Глава 2
Темнота. Мы едим в ней, разговариваем и спим во влажной темноте, завернутые в одеяла. В этом подвале никогда нет достаточного количества света, даже если ты действительно хочешь видеть.
- Твой ход, - говорит мне Финн, мой брат-близнец. Его голос мягкий, ни намека на раздражение. Я знаю, что это всего лишь мечты, но мне не важно. Я буду оставаться здесь так долго, как только смогу.
- Прости. - Я таращусь на квадраты доски. В изучении этих фрагментов нет никакого смысла, ведь они не говорят со мной. У меня отсутствует чувство стратегии, но я не хочу от него отстать, поэтому предлагаю скудные развлечения, чтобы поддержать соревновательный дух.
- Я перемещу фонарь.
Он притворяется, будто моя проблема - просто нехватка освещения. Кончиком пальца я касаюсь, фигуры рыцаря цвета слоновой кости.
Отец выходит из своей лаборатории и подхватывает его изумленный взгляд.
- Кто-нибудь готов к ланчу?
Мы всегда готовы к обеду. Это разбавляет монотонность нашего дня. Вместе следуем за ним в кухню, где сохранившиеся товары сложены к потолку. Отец льет что-то в шар и помещает его в паровую духовку.
- Посмотрим, что из этого выйдет, - вздыхает он.
Через некоторое время слышится громкий потрескивающий взрыв, и газовая луковица, свисающая выше нас, становится темной.
- Нет никакого смысла в его установке, когда я так близко к открытию. - Отец говорит это в значительной степени каждый день.
- У меня есть персики,- говорит Финн. - Припасенные персики в холоде. - Он не сердится на отца за то, что тот не берет нас в метрополитен. Для того чтобы не сдерживать обещания и исчезнуть очень надолго, дабы работать над бог знает чем. Финн не настолько безумен, чтобы захотеть жить здесь с нами.
- Я люблю персики, - говорю я, так как брат выявляет во мне лучшие качества. Тьма и свет. Отец опять нас зовет.
- Я такой счастливчик, - говорит родитель. - Благословлен терпеливыми детьми, - его голос дрожит, и в мутном свете, как мне кажется, я вижу слезы на его глазах. Он смотрит мимо меня на Финна.
Раздается стук, и затем в дом протискивается мужчина, становясь прямо перед нами. Свет льется в парадную дверь, порог которой мы не переступали годами.
- Доктор Уорт, - говорит мужчина. - Мой сын, он заражен, но не умер... прошло уже больше месяца.
Должно быть, он ошибается. Если ты себя почувствовал плохо, то умрешь. Все это знают.
- Дайте мне ваш адрес, - говорит отец мужчине. - Я приеду, когда мать будет здесь, чтобы проследить за нашими детьми.
Итак, мама едет к нам, чтобы навестить. Это обрадует Финна. Мужчина диктует свой адрес, голос у него низкий и ровный, словно он пережил слишком много ужасов, чтобы по-настоящему о чем-то забеспокоиться.
Мы возвращаемся к шахматной доске с одной банкой персиков и двумя вилками.
- Все еще твой ход, - говорит Финн. - Аравия?
Я поднимаю на него взгляд. Действительно ли он все еще не сердится? Правда ли, что он по-настоящему, так нечеловечески, всецело спокоен? Но я не могу его разглядеть. Туман такой густой, а фонарь слишком тусклый. Я напрягаю зрение. Его спокойный голос резонирует, но я не могу, не могу разглядеть достаточно...
И тогда я просыпаюсь.
- О, Господи, и как же мне полагается тебя нести? - спрашивает голос Эйприл. Холодный воздух ударяет в меня, и я понимаю, что мы снаружи. Идет дождь. Мы не в клубе, а на открытом воздухе. Чувствую, как на меня накатывают волны паники. Не потому, что это действительно меня волнует, а потому, что я запрограммирована на страх перед инфекционными заболеваниями. Я поднимаю руку к лицу, чувствую неровности фарфоровой маски и с облегчением вздыхаю. Я слишком долго ее носила, и уже не чувствую.
Я пытаюсь подняться. Спать мне трудно, а эта эйфория - прекрасная вещь. Холодный дождь бьет по моим ступням. Где моя обувь?
- Вы должны быть осторожны, - говорит кто-то. - Ночью сейчас небезопасно.
- Мне нужно доставить ее домой, - звучит голос Эйприл. Ее тон напоминает мне, что, хотя мы не впервые встретились, она рассказывает небылицы. Думает, что спасла мне жизнь. - У нас есть стражи. Мы прекрасно защищены.
Но если не страж предупреждает ее, тогда кто же это говорит?
Я опускаюсь на плюшевые сидения кареты Эйприл.
- Спасибо за помощь, - произносит она.
- Сомневаюсь, что в последний раз.
Его бархатный голос скрывает веселье и что-то еще. Он наклоняется и смотрит вниз на мое лицо. Моя дезориентация усиливается, когда я фиксирую на нем взгляд. Тату, темные волосы. Мое сердце ускоряет ритм. Я думаю... думаю... может ли сердце девушки остановиться, если ей всего семнадцать? Полагаю, что даже если я развалюсь на куски, отец все равно меня склеит.
- На сей раз вам повезло, куколка. Однако удачу не удержать. Она изменчива.
Да. Я счастливица. Этого я не забываю.
Глава 3
Прислоняюсь щекой к холодному окну. Я здесь уже так долго, что она холодная, даже несмотря на то, что касаюсь я ее почти замерзшими пальцами. Свернувшись калачиком на подоконнике, смотрю в окно. Но не наружу, а внутрь. В Башнях Аккадиан два пентхауса. Мы живем в пентхаусе В. Команда архитекторов, проектировавшая это место, создала пышный сад между роскошно обставленными апартаментами под названием Крытый Рай.
Боль простирается вплоть до костей, а я пристально смотрю на тропический растительный мир. Целое утро меня преследует сильная тошнота.
В комнату входит моя мама. Я не поворачиваю голову, чтобы посмотреть на неё, но знаю, что она делает. Мать выкручивает свои ладони, тонкие белые руки, которые пропитывает мятным маслом.
Передо мной блюдечко. Четыре вида крекеров, разложенные... ну, веером. Я прижимаю холодную стеклянную бутылку воды к лицу, оставляя следы ледяного конденсата на скулах и вниз по шее.
Мои глаза улавливают движение в саду. Парень из прошлой ночи, который дал мне серебряный шприц, стоит, засунув руки в карманы. Он смотрит на меня.
Но это невозможно.
В мире буйствовала растительность и было влажно, когда болезнь начала распространяться, и Башни Аккадиан закрыли эту часть сада, заложив кирпичами двери и скрепив все цементом.
Я присаживаюсь, но моему желудку не нравится внезапное движение. Опять закрываю глаза.
Дорогой парфюм меня душит.
- Аравия?
Мать кладет руку мне на лоб. Когда мы прятались в подвале, она оставалась здесь, в Аккадиан Тауэрс, чтобы играть на фортепиано. Ее музыка успокаивала богатых людей, пока они представляли умрут или нет. Если они идентифицировали кого-то зараженного Болезнью Плача, выкидывали на улицу. Я открываю глаза.
- Дорогая...
Мне хочется свернуться в ее руках и уцепиться за нее, но это заставляет чувствовать себя хуже, чем наркотики, пытающиеся покинуть мое тело.
Мир кружится.
- Зачем ты это с собой делаешь? - шепчет она. Мама задувает свечи на столике и укрывает меня одеялом. Свет падает через окно, как с улицы, так и из сада, который сейчас пуст.
Несколько часов спустя в комнату заходит отец. Его волосы в беспорядке, а маска сдвинута на макушку.
- Я хочу, чтобы ты прогулялась со мной, Аравия, - говорит он.
Он просит об этом примерно два раза в неделю. И это единственный раз, когда он называет меня по имени. Мне нравится, что он отрешается от своих дневных мечтаний и вспоминает, что у него все еще есть ребенок. Отец надевает пальто и придерживает мое. На мгновение я сжимаю веки, игнорируя последние приступы тошноты, и, наконец, следую за ним.
Как только мы выходим из лифта, к нам спешат стражи принца Просперо, нанятые для защиты моего отца. Общеизвестно, что ученые - наши главные активы. И самое грозное оружие. Разразился своего рода хаос, когда принц открыл завод по массовому производству масок. Никто не знал, как реагировать на это надежду. Люди писали лозунги на стенах зданий. "НАУКА ВОСТОРЖЕСТВОВАЛА". "НАУКА РАЗРУШЕНА". Всегда вместе - второе утверждение, противоречащее первому. Та же самая подтекающая красная краска, использующаяся при рисовании косы на домах зачумленных.
Город - тлеющая кучка мусора, и оставшиеся люди выползают в течение ночи, чтобы оставить сообщения на стенах разрушенных зданий, пока остальные мирно спят или тихо умирают.
- Тут говорится что-то о человеческой натуре, - говорит отец. Но он никогда не обсуждает свою интерпретацию - по крайней мере, не со мной.
- Куда вы собираетесь, доктор Уорт?- спрашивает охранник.
- Я прогуляюсь со своей дочерью,- отвечает он.
- Мы с удовольствием организуем вам сопровождение.
- Всего пару человек. Мы не пойдем далеко.
Мы ждем в фойе пока все соберутся. Фальшивые растения все в пыли. И хуже остальных папоротники.
Первый охранник открывает дверь, и трое остальных выходят, шагая около нас. Они носят короткие мечи вместо пистолетов, готовые защитить отца от любой угрозы, человек то или зверь. Не важно, какие существа скрываются в глухой ночи, в этом городе опасность представляют скорее люди.
- Верфь снова открыта, - тон отца простой, разговорный.
- Неужели? - кто-то, не знающий меня, мог бы интерпретировать мой задыхающийся голос как восхищение.
Когда я была ребенком, а Финн еще жив, мы любили прогуливаться до гавани. Это место тогда было оживленным: толпы матросов, работавшие на кораблях, были настоящим представлением. Ноги отца и сейчас часто ведут его сюда, но я не знаю, может ли он помочь себе сам.
Теперь гавань другая. Мусор беспорядочно разбросан по берегу, почерневшие громадины судов заполняют залив. Толпы людей уничтожили большинство из них. Может быть, Болезнь Плача нам принесли пассажиры, а может, какие-то грызуны, которые прибыли сюда так же на корабле.
В наши дни рыбаки используют другой порт, намного южнее, чтобы избежать разорения.
Я перевожу дыхание. Послеполуденное солнце отражается от белых масок матросов, которыми полон новый пароход.
- Его назвали Открытие, - говорит отец.
Мне было десять, когда последний раз в гавань заходил корабль. В отличие от парохода перед нами, у него были высокие мачты и тяжелые паруса. Он мог прийти из любой точки.
Я помню, как пассажиры торопились на берегу, чтобы ощутить твердую почву под ногами. Они были одеты в скромные одежды: юбки длиной до лодыжек, высокие воротники, длинные рукава. Когда я была маленькая, мы носили ограниченное количество одежды, даже в жару.
Но с приходом чумы всё изменилось, и вместо закрытой одежды мы старались оставлять так много участков открытой кожи, как это только было возможно. Проповедник (Священник) был не согласен с новой модой. Он считал, что таким образом мы разрушаем себя, как раз тогда, когда мы задавались вопросом, осталось ли еще что-то, что можно уничтожить.
Я думаю, что эти прибывшие из далеких мест, хотели найти здесь помощь. Но вместо этого они встретили толпу, которая разорвала их на части, прежде чем они поняли, что происходит. Финн и я наблюдали за этим в шоке.
Мама была единственной, кто пошел нас искать. Мы блуждали в черноте аллей, обливаясь слезами.
Разыгравшаяся трагедия вытащила отца из лаборатории. Он сказал, что город сошел с ума, и мы не должны выходить на улицы, пока болезнь не удастся усмирить. В прятках не было ничего необычного. Люди самоизолировались в подвалы и на чердаки. Несколько семей сбежало. Мы с Финном слышали, как взрослые приглушенными голосами предсказывали им смерть в лесах, пустынях или за их пределами.
- Это хорошо, - шепчет отец, жестикулируя в сторону сверкающего новизной корабля. - Первая действительно хорошая вещь, которую я видел за долгое время, - люблю слышать надежду в его голосе. - Теперь мы посмотрим, что осталось от остального мира.
Ветер, ерошивший мои волосы, пахнет солью. Белые морские птицы летают туда и обратно.
Когда я не смотрю на отца, то могу представить, что Финн стоит рядом со мной. Таким образом, я позволяю себе ненадолго забыться, все-таки это лучше, чем вечное забвение. Но отец проверяет свои карманные часы и в спешке тянет меня за собой. Он не задает вопросов, потому что давно перестал интересоваться моей жизнью.
Мы идем обратно к периферии старого города. В этой его части здания немного выше, чем в остальных. Сказочные башни и шпили. Обозначены безопасные линии тротуаров, чтобы держать людей без масок на расстоянии. С глаз долой и подальше от нашего воздуха.
Мы направляемся в сторону книжного магазина. Он последний в городе, и отец посещает его, по крайней мере, раз в неделю, чтобы посмотреть, какие сокровища обнаружились у людей на чердаках и в подвалах. Охранники привыкли приходить сюда. Они собрались в кружок возле двери, прислонившись к стене.
Владелец приветствует папу, называя его по имени, пока я брожу между рядами тяжелых томов. Я рассматриваю полки, но, когда поворачиваю за угол, замечаю отца в компании двух мужчин. Один из них протягивает руку для приветствия, а затем быстро убирает ее в карман. Я уверена, что между ними что-то произошло. Молодой мужчина замечает меня и смотрит сквозь толстые очки. Его взгляд не обещает ничего хорошего.
Я отступаю на пару шагов назад, нервничая из-за этой встречи.
Атмосфера в книжном магазине становится зловещей, с запахами земли и сырости. Морщу нос от отвращения. Около стола владельца стоят ящики с книгами. Некоторые из них уже заплесневели. Видимо, недавно они были извлечены из гниющего подвала. Я поднимаю небольшой томик стихов, пытаясь скоротать время в ожидании своего отца.
Непроизвольно я оглядываюсь назад. Туда, где папа разговаривает с молодым мужчиной. Теперь он хлопает его по спине. Эти двое походят на ученых, но все ученые, кроме моего отца, отсиживаются в замке принца Просперо, прячась за толстыми стенами и зарешеченными окнами, чтобы обеспечить свою безопасность.
Я кладу книгу и медленно иду к двери. Отец проходит в переднюю часть хранилища и оформляет заказ, а затем мы вместе выходим на улицу. На мгновение блики заходящего солнца слепят меня. Вечереет. Этот день пронесся смазанным пятном, как и множество других. Когда мои глаза приспосабливаются к свету, я начинаю всматриваться в аллею. Наши стражи стоят все вместе, прислонившись к стене. Некоторые из них курят. Любопытные выглядывают из грязных окон над нами. Двое детей играют на улице у полуприкрытых дверей. Всё глубже нависают длинные тени, сквозь которые я не могу ничего рассмотреть.
Отец кладет руку на мою кисть, как бы говоря, что понимает - мне не по себе. Но не делает ничего, чтобы успокоить. И ничего не объясняет. Пытаюсь придумать, как бы спросить, во что он впутался, но прогулка обратно к Аккадиан Тауэр короткая, а у меня раскалывается голова. Мы оставляем стражу в лобби и в молчании поднимаемся наверх. Отец тянется рукой к своему карману.
- Я подумал, что тебе понравится это, - говорит он.
Это стихи, книга в кожаном переплете. Либо он заметил, либо знал, каким типом книг я могла бы дорожить.
- Отец... - я стою там, все еще протягивая руки, пытаясь найти способ спросить его, что происходит, но так, чтобы не дать понять лифтеру, что отец мог совершить государственную измену. Тем временем мы поднимаемся на верхний этаж.
Позолоченная дверь отворяется, открывая взгляду Эйприл, притопывающую ногой. Она ненавидит ждать.
- Ты должна пойти со мной, - говорит она. На ней красный корсет, волосы художественно собраны на макушке и украшены сверкающими черными заколками.
Я поворачиваюсь, готовая сказать ей, что не одета для выхода, что сил нет, и что отец уже уходит. Я все-таки упустила шанс задать ему вопрос.
- Элиот будет там, - Эйприл знает, как любопытен мне ее брат. Я обязана ему за то, что он взял меня в клуб.
- Я не знаю... - указываю на пентхаус B.
- Сомневаюсь, что он останется в клубе надолго. Нам нужно торопиться.
Оператор лифта заинтересованно смотрит на нас. Эйприл с торжествующим видом протягивает мне мою сумку.
- Тебе больше ничего не понадобится.
Я запихиваю книгу в свою сумку, и, скрещивая руки на груди, перехожу в наступление. Она ведет меня через холл к своей смешной паровой карете.
Эта карета - и чудо, и чудовище, подарок от ее дядюшки. Транспортное средство имеет подвижную крышу, которая может быть закрыта в плохую погоду, чтобы дождь не испортил прическу, и окрашена в белый цвет, с инкрустацией золота, словно путешествует здесь сказочная принцесса. Кроме того, ведет ее вооруженный водитель, и еще спереди двое стражей. Сзади - мальчик, закладывающий уголь в печь, нагревающую воду до состояния пара.
Эйприл говорит, что ученый, который изобрел карету, взорвал башню в замке принца Просеро, но я не знаю, правда ли это. Мы нуждаемся в средствах для передвижения с тех пор, как чума убила всех лошадей.
Вечер пасмурный, но не дождливый. Эйприл смеется.
- Оставь окно открытым. Мне нравится ветер, я даже рискую, ведь летучие мыши могут приземлиться мне на голову.
Летучие мыши. Их использовали, чтобы решить нашу проблему с москитами. Ученые что-то сделали, чтобы увеличить их, и теперь животы летучих мышей стали больше и могут съедать неограниченное количество кровососов.
Летучие мыши подхватили вирус от москитов, но не умерли. Они только переносят болезнь. Никто не говорит об этом. А еще о людях, которые переносят болезнь неделями или даже месяцами. Каждый обязан сразу же их убивать. И зараженных животных, и зараженных людей. Военные награждают тех, кто приносит им тела летучих мышей.
Эйприл передает мне фляжку, и я делаю большой глоток.
- Я не боюсь летучих мышей, - говорю,наконец, я.
Мы обе смеемся, но это не было бы так забавно, если б мы были трезвы или не вместе. Вместе проезжаем через руины некогда шумного города, а теперь всего лишь памятника нашим умершим.
Кто-то нарисовал большие черные буквы на стене здания. Силюсь разобрать их. ЖИЗНЬ СВЯЩЕННА. А СМЕРТЬ - ДАЖЕ БОЛЕЕ. Я смотрю на буквы, уродливые и кривобокие, а затем Эйприл задыхается и толкает меня вперед, впечатывая в обивку.
С глухим стуком камень врезается в бархатное сидение, где только что покоилась моя голова. Страж с левой стороны поднимает ружье и выстреливает, на лету разрушая следующий.
Эйприл дрожит больше, чем я когда-либо видела. Перепугана. Она поднимает первый камень, слишком большой для ее руки и к тому же неровный, и выбрасывает на улицу. Мы обе вздрагиваем от звука, который он издает при падении. Такой же мог быть слышен при столкновении с маской или костями моего отца. Если люди хотят кидаться в нас камнями, что ж, недостатка в них нет. Город разваливается на части, и эти части могут быть использованы для вооружения. Где угодно. Когда угодно.
Стражи Эйприл просматривают территорию, пока ее водитель поправляет свою собственную маску и ускоряется.
- Полагаю, я спасла твою жизнь. Снова, - наконец говорит она.
Полагаю, спасла.
Впервые я встретилась с Эйприл, стоя на кончиках пальцев на самом краю крыши Аккадиан Тауэрс. Менее двух лет назад.
Никто не приходил на крышу, но она поднялась ко мне и сказала:
- Что ты делаешь?
Я была так удивлена, что ответила честно.
- Представляю, каково это было бы - спрыгнуть отсюда.