Вместо ответа посыльный указал ему на таинственную амазонку, стоявшую посреди улицы.
– Господин Ле Мофф, – сказала она звучным голосом, – вы забываете свои условия.
– Никак нет, сударыня, – отвечал тот нахально.
– Вы мне нужны на этот вечер.
– А вон там поставлены люди, чтобы предупредить меня вовремя.
– Эти люди, вероятно, плохо исполняют свою обязанность, мне пришлось предупредить их.
– Так сегодня вечером?
– Да, непременно сегодня вечером.
– В таком случае вы позволите мне представить вам новобранцев, которые, наверно, с радостью примут участие в ваших делах.
Женщина в маске подъехала к воротам и зорко взглянула на кавалькаду, освещенную факелами.
– Я знаю госпожу Мартино, – сказала она, – на ее мужество можно положиться. А герцог Бофор давно уже принадлежит к нашим.
– Куда же вы нас поведете, прекрасная дама? – спросил герцог, подъезжая к ней.
– Мое предприятие очень важное, и я не хотела бы…
– Сударыня, – вмешался Ле Мофф, – все может уладиться. Мы с вами отправимся на улицу Дракона, а потом вы поедете с нами по нашему делу, и будет у нас разом два успеха.
– А куда вы потом поедете?
– Служить королю против кардинала, – сказала герцогиня Лонгвилль, изменив свой голос.
– Хорошо. Если герцог Бофор с вами, то и я из ваших.
Дама в маске с любопытством рассматривала герцогиню Лонгвилль, потом выехала вперед, подав знак герцогу Бофору ехать рядом с нею. Небольшой отряд выехал рысью на набережную. Ле Мофф был впереди отряда.
Бофор без труда узнал в замаскированной женщине герцогиню де Монбазон и, наклонившись к ней, осыпал ее любезностями, на что она отвечала холодно и с досадой, часто оборачиваясь к ехавшим позади амазонкам, из которых одна сильно возбуждала ее любопытство.
– Признайтесь же, – сказал ей Бофор, – вы сердитесь на меня за то, что я не пришел на условленное свидание.
– Мне сказали, что вы исчезли, никто не знал, куда вы девались. Коадъютор, которому вы, кажется, необходимы каждую минуту, распустил слух, что вас убили, но я вижу, что все это неправда, а вы просто скрывались с прелестным обществом в таком доме, где я никак не ожидала вас видеть.
– Герцогиня, вы все думаете, что у меня в голове только ветер ходит. Вижу, что вы не можете взглянуть на меня серьезно.
– Вы знаете, что я люблю и ревную вас.
– Боже мой! – вдруг воскликнул Бофор, как бы озаренный внезапной мыслью.
– Что с вами? – спросила она с живостью.
– Ничего.
Герцог молча ехал, а в голове у него созревала догадка, что, когда по приказанию злодея де Бара совершалось похищение Маргариты, то он надеялся видеть в ней не дочь синдика, а герцогиню Лонгвилль.
Давно уже де Бар был страстно влюблен в герцогиню Лонгвилль и задумал ее погибель. При этой мысли Бофор радовался, что удалит ее из Парижа – передаст на руки мужа, который защитит ее от преследований кардинальского фаворита.
"Надо зорко смотреть", – думал он.
Он опять подъехал к герцогине Монбазон и разговаривал с нею. Они проехали Новый мост и без препятствий выехали на улицу Дофина, у перекрестка Бюси герцогиня Монбазон осадила лошадь и подозвала Ле Моффа.
– Ступайте, – сказала она, – разместите своих людей. Мы здесь подождем.
Ле Мофф соскочил с лошади, которую поручил одному из своих людей, и скрылся в темноте смежной улицы, примыкавшей к левому берегу.
Госпожа де Монбазон повернулась к Бофору.
– Итак, вы почти властелин Парижа, – сказала она, – а когда этот человек вернется, вы будете властелином королевы и короля.
– Что вы хотите этим сказать?
– Мазарини поедет по улице Дракона, а Ле Мофф со своими людьми так оцепят эту улицу, что кардиналу не выбраться оттуда – разве он колдун, чтобы что-то помогло ему…
– Вы говорите, что Мазарини поедет по улице Дракона?
– Что тут вас удивляет? Разве он не великий дипломат? Не он ли хвастается, что умеет покупать все совести? Три дня тому назад он требовал свидания с герцогом Орлеанским.
– Свидание в Люксембурге?
– Да.
– Разве не мог он видеться с принцем в Лувре или в Пале-Рояле?… – сказал Бофор задумчиво.
– Вы догадываетесь, Бофор, что без особо важных причин он не поехал бы к герцогу Орлеанскому? Он повел переговоры о решительном и открытом соглашении с его высочеством, рассчитывая при его содействии разом покончить с Фрондой.
– Вы верите этому, герцогиня?
– Да, разумеется, верю, и у него самые тяжеловесные аргументы, самые ослепительные обещания, чтобы помрачить зрение принца: во-первых, интересы Франции – это само собой разумеется, во-вторых, женитьба короля на…
– На ком? – прервал Бофор.
– На принцессе де Монпансье.
Бофор вздрогнул, сердце у него так больно сжалось, что он судорожно дернул за узду, лошадь взвилась на дыбы, как бы почуя опасность. Герцог, искусный всадник, скоро успокоил ее и опять подъехал к герцогине, которая в темноте не могла прочитать на лице Бофора душевного волнения.
– Итак, – сказал он тихо, – если я не ошибаюсь, Ле Мофф должен убить кардинала?
– Вы это сказали, а не я, – отвечала она холодно.
– Вот что желал бы я видеть своими глазами! – воскликнул он.
– В добрый час! Я опять узнаю вас, герцог!
Но он не отвечал и, пришпорив лошадь, поскакал в темную улицу, где исчез Ле Мофф.
Въезжая в улицу Дракона, он заметил по дороге продолговатые темные тени, притаившиеся у стен домов, тени эти, вероятно, ждали только сигнала, чтобы вскочить и действовать. Но в этих тенях он не мог различить Ле Моффа и потому остановился перед гостиницей "Дикарь", из полуотворенной двери которой выбивался слабый свет.
"Оттуда я все увижу", – подумал он.
Сняв маску и привязав лошадь к кольцу, вбитому в стену, Бофор толкнул дверь и вошел в общую залу.
Лампа горела на столе, у стола дремал хозяин, но он вскочил на свои длинные ноги, как только Бофор стукнул дверью.
– Герцог Бофор! – воскликнул он, отвешивая низкие поклоны.
– Молчи и укажи мне окно, откуда можно видеть все, что делается на улице.
Не прошло и десяти минут, как в конце улицы раздался стук колес экипажа, окруженного всадниками с факелами в руках.
"Это он! Это Мазарини!" – подумал Бофор, узнавший ливрею на слугах.
Карета проехала половину улицы, в это время раздался выстрел, и кучер со страшными криками упал с козел. Со всех сторон выскочили люди свирепой наружности, вооруженные шпагами, пистолетами и мушкетами. Одни бросились к лошадям, другие налетели на всадников, сбросили их на землю, погасили факелы, третьи с обнаженными шпагами устремились к дверцам кареты.
Бофор увидел, как из кареты сверкнули другие шпаги, удары нападающих отражались с отменным мужеством.
Бандиты сначала молчали, как бы повинуясь отданному приказанию, но потом почувствовали необходимость поддерживать свой азарт криками: "Долой Мазарини! Бей его! Смерть ему!"
При свете уцелевшего факела зоркий глаз Бофора различил внутри кареты вместе с кардиналом еще двух особ, которых никак не ожидал здесь видеть: то были герцог Орлеанский и дочь его.
– Луиза! Моя милая Луиза! – воскликнул Бофор в ужасе.
Глава 15. Честолюбие принцессы
С обеих сторон дрались холодным оружием.
– Пали! – закричал Ле Мофф.
Мрак осветился двумя ружейными выстрелами. Разбойники, увидев, с кем имеют дело, стали направлять удары в надлежащую сторону.
Но удары не попадали в цель, чья-то необыкновенно могучая шпага сверху козел отражала все удары; в то же время чей-то повелительный голос, заглушая шум схватки, звал людей из гостиницы "Дикарь", двери которой оставались полуотворены.
– Эй! Люди, несите огня! Говорят вам, посветите, – кричал он.
Но в гостинице все были глухи, никто не подавал и признака жизни, даже лампа, горевшая в общей зале, вдруг погасла.
– Убирайтесь вон, проклятые мошенники, или никто из вас живым не выйдет из этой трущобы!
– Стреляйте! – сказал другой голос как будто с правой стороны. – Не уступайте им!
– Клянусь Вакхом! Я уже убил одного бездельника! – отвечал знакомый голос кардинала.
– Тут принц королевской крови! – сказал другой голос, как бы угрожая.
– Смерть кардиналу! – заревела толпа нападающих.
Во мраке слышались стук и удары шпагами, только изредка раздавался ружейный выстрел, озаряя картину битвы.
– Ударь по лошадям, кучер! – послышался из кареты голос принцессы.
Как только отдано было это приказание, человек, отражавший удары с козел, вскочил на одну из лошадей и напал на разбойников, державших лошадей, одного приколол, другому нанес жестокий удар по рукам. Высвободив, таким образом, лошадей, ударил их и, что было сил, помчался по улице.
Крики раненых и упавших, по ногам которых проехали колеса, раздались во мраке. Карета мчалась с быстротой молнии, увлекаемая лошадьми, которые точно обезумели от боли – новый кучер беспощадно оделял их ударами своей шпаги.
Напрасно вслед экипажу летели пистолетные и ружейные пули – карета благополучно выбралась из улицы Дракона. Кучер остановил лошадей только на берегу Сены.
– Ну что же ты остановился, кучер? Езжай дальше! – закричали голоса из кареты.
Кучер молча слезал с лошади.
– Господин Жан д’Эр, – сказал он, обращаясь к всаднику, все время сопровождавшему карету, – не угодно ли вам будет взять на себя труд довезти кардинала в Лувр?
Молодой всадник был не кто иной, как лотарингский кавалер. Поспешно соскочив с лошади, он занял место неизвестного кучера, который, сказав ему несколько слов на ухо, скрылся в темных улицах.
В эту минуту ветер разогнал облака, скрывавшие луну, и можно было видеть человека, бежавшего к Новому мосту.
– Кто это, не знаете ли вы? – спросил кардинал у Жана д’Эра, который, привязав лошадь к экипажу, взобрался на козлы.
– Не знаю, монсеньор, – отвечал тот, повернувшись к кардиналу.
– А я так знаю, – послышался звучный и музыкальный голос герцогини Монпансье.
– Кто же это?
– Герцог Бофор.
– Не может быть! – воскликнул кардинал, который в минуты сильного волнения не мог преодолеть своего итальянского выговора. – Не может быть! Герцог последний человек, на которого я мог бы рассчитывать при подобных обстоятельствах.
– Благодарю за него, монсеньор, – не удержался заметить Жан д’Эр.
– По этим неотразимым ударам я узнала его и держу пари, что это был мой кузен! – подтверждала герцогиня Монпансье.
– Кстати, – сказал Гастон, обращаясь к молодому кучеру, – кто вы такой? Молчаливый и таинственный кучер назвал вас именем не совсем незнакомым мне.
– Имя лотарингское, ваше высочество. Случайно мы проезжали по улице с тем человеком и имели счастье оказать вам маленькую услугу.
– Так это вас одного мы обязаны благодарить за спасение?
– Виноват, ваше высочество, но это не так. У меня в кармане рекомендательное письмо от герцога Карла к вам, по этой причине я считаю себя вашим слугою и, следовательно, защищая вас, исполнял только свою обязанность.
– Если бы не вы, так я был бы убит! – воскликнул Мазарини. – Сомнения никакого нет, они до меня добирались. Его высочество герцог Орлеанский так любим в Париже, что и думать нельзя, чтобы это ночное нападение было сделано на него.
– Монсеньор, – возразила принцесса, – если бы мы с отцом не находились в карете, то сомневаюсь, что было бы достаточно рук наших двух защитников, чтобы рассеять толпу бродяг.
– Но мне кажется, что и я не худо действовал шпагою, которую всегда держу в карете про всякий случай.
– Итак, – опять обратился принц к кучеру, – вы отказываетесь назвать по имени вашего храброго товарища?
– Он запретил мне это, ваше высочество.
– Отлично, молодой человек, – сказал Мазарини, – его высочество принимает вас к себе на службу. Что касается меня, так если завтра утром вам угодно будет напомнить мне ваше имя, я постараюсь доказать вам мою благодарность.
– А до тех пор, – сказал Гастон, – так как слуги монсеньора трусы и все разбежались, не будете ли вы любезны довести до конца вашу услугу?
– Ваше высочество, с радостью готов вам повиноваться, но я совсем не знаю Парижа, не знаю, в какую сторону править.
В это время послышался конский топот по направлению к улице Дофина.
– Езжайте к Новому мосту, потом поверните налево, – сказал кардинал торопливо.
Гонтран-Жан д’Эр не заставил себя просить, подозревая в спешащих всадниках если не шайку Ле Моффа, то, по крайней мере, тех особ, с которыми выехал из дома Мартино. Он ударил по лошадям и помчался во весь опор по дороге в Лувр.
Через полчаса Мазарини, Гастон и принцесса были допущены к королеве.
Анна Австрийская сидела в больших креслах у своей постели, две женщины убирали на ночь ее прекрасные белокурые волосы, красоту которых пощадило время.
– Ах! Это вы, моя милая племянница, – сказала она, обращаясь с самой очаровательной улыбкой к принцессе. Мазарини вел ее под руку и, казалось, не замечал Гастона, который шел позади дочери.
– Принцесса не хотела ехать, – заметил Мазарини, смеясь, – я насилу уговорил ее.
– Это понятно, час такой поздний, да и на улицах не совсем безопасно.
– Небезопасно. Ах! Ваше величество, кому вы это говорите? Нам, которые только что избавились от смертельной опасности.
– О, Боже! Что это значит? – воскликнула королева.
– Целая шайка разбойников… Я доложу вашему величеству все подробности, когда отданы будут приказания, чтобы найти шайку, ее предводителей или заговорщиков.
– Возможно ли? В самом Париже засада злоумышленников!
– Действительно так, и нам с его высочеством пришлось порядком поработать шпагами, но мы после потолкуем об этом случайном обстоятельстве. Теперь же приступим к известному делу.
– Подойдите ко мне, Луиза, – сказала королева, протягивая к ней руку.
Принцесса подошла и почтительно поцеловала протянутую руку. Анна Австрийская обняла ее и поцеловала в лоб, но губы ее были холодны и сухи.
Принцесса хорошо знала королеву, удивление отразилось на ее лице.
– Вы дуетесь на меня, душенька, тогда как мне следовало бы на вас досадовать.
– Ваше величество, я никогда не дуюсь, это не в моем характере.
– А если так, зачем же вы ни вчера, ни сегодня не являлись ко мне? Вы знаете, как я люблю видеть вас при себе, а между тем, если бы кардинал не поспешил сам за вами, я лишена была бы удовольствия вас видеть.
– Ваше величество, отец мой собирался ехать со мной в Орлеан.
– В Орлеан? Какое у вас есть дело в Орлеане, любезный братец? – спросила королева, быстро обращаясь к Гастону.
– Ваше величество, – возразил герцог, раскрасневшись, – некоторые дела, не терпящие отлагательства…
– Ваше высочество как наместник короля не имеете права оставлять Париж, то есть особу короля. Что должно быть вам известно.
– Именно потому я и рассчитывал на самое короткое отсутствие.
– На короткое отсутствие? Так это вы потому-то и отправили сегодня половину дома и значительное число экипажей? Впрочем, я не хочу отыскивать причины этой ребяческой досады, всему причиной одна Луиза. Прошу вас, садитесь рядом со мной и выслушайте, что мы вам имеем сказать.
– Ваше величество, – возразил Мазарини, – я уже имел честь сказать его высочеству об известном предмете. Его высочество согласен перед вами подтвердить главные условия этого семейного договора.
– Луиза, – сказала королева, ясно выказывая преимущество дочери перед отцом, – Луиза, надо нанести решительный удар всем беспорядкам, и, если вы хотите содействовать мне, вас ожидает верный успех.
– Ваше величество, у меня нет другой воли, кроме воли его высочества, моего уважаемого отца, а так как он самый верноподданный и приверженный вам слуга, то все, что вами решено, заранее им принято. Не так ли, ваше высочество?
При этом прямом обращении Гастон кивнул головой, хотя, видимо, ему было неловко.
– Ваше высочество, – подхватил Мазарини, – вчера вечером вас посетил господин де Гонди, после этого посещения, вероятно, вы остались убеждены, что коадъютор далек от чистосердечия.
– Вот это совершенно верно, – отвечал Гастон с привычной ему беззаботностью, – Гонди ненавидит принцев, заключенных в Гавре, что не помешало ему советовать мне, чтобы я требовал их освобождения.
– А через это он хотел увлечь вас до нехорошей крайности! Так как освобождение принцев невозможно, то поссорить вас с королевой. У вас не оставалось бы другого выбора, как только броситься в его объятия.
– Я разгадал его, – сказал Гастон, – и Луиза была согласна с моим мнением, когда я ей передал разговор наш с коадъютором.
– Ах, милая моя, неужели вы занимаетесь этими делами? Неужели вам доставляет удовольствие мчаться в вихре политических волнений? Берегитесь, тут можно и голову потерять! Признаюсь вам, мне было бы прискорбно видеть вас увлеченной примером таких дам, как Шеврез, Лонгвилль, Монбазон, и других полоумных ветрениц.
– Ваше величество, – отвечала принцесса, – смею уверить вас, что я не нахожу никакого удовольствия в политике, но мой возлюбленный отец часто удостаивает меня чести знать мое мнение о разных делах, а так как в этих случаях я советуюсь только с сердцем и справедливостью, то и выходит, что мои мнения сообразны со здравым смыслом. Если вашему величеству угодно мне позволить…
– Говорите, говорите, любезная племянница.
– С вашего позволения, – продолжала принцесса, выказывая робкое смирение, противоречившее энергичным словам, – я осмелилась бы вам заметить, что потеря драгоценного времени в мелочных и неблагоразумных ссорах нарушает достоинство короны и посягает на честь короля. Два дня тому назад, в Тюильри, маркиз де Жарзэ оскорбил человека, который, во всяком случае, принц королевской крови, оскорбил в присутствии вашего величества без всякого препятствия с вашей стороны.
– О, моя красавица, так вот причина вашей досады?
– Нет, ваше величество, я не смею досадовать на вас. Но маркиз де Жарзэ благородный, храбрый вельможа, великое было бы несчастье, если он и подобные ему люди будут подвергать свою жизнь опасности в таких безрассудных выходках.
– Вы не правы, племянница, совершенно не правы, смотря с такой точки зрения на порядок вещей. Впрочем, я понимаю ваше сочувствие и желание отдавать каждому должное, удивляюсь только тому, что вы желаете видеть в герцоге Бофоре принца королевской крови.
– Он мне кузен, ваше величество.
– Правда, но только косвенным образом, этикет…
– Ах, ваше величество, какое мне дело до этикета, – сказала принцесса, – кончится тем, что я совершенно разойдусь с ним, если его правила клонятся к тому, чтобы разрушать родственные связи.
– Дитя мое, это благородное чувство, но в подобных случаях должны главенствовать государственные интересы. Не будем настаивать на этом предмете и оставим разговор, неприятный для вас.
– Для меня? – воскликнула принцесса, нежно целуя королеве руку. – Вашему величеству известна глубина моей привязанности к вам.