Анна обернулась, все еще надеясь, что ей почудилось, что Туманова здесь нет и быть не может. Не почудилось. Он стоял позади нее – веселый, довольный жизнью. На вихрах его, не то пепельных, не то и вовсе седых, осели капельки тумана, а белая рубаха была расстегнута на груди едва ли не до самого пояса.
– Не ожидал вас здесь увидеть.
А уж как она не ожидала! Наверное, оттого и замешкалась с пощечиной. В наступившей вдруг тишине звук пощечины получился неожиданно звонким, а на гладко выбритой тумановской щеке остался красный отпечаток ее ладони. Он даже не шелохнулся, не попытался отступить или удержать ее руку, лишь удивленно приподнял бровь.
– За что? – спросил насмешливо.
– Вы знаете, за что!
– Не знаю, но, надеюсь, вы мне сейчас расскажете.
Он издевался. Опорочил ее честное имя и продолжает издеваться. Но самое ужасное, что она не знает, что сказать, с чего начать этот унизительный разговор. А Туманов не спешил помогать, смотрел на Анну снизу вверх, задумчиво потирал след от пощечины.
– Для дамы у вас тяжелая рука, – сказал наконец. – Вам говорили?
– А у вас нет ни чести, ни совести, – хотелось кричать, но Анна заставила себя говорить спокойно.
– И что заставило вас сделать подобный вывод, миледи? – Он мотнул головой, и капли тумана сорвались с его влажных волос. – Кстати, вижу, вы в полном здравии. А позвольте спросить, где ваш жених? Отчего снова оставил вас одну?
Все-таки он издевался. И бил метко, по самому больному. Анне тоже захотелось ударить, снова.
– Даже не думайте. – Голос Туманова сделался вкрадчивым. – У меня нет обыкновения бить женщин, но по неосторожности я могу сделать вам больно.
– Вы уже сделали мне больно! – Вот она и сказала. Нет, не просто сказала – выкрикнула прямо в наглую тумановскую рожу. – Вы, Клим Андреевич, подонок и негодяй, каких поискать!
– А вы искали? Или подонки и негодяи находят вас сами, миледи?
Она не удержалась, замахнулась, но на сей раз Туманов не позволил ей ударить, сжал запястье точно в тисках, сказал ласково:
– Я же предупреждал.
– Пустите! Пустите, а не то…
– Что? – Он смотрел насмешливо, лицо его было очень близко, так близко, что Анна могла видеть крошечный шрам на подбородке и еще один, побольше, над бровью, и темные круги под глазами, словно бы от бессонной ночи. – Что вы сделаете, миледи? Закричите? Позовете своего жениха? Как я успел заметить, его не бывает рядом в тот момент, когда вы в нем больше всего нуждаетесь.
– Зато рядом оказываетесь вы! Отпустите же! – Анна дернулась, пытаясь высвободиться.
– Вы о позавчерашней ночи? – Туманов улыбнулся, улыбка получилась недобрая, звериный оскал, а не улыбка.
– Как вы оказались в моей комнате? – Отступать было некуда, она должна знать.
– Влез через окно. Вам стало плохо, вы упали, а я оказался тому невольным свидетелем.
– Вы следили за мной?..
– Я проходил мимо, возвращался к себе.
– Так и нужно было пройти мимо!
– Нужно было. – Он кивнул, и капелька росы с его волос упала Анне на щеку. Отчего-то она показалась ей не холодной, а обжигающе горячей. – Возможно, в этом случае вы сохранили бы честное имя, но не уверен, что сохранили бы жизнь. Когда я принес вас к доктору, вы выглядели не просто больной, а смертельно больной. Кстати, доктор подтвердил мои опасения, но, как я посмотрю, вы необычайно живучи, от недавней хвори не осталось и следа.
Вот она и узнала правду. Стало ли ей легче от этой правды? Хотелось бы думать, что да, но зачем себя обманывать? Пусть Туманов и оказался не таким мерзавцем, как виделось, но положение дел это не меняло. Если бы он только поговорил с Мишей, по-мужски поговорил. Если бы только объяснил, что произошло на самом деле… Но он не станет, не из тех он людей. А Анна не станет просить. Ни за что!
– Отпустите, – сказала она уже совершенно спокойным тоном. – Вы делаете мне больно.
Да, он сделал ей больно тогда и делал больно сейчас.
– Простите, миледи. – Туманов разжал пальцы, отступил на шаг и склонился в шутовском поклоне. – Я больше не буду. Разрешите откланяться?
Она ничего не ответила, спрятала онемевшие вдруг ладони за спиной, вздернула подбородок.
– Кстати, о репутации… – Он не спешил уходить, нарочно медлил. – Так ли уж она важна – репутация?
– Вам виднее, – сказала Анна и направилась прочь от Туманова.
Прогулка, которая начиналась так приятно, была испорчена, но, возможно, за завтраком удастся поговорить с Мишей.
Увы, планам не было суждено исполниться. Миша ждал ее на крыльце, вид у него был сосредоточенный.
– У нас гости, – сказал он после короткого, непривычно холодного приветствия. – Пожалуйста, будь готова к завтраку.
Что значило это "будь готова", Анна не знала, а спрашивать, кого Миша ждет к завтраку, не стала, лишь молча кивнула, ушла к себе.
Клавдия постучалась в дверь ее комнаты через полчаса.
– Барыня, кушать подано. Ждут только вас одну, – сказала приглушенным шепотом. – Вы готовы?
Нет, она не была готова, как не была готова и к тому, что в гостиной снова увидит Туманова. Он сидел за столом рядом с незнакомым Анне молодым мужчиной. Завидев Анну, оба они встали, незнакомец в отличие от Туманова улыбнулся вполне приветливо.
– Анна, позволь представить тебе моего старинного друга и нашего гостеприимного хозяина Всеволода Петровича Кутасова, – сказал Миша.
Всеволод Кутасов, продолжая улыбаться, выбрался из-за стола, галантно поцеловал протянутую руку, глянул испытующе. Знает о ее позоре? По всему видать, что знает, но воспитание не позволяет даже намекнуть об этом знании. Как бы то ни было, но руку свою Анна убрала, наверное, излишне поспешно.
– А это, Сева, графиня Анна Федоровна Шумилина. – Вот так просто – графиня Шумилина, без лишних уточнений…
– Безмерно рад. Наслышан о ваших добродетелях, милая Анна Федоровна! – Вполне вероятно, что ничего дурного Всеволод Кутасов сказать не хотел, но получилось весьма двусмысленно, и Анна с ужасом почувствовала, что краснеет.
– Как вам утренний променад, Анна Федоровна? Удивительной красоты здесь природа! Не правда ли? – Туманов лучился благодушием. Захотелось запустить в него фарфоровым молочником. Если бы не Всеволод, Анна так бы и сделала. Но вместо этого она лишь холодно улыбнулась и села на свободное место между Мишей и Тумановым.
На ее счастье, в столовую вошла Клавдия с подносом в руках, и мужчины переключились с обсуждения ее добродетелей на еду. Завтрак прошел в атмосфере, которую посторонний человек назвал бы дружеской, но Анна знала правду. Ей было тяжело и мучительно стыдно. Мише неловко перед Всеволодом Кутасовым. Всеволод Кутасов изо всех сил старался поддержать светскую беседу, но получалось у него не слишком хорошо. И лишь Клим Туманов выглядел расслабленным и довольным происходящим. Мерзавец… Но самым худшим оказался не завтрак, самым худшим оказалось последовавшее за ним приглашение на ужин.
– Ну что ж, господа и милая дама, – Кутасов улыбнулся Анне, – приглашаю вас сегодня в замок на тихий семейный ужин.
– Тихий семейный ужин? – Туманов был увлечен тем, что сворачивал в трубочку льняную салфетку. – Приглашение, от которого у меня, бедного сироты, нет сил отказаться. Анна Федоровна, мы ведь придем?
– Нет! – Слово сорвалось с губ до того, как Анна успела обдумать свой отказ. – Прошу меня простить, Всеволод Петрович, но мне что-то нездоровится.
– Мы придем, – неожиданно твердо сказал Миша и взял Анну под руку, впервые за последние два дня. – Сева, спасибо за приглашение.
Сразу же после завтрака Миша вызвался проводить Кутасова, а Анна направилась к выходу из столовой.
– Это правда? – послышалось ей вслед.
– Что? – Анна замерла у двери.
– Вам все еще нездоровится, миледи?
– Не ваше дело.
– Ну отчего же? Мы ведь теперь с вами в некотором смысле соседи. Матушка Всеволода Петровича была так любезна, что пригласила меня пожить в усадьбе. А между соседями и отношения должны быть добрососедскими.
– Идите вы к черту, – сказала Анна тихо, но так, что Туманов ее услышал.
Ответом ей стал смех. Туманов веселился, Туманова забавляло чужое горе. Впрочем, нет никакого горя, есть лишь временное затруднение. И даже навязанный ей ужин, возможно, придется весьма кстати. Знакомство с Августом Бергом получится естественным и не вызовет ни у кого подозрений.
* * *
Всеволод Кутасов или его маменька оказались настолько любезны, что прислали в усадьбу экипаж, чтобы гости дорогие не ломали голову, как добраться до острова. Как успел заметить Клим, семейство Кутасовых очень быстро обжилось в Чернокаменске, обросло полезными знакомствами и связями. Наверное, в этом была особенность провинциального города, в котором все мало-мальски значимые люди стараются держаться вместе. Его в этот тесный круг приняли – все-таки деньги решают многое, – а вот положение Подольского и Анны Шумилиной оставалось до конца неясным. Всю дорогу до острова они молчали. Впрочем, Климу и не нужны были разговоры, на этот ужин он возлагал особенные надежды. Из-за приступа мигрени он и так потерял целый день, поэтому сегодня вечером надеялся наверстать упущенное.
А Всеволод Кутасов сильно покривил душой, когда говорил о тихом семейном ужине. Помимо собственно семьи на острове оказался еще и весь цвет Чернокаменска под предводительством городского головы с супругой и дочерьми. В ожидании ужина гости разбрелись по дому, на лицах их читалось жадное любопытство пополам с чем-то весьма похожим на страх. Наверное, вспомнились давние байки про волка-людоеда и прочие местные ужасы. Клим не боялся ни волка, ни ужасов, интересовал его один конкретный человек, но вот беда – кто этот человек, он пока не знал.
Мастер Берг занял привычное место в кресле, поближе к буфету с выпивкой. Вид у него был рассеянный и сонный, но Клим не обольщался на этот счет, дядюшка, по всему видать, был тот еще жук. Догадки подтвердились в ту же секунду, взгляд, до этого хмельной и отсутствующий, вдруг сделался напряженным, и все дядюшкино тело враз подобралось, толстые пальцы сжали подлокотник кресла и побелели в костяшках. Но смотрел Берг не на Клима, смотрел он на кого-то другого. Клим обернулся. Позади него, чуть в стороне от основной толпы гостей стояла Анна Шумилина. В платье скромном, но, безусловно, дорогом, сшитом по последней моде, с уложенными в высокую прическу волосами выглядела она почти красавицей. Красавицей, покинутой своим кавалером. Подольский снова куда-то исчез, словно бы стеснялся самого факта их знакомства. Сама же графиня, несмотря на прямую спину и независимо вздернутый подбородок, казалась несчастной. Девчонка она и есть девчонка, даром что графиня. Но именно эта девчонка чем-то привлекла внимание старого пропойцы, заставила его даже привстать из кресла. Климу показалось, что вот прямо сейчас дядюшка решает, подойти ли ему к гостье или сбежать с ужина. Любопытно, весьма любопытно…
А Клима тем временем уже увидела Матрена Павловна, небрежно отмахнувшись от свиты, она направилась прямиком к нему, но, не дойдя всего нескольких шагов, остановилась перед Анной Шумилиной.
– А вы, надо думать, та, которая называет себя графиней Шумилиной! Любопытно! До крайности любопытно! – сказала она громко, так, чтобы все присутствующие услышали. – Милочка, признаться, не ожидала, что после всего случившегося вы почтете своим вниманием и этот остров, и этот город.
В гостиной повисла тишина, тревожная и одновременно жадная, взгляды гостей устремились на Анну. Девчонка, надо признать, держалась молодцом, разве что побледнела сильнее обычного. Вот что значит голубая кровь. Может, в пансионах для благородных девиц специально обучают такой вот невозмутимости? А городок-то прогнил насквозь, еще хуже, чем столица. В столице бы оступившуюся юную барышню не стали линчевать вот так прилюдно. И женишка не видно, не спешит на помощь опороченной невесте.
За спиной Матрены Павловны тем временем зашушукались, несколько разряженных куриц из местных даже захихикали, прикрывая рты веерами. Похоже, репутацию графине Клим таки изрядно подпортил, весь Чернокаменск обсуждал произошедшее в гостинице. И ведь полнейшая же банальность, но не докажешь…
– Помнится, та некрасивая и весьма прискорбная история… – Матрена Павловна покачала головой, вроде бы даже сочувственно, – широко обсуждалась не только в Чернокаменске, но и в Перми. Шутка ли – покушение на самого государя! И ведь не безграмотный мужик, а дворянин, столп общества…
Матрена Кутасова говорила, а Анна бледнела все сильнее и сильнее. Климу даже показалось, что она вот-вот лишится чувств. Слова Кутасовой оставались для него пока полной загадкой, но было очевидно, что речь идет о делах давно минувших, никаким боком не касающихся того, что случилось в гостинице.
– А матушку вашу я не осуждаю, – Матрена Павловна вздохнула, – молоденькая, глупенькая, немая к тому же, ничего-то в жизни не видавшая, кроме озера да острова. В самую пору влюбиться в того, кто взглянет без отвращения, пусть бы и беглого каторжника. Тем паче, говорили, граф Шумилин был весьма хорош собой. А вы, милочка, в кого пошли? Может, в папеньку? У Айны-то внешность была… – она прищелкнула пальцами, – на любителя.
– Айви! – В наступившей тишине голос Анны Шумилиной вибрировал от волнения. – Мою маму звали Айви. И да, я их дочь! – А подбородок вздернула еще выше, очами сверкнула. Ну точно, амазонка-воительница.
– Ну, дочь али не дочь, это еще нужно… – Матрена Павловна не договорила, многозначительно замолчала, а потом улыбнулась снисходительно. – Да и ладно! Мы тут все люди цивилизованные, понимаем, что дети за грехи родителей отвечать не должны. Слыхали? – Она обернулась, обвела присутствующих требовательным взглядом. – Графиня Анна Федоровна Шумилина – моя гостья. А вы, голубушка, – унизанная перстнями рука потрепала Анну по щеке, – чувствуйте себя как дома. Ведь когда-то этот чудесный остров и был вашим домом, до того прискорбного дня, как ваш сумасшедший прадед не совершил то страшное убийство.
Гости за ее спиной снова зашумели, зашушукались, а Климу подумалось, что про историю Стражевого Камня он знает слишком мало. Еще подумалось, что Матрена Павловна та еще мегера и следует держать с ней ухо востро.
А монолог Кутасовой тем временем прервали довольно бесцеремонно. И не кто-то там, а дядюшка. Никто и не заметил, как старый сыч выбрался из укрытия, даже Клим. А он вышел, остановился перед Анной, поклонился церемонно и так же церемонно сказал:
– Я знавал и ваших родителей, и вашего прадеда, Анна Федоровна. Чудеснейшие были люди! Чудеснейшие! А то, что людишки нынче про них говорят, так это глупые слухи. – Он обернулся к Кутасовой, улыбнулся обезоруживающей, плутовской улыбкой: – Милейшая Матрена Павловна, негоже даме, достоинствам коей нет счету, повторять чужие глупости.
На мгновение Климу показалось, что Кутасова огреет дядюшку веером, но на его защиту неожиданно встал Всеволод, сказал примиряюще:
– Ваша правда, мастер Берг! Матушка, не для того мы тут собрались, чтобы поминать прошлое, не стоит омрачать этот чудесный вечер печальными воспоминаниями! Давайте-ка лучше пройдем в столовую, стол уже накрыт!
Если Матрена Павловна кому-то и не могла отказать, так это своим детям. На Всеволода она посмотрела с мягкой укоризной, а дядюшке погрозила пальчиком, мол, не зарывайся, старый плут, не зарывайся! Тот покаянно пожал плечами, бросил быстрый взгляд на Анну Шумилину и шаркающей, стариковской походкой побрел в столовую.
В столовой Матрена Павловна привычно заняла место во главе стола, Коти Кутасова так же привычно утвердилась напротив, уперлась острыми локтями в столешницу, на главную свою соперницу посмотрела с вызовом. Клим хотел было пристроиться рядом с дядюшкой, за ужином расспросить того о делах давно минувших дней, но на соседний стул с тихим вздохом присела Натали Кутасова. По удовлетворенному взгляду Матрены Павловны стало очевидно, что действует девица по маменькиному наущению, но вот добровольно ли – большой вопрос. Как успел заметить Клим, симпатии Натали были отданы аполлоноподобному Сержу. Впрочем, заметил это не только он, Пилипейко тут же помрачнел лицом и сжал в кулаке салфетку.
А дядюшке досталось место напротив Клима, рядом с баронессой и господином Шульцем. На баронессе нынче была маска из серебряной парчи, оставляющая открытой лишь нижнюю часть лица. По выражению синих глаз было не понять, о чем она думает и как относится к происходящему.
Анне досталось место между Подольским и Климом. Климу показалось, что соседству этому она не рада, как и всему происходящему. От пережитого унижения – а это явно было унижение – она уже немного отошла, но лицо ее оставалось напряженным, из чего Туманов сделал вывод, что графиня Шумилина, дочь государственного преступника и местной юродивой, не собирается расслабляться ни на секунду. Она слегка пригубила шампанское и почти не притронулась к еде, на Подольского, увлеченного беседой с Всеволодом, поглядывала с плохо скрываемым отчаянием, на Клима – и вовсе с отвращением.
Остальная публика, что хозяева замка, что их гости, не скрывали своего любопытства. Ситуация, в которой оказалась Анна Шумилина, виделась им как минимум пикантной. Куда пикантнее событий давно минувших дней. Вот сидит опороченная, потерявшая честь девица, по правую руку от нее – жених-рогонесец, по левую – коварный соблазнитель. Ни стыда у нынешних девиц, ни совести! Сразу видна порченая кровь! И ведь хватило наглости явиться в приличное общество!
Клим был уверен, что так думает большинство гостей. Думать-то думали, но попасть в опалу ко всесильной Матрене Павловне опасались, поэтому благоразумно помалкивали. Но были за столом и те, кому позлить Матрену Павловну и подлить масла в огонь казалось за счастье. Коти Кутасова с первого вечера знакомства рвалась в бой, но, кажется, только теперь случился ее звездный час.
– Анна Федоровна, – сказала она излишне громко, нарочно, чтобы привлечь внимание сидящих за столом. – А как ваше самочувствие?
– Спасибо, все хорошо. – Девчонка отложила вилку, наверное, затем, чтобы не было видно, как дрожат ее пальцы.