Однако прошло уже три часа, а она продолжала бродить по магазинчикам и галереям, окаймлявшим площадь. Голод уже давал о себе знать, при мысли о блинчиках у Арчер потекли слюнки. Если этот мужлан груб и фамильярен, еще не значит, что она должна отказывать себе в удовольствии вкусно поесть.
Арчер провели к столику у окна, и вскоре перед ней уже стояли порция кукурузных блинчиков, сыр и пиво. Не успела она сделать первый глоток, как ее внимание привлек шум. Оглянувшись, она, к крайнему своему неудовольствию, увидела проклятого незнакомца, к которому наперегонки кинулись официантки, стремясь усадить на самое почетное место.
- У меня здесь назначена встреча, - сказал он, направляясь к столику Арчер.
"Если он полагает, что со мной, то сейчас убедится в своей ошибке", - со злостью подумала та.
- Вижу, вы последовали моему совету. Не возражаете, если я присяду за ваш столик?
- Возражаю. И очень.
- Ну перестаньте, Арчер, зачем так волноваться.
- Если вы сию же минуту не оставите меня в покое, я попрошу вызвать полицию, - взорвалась она и вдруг поняла, что он назвал ее по имени. - Откуда вы знаете, как меня зовут?
- Я видел вашу фотографию в альбоме, который музей выпустил к выставке Де Сильвы - Гаррисон.
- Вы ставите меня в неловкое положение. Вам известно мое имя, но я не знаю вашего.
- Позвольте представиться: Роман Де Сильва.
* * *
В ночь после возвращения домой Алана преследовали дурные сны. Очнувшись от кошмаров, он обнаружил, что лежит на кровати одетый и в мокасинах. Он встал и пошел в конюшню, где его тихим ржанием приветствовала Одии. Ей нужно больше двигаться, ведь она много часов провела в прицепе. Но на первый раз Алан решил ограничиться получасовой прогулкой.
Он слишком надолго оторвался от живописи, и теперь его жгло страстное желание выразить себя на холсте. Мастерская, выстроенная из необожженного кирпича с закругленными краями и плоской крышей, которую поддерживали четыре массивных деревянных бруса, находилась напротив дома.
В ней все было готово для работы. Это Хэнк позаботился, и Алану стало стыдно за те грубости, которые он наговорил верному другу.
В отличие от многих других художников он предпочитал сам натягивать холсты на раму. Потом взял набор тюбиков с грумбахеровскими масляными красками, подобрал кисти - от пятидесятидолларовых с натуральным ворсом до дешевых синтетических, прихватил карандаши и видавшую виды палитру, достал с полки скипидар, льняное масло и сложил все это на широкий стол рядом с мольбертом.
Отступив на несколько шагов и пристально глядя на холст, Алан стал ждать, когда в голову придет идея. Если бы у него сейчас спросили, что он собирается рисовать, Алан бы не смог ответить. Казалось, идеи зрели в глубинах сознания, а потом неожиданно распускались, как весенние цветы, дождавшиеся своего часа. Если он долго смотрел на холст, то постепенно возникала желаемая картина. Всякий раз, стоило Алану собрать инструменты и краски, случалось чудо, перед ним возникали чудесные видения, которые сами просились на полотно.
Художники по-разному объясняют феномен, названный профанами вдохновением. Арчер Гаррисон как-то сказала ему, что ее скульптуры уже существуют в глине, она просто убирает лишнее. Великий художник из племени навахо Четлахе Паладин говорит, что сюжеты ему подсказывают давно умершие художники, с которыми общается его дух. Но эти "как" и "почему" не играют никакой роли. Творческая энергия существовала во все времена и у всех народов.
Стоя перед мольбертом, Алан ощущал себя звеном в неразрывной цепи художников, начавшейся в каменном веке, когда великие мастера древности рисовали наскальные изображения и расписывали стены пещер, где их соплеменники укрывались от дождя и холода. Эти мастера нашептывали ему советы, ободряя и наставляя на путь истинного искусства. Если и существует атавистическая память, то носителями ее наверняка являются художники.
И вот свершилось. Сквозь ткань проступили очертания. Взяв в руку карандаш, Алан принялся за набросок. Он раскачивался, приседал, наклонялся в такт своим движениям, словно исполняя ритуальный танец. Делая общий контур, он откидывался назад, рисуя детали, почти утыкался в холст. Чудо произошло. На пустом месте возникла грозная фигура пожилого воина. В его рождении таилась несравненная радость, река, изливающаяся через кончик карандаша на полотно.
Через час набросок был готов, и Алан, глубоко вздохнув, положил карандаш. Теперь нужно оценить свое творение.
Воин стар. В чертах лица проглядывали усталость и благородство человека, не посрамившего в многочисленных битвах своей чести. Но чего-то не хватало. Чего-то главного, что сделало бы картину не просто портретом старого вождя апачей.
Внезапно Алан схватил карандаш, подбежал к холсту и вложил в руку старика бутон розы. Отступив, он снова посмотрел на холст, но уже и так понимал, что теперь рисунок можно считать законченным.
Он наполнил палитру охрой, жженой сиеной, цинковыми белилами. Для грунтовки он предпочитал именно эти цвета. Он работал с обдуманной яростью, полностью владея собой и своим талантом.
Через три часа грунтовка, придавшая картине замечательную глубину, была закончена. Алан полюбовался своим творением, и его охватило ликование. Золотые лучи полуденного солнца падали через слуховые окна на картину, рождая настоящее чудо. Вот оно, подлинное искусство. Для этого он и родился на свет. А эти галереи, дилеры, коллекционеры - чушь собачья и собачье дерьмо.
Ощутив необыкновенную полноту и осмысленность жизни, Алан бросил последний взгляд на картину и вдруг вспомнил, что с утра ничего не ел. Когда он вошел в кухню, Хэнк наливал себе в чашку кофе.
- Хочешь составить мне компанию? - вежливо спросил он, но в его тоне не было радушия.
- Еще бы. - Алан оглядел девственно чистую кухню. - А как насчет поесть?
- Сейчас сделаю такос.
- Замечательно.
Повернувшись к нему спиной, Хэнк занялся приготовлением.
- Я должен попросить у тебя прощения. - Алан заготовил речь еще утром, во время прогулки верхом. - Вчера вечером ты был прав, а я нет. Надеюсь, ты простишь мою вспышку.
- С чего это ты так заговорил? - спросил Хэнк, ставя на плиту сковородку.
- Я сам просил тебя стать моим дилером и теперь не имею права обсуждать твои решения. С этого момента я предоставляю тебе полную свободу.
- Ты уверен, что действительно этого хочешь? - Хэнк уложил на сковородку ломтики хлеба.
- Я вернулся домой, чтобы рисовать. Кроме того, настало время решать, как жить дальше.
- Что-то я тебя не понимаю.
- Понять несложно. У меня нет женщины с тех пор, как я расстался с Лиз.
- А какое это имеет отношение к нашему разговору?
- Я могу поддерживать с ней отношения лишь в том случае, если у меня появится другая женщина. Скоро мне стукнет сорок, пора жениться и заводить семью.
- Роман Де Сильва? Художник? - изумилась Арчер. - Почему же вы не сказали об этом раньше? Сразу?
- Всему, как говорится, свое время.
- Разве вы не понимаете, насколько я была удивлена тем, что вы буквально не даете мне прохода и все время преследуете меня?
От злости она еще больше похорошела, и Де Сильва, не выдержав, поцеловал ее в губы. От нее пахло пивом, ментоловыми сигаретами, корицей и чем-то неповторимым, очевидно, присущим только ей одной. Он был так заинтригован этим ароматом, что не сразу почувствовал, как она изо всех сил отталкивает его.
Яростно сверкая на него глазами, она перевела дух.
- Я слышала, вас называют в мире искусства "скверным мальчишкой". Вы действительно оправдываете свою репутацию.
- Рад, что мне не пришлось вас разочаровать.
- Увидев вас утром в музее, я решила, что вы либо охранник, либо служитель, причем очень наглый. Что вы там делали?
- Надеялся, что вы придете и явите мне свой лик. Я даже хотел догнать вас, но вы ухитрились исчезнуть в неизвестном направлении. Итак, на ваши вопросы я ответил. Но игра должна быть честной. А что вы делаете в Санта-Фе? Как мне сказали в музее, вас ждали дней через десять.
- У меня изменились планы. - Ее серые глаза вдруг погрустнели. - Нужно было остаться дома и работать, а я отправилась сюда развлекаться.
"Очень серьезна", - подумал Де Сильва, и ему захотелось еще раз увидеть ее улыбку.
- Вы, вероятно, также слышали, что я - первостатейный лентяй. И если вы решили развлекаться, то лучшего компаньона вам не найти. Давайте веселиться вдвоем.
В это время появилась официантка с целым блюдом кукурузных блинчиков. Роман заказал себе то же самое и, подавая Арчер пример, набросился на еду. К его радости, она молча воздавала должное замечательному блюду, и он рассматривал ее с тем вниманием, которого она, несомненно, заслуживала.
Он был очарован ею с самого утра и сразу подумал, что она необыкновенно красива: стройная фигура, пепельные волосы, безупречная кожа. Таких женщин надо или рисовать, или любить. Сначала он не понял, кто она такая, но потом его озарило. Это могла быть только Арчер Гаррисон.
А в ее работы он влюбился еще раньше, когда увидел фотографии ее скульптур в журнале "Саутвест Арт", ощутил с ними физическое родство и дал себе слово обязательно познакомиться с их автором. Организовать выставку оказалось весьма несложно. Но он никак не ожидал, что Арчер Гаррисон окажется такой красавицей.
Глядя, как она ест, Де Сильва чувствовал, что его все сильнее влечет к ней, сердце у него колотилось, ладони взмокли. Он тряхнул головой, чтобы избавиться от угнездившихся там дурацких мыслей.
- Вам плохо? - поинтересовалась Алан.
- Все замечательно, - успокоил ее Роман.
Он ел любимое блюдо и даже не ощущал вкуса еды. Что это с ним? Такого он уже и не помнил.
Нет, помнил. Десять лет назад умерла его жена, и все, что Роман знал о любви и радости, умерло вместе с ней. Вместе с женой он похоронил и ту часть себя, которая верила в счастье. Но сейчас, глядя на Арчер Гаррисон, он чувствовал себя помолодевшим и полным надежд. Так чувствует себя мальчик, просыпаясь утром в день своего рождения.
Утреннее появление Арчер в кафе было сродни удару грома, от которого у Де Сильвы закружилась голова и забилось сердце. Он пытался избавиться от наваждения, уговаривая себя, что романтические бредни не к лицу сорокашестилетнему мужчине. Он не верил в любовь с первого взгляда, хуже того, он не должен в нее верить, не имеет права…
Глава 10
24 ноября 1988 года
Пыльные духи ветра резвятся на окраине Перидота, где стоит дом Натзелы. Невидимые божества перебрасывают друг другу сухие комья перекати-поля, срывают клочья дыма с печной трубы.
К приезду Алана вся семья уже была в сборе. На дороге, ведущей к дому, стояли грузовички и легковые машины. Приятно, что они сравнительно новые и ухоженные, а не тот рыдван, на котором семья ездила двадцать лет назад.
Когда Алан, нагруженный пакетами с провизией, вошел в гостиную, на него никто не обратил внимания: все мужчины их семейства смотрели и шумно комментировали футбольный матч, который показывали по телевизору. Первым его заметил младший брат - двадцатитрехлетний Хейзос.
- У тебя руки не оторвутся?
- Они пришиты крепче, чем у тебя, - ответил Алан, вызвав общий смех.
Как же красивы эти люди! Худощавые, мускулистые, с обветренными, словно высеченными из камня лицами, черноволосые, с яркими выразительными глазами. Все надели свои лучшие джинсы и фланелевые рубашки, на ногах - ковбойские сапоги. Алан, ненавидевший сорочки, костюмы и галстуки, мгновенно почувствовал себя дома, среди своих.
- Мама велела сказать, чтобы ты, как только приедешь, сразу шел к ней. - Хейзос потащил брата за собой на кухню. - Счастливчик, она приготовила для тебя сюрприз.
В печи жарилась тридцатифунтовая индейка, а на плите стоял огромный котел, в котором тушилось посоле - жаркое с мамалыгой. Нужна немалая мужская сила, чтобы притащить и поставить на стол эту громадину. Сестры Алана не поскупились на кукурузные лепешки и свежий хлеб. Все кухонные столы ломились от блюд с жареными курами, картофельным салатом и нашинкованной капустой. На подносах аппетитно белели смазанные кремом пироги.
Члены семьи привезли все что могли. Такова уж добрая традиция апачей - сильные помогают слабым, богатые бедным, молодые старым. К этому изобилию прибавились конфеты, яблоки, груши, виноград и персики, которые были в пакетах Алана. А еще он привез подарки для детей и пару бутылок виски для мужчин.
В доме собралось сорок человек. Здесь, в окружении родных и близких, Алан с гордостью думал, что выполнил свой долг перед ними. Они, как и он сам, родились в убогой лачуге, им не хватало ни еды, ни одежды. Теперь это благополучные, образованные мужчины и женщины, которыми может гордиться их племя и их страна. А то, что своим успехом они обязаны его богатству, даже не пришло Алану в голову.
- Ты опаздываешь, - сердито сказала Натзела.
- Ну, мама, - заступилась за него сестра Анна. - От Скоттсдейла путь неблизкий, а мы живем по соседству.
Натзела подождала, пока все женщины, хлопотавшие на кухне, перецелуют Алана, и заговорила снова:
- Хорошо, что ты вернулся, сынок. Это твоя семья, и ты должен быть здесь, с нами. Помнишь, я обещала тебе сюрприз?
Жестом приказав ему идти за ней, она направилась к выходу.
За их спиной раздались шушуканье и смех, но Натзела обернулась и взглядом заставила всех умолкнуть.
На дворе Алана сразу окружила куча ребятишек всех возрастов. Он прижимал младенцев, по-мужски жал руки племянникам, подставлял щеки застенчивым племянницам. Стоя на коленях, он раздал подарки, затем встал на ноги и тут увидел незнакомую женщину.
- Целия, это мой сын Алан. Алан, хочу представить тебя Целии Атцитти. Она учительница в нашей школе. Целия не из нашего ки, - многозначительно добавила Натзела.
Апачи всегда брали жен из других кланов. Алан принадлежал к клану Ту'агайдн, Людей Белой Воды. Целия же, как он потом узнал, была из клана Тиск'адн, Людей, Живших в Лесу.
Общественные отношения апачей регулировались строгими правилами, которые Алан нарушил, связавшись с белагана. Натзела свято блюла все традиции, поэтому женитьба сына на белой женщине была бы, по ее мнению, доказательством его окончательного превращения в оборотня. Теперь ей, кажется, удалось отыскать подходящую кандидатуру.
"Это и есть сюрприз", - подумал Алан, глядя на девушку. Распущенные волосы цвета воронова крыла доходят до середины спины, лицо более круглое, чем у апачей, но скулы и подбородок красиво очерчены, теплые карие глаза. А уж таких великолепных ресниц он вообще не видел. Упругое тело похоже на ароматный плод. Хотя Алан не умел определять истинный возраст женщин, но Целии нельзя было дать больше двадцати двух - двадцати трех лет. Ничего не скажешь, хороша!
- Я много о вас слышала. - Девушка протянула ему руку. - И мне очень нравятся ваши картины.
Рука оказалась сильной, а кожа мягкой и нежной.
- Очень рад познакомиться с вами, - искренне ответил он.
В прежние времена он должен был найти девушку на танце невест. Если бы она принадлежала к другому клану и покорила его сердце, он бы устроил несколько якобы случайных встреч. Убедившись, что она проявляет к нему интерес и не прочь выйти за него замуж, он попросил бы своего дядю предложить отцу девушки лошадей в качестве выкупа за невесту. Если бы тот принял предложение, то девушку объявили бы женой Алана, и она пришла бы жить в его семью.
- Отец Целии - член совета племени, - сказала Натзела. - Ты бы видел ее най'эс, Люди приезжали за сотни миль, чтобы побывать на нем.
Най'эс, обряд посвящения в женщины, продолжался четыре дня, стоил очень дорого, и не многие могли позволить себе роскошь приглашать многочисленных гостей. Натзела давала понять, что родители Целии не последние люди в племени и она неплохая партия для Алана.
- Матушка Долгая Охота, вы меня смущаете. - Целия залилась краской. - Алану это совсем не интересно.
Матушка Долгая Охота? Никто так не называл Натзелу, кроме ее дочерей и невесток. Должно быть, в девушке и впрямь есть нечто особенное.
Его отвлекли детские голоса.
- Ваши племянницы и племянники все утро говорят только о вас, - сказала Целия. - Вы правда играете с ними в игры?
- Правда, - признался Алан. В семье только у него не было детей, но зато один он с удовольствием принимал участие в ребячьих забавах.
Матери, наверное, очень нравилось, что он позволил Целии увести себя к резвящимся во дворе детям.
- Мы играли в жмурки. Дети очень тебя ждали.
Малыши завизжали от восторга, когда девушка завязала Алану глаза, и он, рыча, как свирепый воин, начал гоняться за ними, пытаясь ухватить то одного, то другого. Самые смелые дергали его за рубашку, потом со смехом убегали.
Алан быстро привык к своей "слепоте" и, ориентируясь по смеху, носился по двору. Вот сейчас он схватит мальчишку, но рука ткнулась в девичью грудь.
Восторженные крики заглушил удивленный возглас Целии.
Алан снял повязку и с улыбкой посмотрел на девушку.
- Временами игра дарит приятные сюрпризы.
Та еще больше покраснела от его взгляда, который ласкал ее тело. "Да, мать сделала удачный выбор", - подумал он.
- Теперь твоя очередь водить.
Надевая на Целию повязку, он прочитал все, что хотелось бы мужчине прочесть в глазах женщины.
Игра возобновилась, но Алан отошел в сторонку и наблюдал за Целией. Несмотря на завязанные глаза, она двигалась с грацией молодого оленя. Она была красива, несомненно, очень любила детей и когда-нибудь станет хорошей женой и матерью. Вспомнив о своем недавнем решении обзавестись семьей, он с растущим интересом посмотрел на Целию. Может, это его женщина?
Хотя Реджинальд и Марианна встречались по два-три раза в неделю, она до сих пор не была у него дома. Но вот сегодня она наконец едет, проведет праздник с Реджинальдом, увидит коллекцию его картин. Кроме того, она надеялась, что, раз Квинси пригласил ее в гости, значит, у него серьезные намерения.
Он - птица высокого полета, так недоступен, так скрытен. Марианна не жаловалась, нет, но ей хотелось понять, какое место она занимает в его жизни. Сердце ликовало, предчувствуя звон свадебных колоколов, а разум предостерегал: будь осторожна!
Реджинальд отличался от других представителей мужского пола, с которыми она встречалась в баре, был в ее глазах чуть ли не инопланетянином. Те обычно стремились трахнуть ее после первой же встречи. Но Реджинальд довольствовался тем, что водил ее по дорогим ресторанам, не требуя ничего взамен. Еще немного, и она влюбится в него по-настоящему.
Марианна назвала охраннику свое имя и, пока тот искал его в списке приглашенных, посмотрелась в зеркало. Ей пришлось отказаться от накладных ресниц, искусственных ногтей и платья, выгодно подчеркивающего ее прелести, чтобы Реджинальд не стеснялся представить ее своей дорогой мамочке. Укоротить язык и изменить внешность - не такая уж большая цена за счастье.