Как только они вошли в деловой кабинет мадам - цветы, фотографии актеров, писателей, все в свободных позах и все с главой агентства - заиграла мелодия, и Ашотовна (так Тинка сразу окрестила ее) схватила телефонную трубку и уже третьим за это утро голосом заговорила, этот голос был чем-то средним между откровенным сюсюканьем и товарищеским разговором. Что ей отвечали, Тинка, конечно, не слышала, но по кисловатому выражению лица Ашотовны, ясно становилось, что ее планам не рады. Тогда в голос вошло что-то железненькое.
- Я тебя так редко прошу о чем-то. Да, помню. Ты и не снимаешься. Макс… Мне это очень важно…
Тинка перестала слушать. Ашотовна еще долго мусолила что-то, но наконец вроде бы обрадованная положила трубку, посмотрела на Тинку ласковыми глазами:
- Тинатин, моя душечка, садись в кресло, сейчас тебе принесут кофе… - Она приостановилась и сказала: - Я сейчас, возможно, делаю ошибку, но у меня, пожалуй, нет выхода. - Выхода у нее, она считала, не было, так как Максик только что сказал ей, что она нарушает его планы. Но сделает одолжение и заскочит на минутку. - Тинатин, вы девушка явно неглупая.
Тинка встрепенулась и гордо выпрямилась: она-то так всегда считала!
- И поймете меня. Мой сын, вы сейчас увидите его, красив как Бог. Я не преувеличиваю. Он увлекся… Знаете, бывает так - женщиной много старше. Пусть, пожалуйста! Я современная женщина! Но у него зреют какие-то планы, вы понимаете меня?
Тинка понимала.
- И что мне, скажите, делать? Как поступить? - Ашотовна горестно посмотрела на Тинку, вовсе не ожидая ответа. Она вытащила платок и прижала его к глазам. - Я прошу тебя, Тиночка! Ты - необыкновенная и должна ему понравиться! - Она порылась в сумке и, шмыгая носом, достала пачечку долларов, сказав: - Возьми и без всяких слов! Приручи его. Больше мне ничего на этом свете не нужно - только счастье моего ребенка! Ни агентство, ничего, лишь бы у него сложилось нормальное человеческое счастье! А ты такая красавица! - Наталья всхлипнула. - Я бы сделала для вас все! Те, что у него были, дуры. Одну ты видела - Леночка. До сих пор страдает! А он любит сам завоевывать. И знаешь, Тина, ты не кокетничай с ним, но и не отталкивай…
Но наконец Наталья поняла, что почти свела с ума бедную девку своими проблемами, а та ведь ждет разговора о ЕЕ работе, не догадываясь, что главное для Натальи - Максик. Силы у нее кончились, и она вышла из кабинета. Тинка встала, чтобы размяться. Через какое-то - недолгое - время в кабинет влетел… тот самый "самолетчик", который болтался в небе над Лазурным побережьем! Красавчик, который плюнул ей в душу своим безразличием к ее достоинствам! Тот самый… Это Максик?! Ну и повезло! Как утопленнице! Они в упор смотрели друг на друга: Максимилиан с невероятным удивлением, Тинка, пытаясь сделать безразлично-презрительный вид.
- Простите, - спросил он удивленно, - а где же мама… - спохватился и добавил довольно сердито: - Наталья Ашотовна?
- Она вышла, - ответила Тинка, совершенно не зная, как вести себя с этим говнюком, который предназначен ей Ашотовной в женихи…
Она гордо спросила:
- У вас есть сигареты?
Макс достал из кармана куртки пачку "Парламента" и подал ей вместе с обыкновенной одноразовой зажигалкой.
"Мог хотя бы "Зиппо" иметь. Жадный", - решила она и совсем расстроилась. Пошла к креслу, споткнулась о край ковра и грохнулась! От злости и боли полились слезы. Ну надо же, при "этом"! Вошла Ашотовна, и началась кутерьма вокруг Тинки. Содранное колено намазали йодом, забинтовали, и мадам попросила Макса отвезти Тинку к ним домой. Но та забунтовала - что ей там вдвоем с этим Макси ком делать? - и заявила, что поедет к своим друзьям сама. На что Макс довольно хмуро сказал, что довезет ее. Они удалились. Макс поддерживал Тинку под локоть - она хромала. Наталья смотрела им вслед и злорадно думала: "Не будет мой мальчик таскать вам вещи, мадам Улита!"
Перед дверью квартиры Макс, до этого молчавший, как глухонемой, вдруг сказал:
- Надеюсь, мы познакомились только сегодня.
Тинка вспыхнула:
- Конечно!
"Надо было бы сказать - как получится, дорогой Максик! Или что-нибудь такое же ехидное. Видите ли, он не хочет, чтобы знали об их знакомстве! Ладно, но к девицам она его затащит. Пусть знают, кто ее враг. Урод моральный, придурок!" Он даже показался ей не таким уж и красавчиком!
Открыла им Ангел и обомлела. Тинка-картинка, которую они уже и ждать перестали, с забинтованной ногой, физиономия кислая… И рядом с ней настоящий красавчик, но такой мрачный! Ангел четко поняла следующее: тянуть надо его изо всех сил в квартиру! Огрубила голос, чтобы быть совсем похожей на парня, сказала:
- Чего стоишь, заходи.
И тот вошел. Вот что такое мужская солидарность!
Алена стала расспрашивать Тинку, как да что, но та отвечала очень осторожно, и Алена замолчала. Они уселись в гостиной, подавала сама Алена: Тинка больная, Ангел - вроде бы парень. А девчонки, в свою очередь, мысленно эту идею одобрили: среди них - парень. Так спокойнее. Макс пригубил джин, поднялся и сказал, что у него дела. Ангел поняла, что больше она его не увидит…
Забегая вперед, скажем, что Макс все-таки стал заезжать сюда. И именно из-за Ангела. Парня? Девушки? Но он был ему чем-то симпатичен.
После ухода красавчика Тинка и сообщила девицам, что это тот, кто плюнул ей в душу, хотя он в то время вовсе ей не был нужен, сами понимаете… И сегодня не пожелал признать ее. Ну и она, конечно, тоже! А матушка его заставляет ее, Тинку, его завлечь и чуть ли не на женитьбу!.. Но этот Макс такой противный, что не хочется с ним иметь никакого дела!
Алена тихо сказала, что ей он понравился, но его что-то гложет…
- Может, у него кто-то есть? - предположила она.
Ангел сидела молча. Она в полном ужасе призналась себе, что влюбилась в этого совершенно незнакомого, красивого и какого-то взрослого парня с первого взгляда. Влюбилась! Врезалась! Вмазалась! Но что толку? Когда есть красавица Тинка и даже его мамаша мечтает их видеть мужем и женой… А она - просто Ангел, и точка! Тут она подумала, не слыша уже, о чем болтают подруги, - а что, если облик парня поможет хотя бы подружиться с ним? Где наша не пропадала!
8.
Казиев увидел этот плакат в подземном переходе. На мотоцикле мчалась прекрасная Тинатин! Ветер развевал ее черные кудри, срывал алый беретик с головы, разрез на юбке открывал длинную, стройную ногу до бедра. Весельем искрились ее прекрасные глаза! К чести Натальи Ашотовны надо сказать, что она сдержала слово и все же сделала Тинке небольшой постер, и пытается продолжить с ней работать. Фактура-то отменная!
Казиев подошел к торговцу.
Дома Казиев осмотрел постер со всех сторон. Так вот она где! В рекламном агентстве "НАТТА"! Кто там? Он порылся в своих книжках и с великими трудами вспомнил какую-то замухрышистую даму, которая что-то лепила ему насчет киношного календаря! Как же звали ту дамочку? Вот и она! Наталья Ашотовна. У Казиева ничего никуда не пропадает. А не заказать ли им что-нибудь. Потрепаться, по крайней мере, об этом. Агентство вроде бы солидное.
Казиев влетел в офис, как ураган "Большая Берта" ("Большой Тимофей")! И все, кто там был, встали, и начались невыносимо сладостные приветствия: "О великий, могучий и непревзойденный. О!.." За столиком спиной к двери сидели Наталья Ашотовна и ее подопечная - Тинатин. Они ничего не заметили вначале, Наталья втолковывала Тинке, как ей надо сесть, чтобы все было закрыто и вместе с тем все видно. Та чуть не плакала от того, что не понимала, о чем довольно сердитым тоном толкует ей Наталья Ашотовна. А Наталья, выспросив Тинку об их поездке с Максом, с горечью подумала, что, скорее всего, зря она потратилась на красавицу.
И тут только она услышала шум и прямо перед собой увидела "великого и неповторимого" режиссера, который, правда, несколько лет назад фигурально дал ей хорошего пинка, но… времена меняются, друзья мои.
Наталья встала, лучезарно, но достойно улыбнулась и сказала:
- О-о?! К нам пожаловал наш великий, дорогой! Неужто я дождалась часа, когда Мастер закажет нам постер своего нового шедевра?
Казиев не отреагировал на эту тираду. Он увидел грустную Тинку за столиком. Ее кудри свесились, как ветви ивы, а в черных искристых глазах застыла печаль.
"Такое везение! - подумал Казиев. - И со сценарием сладится, - так ему показалось, - и в главной роли, вполне возможно, это прелестное дитя".
- Наталья Ашотовна (та аж зарделась - помнит!), за что вы мучаете этого ребенка?
Тинка испуганно шмыгнула носом. Все по-доброму рассмеялись. Казиев с Натальей отошли в сторонку - никто не смел нарушить их тихий неспешный разговор. Говорили о будущем фильме. Казиев сказал, что подумает, ведь съемки еще не начались, вот уж когда смонтирует последний кадр, тогда…
- Но это же замечательно! - воскликнула Наталья. - Давайте, дорогой Тимофей Михайлович, поставлю-ка я вас в план, а?
- Ставьте, - откликнулся Казиев, потому что точно знал, никакого фильма уж в этом году не будет. Но почему, на всякий случай, не умаслить главу агентства?
Тут он увидел, что девчушка встает, натягивает бархатный красный беретик. "Надо спешить!" И он, поцеловав ручку мадам, неспешно направился к выходу, на улице сел в свой "Лексус" и стал ждать добычу. Ждать пришлось недолго. А уговорить подвезти - совсем чепуха.
Казиев прямиком вез девицу к себе домой. Но Тинка-то этого не знала и все время подсказывала ему повороты и светофоры. Ей вовсе не хотелось выглядеть перед этим господином вахлачкой, только что слезшей с дерева. Родя как-то показал его ей и сообщил, что это великий режиссер Тим Казиев и его, Роди, друг. Но возможно, сам Родя станет его соперником в кино - снимет такой фильм, что все качнутся. Как только она стала Родиной любовницей, он ее предупредил: "Никаких киношных надежд! Ты - моя женщина, а это, поверь, больше, чем актриска, потеющая под софитами, уверяю". Тинке до страсти хотелось сниматься в кино! При ее-то красоте! Она даже и снялась в массовке и получила какие-то жалкие копейки. Но Родькины любовь и щедрость - дороже. А теперь она одна. Макс - пустой номер, даже с его энергичной и почти всесильной матушкой. "Вот разве этот, - подумала Тинка, искоса глянув на Казиева. - Даже очень ничего! И явно ждал ее. Известный ведь режиссер-то!"
Тинка выпрямила спинку, груди сами пошли вперед, в глубокий вырез маечки, незаметно сдвинула алый беретон назад, чтоб были хорошо видны кудри, и томно попросила сигарету.
Казиев повернул к ней хищное лицо и улыбнулся белоснежными острыми зубами ("Наверно, фарфор", - подумала Тинка) и ласково-гортанно - ни у кого такого голоса не слышала! - спросил:
- Ребенок уже курит?
Тинка приняла игру. Она уже знала, что мужчины в возрасте очень любят, чтобы она строила из себя девочку-сопелочку лет тринадцати. Всем мужикам нужна Лолита, помешались прямо! Жаль, что никто из них даже близко не похож на актера Джереми Айронса, тому бы Тинка дала за просто так.
- Уже курю, я взрослая, - нарочито капризно ответила она и заметила, как сверкнули глаза у этого Казиева.
Ну ничего, посверкай, посверкай! Скоро она будет дома, у девчонок, и они все обсудят. А вот в следующий раз… Что "следующий" будет, Тинка не сомневалась. Поэтому когда они подъехали к высотке на Восстания, она удивилась. Потом поняла - приволок к себе.
- А где это мы? Я задумалась и - здрасьте, - проскулила она опять в манере нимфетки. - Меня ждут дома. Мы обедаем именно в это время.
Послушная девочка из приличной семьи.
Казиев рассмеялся нехорошим смехом. Наглым. Нахальным. Очень обидным. Тинка чуть слезу не пустила. Он тут же сменил пластинку.
- Тинатин, дорогая, я вовсе не хотел вас обидеть! Наоборот! Я хочу доставить вам массу удовольствий, какие вы только захотите. Хорошо, мы поедем к вам домой на обед, я согласен. Я, конечно, обязан был предупредить вас, что должен быть в это время дома, меня ждет один очень важный звонок! Но если уж так - пусть подождет. Понимаете… Впрочем, это долгий и серьезный разговор и говорить надо не наспех, в машине… А у меня, кстати, тоже готов обед, и смею заверить, - неплохой, хотя и сам его готовил (врет)! Мы можем пообедать у меня, а вашим домашним позвоним… Как? Конечно, если возможно являться в незнакомый дом без приглашения… Но это мы как-нибудь устроим, верно?
Обедать у Алены Тинка вовсе не жаждала, Егоровна опять наварит щей и нажарит котлет. И она согласилась отобедать у Казиева.
Квартира была огромная. Тинка, конечно, не разбиралась в стилях, но как-то чутьем поняла, что обстановка старинная. Новомодными были: огромный телевизор-плазма, ноутбук на столе и, видимо, домашний кинотеатр, Тинка точно не знала, как он выглядит. Ну не караоке же?! И еще - на высоких, узких окнах золотистая, невесомая кисея. Тинка умостилась в глубоком кресле. Насколько велика квартира, она понять не могла. Голос Казиева доносился, как из недр, он кричал, что ванная и все удобства по коридору налево. Тинка сразу же бросилась разыскивать сии помещения.
Когда она вышла, свеженькая, умытая, с гладко расчесанными по плечам волнами черных волос, Казиев, несший что-то в огромном казане, даже остановился.
- Какое же чудо у меня сегодня в гостях! Я и не чаял… - И он пропустил Тинку вперед, направив ее в гостиную.
Эта комната была еще страшнее, чем первая. Огромный стол, огромные стулья темного дерева, вазоны на полу с искусственными цветами, черт его знает, еще что. На полу лежал толстый ковер темного же цвета. И вообще здесь от прямо-таки зловещей тьмы становилось плохо.
Казиев понял состояние Тинки.
- Досталось так от родителей, - врал он. Дали им с Улитой эту квартиру - больше, конечно, Тиму, после того как здесь перемерли все старые ее обитатели-актеры без наследников. Дали со всеми причиндалами, а заплатили они с Улитой вместе какую-то смешную сумму. Вот так было на самом деле). - Сначала не хотелось ничего менять, потом привык, часто уезжал, некогда было заниматься домом, "моя дама" предпочитала жить у маман… А вот теперь я думаю, если суждено мне еще раз ввести в свой дом хозяйку, пусть она здесь хоть стены переносит, буду только рад…
Тинка подумала (но не сказала, конечно!), что "старуха" - Улита могла бы за их совместную жизнь хоть что-нибудь поменять. Как будто и не жила здесь никогда никакая женщина! А Улита ненавидела эту квартиру. И всякое свободное время проводила в маминой квартире, с мамой, как будто не надеясь на долгую счастливую жизнь с Казиевым. Так оно и вышло.
На обед был плов в казане. Казиев походя сказал, что предки его с Востока и рецепт плова, уже еле видимый на бумажке, хранится как реликвия. Плов был вкуснющий! Особенно после Егоровниных диетических "разносолов"! На столе стояли блюда с овощами, фруктами, в розетках - икра, маслины, мидии, и чего только не было на этом столе! И выпивка. И джин, и французское сухое…
Тинка и не помышляла, что попадет на такое изобилие. Наелась она, как говорится, от пуза, даже выпивать не хотелось. И не заметила, как за столом задремала. Очнулась в другой комнате - на широченной кровати, прикрытая пушистым пледом. Горел только светильник в виде какой-то диковинной птицы, и никого, кроме нее, не было. "Ну и хорошо", - подумала она, завернувшись в плед и свернувшись клубочком.
В комнату тихо вошел Казиев, с бутылкой вина и блюдом фруктов. Поставил все это на маленький столик у кровати, сам же сел на край и легонько тронул Тинку за белоснежное плечико, высунувшееся из-под пледа… Она не пошевелилась. Тогда он уже более серьезно потряс ее. Тут ей ничего не осталось, как открыть глаза и сделать вид, что она только-только проснулась и пока еще не понимает, где находится…
Казиев сладко, что совсем не подходило его гортанному голосу, произнес:
- Выспалась? Я отнес тебя сюда, так ты даже не шелохнулась, пора подкрепиться, дитя мое…
После такого обеда Тинку воротило от этих бананов, ананасов, груш… Тем более от вина.
- Я не хочу ничего, - заявила она капризно, - можно мне немножко еще поспать?..
- Нет, моя прелесть, иначе я умру от восторга и желания! - прошептал Казиев, и глаза его превратились в фары автомобиля, который наедет на тебя, ни минуты не раздумывая, потому что - машина.
Она не успела ничего сказать, как с нее сорваны были майка, юбка и трусики, то есть вся ее одежка. Казиев стоял перед нею тоже абсолютно голый, халат его валялся у ног.
Фигура у него была поджарая, кожа смуглая, и волосы росли лишь на животе, струйкой стекая вниз, где… Господи! Как Тинка сейчас этого не хотела! Но пришлось. И вот она лежит под ним, распластанная, как лягушка, с раскинутыми ногами и руками, стонет от грубой страсти, снедающей Казиева. Но кажется, ее стоны доставляют ему еще большее наслаждение, и Казиев с рыком тяжело падает на нее.
Некоторое время они лежат не в силах отдышаться: он - от страсти, она - от неожиданности и боли, которая сейчас еще пульсирует внутри нее. До утра, Тинка думала, не доживет. Чего только не вытворял с ней этот безумный Казиев! Господи, Родя! Милый, довольно темпераментный! Казиев выкурил подряд две сигареты и повернулся к ней. Видимо, с желанием поцеловать ее или обнять… Она рывком отодвинулась от него, насколько могла, и заплакала. Он привстал на локте и всмотрелся в ее лицо, искаженное плачем.
- Ну вот мы и плачем! Какие мы еще маленькие! Ничего, скоро страшный серый волк дядя Тим научит крошку настоящей любви, и крошка будет плакать только слезами счастья!
Он не стал притрагиваться к ней, только набросил на ее истерзанное тело плед. Потом быстро, одним махом, вскочил с постели и вышел. Тинку затрясло от страха. Что еще придумает этот маньяк? Надо скорее выбираться отсюда домой! Но вот дома-то своего у нее здесь нет, он далеко, в Тбилиси, у мамы с папой! И Тинка зарыдала в голос.
Казиев вернулся свежий, волосы мокрые, бедра обтянуты белым махровым полотенцем, на плечи накинут синий шелковый халат. Он улыбался, сиял и был похож на озорного мальчишку. А его жертва обреченно смотрела на него снизу вверх. Казиев по-хозяйски откинул плед, погладил ее тело, осмотрел как врач, и сказал:
- Да, с тобой так нельзя пока. Ты очень нежна, моя принцесса.
На что Тинка шепотом ответила:
- Княжна…
- Ну вот видишь, ты княжна, а я - мужлан и нет мне прощенья. Но все-таки может быть? - И он надел на ее тонкий пальчик тяжелое кольцо, которое тут же соскользнуло на простыню. Казиев покачал головой: - Попробую найти что-нибудь поизящнее. Это кольцо моей мамы, и я его очень люблю.
Сейчас он был просто красивый интеллигентный мужик, нежный и чуть насмешливый. Следующее кольцо, которое он принес, было много тоньше и с бриллиантом, не очень большим, правда. Оно подошло к среднему пальцу Тинки. Перстенек более-менее примирил ее с ночным кошмаром.
- Я принесу тебе завтрак, - мягко улыбнулся Казиев, - перестань меня бояться.