Пока Генри убеждал ее, что сделает все, что в его силах, чтобы найти Ланкастера, Филадельфия уголком глаза увидела, как в зал вошел Акбар. Общий разговор замер, когда экзотический иностранец шел через зал, но ей это было безразлично. Не сказав ни слова Генри, она пошла навстречу Акбару. Подойдя к нему, она спросила:
- Все в порядке?
Эдуардо смотрел мимо нее, туда, где стоял Генри Уортон.
- Я вижу, мемсаиб здесь не скучала.
- Я делаю то, что вы мне поручили, - тихо сказала она. - Демонстрирую ваши драгоценности.
Эдуардо посмотрел на бриллиантовое колье, украшавшее ее шею. Он добывал драгоценные камни и коллекционировал их, но бурная страсть, заставлявшая некоторых людей лгать, красть и даже убивать ради ледяного огня, заключенного в этих безупречных камнях, никогда не заражала его. Его кровь волновала женщина, стоявшая перед ним. Он чувствовал себя загипнотизированным биением пульса у основания ее шеи, как раз над бриллиантами. Если бы они были одни, он поцеловал бы эту пульсирующую жилку.
- Почему вы здесь? - спросила она, уверенная, что все глаза устремлены на них.
Эдуардо поднял на нее глаза.
- Ваш соотечественник приехал сюда более часа назад. Почему вы ничего мне не сказали?
- Маркиз здесь? - прошептала она, чувствуя, как защемило сердце. - Я его не видела.
Его черные глаза не отпускали ее.
- Вероятно, если бы вы уделяли меньше внимания племяннику Генри…
Она отошла от него.
- Я хочу вернуться домой, - произнесла она громко. - Я устала и прошу извинить меня.
Эдуардо поклонился и так же громко сказал:
- Мемсаиб приказывает, Акбар подчиняется. - А когда она повернулась, чтобы уходить, он тихо добавил: - Но лучше пусть мемсаиб держится подальше от племянника Генри, если хочет приятного возвращения домой.
Филадельфия только хотела ответить ему, как ее прервал пронзительный крик. Все головы повернулись к главному холлу, откуда раздались крики, и увидели женщину, ворвавшуюся в зал, хватающуюся за грудь и всхлипывающую. Одета она была вполне модно. Она пробивалась между гостями к хозяину дома.
- Мистер Додж! - кричала она. - Вы должны что-то сделать! Они исчезли! Их украли! Он украл их!
Она оглянулась вокруг, увидела иностранца в белом и указала на Акбара.
- Это он! Он вор, укравший мой жемчуг!
И тут, к удивлению всех гостей, она упала в обморок.
8
Все произошло в одно мгновение. Некоторые дамы устремились на помощь даме, которая лежала, распростершись на ковре, а несколько мужчин обернулись к Акбару с намерением схватить его.
Эдуардо не двинулся с места, но весь напрягся в предвкушении схватки. Он даже хотел, чтобы дело дошло до этого. Слишком долго он чувствовал себя взаперти в этих гостиных, чтобы его темперамент не взбунтовался.
Вперед вышел один из мужчин. Он был крупного телосложения, с большой головой, густыми усами и с внешностью преуспевающего человека. Засунув пальцы в карманы жилета и откинув голову, он смотрел на Акбара из-под полуопущенных век.
- Тебя обвиняют в краже жемчуга той дамы, - прогудел он. - Что ты на это скажешь?
- Ничего! - ответила Филадельфия, встав между Эдуардо и мужчиной. - Мой слуга может украсть не более, чем я. Как вы можете обвинять его?
- Это миссис Олифант обвинила его, а не мы, - возразил ей мужчина. - И я так полагаю, она знает, что говорит!
- Глупости! - возразила Филадельфия. Как это часто случалось и раньше в моменты стресса, ее французский акцент испарился. В ту же секунду она почувствовала, как палец Эдуардо уперся ей в спину. - Это невозможно!
Мужчина измерил Акбара долгим изучающим взглядом.
- Твоя хозяйка, конечно, вправе утверждать, что человек, который у нее служит, честен, но я все равно хочу проверить содержимое твоих карманов.
Эдуардо улыбнулся, расставив ноги для большей устойчивости.
- С разрешения мемсаиб вы можете попробовать.
- Я на вашем месте был бы осторожен, мистер Броутон, - посоветовал Генри Уортон. - Был слух, что этот парень у себя в стране совершил убийство.
- Спасибо, мемсаиб, - пробормотал Эдуардо так тихо, что услышала его одна Филадельфия.
Она и забыла о своей выдумке, которую выдала портье отеля на Пятой авеню о том, что ее индийский слуга убивал непослушных слуг.
Она бросила мрачный взгляд на Генри.
- Да, сэр, я предполагала, что вы мне друг. Мне очень жаль, что я ошиблась.
Она почти пожалела, когда увидела, как зарделись его уши.
- Я всегда доверял вам, мисс де Ронсар.
Это Акбару он не доверял, но вряд ли осмелился бы сказать ей об этом. Он с глуповатым видом огляделся вокруг, взвешивая, следует ли ему принимать сторону этого иностранца, даже если он влюблен в его хозяйку.
- Дама говорит, что ее слуга невиновен, и я верю ей.
- Я сожалею, мистер Уортон, но должен сказать, что этим делом должна заняться полиция. Мы пошлем за ней, и пусть они разбираются.
- Правильно, в полицию его! - выкрикнул кто-то из мужчин.
- Да, да, - согласился с ним другой. - В полицию!
Филадельфия побледнела. Ей не нужно было слушать бормотание Эдуардо, обвинявшего ее, чтобы понять, что менее всего она могла допустить, чтобы их допрашивали в полиции. Стоит им присмотреться к Эдуардо, как они смогут разглядеть его маскировку, а тогда, если это произойдет…
- Надо быть очень осторожными. Иностранцы. В обществе их никто не знает. Я, например, никогда не слышал…
Она услышала голос, произносивший эти грязные намеки, повернула голову, и в поле ее зрения оказалась хитрая физиономия маркиза д'Этаса. Он стоял в кругу дам и разглагольствовал. Когда он появился в салоне? И почему так радуется, что она оказалась в такой затруднительной ситуации? Если он намекнет властям о своих подозрениях на ее счет, то она, как и Эдуардо, может попасть в тюрьму.
- Минуту! - закричала она. - Почему я должна терпеть такое унижение? Нет, нет и еще раз нет! - Она обернулась к Генри, испытывая некоторые угрызения совести, что вновь спекулирует на его чувствах к ней, но полная решимости спасти Эдуардо и себя любой ценой. - Неужели вы ничего не можете предпринять, месье? Ваша тетя, что она скажет, когда узнает, что произошло со мной?
Генри подошел к ней и взял ее руки в свои.
- Моя дорогая мамзель, вы можете быть уверены, что я защищу вас.
- И Акбара?
Он взглянул на бородатого язычника и вновь подумал, почему этот человек ему так не нравится.
- Его обвиняют в воровстве, а это уж дело полиции, - безнадежно сказал он.
Она вырвала свои руки.
- Прекрасно, месье. Теперь я вижу, какова ваша преданность. Я сама справлюсь.
Она отмахнулась от него и прошла туда, где на диване сидела, всхлипывая, дама, потерявшая свои жемчуга.
- Мадам Олифант, выслушайте меня, пожалуйста.
Ее властный голос заставил плачущую даму посмотреть на Филадельфию с тревогой.
- Мадам, вы обвинили моего слугу в воровстве, и я настоятельно требую, чтобы вы отказались от своего заявления.
- Ни за что! - оскорбленно заявила дама. - У меня пропали мои жемчуга, и я хочу, чтобы мне их вернули!
- Естественно, что вы этого хотите. Я тоже была бы в отчаянии, если бы пропали бриллианты де Ронсаров. - Она проверила, что бриллиантовое колье по-прежнему у нее на шее. - Но я не стала бы обвинять вас, мадам, если бы обнаружила их пропажу.
Глаза у дамы расширились.
- Надеюсь, что нет!
- Вот именно! Вот и вы не должны обвинять моего слугу в воровстве!
Дама возмущенно посмотрела на нее.
- Он весь вечер прячется в холле. Каждый, кто выходит из салона, вынужден пройти мимо него. - Она посмотрела на Акбара, и его вид заставил ее вздрогнуть. - Посмотрите на него. Он напоминает мне какого-то бородатого сарацинского язычника. Я уверена, что нас должны защитить от него.
- Мадам, он - моя защита, и я доверю ему свою жизнь, как вы доверяете своему мужу. - Произнося эти слова, она оглянулась вокруг и убедилась, что супруг миссис Олифант странным образом отсутствует здесь. А где месье Олифант?
Дама опустила глаза.
- Его здесь нет. Он сегодня неважно себя чувствует.
- Вы одна?
Дама бросила на Филадельфию враждебный взгляд.
- Конечно нет! Меня сопровождает маркиз д'Этас.
- Ах вот оно что! - Филадельфия вложила в эти слова всю многозначительность, на которую была способна. - Маркиз был свидетелем кражи?
Растерянная женщина начала заикаться.
- Ну, я… не могу сказать с уверенностью…
- Тогда говорите приблизительно, - выпалила Филадельфия, нервы ее были напряжены до предела. - Маркиз был рядом с вами, когда произошла кража?
- Нет, я ведь не знаю, в какой момент украли жемчуг. Маркиз оказался первым, кто заметил пропажу. - Она разволновалась. - Малиновое мороженое, которое я съела, не понравилось мне, и маркиз галантно предложил проводить меня в библиотеку, где не так много народу и где я могла бы отдохнуть.
Она взглянула в его сторону и обнаружила, что он смотрит на нее с откровенной неприязнью.
- Мадам Олифант совершенно права, - сказал маркиз, видя, что все смотрят на него. - Я тоже чувствовал себя неважно в присутствии этого дикаря в тюрбане. Он встал у нас на пути, когда я сопровождал мадам Олифант из салона. Когда мы пошли в библиотеку, я увидел, что жемчуг исчез с шеи мадам Олифант. Я вспомнил, что в холле с нами столкнулся этот человек. Недавно подобный вор столкнулся со мной на улице и вытащил у меня из кармана табакерку, украшенную драгоценными камнями. - Он уставился на Филадельфию тяжелым холодным взглядом. - Мне говорили, что карманный вор может снять у вас с пальца кольцо, когда пожимает вам руку. - Он повернулся к хозяину дома. - Я прошу вас, месье Додж, не обижаться за это сравнение. Конечно, нельзя ожидать таких происшествий в нашем обществе.
Филадельфия тоже обратилась к хозяину дома:
- Скажите мне, месье Додж, такие кражи на приемах редко случаются в Нью-Йорке?
- Что вы, дорогая? Напротив, - отозвался Джеральд Додж. - Воровство стало бичом светского сезона в Нью-Йорке.
- Вот как? - Филадельфия постаралась спрятать радостную улыбку от этого сообщения. - И что делалось в связи с этими кражами?
- Мало что можно было сделать, если приглашенных было немного и все они хорошо известны хозяевам.
- А вы, месье, тоже страдали от воров?
- Золотые карманные часы, кольцо с ониксом и некоторое количество денег во время встречи Нового года, - раздраженно ответил он.
Эдуардо хранил молчание, но теперь он хмыкнул, поняв, к чему клонит Филадельфия.
- Кражи происходят в лучших домах? - допрашивала Филадельфия хозяина.
- Да, - проворчал он.
- У меня пропали мои любимые часы на вечере у Олифантов после парада на Пасху, - неожиданно высказался веселым голосом Генри, начиная понимать, что происходит. - Мадемуазель де Ронсар и ее слуга появились в обществе всего несколько недель назад, а воровство в светских домах происходит уже месяцами.
- Вот как?! Я начинаю понимать, - победоносно заявила Филадельфия. Она обвела салон медленным взором. - Воровство для вас не новость, и тем не менее сегодня вы предпочли заподозрить иностранцев, потому что легче обвинить меня и моего слугу, чем искать настоящего вора среди вас.
Все прятали глаза перед ее взглядом, и она расчетливо решила подозревать маркиза.
- Я должна сказать вам правду, добрые люди! Среди вас есть вор! Но это не мой слуга!
Когда ее слова замерли в напряженной тишине, Филадельфия быстро повернулась, подошла к Акбару и протянула ему руку, чтобы он мог поддержать ее.
- Проводи меня домой, Акбар. Я устала от такого веселого вечера.
- В высшей степени интересный вечер, - заметил Эдуардо, когда нанятый ими экипаж тронулся.
Филадельфия откинулась на спинку сиденья, голос ее дрожал, как и руки.
- Это было гнусно! Отвратительно! Унизительно! Никогда в жизни я так не боялась!
- Вы были великолепны.
- Я бы этого не сказала. У меня было ощущение, словно я съела кусок протухшего мяса.
- Это пройдет, это нервы.
- Вот как? И за это я должна быть благодарна? А вы, вы жаждали драки?!
- Возможно, - пробормотал он. "Как приятны, - думал он, - эти моменты, когда она забывает о страхе, об осторожности и приличиях".
- Вы сошли с ума? Ваша маскировка могла открыться!
Он ухмыльнулся.
- А почему я не должен защищаться? Мы ничего плохого не сделали.
- Еще как сделали. Я была там гостьей только потому, что Доджи уверены, что я не та, кем я являюсь.
Он чуть подвинулся, чтобы ее плечо коснулось его плеча.
- А вы не заметили? Половина Пятой авеню выдает себя за тех, кем они не являются. Они обычные люди, которые тем или иным образом разбогатели. Теперь они сбросили с себя старую оболочку и изо всех сил стараются обрести новую. В моей стране происходит то же самое. - Он снова пошевелился, пристраивая свою руку поудобнее у нее за спиной. - Я сделал свое состояние, копаясь в грязи, и нашел красивые камешки, вроде тех, которые украшают вашу шею. - Он щелкнул пальцами по ожерелью. - Вы когда-нибудь спрашивали у вашего отца, как он начал сколачивать свое состояние?
- Он был банкиром, - ответила Филадельфия.
- А кем он был до того? - Его пальцы коснулись ее шеи. - Или вы всегда были богаты?
Она задумалась, нахмурив лоб.
- Не знаю.
- Вы никогда не спрашивали. Интересно. - Он говорил бесстрастно, и слова его звучали несколько оскорбительно. - Ответ мог вам не понравиться.
Прежде чем она успела возмутиться, он слегка погладил кончиками пальцев ее шею и сказал:
- В конце концов, мы никому не причинили вреда нашим маскарадом.
- Вы так считаете? - возразила она, встревоженная ощущением его пальцев на своем затылке. - А как насчет миссис Ормстед?
Он взвесил ее слова.
- Я думаю, она может поддержать наше маленькое предприятие, так как обладает характером и редким талантом получать удовольствие от самых простых ситуаций.
Она взглянула на него, пытаясь разгадать причину его умиротворенности. Беспечное выражение его лица, которое она разглядела при свете уличного фонаря, подтвердило ее ощущение, что его колено прижимается к ее. Он выглядел как Акбар, произношение было как у сеньора Тавареса, но взгляд его принадлежит полуобнаженному незнакомцу, чей поцелуй заставил ее удивляться - знает ли она его вообще? Она постаралась втиснуться в угол кабриолета.
- Вы самый странный мужчина, какого я когда-либо встречала.
Он дотронулся пальцем до ее шеи.
- Я уже говорил вам, милая, что предпочитаю, чтобы вы считали меня загадочным.
Она отвела его руку со своей щеки.
- Я вас не понимаю.
- Вы все понимаете, только боитесь признаться в этом. Вы, например, бросились на мою защиту, даже когда мне не угрожала серьезная опасность. Как думаете, почему бы это?
- Но я…
Он заткнул ей рот ладонью.
- Тихо, милая. Вы одна в обществе мужчины, который не является ни вашим родственником, ни слугой. Глупая девочка. Вас никогда не предупреждали о такой опасности, как изнасилование?
- Предупреждали, - ответила она, чуть задохнувшись и непроизвольно облизав нижнюю губу, чтобы унять дрожь, вызванную его прикосновением. - Но я верю, что вы не воспользуетесь своим преимуществом.
- Ох, милая, вы меня оскорбляете. - Он замолчал, зачарованный тем, что она, облизывая губы, случайно коснулась кончиком своего языка его ладони. - Разве я не мужчина? Разве не может волновать меня ваша близость?
Эдуардо взял ее руку и засунул под свой парчовый жилет, туда, где билось его сердце.
- Вы чувствуете, как оно стучит? Разве я не умираю от вашего прикосновения?
- Ну, - уклончиво сказала она, - если вы позволите мне убрать мою руку.
- Я могу умереть, - отозвался он с тихим смешком. - И показал бы вам, какая горячая и густая кровь течет во мне, но думаю, что мы с вами не готовы к такому опыту.
Филадельфия закрыла глаза и не могла сказать ни слова. Она просто не могла ни о чем думать и была уверена только в том, как громко бьется его сердце под ее рукой, пока ее собственное не начало биться в том же ритме.
- Не целуйте меня. - Она не знала, приходила ли эта мысль ему в голову, но ей пришла, и предощущение этого было невыносимым.
- Мне легче не дышать, - сказал он, наклоняясь к ней.
Когда их губы встретились, он ощутил, как она дернулась, и отодвинулся, чтобы взглянуть на нее. Ее глаза были закрыты, а губы сжаты, как будто она ждала, что ей будут вливать касторку.
- В чем дело, милая? Я вам так неприятен?
Она приоткрыла глаза.
- Борода. Она царапается.
Выругавшись по-португальски, он сорвал с себя фальшивые бакенбарды.
- Ну вот, милая, все в порядке.
Филадельфия вновь закрыла глаза, когда он склонился над ней, но на этот раз совсем по другой причине. В последнее мгновение она заметила в его глазах сияющую смесь удовольствия, чувственности и - если ее взбаламученное сознание не обманывало ее - нечто похожее на безграничное обожание, которое она видела в глазах Генри Уортона.
Эдуардо целовал ее и раньше - мимолетный поцелуй в зимнем саду Ормстедов, закончившийся тем, что она начала чихать, потом в его комнате наверху, когда у них смешались злоба и страсть. Но сейчас, как только их губы встретились, она поняла, что это нечто совершенно новое.
Его теплые губы прижались к ее губам, и мысль, что надо оторваться от них, растаяла. Потом он взял ее за щеки, запрокинул голову и чуть отвернул свою, чтобы удобнее было завладеть ее губами.
Женский инстинкт подсказывал ей, что это уже ласка опытного любовника, сладкая пытка, направленная на то, чтобы расшевелить застенчивого партнера, и что она должна немедленно положить этому конец. Но голос разума остался неуслышанным, а Эдуардо тем временем продолжал нежно и неотвратимо ласкать ее рот.
"Когда он остановится, - подумала она, - как это бывало раньше, и я освобожусь". Однако его губы становились все чувственнее, и каждое их движение заставляло ее тихо постанывать. Когда ее стоны стали вырываться сквозь раздвинувшиеся губы, он стал ласкать ее рот языком.