- Аркадий, - просияв, ответил дедок. Он смотрел сейчас на Валерку большими голубыми глазами, чистыми и наивными как у ребенка, смотрел едва ли не с восхищением.
Валерку это начало раздражать, Ему снова захотелось, чтобы дед как можно скорее ушел.
- Ну, - нахмурившись, проговорил он, поднимая свою рюмку, - пусть земля ей будет пухом, Аркадий.
Выпили, не чокаясь. Аркадий тут же осмелел, него потянуло на разговоры:
- Хорошая была она женщина, твоя мать, - вздохнул он. - Мы ведь с ней, знаешь ли? Мы ведь с ней последний год жили… - он мечтательно закатил голубенькие глазки к потолку: - Ну прямо душа в душу жили! И все бы у нас было ничего… - Он снова преувеличенно вздохнул. - Все бы ничего, да вот только из-за тебя она больно переживала.
- Да ну? - не удержался Валерка, приподняв бровь. Но тут же себя одернул, вспомнив, что о покойниках не принято плохо говорить. Да и потом, не следует поддерживать болтовню этого дедули, так он скорее уйдет.
- Ну да, - с самым непосредственным видом подтвердил Аркадий. - Ты ведь у нее единственный, сам понимаешь. Материнское сердце и вообще…
Дедок явно испытывал Валеркино терпение, у того даже глаза сузились до щелочек, и тем не менее, кивнув, он ответил:
- Понимаю, конечно.
- Эх! - от души произнес Аркадий. - Все мы смертны, как говорится!.. - Он взглянул на Валерку с надеждой и робко предложил: - Может, еще по одной?
Валерка, равнодушно посмотрев на часы, не отказал и на этот раз. Налил еще водки, и они снова выпили за упокоение души новопреставленной рабы Божьей Тамары. Глазки у дедка заблестели с новой силой, и он начал срывающимся голосом рассказывать Валерке, каким ангелом была его мать. "Еще бы! - мрачно думал про себя Валерка. - Даже представить себе невозможно, каким она была ангелом!"
- Тамара! - как-то подвывая, заголосил Аркадий. - Царица Тамара! - Он даже смахнул со щеки несуществующую слезу. - Ох, сынок, до чего же жизнь-то несправедливая штука. Ведь ей бы жить да жить, а вот поди ж ты… схоронили мы сегодня нашу Тамару.
Валерка закурил, откинулся на спинку стула и задумался о своем, даже не глядел на странного собутыльника. Пусть, если хочет, изобразит неземную скорбь, поиграет в безутешного вдовца, а он пока подумает о том, что делать с этой квартирой.
Продать? Продавать, конечно. Значит, нужно позвонить знакомому риэлтеру. Сколько тут метров? Валерка оглядел комнату, прикидывая на глаз.
- Что, сынок? - тут же отреагировал Аркадий. - Думаешь, что с квартирой делать?
Валерка посмотрел на него в некотором недоумении.
- Ты вот что, папаша, у меня дела, может, как-нибудь в другой раз?
- Дела? - растерянно переспросил дедок. - Ах, ну да, ну да… Ты же парень деловой, - понимающе протянул он. - Тамара мне рассказывала, что у тебя дела… Ох, какие дела! - горделиво добавил он. - Она мне про тебя много чего рассказывала, сынок. Много. И какой ты был замечательный, заботливый сын. Знаю, как ты о ней всегда заботился. Только времени у тебя не хватало, ну так что ж, дела. Деньги-то они, да… Деньги так просто не достаются.
Валерка вздохнул, затушил, сигарету, потом выразительно посмотрел на Аркадия.
- Все-все, сынок, ухожу, - тут же откликнулся он и даже суетливо поднялся из-за стола. - Ты, конечно… Конечно, ты парень солидный, деловой… Эх, сынок! - всхлипнул уже довольно опьяневший Аркадий.
Валерка даже как-то испугался, что не угомонит его, а обижать дедка не хотелось. Славный дедок, забавный. И, похоже, правда, тоскует по Тамаре. Удивительное дело, подумал он про себя, оказывается, кто-то еще мог испытывать к ней какие-то другие чувства, кроме презрения или жалости. Удивительно. Валерка посмотрел на дедулю с новым интересом. Неужели они и правда ладили? Потом кое-что вспомнил из собственной жизни и покачал головой, ну да, ладили… Невесело усмехнувшись, он предложил:
- Давай, папаша, по последней, да и разойдемся. У меня и правда сегодня еще дела, - соврал, конечно, но даже глазом не моргнул.
- По последней? - обрадованно переспросил Аркадий и тут же опустился на прежнее место. - Вот это по-нашему! Вот это по-человечески. Бог троицу любит! Это правильно! - Он продолжал приговаривать одно и то же, пока Валерка наливал водку. Потом спросил:
- Может, теперь за знакомство? За покойницу-то уже пили.
- Выпьем и еще раз, - отрезал Валерка, и они снова, не чокаясь, помянули Тамару. - Ладно, - выдохнув, произнес он затем, - а теперь все. Ты уж извини, но мне пора. Да и тебе, наверное?
- Да-да, - закивал седенькой головкой дедуля. - Всем нам пора. Всем. Она ведь тобой гордилась! - опять начал он. - Гордилась, да еще как! - и сопроводил это утверждение ударом кулака в свою крепенькую грудь.
- Знаю, знаю, - устало откликнулся Валерка, чувствуя, что вот теперь дед точно начинает действовать ему на нервы. Ему хотелось остаться одному. - Ты извини… - хмуро повторил он, приподнимаясь из-за стола.
- Ухожу, ухожу, - тут же согласился дедок и подскочил. - Но мы ведь еще встретимся? Поговорим еще про Тамару? Да? - умоляюще глядя на Валерку полными слез глазами, спросил он. - Ты ведь все, сынок, понимаешь. Материнское сердце и все такое… Мы правда встретимся еще?
- Конечно, папаша, - спокойно ответил Валерка. - Конечно. Не сомневайся. Встретимся и поговорим. И я все понимаю. - Он поднялся из-за стола, прошел на небольшую кухоньку, достал две бутылки водки из почти пустой уже коробки. - На вот, держи, - протянул он их Аркадию, который все не отставал от него с вопросом, встретятся ли они снова и когда. - Да вот, скоро уже, - обнадежил его Валерка. - Как с делами разберусь.
- Ой, спасибо, - обрадованно улыбнулся Аркадий. - А я-то уж было подумал… - он как-то странно и смущенно покраснел.
- Что тебя обделю? - Валерку это даже рассмешило. - Держи, держи. И давай, - он проводил неугомонного дедка к двери, - до встречи. Не скучай. Счастливо тебе, папаша, - добавил он, открывая дверь.
Аркадий на пороге еще раз обернулся, посмотрел на Валерку обожающими глазами и выдал на прощание:
- Вот ведь! Не зря она тобой гордилась, сынок! Тамара-то! Ты ведь вон какой парень, - он окинул пьяно-восхищенным взглядом все Валеркины сто восемьдесят шесть сантиметров роста и икнул. - Вот! Ты просто мировой парень! - дедок довольно хихикнул, глянув на бутылки, подмигнул Валерке и, наконец, стал спускаться по лестнице.
Валерка закрыл за ним хлипкую дверь и облегченно вздохнул. Оставшись один, он прошелся по пустой квартире, оглядел убогую мебель, незанавешенные окна. Потом взял со стола початую бутылку водки, плюхнулся в старенькое кресло, печально скрипнувшее под тяжестью его тела, еще раз окинув взглядом комнату с поминальным столом посередине.
- Ну что ж, - сказал довольно громко, так, как если бы мать могла его сейчас слышать. - Царствие тебе небесное, мама, - и глотнул прямо из горла.
Валеркино сердце разрывалось между бешеной ненавистью к матери и отчаянной жаждой ее любви.
Так было всегда, с тех самых пор, как отец ушел от них, когда Валерке исполнилось семь лет и он пошел в школу. Тогда, конечно, желание быть любимым собственной матерью еще побеждало. А вспышки ненависти к ней были редкими, проходили для самого Валерки почти незаметно.
Чаще он все-таки жалел мать. Она была буквально убита разводом, часто и долго плакала по ночам, он слышал ее сдавленные всхлипы за стенкой. По утрам у нее были красные глаза, и Валеркино сердечко сжималось от желания помочь ей хоть как-то. Но как было ему, семилетнему пацану, облегчить ее страдания? Как он мог, да и мог ли вообще, вернуть отца? Впрочем, Валерка даже тогда не мог его осуждать, в чем-то винить, а тем более ненавидеть - слишком высок был авторитет отца в глазах сына, слишком велико желание, когда вырастет, стать похожим на него. Отец для Валерки был кумиром, идолом, сверхчеловеком. Он обожал и боготворил его безмерно. Отец - это почти Бог, а потому его поступки не обсуждались.
Семилетний мальчишка не мог понять, отчего так случилось, что отец их оставил, что заставило его совершить такой поступок. И он мучился от этого непонимания, от того, что слишком мал еще и отец с матерью не могут ему объяснить причину развода. Ведь, казалось, все было хорошо или он чего-то не замечал? Валерка еще долго не знал, почему они разошлись.
Матери тогда было тридцать пять лет, и она еще выглядела хоть куда - светлые длинные волосы, матовая кожа, голубые глаза, аппетитные формы. Вот с этих самых форм все и началось…
В конце сентября Валерка поехал на выходные к бабуле. Она жила в двадцати километрах от города, в небольшой деревеньке, и Валерку туда подвез сосед по подъезду, дядя Саня, чьи родственники обитали там же. Валерка замечательно провел два дня и, переполненный радостными впечатлениями от того, что бабулин сосед, дед Иван наконец-то взял его с собой на рыбалку на острова, вернулся все с тем же дядей Саней домой. Ему не терпелось поделиться с матерью своим восторгом.
Валерка открыл дверь своим ключом, влетел в комнату и тут же замер как вкопанный. Мать лежала на кушетке, полуприкрыв глаза, а над ней пыхтел какой-то волосатый мужик. Валерка глазам своим не поверил. "Что они делают голые?" - бешеным пульсом забилась в голове мысль.
- Мам… - хрипло протянул он, не в силах выносить отвратительной для его детского сознания сцены.
- А, Валерочка, - как-то пропела она, открыв глаза, - ты вернулся, сынок? - И криво улыбнулась.
Мужик поднял косматую голову, глянул на Валерку пьяным, каким-то звериным взглядом, и с ненавистью прошипел:
- Убирайся, щенок!
У Валерки навернулись слезы от незаслуженной обиды, и он выбежал из квартиры, с силой хлопнув дверью. До темна просидел во дворе, в беседке, задыхаясь от рыданий и пытаясь понять, что же там происходило, почему мать позволила этому чужому дядьке не только лапать себя, но и выгнать его, Валерку? Под конец, когда уже стемнело, совсем обессилев от слез, но так и не найдя ответов на мучившие его вопросы, Валерка, крадучись, вернулся домой. Осторожно открыл дверь, шагнул в квартиру, постоял в полутемной прихожей, прислушиваясь. В доме было тихо. Он заглянул в комнату. Мужик исчез, а мать спала на кушетке, ничуть не стесняясь своей наготы, только слегка прикрывшись простыней.
В полумраке Валерка пробрался в свою комнатку и забился в угол как волчонок. Он просидел там полночи и только потом, когда сон его сморил, перебрался на кровать, уснул как убитый, не раздеваясь, не разбирая постели.
С этого дня ненависть в его душе стала медленно перевешивать любовь.
Так мать начала припивать и водить в дом мужиков.
Валерка, когда было тепло, шатался по улицам, а когда похолодало, пропадал у друзей. Об успеваемости в школе и речи быть не могло. И в конце ноября его учительница, озабоченная Валеркиными отметками, сама пришла к Тамаре - на вызовы в школу и на родительские собрания она никак не реагировала. Валерка пару раз показал ей свой дневник, но мать только пожала плечами. После этого он и вовсе перестал это делать. Она вообще не интересовалась его жизнью, его учебой.
Учительница Зинаида Васильевна ждала ее, ждала и однажды под вечер пришла сама. Мать, слава Богу, еще не выпила. Валерка сидел в своей комнате и настороженно прислушивался к их разговору. Зинаида Васильевна была женщиной мудрой, проницательной. Она поняла Тамарино состояние, чисто по-женски ее пожалела, участливо с ней поговорила. Валерка тогда мало что понял из их беседы, только что учительница маму жалела и уговаривала подумать о сыне. А мама лишь тихо плакала.
Но после этого мать пить перестала, перестали в их доме появляться и чужие дядьки. Мать, казалось, окончательно взялась за ум - интересовалась учебой сына, делала вместе с ним уроки, даже ходила на родительские собрания. А вместо многих мужчин у нее появился один, постоянный, переехавший к ним в дом - невысокий, щуплый и лысоватый дядя Слава.
Валерка с удивлением наблюдал за тем, как он обживался в их квартире, как по-хозяйски расхаживал по комнатам в отцовских тапочках, чуть ли не на четыре размера ему великоватых, как сидел за ужином во главе стола, словом, пытался делать вид, будто так было всегда. Валерка, конечно, сравнивал его с отцом, и сравнение это было явно не в пользу дяди Славы, но мать не пила, и этого ему было достаточно. Он подтянулся в школе, перестал пропадать вечерами у друзей и даже научился стойко сносить снисходительный тон дяди Славы.
Так прошло пять месяцев, Валерка понемногу расслабился и жалел теперь мать только потому, что больно уж даже на его, мальчишеский взгляд, неказист был дядя Слава. А потом приехал отец.
Он ввалился в квартиру как-то под вечер, здоровенный голубоглазый великан, светловолосый и усатый - ни дать ни взять, русский витязь.
- Папка! - задохнулся от радости Валерка и, подлетев, повис у него на шее.
- Здорово, сынок! - подхватив сына на руки, улыбнулся отец. - Как ты тут? - Он неловко чмокнул Валерку в щеку и присмотрелся к нему внимательнее. - Вырос, вырос! - заметил довольно, а потом, отпустив Валерку с рук, спросил: - А мамка где?
- Сейчас придет! - все еще в радостном возбуждении ответил Валерка, не сводя обожающего взгляда с отца. - Она в магазин пошла! - Он обнял его, обхватив руками за пояс, и так, казалось бы, и не отпускал.
- Соскучился? - добродушно поинтересовался отец. - Ну сейчас, подожди, только разденусь.
Из ванны выглянул испуганный дядя Слава.
- Простите, - промямлил он, совершенно потерявшись от внушительных габаритов гостя, - с кем имею честь?
- С хозяином этой квартиры, - громоподобно отозвался отец и, прищурившись, оценивающе оглядел дядю Славу. - Назаров Николай Васильевич, - и протянул руку.
- Очень приятно, - как-то просипел дядя Слава, пожимая большую отцовскую ладонь. - Вячеслав Геннадьевич.
И тут пришла мама. Она остановилась в дверях, и ее голубые глаза как-то сразу заблестели. "Это слезы", - подумал Валерка, переводя взгляд с отца на мать и обратно.
- Здравствуй, Тамара, - проговорил отец. Она только сдержанно кивнула, но Валерка видел, как задрожали ее руки. - Ты, сынок, - обратился отец к Валерке, - пойди пока в свою комнату. Поговорить нам надо с твоей мамой, Потом я к тебе зайду, - он подмигнул ему. Валерка послушно кивнул и поплелся к себе, услышав еще, как отец добавил: - Пойдем на кухню, что ли? И ты, Вячеслав Геннадьевич, тоже.
О чем они там говорили, для него так и осталось тайной. Только спустя два часа отец вышел из кухни и, позвав Валерку, усадил его к себе на колени, сказал:
- Что ж, сынок… - Он вздохнул и погладил сына по голове. - Понимаешь, какие дела… Теперь у меня другая женщина.
- Вместо мамы? - спросил Валерка, глядя ярко-синими глазами в голубые отцовские.
- Да, получается, что так… - кивнул отец. - И живу я теперь другой жизнью. Ты потом, когда вырастешь, может быть, меня поймешь. Не хотелось бы, - он отвел глаза, - чтобы ты держал на меня зло.
- Держал зло? - повторил Валерка, наморщив лоб. - Ты хочешь, чтобы я на тебя не злился? - сама мысль о том, что он может злиться на отца, казалась ему до того абсурдной, что он даже улыбнулся.
- Что? - спросил отец.
- Я не злюсь на тебя, папа, - серьезно, очень серьезно ответил сын. - Только теперь мы совсем не будем видеться?
- Нет, что ты, - облегченно проговорил отец. - Наоборот. Тебя это не должно огорчать, потому что ты теперь сможешь все каникулы проводить у меня. Если, конечно, захочешь. Что скажешь на это?
- Каникулы у тебя? - Валеркины глаза загорелись. - Конечно! - и он прижался к отцовской груди.
- Маленький ты у меня еще, - снисходительно, но нежно сказал отец и погладил сына по волосам. - Что ж, лады. Летом я тебя жду. Договорились?
Валерка радостно кивнул.
Отец уехал. После его визита мать выгнала дядю Славу. В тот же вечер выгнала, со скандалом. Валерка ретировался из дома к соседу Вальке, как только понял, что предстоит ссора. А когда вернулся уже в десятом часу, дяди Славы и след простыл, а мать сидела на кухне, у окна и молчала.
- Мам… - протянул Валерка, не решаясь войти на кухню.
- Чего тебе? - спросила она равнодушно, даже не повернув головы.
- Да так… - ответил он. - Я спать пошел.
- Иди, - пожала она плечами.
Валерка еще немного постоял, но так и не осмелился подойти к ней, обнять. А ему хотелось этого. Хотелось приласкаться к ней, но вот странное дело - обнять отца он мог, а ее, мать, нет. Не мог даже к ней подойти. Да и ее ласки, если и были когда-то, уже им забылись. Он вздохнул и отправился спать. Но уснуть не мог долго, все ворочался в постели, прислушивался к звукам. Мать что-то делала на кухне, а потом снова наступила тишина, и Валерка, отчего-то смертельно перепугавшись, не выдержал, соскочил с постели, прокрался к кухонной двери. Мать сидела за столом, а перед ней стоял стакан и бутылка уксуса. Она так внимательно смотрела на эту бутылку, словно ждала от нее какого-то ответа на долго мучивший ее вопрос. Потом, решившись, налила уксус в стакан. Руки ее при этом дрожали. Она взяла стакан, но снова поставила его перед собой. Встала, подошла к окну и долго вглядывалась куда-то далеко, в темную улицу. Наконец резко развернулась, снова подняла стакан, но, зажмурившись от запаха, закрыв нос рукой, вылила его содержимое в раковину.
- Не могу… Не могу… Не могу… - услышал Валерка. Мать вряд ли понимала, что говорит это вслух.
Его увиденное потрясло, пожалуй, еще сильнее, чем тогдашняя история с волосатым мужиком. Скорее почувствовав, нежели сообразив, что не стоит обнаруживать свое присутствие и попадаться сейчас матери на глаза, Валерка тихонечко вернулся в постель и, с бешено колотящимся сердцем, стал прислушиваться к тому, как мать разбирает постель. Успокоился и уснул он только тогда, когда понял, что и она легла. Легла и всхлипнула. "Плачет, снова плачет", - подумал он, и ему самому захотелось плакать, но вместо этого он уснул.
И начался многомесячный кошмар. Мать опять запила, в доме стали появляться разнообразные мужчины, и снова Валерка был вынужден просиживать долгие вечера у своих друзей, чьи родители, зная, что происходит в его доме, надо сказать, принимали его ласково. После визита отца все стало гораздо хуже, Тамара начала скандалить - бить посуду, орать совершенно невообразимые вещи, во всем обвиняя отца, а заодно и его, Валерку. Он не мог понять, в чем именно на этот раз провинился отец, ведь он оставил им квартиру и вообще…
Валерка просто дождаться не мог, когда наступил лето. Но несмотря на то что вечера он чаще всего проводил у друзей, а нередко и оставался у них ночевать, особенно у Артема, с которым они вместе учились и жили в одном доме, Валерке удавалось учиться если не на четверки, то хотя бы на твердые тройки. Просто ему было стыдно перед отцом. Стоило только представить, как отец спросит об его успехах в школе, как Валерка начинал стараться. Мысль, что впереди три летних месяца с отцом, его очень поддерживала.
И вот наступило лето. Отец договорился с каким-то знакомым, и за Валеркой приехали на машине. Летние каникулы у отца стали для него верхом блаженства, настолько нереальным казалось, что все в его жизни может быть иначе - без пьянок, непонятно каких компаний, без скандалов с оскорблениями и битьем посуды.