Тогда она засмеялась. Это было типично для Эйприл, но я была в шоке от этого. Я пыталась скрывать свои суицидальные мысли ото всех, а эта девушка просто смеялась!
- Ты мне нравишься, - сказала она. - Я слышала о девушке, живущей в старых апартаментах принца. Мне нужна твоя помощь, чтобы заплести волосы.
Она сняла свою шляпу, показав мне волосы, половина которых была заплетена, половина - распущена. Ее мать слишком напилась, чтобы завершить прическу. - Не прыгай прямо сейчас, ладно?
Карета остановилась перед клубом. Эйприл начинает причитать из-за царапины на сусальном золоте, прежде чем направиться к немаркированной двери.
В мертвой тишине исследовательской комнаты я вздрагиваю, поймав собственное изображение. Я тиха как мышь, не из числа девушек, которые принадлежат подобным местам.
- Я не планировала приходить сюда сегодня, - бормочу я.
- Тем не менее, ты здесь, - говорит он. Невозможно определить, радуется он или злится из-за моего прихода. Но не осуждает. Вообще никаких эмоций.
Потом его рука придерживает мою талию, помогая мне встать. Я хотела бы остаться и поговорить с ним, но он уже отвернулся, чтобы принять другого члена клуба. Не имеет значения. Не имеет значения, как я хочу с ним поговорить, я боюсь, что мне вообще нечего ему сказать.
Эйприл замечает, как я смотрю на него.
- Как плохо, что ты приняла целибат, - говорит она, когда я покидаю комнату исследований.
- Это не целибат.
Это больше, чем клятва. Это способ, которым я обязана прожить свою жизнь. У меня нет выбора.
- Как плохо, - повторяет она, притопывая ногой, обутой в дорогую туфельку.
Мы проходим весь первый этаж, прочесывая каждую комнату. Эйприл останавливается, чтобы взять себе выпить, а затем мы идем через несколько комнат обратно, просматривая все углы и даже лестничные пролеты. Я ищу светлые волосы. Эйприл настолько блондинка, что затмит летний лимонный сок. Потому я думаю, что ее брат должен быть похож именно на нее.
- Это в привычке Элиота. Возможно, он нашел более важное место, где ему нужно быть, - подруга ставит один напиток и уже высматривает другой. Ее щеки ярко-розовые.
- Хочешь, посмотрим на других этажах?
- Где, думаешь, он может быть?
- Верхний этаж, возможно. Его больше привлекают книги, чем женщины. Он - позор семьи, - Эйприл позорит слово позор. - Причина, по которой он с нами не живет - призвание. Он поэт, живет в мансарде вместе с другими художниками и поэтами. Они не носят маски. И говорят, что умереть молодым - правильно, ведь они описывают состояние человека и то, что происходит с нами. Он пишет день и ночь и принимает наркотики в попытках постичь нечто большее.
Эйприл закатывает глаза.
Почему она так ненавидит поэзию? Внезапно я начинаю нервничать при мысли о встрече с ее братом, так как ничто не может очаровать меня больше, чем то, что она только что сказала.
- Он сказал, что может быть здесь?
- Он должен тебе понравиться, - она мгновение смотрит на меня. - И, я подозреваю, ты ему тоже понравишься. Но тебе нужны накладные ресницы, - она толкает меня на место для влюбленных позади себя и запускает руку в сумку. - Вот, - несколько мазков блеска на мои щеки. Я думала, что блеск будет жестким, но он пенящийся. Это то, что наши ученые создают, пока Матушка Природа пытается убить нас всех. Затем Эйприл открывает мою сумку и начинает искать накладные ресницы. Я удивлена тем, как уверенно движутся там ее руки.
- Теперь ты, миленькая. Даже Элиот заметит... - она перестает говорить и внезапно роняет мою сумку, разбивая красный блеск для губ и бутылку парфюма.
Двое мужчин останавливаются в дверях комнаты. Внутри у меня холодеет. Они принадлежали к членами клуба еще до чумы, и нам советовали избегать их.
Но Эйприл заметила не их. Она смотрит через всю комнату на молодого мужчину, наклонившегося к бару. Я знаю точно, что это не ее брат, так как в ее взгляде слишком много флирта. Он идет к нам, и Эйприл поднимается.
Даже не предлагает мне помочь собрать содержимое сумочки. Сделать это ей и в голову не пришло бы.
Подруга улыбается, глядя на него из-под полуопущенных ресниц. Я успеваю увидеть, как пожилой джентльмен проходит мимо.
И затем молодой мужчина остановился прямо около нас. Эйприл предлагает ему свою руку, прежде чем бросает мне через плечо слова:
- Мы здесь. Элиоту не на что жаловаться. Если захочет - найдет нас. А сейчас надо повеселиться.
Возможно, она права. Вот почему мы приходим сюда. Забыть. Повеселиться.
Я смотрю, как она улыбается, откидывая волосы назад. Если бы наш мир не взорвался, она была бы уже замужем, возможно, и женой, и матерью. А вместо этого она все ночи напролет гуляет без сопровождающего. Моя мать не одобряет ее поведение, но не может обуздать дикости Эйприл.
И мама не станет удерживать меня от общения с ней, потому что в ее семье есть связи. Эйприл утверждает, что ее дядя, принц - сумасшедший. Он живет за городом в средневековом замке, который сюда перевез из Шотландии - камень за камнем - прямо перед грянувшей чумой. Он контролирует все, включая войска. Мы делаем то, что он говорит. И я не могу с уверенностью сказать, как так получилось.
Отец Эйприл раньше был мэром, но он умер, и теперь они с матерью живут одни в пентхаусе А, Аккадиан Тауэр. Ее мать целый день напролёт пьет бренди, а Эйприл целуется с незнакомцами в районе Разврата. Ее новый парень протягивает ей высокий стакан, а другой предлагает мне. Я беру его, но не пью. Что-то в нем привлекает мое внимание. Вообще-то не в нем, а в том, что Эйприл все-таки начинает его целовать.
Я никогда не целовалась. Я дала клятву не делать того, что бы не стал делать Финн. И обычно меня это не беспокоит. Эйприл говорила, что причиной тому мое незнание того, от чего отказываюсь, но страсть кажется мне такой грязной.
Веки Эйприл фиолетовые. А у него синие, словно синяки. Они целуются очень тесно, прижавшись, друг к другу, словно эта связь что-то значит.
Я ставлю стакан на край стола и иду по клубу. Беспокойно.
Я вижу Эйприл, развалившуюся на бархатном кресле. Кто-то с помощью ножниц укоротил ее юбку еще на несколько сантиметров, в любом случае, она короче, чем была, когда мы выходили из дома. И этим ансамблем она окончательно перешагнула грань распущенности.
Возможно, это не имеет значения. Она сделала себя удивительно искусственной, и это нормально - не носить почти ничего - так как и мы больше не настоящие люди.
Лед уже растаял в моем забытом на краю стола стакане. Я поднимаю его, пока Эйприл не разглядела меня, быстро опустошаю и поднимаюсь вверх по лестнице на этаж, зарезервированный под шумные карточные игры. Но я не в настроении быть окруженной чужим счастьем. В попытке сбежать, я ныряю в тихую комнату. Когда мои глаза приспосабливаются к смене освещения, я ухитряюсь рассмотреть двух мужчин за столом, играющих в шахматы при свечах. Они не заперты во влажном подвале, тем не менее, моя грудь сжимается.
- Хочешь сыграть? - спрашивает один. Его светлые волосы отбрасывают причудливые блики в свете свечей.
- Нет, нет, я не сильна в стратегии... - и только затем я понимаю, кто он.
Глава 4
Холодный воздух дует мне в лицо. Он ощущается более живым, чем тот, к которому я привыкла. Дрожа, я лежу в чужой кровати.
Холодно. Значит, почему-то я на улице. Но как кровать оказалась на улице? Я глубже закутываюсь в одеяла. Человек рядом со мной двигается. Остро ощущаю чье-то присутствие. Я поймана, закутана в одеяла, в незнакомой кровати и не могу открыть глаза.
Прижимаю руку к лицу. Мои глаза склеены. Это случалось и раньше - плохая смесь макияжа и клея для ресниц. Эйприл давала мне немного средства для снятия макияжа, но я знала, что сейчас не дома, потому что пентхаусы в Башнях Аккадиан никогда не были так неуютно холодны.
Моя маска сдвинута.
И кто-то сбоку прижался ко мне. Ближе, чем бывали остальные люди с тех пор, как мы с Финном выросли. Нахождение рядом с кем-то заставляло меня чувствовать себя потерянной. Я отпрянула, а потом вздрогнула, когда мой друг по постели перебросил через меня руку. Боль от того, что я разлепила веки была сильная, но мгновенная.
В комнате нет ничего знакомого. Это мансарда в античном стиле с низкими потолками и острыми углами. Я отхожу и с шоком осознаю, возле кого лежу.
Он даже симпатичней в приглушенном свете раннего утра, который играет на его высоких скулах. Я смотрю на его закрытые глаза. Я знаю, что они темные, но темно-голубые ли? Или карие? Я желаю, чтобы он открыл их, и я смогла увидеть. Так странно видеть его не в стенах клуба на освещенном полу.
Его волосы спутаны. Я немного шевелю рукой, представляя, что посмела бы прикоснуться к нему, запустить пальцы в эти волосы и увидеть, как далеко заходит татуировка.
Мои мечтания прерывает смешок на высоких тонах.
Единственная вещь в этой комнате - кровать, где мы вдвоем устроились вместе, и низкий диван, который многое видал. На диване устроились двое детей.
Они не носят маски.
Но мы же снаружи, может, воздух безопасен? Я волнуюсь за свою маску. Меня хорошо учили, чтобы я не доверяла незнакомым фильтрам.
Девочка снова нервно хихикает.
- Ты настоящая?- спрашивает она.
- Да, - я смотрю в её сторону.- Почему ты спрашиваешь?
- Он никогда не приводил домой девушек, - говорит мальчик. - Никогда, а ты выглядишь нереально. Волосы не бывают такого цвета.
Я поднимаю руку и пытаюсь пригладить волосы. Эйприл перекрасила прядь в фиолетовый. Цвет хорошо сочетался с моими темными волосами, но я попросила ее не красить меня снова. Фиолетовый - это цвет болезни, синяка, который возникает перед развитием болезни.
Дети усаживаются на край кровати и всматриваются в меня.
- Ты выглядишь так, будто плакала, - девочка тянется, чтобы прикоснуться к размазанному макияжу под глазами, и я отскакиваю. Я не привыкла подпускать кого-то без маски так близко к себе.
Я сажусь, чувствуя невероятное облегчение от того, что все еще полностью одета.
- Не буди его, - говорит маленький мальчик. - Он тяжело работает. Не ложился всю ночь.
- Да, я знаю, - говорю я, потому что часто вижу его за работой ранним утром.
Я прикидываю, волнуются ли за меня так мои собственные родители.
- Как тебя зовут? - спрашиваю, наконец.
- Я - Генри, - говорит маленький мальчик. - А это Элис.
- И откуда... - я колеблюсь, глядя на спящего парня. - Откуда вы его знаете?
Девочка, кажется, что-то замечает в моём голосе.
- Ты хочешь быть его девушкой, - уверенно говорит она.
- Он, - мальчик специально подчёркивает местоимение интонацией, - наш брат.
Их родственник выбирает именно этот момент, чтобы открыть глаза и посмотреть прямо на меня. Он моложе, чем я думала. Мне всегда казалось, что ему за двадцать, но вижу, что он приблизительно моего возраста. Может, восемнадцать.
Маленькая девочка наклоняется и шепчет:
- Его зовут Уилл. Сокращенно от Уильям, - в этот раз я не отодвигаюсь, когда она присаживается ближе.
Уилл улыбается мне, улыбкой невообразимой сладости, улыбкой, которой я от него никогда бы не ожидала, с его волшебными руками и дрожащим шепотом.
Мое сердце порхает.
- Итак, ты жива? - спрашивает он.
- Жива?
- Мертвые вредны для клуба. Только пару дней назад девушка захлебнулась собственной рвотой. Я не хотел, чтобы то же самое случилось с тобой.
Мое чувство удивления исчезает. Он принес меня сюда для пользы клубу. Не для того, чтобы спасти меня. И даже не из-за того, что я ему понравилась.
- Вы двое надоедаете нашей... гостье? - спрашивает он у детей. Они двигаются в сторону входной двери, через плечи, бросая неопределенные взгляды, оборачиваясь и пристально глядя на нас, пока он не делает раздраженный жест, и они все-таки уходят, хихикая, в соседнюю комнату.
- Ваша гостья? - спрашиваю я так холодно, насколько способна.
- Я не знаю, как еще называть тебя. Человека, который, я надеялся, не умрет в моей кровати? Я нашел тебя без сознания за одной из штор, когда заканчивал работу.
Мой стыд переходит в холодную волну гнева.
- Ты не думаешь, что должен был отвезти меня в больницу?
Он приподнимает темную бровь.
- У меня не было времени.
У него не было времени? Он нашел меня без сознания, принес домой, но не побеспокоился остановиться в больнице или доставить меня к отцу, который мог бы оказать необходимую медицинскую помощь?
Я сердито смотрю на Уилла, пылая неистовой яростью.
Он смотрит назад. Я осознаю, что он ведь не использует подводку для глаз, но его глаза такие темные и такие удивительные. И злые.
- Послушай, - говорит он. - Каждая секунда моего дня заполнена тем, что я должен сделать. Каждая секунда. Не я принимал наркотики прошлой ночью, и не я упал в обморок за занавеской из золотой парчи, и у меня нет друзей, которые оставили бы меня самого в клубе. Правильно?
- Я могла умереть.
- И чем это отличается от остальных ночей?
Это несправедливо, потому что я почти никогда не хожу в клуб чаще двух раз в неделю.
Дети вновь показываются в двери.
- Давайте немного позавтракаем, - говорит он к их радости, хотя слова, кажется, адресованы мне. Они уносятся прочь, и он встает с кровати. Уилл все еще одет в облегающую рубашку и брюки, что были на нем прошлой ночью.
- Уилл, - я нерешительно пробую его имя на вкус.
- Не рассказывай про свою жизнь, не перед Элизой. Она не знает других женщин, кроме нашей пожилой соседки, так что она непременно будет тобой очарована.
Он имеет в виду меня в клубе. Он не знает ничего другого. Но, возможно, это и есть все, что есть.
Парень проводит меня на кухню. Оба окна закрыты множеством одеял, которые, кажется, прибиты гвоздями, чтобы не допустить их открытия. По-прежнему проникает свет, создавая иллюзию приглушенного витража. Комната мягкая и, как ни странно, приятная. На столе шесть яблок. Уилл разворачивает полбуханки хлеба и начинает резать его большим ножом. Дети вытаскивают единственный стул и взбираются на него.
- Садись к нам, - говорит Элис. Я осторожно сажусь на пустой стул.
- Меня зовут Аравия, - говорю ей. Может быть, он на самом деле не знает, как меня зовут и кто я.
Уилл улыбается.
- Ты заботишься о них?
- Да. Наша мама умерла три года назад. - Он берет одно из яблок и кладет его перед Генри.
- Уилл, это вся еда, которая у нас есть до завтра? - глаза Элизы слишком большие для ее лица.
Я пытаюсь подсчитать, сколько еды для каждого из них, сколько кусочков. Он поджаривает хлеб на какой-то горелке.
- Воздух безопасен? - я кладу руку на свою маску. Это кажется странным - быть единственным человеком в комнате, у которого закрыто лицо.
- Нет, - говорит Уилл. - Не снимай маску. Я не хочу спасать тебя от нефильтрованного воздуха.
Я смотрю на детей, их голые лица. Воздух в нижнем городе, говорят, заполнен болезнью.
Уилл разбивает яйцо в маленькую сковороду и держит ее над горелкой.
- Итак, ты живешь здесь и растишь двух детей?
- Да.
- Это нелегко?
Он смеется.
- Да, это так.
- Как это произошло?
- Просто. Моя семья пережила чуму, поэтому казалось, что все в порядке. Я околачивался по району, когда все только началось. Я очнулся, лишь, когда подошел к девушкам с необычного цвета волосами, которые шли в клуб, одетые в черные корсеты. К девушкам, которые уставились в свои бокалы пустыми взглядами, оплакивая тот мир, который они потеряли.
- Это своего рода поэтично, - говорю я.
- Это было безрассудно,- он улыбается. - Но я получил работу, начал копить деньги. Потом умер мой отец, и заболела мама. Я платил за квартиру, искал деньги на лекарства и еду. Позже привлек внимание принца. Ему принадлежит Клуб Разврата.
Он владеет практически всем.
Уилл отбрасывает волосы с лица.
- Иногда у нас было достаточно на еду. Иногда нет. Я, казалось, хорошо устроился, работая в Клубе Разврата. Соседка присматривает за детьми ночью, пока я на работе. Она много не берет, оставляя их спать в своей запасной кровати. Я должен быть дома до восхода солнца, потому что она работает кухаркой в какой-то богатой семье.
Какой-то богатой семье. Как моя. Насколько я знаю, его соседка могла бы быть нашей кухаркой.
- Я привык расставаться с ними, когда мне было пятнадцать или шестнадцать, потому что не смог придумать, что еще можно сделать. Но сейчас я более осторожен.
Оставляя детей в опасности. Если власти находят одиноких детей, они приказывают забрать такого ребенка, и он или она уже никогда не возвращаются.
Уилл протягивает мне ломтик поджаренного хлеба. Я не хочу, есть их еду, у них ее так мало, но не принять кажется невежливым. Так что я передвигаю свою маску в сторону, как мы обычно делаем, когда находимся в месте, где могут быть возбудители инфекции, и откусываю свой хлеб.
Генри ласково держит миниатюрную игрушку из латуни.
- Это игрушечная паровая карета? - спрашиваю я.
- Да. У меня есть также дирижабль, - с гордостью говорит он.
- Мой друг талантливо делает для него игрушки, - говорит Уилл.
- Можешь запустить, она и в правду работает!
Какими бы очаровательными они не были, своими ищущими взглядами и быстрыми движениями дети заставляют меня нервничать.
- Они ходят в школу?
Уилл ставит тарелку с несколькими яйцами передо мной.
- Я надеюсь, что пойдут в следующем году.
Мы едим не спеша. Я делю свой хлеб на три куска и отдаю большую часть детям. Яйца заставляют меня почувствовать себя намного лучше, более живой. Солнце украдкой пробирается вокруг покровов на окне, и Уилл выглядит полностью истощенным. Я хочу потрогать его растрепанные волосы, отодвинуть их от лица. Он видит, что я разглядываю его, и улыбается полуулыбкой. Я почти ожидаю от него неподходящую ласку, подобно тому, как парень делает это в клубе.
- Аравия твоя девушка? - неожиданно спрашивает Элис.
Уилл с трудом глотает, после чего говорит:
- Нет. - Так быстро, что это чувствуется, как пощечина.
Когда малыши не смотрят, он приподнимает одну бровь. Уилл знает, что обидел меня. В этот момент он парень из района Разврата, а не этот неожиданный домашний человек.
Пока он описывает девушек, которые ему нравились, мне кажется, что парень держит передо мной зеркало. Но я не догадываюсь, нравится ли ему также... тот тип девушек, к которым, как он думает, принадлежу я. Он сказал, что очень глупо, когда кто-то считает, что наше детство ушло в небытие. Его губы изгибаются снова, и я понимаю, что Уилла забавляет тема нашего разговора.
- Вот твоя сумочка, - он кладет ее на стол и подавляет зевок. Тени под его глазами делают Уилла еще более невероятно красивым.
- Ты выглядишь уставшим.
- Я обычно сплю дольше, чем сегодня. Ты нарушила наш маленький домашний быт. К счастью, у меня есть вся вторая половина дня для отдыха.
Все послеобеденное время?