.
Я поискала глазами фургон этой группы. Как утверждает Пит, ее лозунги настолько оскорбительны, что даже тем из других, кто старается не выделяться, может захотеться плюнуть на все на это. Ага, вот он, припаркован чуть дальше по дороге. Отсюда мне не очень много было видно, только приоткрытое переднее окно, два американских флага на переднем бампере и транспарант на радиаторе, где кричащими буквами было написано:
"С НАМИ БОГ!"
- Как ты думаешь, они могут когда-нибудь перестать и убраться?
- Я думаю, это был бы грех.
Коул бросил на меня взгляд, которого я не поняла.
- А что такое? - спросила я.
- Тебя не бесят эти идиоты?
- А должны?
Он пожал плечами:
- Вайль - другой. А если вспомнить, что было в Майами, то ты, быть может, теоретически тоже. Подруга, они же вам затыкают глотку!
- Ты слишком беспокоишься о том, что о тебе думают. Да и вообще у них есть право на свое мнение. Как, кстати, и у меня. Проблема не в том, что мы с ними не согласны.
- А в чем?
- Проблема в том, что они от несогласия так злятся, что хотят кого-нибудь убить. Например, президента. И если до этого доходит, тогда кто-нибудь зовет меня, и мне приходится убивать кого-то из них. А первое правило нашего дела…
Я замолчала, давая ему возможность закончить фразу.
- Не убивай, когда злишься, - договорил он, - потому что тогда это может быть убийство.
Я не стала ему говорить, сколько раз нарушала это правило. Очень скоро он сам сообразит.
Глядя на скучающих охранников, я почувствовала, что мне тоже это зрелище надоело, и уже была готова предложить Коулу идти обратно к мопедам (дай бог, чтобы их украли), как вдруг один из охранников повернулся что-то сказать своему товарищу.
- Ты это видел? - спросила я.
- Что именно?
Какой-то инстинкт толкнул меня потянуть Коула в укрытие белой палатки, у которой были опущены скаты - чтобы ветер не сдул несколько коробок вафельных стаканчиков, готовых принять тонну льда и чайную ложку сиропа. Я заглянула в щелку между тканью и шестом, к которому она была привязана. И через секунду снова это увидела.
- Тот охранник, справа. Посмотри на его лицо, когда он шевельнется.
Коул уставился, прищурившись так, что стал напоминать китайского мальчика.
- Ничего не вижу.
Странно. Я рассчитывала, что он подтвердит. Происшествие в детстве его переменило, сделало Чувствительным, как я. Он теперь чувствовал присутствие вампиров и иных существ, что бродят в ночи. Но так как я давала кровь вампиру - своему начальнику, то я вроде бы как продвинулась.
- А что видела ты, Жас?
- Когда он движется, у него лицо расплывается, будто отстает в движении.
- Забавно, - выдохнул Коул.
- Ага. И почему-то у меня такое чувство, что не стоит нам к нему идти знакомиться.
- И что ты думаешь? Хочешь поторчать здесь и посмотреть, что он станет делать?
Я глянула еще раз.
- Он никуда не собирается. Поговорим с нашими, они могут что-то знать.
Судьба, которая часто давала мне в глаз так, что я потом ничего не видела, сдала мне двух тузов в виде Кассандры и Бергмана. Хотя у меня всегда есть возражения против использования консультантов, сейчас все они куда-то исчезли. Было у меня такое чувство, что заглаживание вот этой новой морщинки потребует от нас всех наших сил. Да и то…
Глава 2
Я вам скажу, теперешние рекреационные фургоны очень далеко ушли от тех, что были в моей молодости - когда, садясь на унитаз, стукаешься подбородком об умывальник. Тот, что взял для нас Вайль, здорово навороченный. Плазменный телевизор наверху на стенке позади кабины, столик для чтения возле дивана Кассандры. Возле Бергманова хватило места для светло-коричневой кожаной банкетки, окружающей стеклянный обеденный стол. За ней - черная гранитная конторка, используемая как бар для завтрака. Она закругляется к стенке, где висят зеркальный винный шкафчик, черный холодильник и мраморные ящички. На другой стенке еще ящички вокруг плиты, микроволновки и черной фаянсовой раковины. Конструктор даже оставил место для второго телевизора, поменьше.
В конце покрытого ковром коридорчика - туалет, будто прямо из отеля "Ритц". В спальне отдельный телевизор, двуспальная кровать, и хватает места в комоде. Ну, и мы все же использовали автомобиль как рекреационный - тогда все банкетки и диваны становились койками, а барахло можно было запихивать во все уголки. Но, детка, у нас же все так стильно…
Войдя в машину, я услыхала, что Вайль оживает. Послышался вдох - мне это напомнило мальчишку, который бежит мимо рядов надгробий, стараясь не дышать, и вот - не выдержал. Кассандра оторвалась от книжки, я кивнула ей.
- Коул запирает трейлер, - сказала я шепотом, потому что Бергман еще спал, зарывшись лицом в красную растрепанную подушку. Правая рука и правая нога свесились на золотистый ковер пола.
Кассандра кивнула и стала читать дальше.
Я подошла к комнате Вайля и постучала в дверь.
- Жасмин? - окликнул он меня несколько неприветливо, будто у него что-то болело.
- Ага.
- Заходи.
Кровать сверху была накрыта светонепроницаемым тентом, где Вайль каждое утро засыпал (или умирал, это как посмотреть). Он вышел сейчас оттуда, застегивая верхнюю пуговицу сшитых на заказ брюк. Темно-синяя рубашка распахнута, открывая широкую мускулистую грудь, покрытую черными курчавыми волосами. И золотую цепочку, где когда-то висело кольцо, которое я теперь ношу на правой руке.
Я заставила себя перевести взгляд на это кольцо, подавив совершенно неуместный восторг. Рубины, идущие вдоль золотой оправы, поблескивали в мягком свете, который включил Вайль, когда проснулся. Я сосредоточилась мыслью на той искусности, с которой дед Вайля вложил в это кольцо любовь, красоту и силу, превратившие золото и камни в реликвию, защищающую и объединяющую нас обоих.
- О чем ты думаешь? - спросил он так близко, что его прохладное дыхание остужало мое горящее лицо.
- Потрясающий был у тебя дедушка, который создал для тебя такое прекрасное кольцо.
Я вгляделась в его глаза. Они сейчас были светло-карие, характерные для спокойного состояния, когда он бывал сам собой. И чуть сощурены - так бывало, когда я наталкивала его на воспоминания о дальнем, тяжелом прошлом.
- Он… он был привязан к своим родным, но очень упрям в своем образе мыслей. - Губы его чуть раздвинулись в улыбке в ответ на какое-то воспоминание.
- Вайль?
Он так резко стал застегивать пуговицы, что я удивилась, как они не отскочили.
- Ты знаешь, как относятся к вампирам цыгане? - спросил он вдруг.
- Вообще-то нет.
Хотя должна бы. Почему я не стала докапываться до корней Вайля?
Потому что знать его - значит его любить, а ты еще так к этому не готова.
- Для цыган мы мертвы, а потому нечисты. Но эта нечистота распространяется и на наших родственников. - Увидев, что это не произвело на меня должного впечатления, он пояснил: - Когда дед узнал про нас с Лилианой, он привел толпу нас убивать.
- Но… но он же сделал тебе это кольцо. Он знал, что твоя душа будет в опасности…
- Да, но он думал, что на меня нападут демоны. А не что я стану демоном сам.
- И каким-то образом заразишь своих родных?
- Нет, не заражу. Убью, обращу, уничтожу душу каждого из них.
- Но это же просто глупо?
Вайль погладил пальцем кольцо, которое мне подарил - он его называл Кирилай, что означает "Страж", - и у него на губах мелькнула едва заметная улыбка.
- Ценю твою поддержку, но ты забыла, какой это был век. Год одна тысяча семьсот пятьдесят первый. Задолго до компьютеров, автомобилей, пенициллина и чего бы то ни было похожего на гражданские права. Даже сейчас цыгане - страдающий народ, но тогда это было все в тысячу раз хуже. Им приходилось держаться только друг за друга.
- Так что тебя решили извергнуть из стада, чтобы спасти остальных?
- Вполне резонное предположение.
- Но ты здесь. Как тебе удалось выжить?
- Первым пришел мой отец - не выдержал мысли о жизни без меня. Он сказал, что я - все, что осталось от моей матери. Пока мы спали, он перевез нас в безопасное место, а потом в ту же ночь ради нашей безопасности вернулся, чтобы нас изгнать.
- А это можно сделать? Изгнать вампиров?
Он впился в меня самым пронзительным своим взглядом.
- Можно, если у тебя есть на то сила и средства. Но это знание мало кому известно, и я тебе сообщаю его строго как схверамин - авхару. Это значит, что ты никому другому не можешь об этом сказать.
- Вот опять ты вспоминаешь нашу особую связь. Будто я правила знаю или что. Есть хотя бы книга, которую я могла бы почитать? Мне начинает надоедать мое неведение о параметрах наших отношений.
У Вайля чуть дернулась губа. У любого другого это значило бы ухмылку во все лицо, если не откровенный смех. Но, я думаю, если убьют твоих сыновей, а твоя ближайшая родня дружно попытается убить тебя или изгнать до того, как тебе стукнет сорок, ты очень быстро научишься заколачивать такие эмоции в тот самый гроб, в который уходишь спать, когда встает солнце.
- Мне не казалось, что ты из тех, кто любит, когда им читают лекции, - сказал Вайль. - Я даже чувствую, что если начну перечислять все тонкости отношений "схверамин - авхар" и все относящиеся сюда правила, ты при первой возможности вытащишь диктофон, поставишь его на горизонтальную поверхность, а сама шмыгнешь прочь на ближайшие ночные гонки со столкновениями.
- О'кей. Мне твоя мысль понятна, хотя меня больше привлекают настоящие гонки на скорость. Только тогда не щетинься, если я нарушаю правило, о котором даже понятия не имею.
- Справедливо.
Вайль двумя быстрыми движениями убрал навес - и вдруг за нами открылась большая красивая кровать. Взгляд его устремился к моей шее, и мы оба вспомнили, как я обнажила ее для него.
Его глаза посветлели до зеленых, и сердце у меня забилось втрое быстрее - наверное, от мысли, что нам так легко снова разжечь эти чувства.
- То есть это было изгнание, - быстро сказала я, да так громко, что меня могли услышать за три квартала отсюда. Вайль уронил руку - я даже не заметила, что он потянулся ко мне, - и отвернулся.
- Да.
- И что это конкретно для тебя значило?
- Мы с Лилианой вынуждены были отдалиться от всех членов нашей семьи на десять поколений.
- Что случилось бы, если бы вы этого не сделали?
Вайль хлестнул меня взглядом через плечо, и я поняла, что хватит. Если долго расчесывать шрам, он снова станет открытой раной.
- Магическое изгнание - это не приговор суда, Жасмин. Оно весьма эффективно само по себе. То есть было эффективно.
- Ты хочешь сказать, сейчас оно закончилось?
Вайль кивнул:
- Срок изгнания закончился три года назад.
Только пользы мне с того, говорили его мрачные глаза. Родные, которых я знал, все сейчас мертвы. Умерли и yшли.
Или, как он отчаянно надеялся, думая о своих мальчиках, умерли и перевоплотились.
Я чувствовала себя последней идиоткой: заставила Вайля вкапываться в мучительные воспоминания, чтобы скрыть свое растущее желание сбросить с ближайшей горизонтальной поверхности упомянутый им диктофон и завалить туда самого Вайля. Но штука в том, что когда я глядела в эти потрясающие глаза и думала о высшем моменте экстаза, у меня перед мысленным взором стояли не мы с Вайлем, а мы с Мэттом. Мой жених мертв уже год и четыре месяца, но какие-то участки мозга все никак не могут в это поверить.
Вайль вытащил из комода носки и стал их надевать.
- Что это с тобой? - спросил он.
Класс. Я его обидела - и он же спрашивает, что со мной. Типичный случай.