И, ах эта энергия жизни, льющаяся в меня. Теперь она была рекой, золотой и обжигающей, возрождающей мою собственную жизнь и существование. Наряду с его энергией, я окунулась в его эмоции и мысли, и я буквально ощущала его вожделение и обожание по отношению ко мне.
Эта жизненная сила боролась с моим собственным физическим наслаждением, захватывая меня и сводя с ума, так что я с трудом могла соображать или даже отделять одно от другого. Это чувство росло, росло во мне, сжигая мою плоть, возрастая с такой интенсивностью, что я едва могла сдержать ее. Видя, как близка я была к оргазму, Никколо вонзился в меня со всей силой, так что я почти упала вперед, прижавшись лицом к мягким простыням на кровати.
Внутри меня полыхало пламя, и я больше не пыталась сдерживать приближающийся оргазм. Он взорвался во мне, охватывая все мое тело в сильнейшем, феерическом экстазе. Никколо был беспощаден, он не замедлился, когда мое тело корчилось в муках наслаждения. Я кричала в забытьи от блаженства, я извивалась под ним.
И это было не все. Было намного больше.
* * *
Никколо мог быть безнравственным в глазах Церкви, но в глубине души, что было намного важнее, он был порядочным человеком. Он был добр к другим, у него был сильный характер, его принципы было нелегко поколебать. В итоге у него было много великодушия и много жизненной энергии, так что я могла поглощать ее без малейшего раскаяния. Она вливалась в меня, в то время как наши тела двигались в одном ритме, и была слаще всякого нектара. Она горела в моих венах, заставляя чувствовать себя живой, превращая меня в богиню, как Никколо все продолжал шептать, занимаясь со мной любовью.
К сожалению, такая потеря энергии имела свои последствия, и он неподвижно разлегся в моей постели, очень бледный, с трудом переводя дыхание. Обнаженная, я сидела и наблюдала за ним, проводя рукой по его покрытому испариной лбу. Он улыбнулся.
- Писать сонеты будет не так легко, как я думал. Я просто не смогу найти нужных слов. - Он попытался сесть, но движения причиняли ему боль. - Я должен уйти… комендантский час.
- Забудь об этом. Ты можешь остаться здесь на ночь.
- Но твои слуги…
- Хорошо получают за свою осмотрительность. - Я провела губами по его коже. - К тому же, разве нам не полагается подискутировать о великих философах, а затем снова заняться любовью?
Он закрыл глаза, но улыбаться не перестал.
- Да, конечно. Но я… Мне так жаль. Не знаю, что со мной случилось. Это первый раз я так выдохся…
Я улеглась рядом с ним.
- Тогда отдыхай.
* * *
- Эта фреска - деяние демонов!
Я взглянула на отца Бетто ангельским взглядом.
- Вот эта?
- Да, именно! Она изображает грех и гедонизм. О чем вы думали?
Сидя напротив него в кабинете на следующий день, я смущенно смотрела в пол, нижняя губа дрожала. Сегодня была еще одна из наших молитвенных сессий, и я была одета в платье с настолько низким миланским вырезом, что было удивительно, как он не видел мои соски.
- Я думала, что Церковь поддерживает искусство. Прошлой осенью вы восхваляли живопись, святой отец.
- Это было распятие Христа - символ искупления грехов человечества, - напомнил он мне. - Оплачивая это безобразие, вы поощряете развращенное творчество, в котором участвуют очень много живописцев. Это именно то, от чего Фра Савонарола пытается избавиться. Многие из этих работ будут гореть в огне. Боттичелли принесет свои мерзостные творения.
Я вскинула голову, на мгновение забыв свою миссию по его обольщению.
- Сандро Боттичелли?
Будто есть какой-то другой. Я видела его картины. У меня сжалось сердце от их красоты.
- Он узрел свои ошибки и теперь раскаивается, как и вы должны. "Юная Христова инквизиция" Савонаролы придет к вам в дом в ближайшее время. Вы должны отдать им все порочные вещи, принадлежащие вам.
Думая о шедеврах Боттичелли, сгораемых в пламени, я невидящими глазами уставилась в пространство. Потом, вспомнив, зачем я здесь, дотронулась рукой до священника. Он вздрогнул, но не убрал мои пальцы, сжимающие его. Я посмотрела на него сквозь ресницы.
- Благодарю вас, святой отец, за ваши неизменные наставления. Вы слишком добры ко мне.
* * *
На следующее утро Никколо не появился. Я провела дома большую часть дня, ожидая и надеясь. Никакого признака. Наконец, решив, что я должна посвятить время работе, я спустилась на нижний уровень дома, где мы хранили большую часть нашего товара и осуществляли торговлю.
- Моя милая Бьянка.
Я обернулась, улыбаясь в лицо Джованни Альфьери. Торговец со значительными средствами и немалым влиянием, он сотрудничал с нами на регулярной основе. Кроме того, он хотел уложить меня в постель уже очень, очень давно. Я махнула помощнику, обслуживающего его, и направилась к высокой, бородатой фигуре Альфьери, кокетливо отбросив волосы назад. Мне нравилось иметь с ним дело, но у меня не было ни малейшего желания соглашаться на что-то еще; его душа была слишком коррумпирована, чтобы от нее что-нибудь осталось для пополнения активов Ада. Тем не менее, мы наслаждались превосходным флиртом.
- Синьор Альфьери, какое удовольствие вас видеть. Вы лично посещаете нас. Я полагала, что вы отправите к нам одного из своих помощников.
Он галантно мне поклонился.
- И упустить шанс согреться в вашем присутствии? Никогда. Это платье, кстати, является особенно изумительным. Прекрасный вырез.
Я рассмеялась. Приятно, что хоть кто-то оценил одно из моих лучших качеств. Я знала, что он не питал никаких иллюзий относительно моей "добродетели", но он не использовал свои домыслы против меня.
- Вы уставились на мое декольте? - воскликнула я в притворном негодовании.
- Конечно, нет, - ответил он, понизив голос, чтобы рабочие нас не услышали. - Я уделяю гораздо больше внимания тому, что в нем содержится. И представляю себе, что оно скрывает.
- Ну что ж, - заметила я сухо. - Надеюсь у вас хорошее воображение.
- Оно прекрасное, но я бы не возражал против сравнения с оригиналом…
Я закатила глаза и поманила своего помощника назад. Лицо Альфьери сразу же стало проницательным и внимательным. Похоть похотью, но он был деловым человеком до мозга костей, и скоро на его судах отправится в Англию большой груз. Он делал для нас двоих большие деньги.
После закрытия лавки, я вернулась наверх, в надежде найти там Никколо, но его все не было. Наконец, когда до комендантского часа осталось меньше часа, он появился, с загадочным выражением лица и большим свернутым узлом в руках.
- Где ты был? Что это такое?
Развернув плащ, он показал стопку книг. Я просмотрела обложки с нескрываемым любопытством. "Декамерон" Боккаччо."Песни любви" Овидия. Бесчисленное множество других. Некоторые из них я читала. Какие-то я хотела бы почитать. Мое сердце затрепетало как птичка в клетке, руки так и чесались перевернуть страницы.
- Я взял их у некоторых своих знакомых, - пояснил он. - Они беспокоятся, что головорезы Савонаролы захватят их. Ты скроешь их у себя? Никто не заподозрит, что они у кого-то, вроде тебя.
Эти книги меня ослепили, они были гораздо ценнее, чем тайник с драгоценностями Франчески. Я хотела все бросить и усесться за чтение.
- Конечно, - я пролистала страницы Боккаччо. - Не могу поверить, что кто-то хочет уничтожить это.
- Темные дни, - проговорил он с горечью в голосе. - Если мы не будем осторожны, то все знания могут быть потеряны. Невежество сокрушит знание.
Я знала, что он был прав. Я уже не раз видела такое. Знания разрушались, растаптывались глупцами, не понимающих того, к чему это может привести. Иногда это происходило через разрушительные кровавые вторжения; а иногда знания захватывали не силой, а коварством, как Фра Савонарола.
- Бьянка? - Никколо тихо рассмеялся. - Ты даже не слушаешь меня? Я надеялся провести ночь с тобой, но может сегодня ты хочешь быть с Боккаччо…
Я подняла глаза от страниц, чувствуя, как губы растягиваются в полуулыбку.
- А разве я не могу быть с вами двумя?
И вот, час спустя, я лежала сверху на Никколо на кровати, оба потные и пресыщенные, и читала вслух отрывки из "Декамерона". Я довела его до полного истощения, скача на нем так же неистово, как мужчина, вожделеющий непорочную деву, прилагает все усилия для ее обольщения. Никколо откинулся на спину, наблюдая и слушая с легкой улыбкой на губах, счастливый и довольный.
* * *
В следующие несколько дней Никколо продолжал тайно проносить ко мне все больше и больше вещей. И не только книги. В моем доме скопились картины. Маленькие скульптуры. Даже такие несерьезные вещи, как экстравагантные ткани и драгоценности.
Я ощущала себя так, будто обрела крылья и смогла долететь до самих Небес. Я проводила часы за изучением картин и скульптур, поражаясь таланту людей, завидуя их творческому потенциалу, которым я никогда не обладала, как будучи смертной, так и будучи бессмертной.
Это искусство наполнило меня неописуемой радостью, изысканной и блаженной, почти напоминая о тех днях, когда моя душа была все еще моей.
И книги… о, книги. Мои секретари и помощники скоро оказались по уши в дополнительной работе, поскольку теперь я пренебрегала ими. Кому нужны заботы о счетах и шелках, когда у меня в руках такой объем знаний? Я вкушала их, смакуя каждое слово - те слова, которые Церковь осудила как ересь. Тайное самодовольство наполняло меня из-за роли, которую я играла, защищая эти сокровища. Я хотела бы передать эти знания человечеству. Свет гениальности и творческого потенциала не исчез бы из этого мира, и я мечтала использовать эти знания на своем пути.
Когда Савия посетила нас в следующий раз, она высказала одобрение последними завоеваниями Франчески, к большому облегчению моей компаньонки. Демонесса была менее рада, услышав о моем промедлении в совращении отца Бетто, но ее настроение осталось оптимистичным. Я была очень прилежным суккубом, и давала слишком мало поводов для роста ее негодования - пока еще.
- Я верю в тебя, Бьянка. Я видела, как ты работала раньше. - Ее темные глаза обратились к Франческе: - Ты должна обратить на это внимание. Ты можешь многому научиться.
Франческа сердито вспыхнула, расстроенная тем, что я все еще лучше ее.
- У Бьянки не так уж много времени, чтобы обучать кого-либо. Она слишком занята, создавая свой склад.
Заинтересованная Савия потребовала объяснений, и я поведала ей о своей роли в защите контрабанды. Как всегда, ее ответ пришлось долго ждать, но когда она, наконец, ответила, мое сердце почти остановилось.
- Ты немедленно должна прекратить это.
- Я… что?
- И нужно отдать все эти вещи отцу Бетто.
Я недоверчиво уставилась на нее, ожидая услышать, что это просто шутка.
- Вы не можете… Вы не можете иметь в виду именно это. Эти предметы не могут быть уничтожены. Мы же не поддерживаем Церковь. Мы же должны выступать против нее.
- Мы должны способствовать разрастанию зла в этом мире, моя дорогая, и порой случается, что цели Церкви отвечают нашим целям. В этом случае, так и происходит.
- Каким образом? - воскликнула я.
- Потому что нет большего зла, чем невежество и уничтожение духа гениев. Невежество ответственно за большую погибель людей, чем фанатизм, и несет в себе больше греха, чем любая другая сила. Это - разрушитель человечества.
- Но Ева согрешила, когда искала знание…
Губы Савии растянулись в усмешке.
- Ты уверена? Знаешь ли ты на самом деле, что есть добро, а что есть зло?
- Я не знаю, - прошептала я. - Они, кажется, отчасти неотличимы друг от друга.
- Да. Порой их трудно распознать.
Когда я не ответила, ее улыбка исчезла.
- Это не обсуждается. Ты немедленно сдашь все накопленные вещи. И даже сделаешь еще больше - ты отдашь часть своего роскошного гардероба. Может быть, это, наконец, вызовет любовь отца Бетто к тебе.
- Но я… - слова "не могу" так и рвались с моих губ, но я прикусила язык. Под ее пристальным взглядом и мощью, я чувствовала себя ничтожно маленькой и слабой. Вы не можете перечить демонам.
Я промолвила пересохшими губами:
- Да, Савия.
* * *
Никколо осыпал мою шею и губы поцелуями, смешивая нежные ласки с пылкой агрессией.
- Ты не настоящая, - заявил он. - Твоя кожа не может быть настолько мягкой. Это невозможно.
Мне удалось выдавить улыбку, хотя я ничего не чувствовала. Часть меня умерла, несмотря на то как замечательно он себя чувствовал, скользя в моем теле. Я взглянула в его глаза, на самом деле не видя их, отметив про себя, что он уже близок к разрядке. Я притворно застонала, когда он достиг оргазма, сжимая мышцы вокруг его члена, принимая в себя его горячее семя, еще сильнее разжигая его экстаз. Молнии его энергии потрескивали сквозь меня, и он задохнулся от ее потери, не зная, что сейчас случилось. Он не понимал, что я по чуть-чуть сокращала его жизнь каждый раз, когда мы занимались любовью.
С того момента, как Савия дала свои указания, я жила как во сне, отчаявшаяся и подавленная. В ее власти было превратить мою жизнь в сплошное мучение, если бы я ослушалась ее, и я знала, что она станет следить за ситуацией с отцом Бетто и Франческой, чтобы убедиться, что я действительно выполняю ее распоряжение. Что я могла сделать? Ничего.
Но… вчера ко мне пришли кое-какие идеи. Но чтобы они сработали… чтобы сработали на самом деле , я поняла, что мне придется сделать ужасный выбор. Мне придется выбирать меньшее из двух зол, каким бы избитым выражением это не было, отдавая то, что я любила во имя защиты других ценностей, которые я любила не меньше.
Никколо скатился с меня, уставший, но довольный.
- Завтра Лензо собирается принести мне одну из своих картин. Подожди, когда ты увидишь ее. На ней изображены Венера и Адонис…
- Нет.
Он поднял голову и посмотрел на меня.
- Хм?
- Не неси мне больше ничего.
Это было тяжело. Боже, как же мне было трудно говорить с ним таким холодным тоном.
Его красивое лицо нахмурилось.
- Что ты говоришь? Ты уже так много взяла…
- У меня больше ничего нет. Я все отдала Савонароле.
- Ты… ты шутишь.
Я покачала головой.
- Нет. Я связалась с его "Юной Христовой инквизицией" этим утром. Они пришли и все забрали.
Никколо сел, горестные морщинки пересекли его лоб.
- Замолчи. Это не смешно.
- Это не шутка. Они забрали все вещи. Они будут сожжены в огне. Они - совокупность греха. Они должны быть уничтожены.
- Ты лжешь. Бьянка, не говори так. Ты не можешь подразумевать…
Я перебила его, мои слова ранили как хлысты.
- Они несут в себе грех, еретические мысли. Они все теперь у них.
Наши глаза встретились, он изучал мое лицо, и я видела, как к нему приходит понимание, что возможно, только возможно, я говорила правду. И я не врала. Большую часть.
Мы оделись, и я провела его к чулану, где были спрятаны все контрабандные вещи. Он уставился в пустое пространство, кровь отхлынула с его лица, когда вся правда дошла до него. Я стояла неподалеку, скрестив руки на груди, каждым своим жестом выказывая непоколебимость и порицание. У меня были сотни лет практики, чтобы создавать такие иллюзии, которым мужчины безоговорочно поверят.
С расширенными глазами он повернулся ко мне.
- Как ты могла? Как ты могла это сделать?
- Я сказала тебе…
- Я доверял тебе! Ты сказала, ты обещала, что сохранишь их в безопасности!
- Я ошибалась. Сатана омрачал мои суждения.
Он схватил меня за руку и болезненно сдавил.
- Что они с тобой сделали? Они угрожали тебе? Ты не сделала бы этого. Что они имеют против тебя? Это тот священник, которого ты всегда посещаешь?
- Никто не заставлял меня сделать это, - ответила я мрачно. - Это правильный поступок.
Он отшатнулся от меня, будто мои прикосновения обожгли его, и мое сердце мучительно сжалось от боли в его глазах.
- Знаешь ли ты, что ты сделала? Некоторые из этих работ никогда не смогут быть заменены.
- Я знаю. Но так будет лучше.
Кинув на меня последний потрясенный взгляд, он выбежал из комнаты.
Глотая слезы, я смотрела ему в след. Он просто еще один мужчина , думала я. Позволь ему идти . В моей жизни их было так много; и их будет еще больше. Разве он имел какое-то значение?
Не обращая внимания на боль в груди, я осторожно спустилась по лестнице на нижний уровень, стараясь не разбудить спавших обитателей дома. Я прокрадывалась здесь и вчера ночью, частями унося предметы искусства; дело, требующее нескольких заходов. Уже прошло много времени с тех пор, как я сама выполняла тяжелую работу своими руками, но это дело я не могла доверить никому. Выбор среди предметов искусства и книг для меня был подобно приговору своим детям - кому стоит жить, а кому предстоит умереть. Шелка и бархат были бессмысленными, и они ушли к Фра Савонароле. А остальное… это было тяжело. Я позволю почти всем книгам Овидия уйти. Его работы настолько широко распространены, и я верила, что какие-то копии обязательно выживут, - если не во Флоренции, то возможно в других странах, не затронутых этим фанатизмом. Другие авторы, те, тираж которых был очень ограничен, остались со мной.
Выбор среди живописи и скульптур оказался труднее всего. Они одни в своем роде. Я даже не надеялась, что другие экземпляры существуют на земле. Но я знала, что не смогу сохранить их все: не тогда, когда и Савия, и Франческа знали мою коллекцию искусства. И вот, с мокрым от слез лицом, я выбирала те, которые, как я считала, были наиболее достойны спасения.