Юродивая шустро сбежала с места преступления, а меня так же шустро унесли под несмолкаемые проклятия толстухи, вытиравшей с жирной физиономии негодование народа.
Меня притащили в небольшой закрытый дворик, уставленный врытыми в землю деревянными столбами, потемневшими от времени и погоды. Кое-где на дереве виднелась въевшаяся запекшаяся кровь.
Здесь также присутствовали заостренные колья и несколько столбов с высокими перекладинами сверху.
Стража деловито обмотала мне запястья заломленных назад рук толстой веревкой и, перекинув свободный конец через перекладину, подтащила наверх, подвесив в воздухе.
Заслужив одобрительный кивок смотрительницы гарема, веревку закрепили. Связав ноги, еще и подвесили к лодыжкам тяжелый мешок с песком. Для верности.
Вывернутые под неестественным углом руки немедленно заломило.
– Повиси и подумай над своим поведением, – хмыкнула госпожа Сирейла, подходя поближе. Издевательски, со змеиной улыбкой на холеном лице: – Я приду завтра посмотреть, не обгорела ли ты на солнце. – А чудился совсем другой подтекст: "Подожду, чтобы ты наконец сдохла!"
И получила увесистым мешком с песком по довольной физиономии, которая тут же стала плоской и невыразительной.
Сирейлу унесли, чтобы помочь найти лицо, а я осталась висеть под сочувственными взглядами оставшейся стражи.
Просто так висеть было скучно, и я немного подергалась.
– Не рыпайся, девка, – посоветовал пожилой нукер с роскошными усами. Шепнул: – Береги силы. Может, и доживешь до вечера.
Я собиралась пожить гораздо дольше, но благоразумно не стала раскрывать свои планы на будущее. Мало ли? Вдруг сглазят?
Повисев еще немного и окончательно заскучав, я приступила к действиям. Неугомонный нрав требовал активности, а ненасытная натура – пищи.
С усилием раскачав себя до широкой амплитуды, я закинула ноги вместе с мешком за перекладину и, вывернувшись, оказалась лежащей на ней животом. Не сказать что стало удобнее, зато гораздо веселее, потому что стража заволновалась и задергалась.
Я так думаю, их не столько волновала моя изменившаяся поза, сколько то, что стало видно из-за задравшегося почти до талии подола.
– Слезай, – попросил усатый, подбегая к дыбе. – Так не положено принимать наказание.
– Где это написано? – возмутилась я, ерзая, чтобы устроиться поудобнее. – Покажи – и я послушаюсь.
– Нигде не написано, – замялся усатый. – Но все висели как надо. До тебя.
– Значит, нужно что-то менять в этой жизни, – хмыкнула я, метким плевком сбивая на подлете зеленую жирную муху. – Тот, кто стоит на месте, не успевает добежать до финиша!
– В твоем случае это смерть, – весьма мрачно открыл мне глаза на действительность черноглазый нукер со шрамом через левую щеку. – Так что можешь не спешить.
– Рахмат, – поблагодарила я, впитывая в себя струйки вожделения от распаленных моим неприкрытым видом мужчин и взбадриваясь. – Приму во внимание!
Во дворик въехал старик на маленьком, невозмутимом лопоухом ослике и поучительно сообщил присутствующим:
На три копейки денег, зажатых в кулаке,
Не купишь избавленья и жизни в тишине.
Поскольку не дано Творцом нам отличать тьму лжи от правды света,
Вся наша жизнь – как меч, подвешенный над пропастью на волоске.
Стража застыла и промолчала.
– И вам здравствуйте, почтенный! – поприветствовала я старого знакомого. – Как поживаете? Как здоровье?
– Ты снова в беде, девушка с глазами цвета амариллиса, – сообщил мне старик, укоризненно грозя корявым пальцем. – Пора взрослеть!
– Я заметила, – не стала спорить со старшим. – И воспринимаю все со смирением.
– Со смирением? – отмер усатый. – Нарушать порядок наказания – это называется "смирение"?!!
– Это называется креативность, о неуч! – просветил стражу старик. – Через много веков это слово станет очень популярным и употребляемым.
– А?.. – Никто ничего не понял, но на всякий случай все прониклись и возражать не стали. Люди страшно боялись этого не то демона, не то пророка, как шептались наложницы в гареме.
– Твоя судьба в твоих руках, девушка с глазами цвета заката, – утешил меня пожилой человек под согласное кивание лопоухого ослика и… растаял в воздухе со словами: – Не отчаивайся, мое благословение с тобой…
– И тебе гладкой дороги, Веселый Дервиш, – проявила я откуда-то взявшееся воспитание. Никак где-то в гареме эту заразу подцепила.
– Веселый Дервиш?!! – заволновалась стража. – Ты под благословением Веселого Дервиша?
– У вас что, арбузы в ушах застряли? – полюбопытствовала я, чуть-чуть меняя положение. – Или дыни? Вам же четко сказали!
– Тогда виси как хочешь, – разрешил мне усатый, подергивая себя за ус. – Только когда кто-то идет – умоляю, возвращайся в нормальное положение, чтобы нас рядом с тобой не подвесили.
– Хорошо, – кивнула я, но не смогла удержаться от вопроса: – А что, никто не хочет составить мне компанию?
– Тьфу! – сказали все нукеры и ушли играть в кости в тени раскидистой шелковицы.
Что, кстати, удавалось им из рук вон плохо, поскольку глаза мужчин не отрывались от моей пятой точки. К тому же мне сверху было все видно, и я комментировала от души, делясь своими наблюдениями, строя прогнозы и раскрывая уж совсем наглый мухлеж.
– Сюда кто-то идет! – ворвался во дворик самый молодой стражник, поставленный на стреме.
Нукеры вскочили и выжидательно на меня уставились. Я тяжело вздохнула и бултыхнулась вниз, снова повисая на руках.
– Надеюсь, часто шляться не будут, – бурчала я, пока мне заботливо расправляли задравшийся кафтан.
– Кто ж знает? – философски ответил старший, давая команду отойти от дыбы на безопасное расстояние.
– О, моя госпожа! – к нам прискакал запыхавшийся Саид с медным кувшином в руках. – Какое жестокое наказание. Вам очень больно?
– Да нет, – успокоила я его, застенчиво покачивая мешком на лодыжках. – Только неудобно и чуть-чуть жарко.
– Я сейчас! – пообещал евнух, подскакивая и подставляя под мою пятую точку свое плечо.
Стало намного удобнее. И мягче.
А Саид рассказывал:
– Когда ко мне прибежали ваши соседки и рассказали о назначенном вам наказании, я чуть с ума не сошел. Ходил к госпоже, чтобы она его отменила, но она отказалась меня принять. А эта старая клуша, – это он о распорядительнице гарема, – ничего и слушать не пожелала. Пока господина нет, я бессилен.
– Это не по правилам! – заволновались нукеры, глядя на нашу совместную композицию, но с места не двинулись.
– Госпожа Амариллис, – со слезами на глазах каялся евнух. – Я не смогу отправить гонца к господину Агилару, чтобы сообщить о вашем бедственном положении! Поскольку хозяин не успел оставить никаких четких инструкций на ваш счет!
– Досадное упущение, – легко согласилась я, ни капли об этом не жалея. Когда бы я еще так повеселилась?
– Хотите пить? – спросил Саид, вставляя в кувшин соломинку и поднимая емкость вверх.
Нукеры попытались пресечь неположенное безобразие, но евнух бесстрашно сражался с превосходящими силами противника, отшвыривая их животом.
– Саид, сладкий мой, – попросила я, устав ловить постоянно ускользавшую от меня соломинку, – ты бы не мог мотыляться поменьше? Я понимаю трудность твоего положения, но мне бы все же хотелось напиться прежде, чем эти героические нукеры возьмут твою высоту.
Страже комплимент понравился, и она затихла, переваривая лесть и предоставляя мне возможность утолить жажду.
– Благодарю тебя, Саид, – сказала я, выхлебав всю воду. – Ты просто оазис в этой пустыне саксаулов.
– Рад служить вам, моя госпожа, – преданно ответил евнух, стоя неприступным бастионом. – Вам удобно?
– Более чем, – призналась я, гнездясь на его плече. – Но ты сильно рискуешь собой.
– Я люблю вас, госпожа Амариллис, – тихо признался Саид. – Как свою недостижимую мечту. Как далекую яркую звезду на синем небосклоне. Как огненную комету, осветившую темную ночь моей унылой жизни…
– Хватит, – всхлипнул усатый, давая отмашку подчиненным. – Стойте и висите как хотите!
И стража снова уселась играть в кости. Мы с Саидом немедленно включились в этот процесс и делали ставки на его чалму. И постоянно выигрывали. Спустя какое-то время мы с ним стали счастливыми обладателями трех немного поношенных шаровар, пары рваных сапог и одной тюбетейки. Как люди щедрой души, мы вернули вещи проигравшим за кувшин воды и приобрели искренние симпатии народа.
– Мне пора, – с сожалением сказал Саид, когда солнце начало склоняться к закату. – Вы сможете продержаться, моя госпожа?
– Куда ж я отсюда денусь? – изумилась я. – Буду висеть до последнего.
– Не забудьте вываливать язык при посторонних, – просвещал меня евнух. – Это придаст реализм вашему наказанию.
– Зачем? – удивилась я.
– От жажды язык распухает, – пояснил Саид, аккуратно ссаживая меня с плеча и придерживая. – И выпадает.
– Уговорил, сладкоречивый, – поморщилась я, повисая на вывернутых руках. – Буду всем настойчиво демонстрировать и требовать за это плату, потому что на такое можно смотреть только за деньги.
– Да сохранит вас Творец, госпожа Амариллис, – печально попрощался Саид и ушел, огорченный.
Стража трогательно попрощалась с ним, послала гонца к сменщикам, извещая, что останется перерабатывать, чтобы не упускать из виду такой ценный объект. После чего симпатичный черноглазенький, назвавшийся Мурадом, подставил мне свою плечо. Кстати, не такое удобное, как у Саида, но жаловаться я не стала.
Спустя какое-то время Мурада сменил Инсар, Инсара – Сабир, а потом к нам опять кто-то наведался.
Меня тут же повесили как полагается, все тщательно поправили и велели соответствовать наказанию. Я вывалила язык, закатила глаза и скорчила гримасу, испугав всех нукеров реалистичностью образа.
– Прям как живая, – подвел черту усатый Инсар, выстраивая своих подчиненных по ранжиру.
Все косились на меня и безоговорочно соглашались.
К нам на ночь глядя пожаловал Ясир. Главный палач прямиком прошествовал ко мне, не удостоив взглядом стражу. Обошел пару раз вокруг, оттянул веки, пощупал пульс и заявил:
– Прекращайте придуриваться, госпожа. Ваше состояние более чем удовлетворительное. И жажды вы не испытываете.
Я сначала хотела стукнуть его мешком за непризнание моих талантов, но потом передумала и, приняв нормальный вид, широко улыбнулась:
– Хотелось сделать вам приятное, Ясир.
– Вы помните мое имя, госпожа? – удивился главный палач, ослабляя веревку и чуть спуская меня вниз. – Это удивительно приятно.
– Ну, мы с вами провели достаточно приятное время вместе, – призналась я, касаясь кончиками пальцев ног земли. – Так что это было несложно запомнить.
– И вы меня не проклинаете? – еще больше изумился Ясир, вытаскивая из-за пазухи нечто, завернутое в тряпицу. – Даже чуть-чуть?
– С чего бы? – удивилась я ответ. – Вы же делали свою работу.
– Вы удивительная женщина, госпожа, – признался главный палач, доставая из тряпицы кусок лепешки с сыром и начиная меня кормить, отщипывая маленькие кусочки и вкладывая между губ.
Стражники для такого дела притащили нам кувшин воды и удостоились косого взгляда от Ясира и благодарного – от меня.
После небольшого перекуса палач достал из-за пазухи склянку с мазью и смазал мне вывернутые суставы рук, облегчая боль. Которой я, кстати, в силу своей природы и не испытывала, но благодарность все равно изъявила, чмокнув Ясира в щеку.
Тот запунцовел и накапал мне из другого флакона десять капель прямо в рот, вызвав легкое онемение и эйфорию.
– Это поможет вам пережить ночь, госпожа, – тихо пояснил палач, подтягивая веревку в прежнее положение. – Я не могу отменить наказание, но могу попробовать облегчить его.
– Зачем? – поинтересовалась я заплетающимся языком.
– Вы под покровительством Веселого Дервиша, – ответил Ясир, – которому я приношу дары каждую неделю. И моя обязанность беречь все, что оберегает он.
И ушел, не сказав больше ни слова, не кинув взгляда.
Стража обалдела окончательно, и теперь я сидела на плечах сразу у двоих, с относительным комфортом.
Все же странная тут жизнь! Стоит тебя полюбить шкодливому старику с ослом, как все тут же превращаются в таких же ослов и любят еще больше. И никакого намека, что им нравится мое обаяние!
Упала на землю душная ночь, укутывая всех теплым покрывалом сна. Не обошла и меня стороной. То ли от усталости, то ли от зелья Ясира мои веки сомкнулись, погружая меня в беспокойную дрему, наполненную непонятными образами и томными желаниями.
Задыхались от вожделения нукеры, ощущая на своих плечах податливое женское тело. Метались в своих одиноких постелях наложницы, алкая мужского внимания. Страдали несчастные евнухи, не в силах удовлетворить жестокое и мучительное влечение…
Все эти струйки и ручейки людских потребностей стекались ко мне, подпитывая измученное тело и наполняя сущность удовлетворением и сытостью…
Глава 15
Выражение "снять женщину" имеет широкий смысл.
Амариллис
На рассвете меня вернул к действительности какой-то шум, сопровождающийся страшным переполохом.
Что-то изменилось и отдалось болью в заломленных руках. Видимо, меня снова отпустили и подвесили.
– Что ж вам не спится! – буркнула я, борясь с сонным дурманом.
Затуманенный мозг выдал одну умную мысль, забредшую случайно: посоветовал показать, что мне плохо не только изнутри, но и снаружи. Я его послушалась и на всякий случай вывалила язык, вновь впадая в дрему.
– Амариллис! – резанул по чувствительным ушам крик с ноткой муки.
Что-то стремительно пронеслось мимо.
Фьють! – запела сабля.
Шмяк! – Я приземлилась на смутно знакомые руки и, прикусив язык, застонала. Пришлось спрятать пример достоверности обратно, пока не откусила полностью.
– Скажи что-то, жонман! – со стоном потребовал Агилар, прижимая меня к себе и поворачивая. – Дай знать, что ты живая.
От его доспеха резко пахло кожей, лошадиным потом, железом и дорожной пылью. Шипы и металлические кольца, приделанные для защиты своего хозяина, немного холодили и чуточку кололись и мешали.
– Ой! – выполнила я его просьбу, потому что кто-то стянул с запястий веревки и начал растирать. Такая же участь постигла и лодыжки.
– Хвала Творцу! – обрадовался Агилар, пребывая в явном заблуждении относительно того, кого нужно благодарить.
Я решила исправить несправедливость и с усилием разлепила тяжелые веки, тут же встретившись с глазами цвета грозового неба. Какая-то часть меня растаяла до медовой лужицы и потребовала немедленно пощупать, чтобы проверить, не мираж ли и можно ли использовать по прямому назначению.
– Амариллис, – облегченно выдохнул мужчина, поворачиваясь.
Перед ним на коленях стояла растрепанная Сирейла, с ужасом рассматривая какой-то предмет на земле, у нас под ногами. Я чуть повернула голову, скосила глаза и увидела полуоткрывшийся ларчик, из которого высыпались золотые украшения с блестящими камнями.
– Что это? – просипела я, боднув Агилара в грудь и указав на ларчик. Руки пока не двигались, приходилось работать головой. Что было достаточно непривычно.
– Я ничего тебе не подарил за нашу ночь, сегилим, – прошептал мне в волосы мужчина. – Поэтому привез украшения, достойные твоей красоты.
– Почему? – искренне удивилась я. – Подарил. Себя. Как по мне, так вполне достаточно.
– Помолчи, – попросил Агилар. – Ты нездорова.
Можно было поспорить, но не хотелось.
Хозяин повернулся к Сирейле и грозно спросил:
– Как ты можешь это объяснить? Как ты посмела тронуть мою любимую наложницу?! Калечить ее душу и тело?
– Ик! – начала рассказывать смотрительница гарема. Но вырывалось только одно: – Ик! Иккк! И-и-и-ик!
– Поторопись или окажешься на ее месте! – гневно предупредил Агилар, не понимая ее странного языка и потихоньку закипая. – Я жду!
– Она оскорбила ваше достоинство, господин! – бухнулась лицом в землю дрожащая толстуха. – Я только следовала закону!
– И как это выразилось? – заскрипел зубами Агилар, сжимая меня в объятиях и не осознавая этого.
Дыба меня не убила, но вот это точно добьет. Вернее, этот.
– Ик! – сообщила я ему, упираясь головой в грудь и отталкивая. – Мне – ик! Дышать… ик! И на все… ик! Ик! Ик!
– Прости, – чуть разжал руки мужчина. – Тебе не больно?
– Ик! – покачала я головой. – Но ты… ик!
– Вот! – Старуха вытащила откуда-то из складок хламиды не распознанный мной ранее предмет. – Она колола ЭТИМ орехи! – Прошипела зло, будто аспид: – Это кощунство!
– Извини, – повинилась я под взглядом господина, искрящимся смехом. Пожала плечами: – Не узнала в лицо.
– Это стра-ашное оскорбление, Амариллис, – хмыкнул Агилар. Улыбка лучилась из его глаз, затрагивая все лицо, освещая внутренним светом. Бархатистый баритон нес в себе огромное сердечное тепло: – И ты понесешь за него стра-а-ашное наказание!
Все затаили дыхание, а смотрительница гарема воспрянула духом. Это было отлично заметно по ее переставшему труситься заду.
– Чтобы ты смогла оценить разницу, ты приговариваешься к моей постели, исталган, – торжественно вынес окончательный вердикт хозяин гарема и качнул головой в знак подтверждения. Поцокал языком: – Рассказать, в чем твое наказание заключается?
– Лучше показать! – охотно закивала я, замечая в толпе рыжие кудри и толстые щеки. Решительно заявила: – Но без Саида и Ширин я никуда не пойду.
И не соврала ни на волос. Я не пошла, меня понесли. К лекарю.
Донесли до лекаря, бережно положили на живот и спросили:
– Что-то можно сделать с ее руками? Немедленно!
– Можно, – сообщил лекарь, подсовывая мне под нос чашку с настоем. – Но не нужно!
– Мне что, теперь так и жить с вывернутыми плечами? – возмутилась я, отхлебывая. – Ой, а зачем вы туда столько… хррр…
Сквозь дымку сна я чувствовала, как бережно массируют и вправляют мои плечевые суставы, втирая облегчающую боль и расслабляющую мазь. Нежные руки наносили на кожу заживляющий и смягчающий крем. Растирали следы от веревок.
Передо мной мелькнули прыгающий Саид и плачущая Ширин. Я решила, что это дурманный бред, поскольку это практически нереально. Один проломит все этажи, другая скорее расколет орехи всем окружающим, чем зарыдает у моего ложа. Тем более что я прекрасно себя чувствую. Вон и фиолетовые цапли подтверждают карканьем.
Мы слегка покаркали с ними о своем, о девичьем, и условились встретиться позднее, когда я отращу себе такой же клюв, как у них. Я пообещала проконсультироваться у госпожи Сирейлы, как ей удалось достичь в этом деле такого совершенства, и попробовать хотя бы чуть-чуть приблизиться к недосягаемому.
Тут вмешался Агилар, почему-то оказавшийся в моей постели. Или я в его? Матрас точно был не мой. У меня под ним была заныкана лепешка, а здесь кровать и под ней – только ночной горшок. Я проверяла.