Она прошла в свою комнату, и через несколько секунд все мысли полностью исчезли из головы Лауры. Как только она направилась к кровати под розовым пологом, со старомодными светильниками над изголовьем и снежно-белыми простынями, на нее обрушился теперь уже хорошо знакомый шум в ушах, а перед глазами заплясали разноцветные пятна.
На сей раз какофония прекратилась, едва начавшись. Потрясенная и потерявшая ориентацию, она услышала сзади чьи-то шаги. "Энцо? Поднялся наверх, чтобы поговорить с ней наедине?"
Обернувшись, Лаура обнаружила, что смотрит в пустое пространство. "Вновь воображение сыграло со мной шутку, - подумала она. - И неудивительно, после всех моих умопомрачительных размышлений. Первое, что я сделаю, когда вернусь в Чикаго, - обращусь к своему врачу. В этой комнате нет ничего такого, что могло бы вызвать галлюцинации. Причина должна быть чисто физического рода".
Однако, надевая ночную рубашку и забираясь в кровать, она все еще ощущала чье-то присутствие.
* * *
К утру состояние Умберто, вопреки опасениям, улучшилось, он чувствовал себя довольно бодро. За завтраком в залитой солнцем комнате, наполненной ароматом свежесваренного кофе, под тихий перезвон колоколов, доносившийся из деревни, через двери, выходящие на заднюю террасу, Энцо сообщил эту новость.
- Он хочет видеть тебя и Паоло, - сказал он Лауре, коснувшись салфеткой губ. - Думаю, нам следует подняться к нему сразу, как поедим, так как он спит плохо и к полудню уже устанет.
Хотя она прибыла в Италию именно затем, чтобы Паоло мог встретиться со своим дедом, Лаура не сумела скрыть своего замешательства. Она не ожидала, что Умберто настолько болен, и не предполагала встретить такую неприязнь со стороны Кристины. К тому же Лаура подозревала, что та считает виновницей вчерашнего приступа ее.
"Я не хочу, чтобы мой сын испугался", - подумала она.
- Не беспокойся, сага! - тихо проговорил Энцо, прочитав ее мысли. - Паоло - большой мальчик. Он справится с этим. Кроме того, мой отец не укусит ни тебя, ни его.
Тот факт, что он назвал ее "дорогая", родил в ее душе теплое, хотя и неясное чувство. "Как ему идет эта белая рубашка с расстегнутым воротом! - восхитилась она, чувствуя к нему прилив нежности. - И каким раскованным он выглядит сегодня. Стефано с раннего утра ушел на виноградники. Может, его отсутствие и радовало Энцо, но, несомненно, он повеселел оттого, что здоровье отца улучшилось".
Эмилия уже сидела у Умберто на стуле с высокой спинкой, когда они спустя некоторое время постучали в дверь. Встав на ноги с легкостью, не свойственной ее возрасту, она приветственно кивнула, когда они вошли. Находившаяся здесь, как и подобает жене больного, Анна улыбнулась им со своего стула возле окна, где сидела с вязаньем.
Утонув в огромной, старинной кровати под балдахином, занимавшей почти всю комнату, Умберто вновь заснул. Лицо его казалось серым, щеки заросли щетиной. Вырываясь из груди, словно из трубок органа, его хрипы громко раздавались в комнате.
Паоло крепче вцепился в руку Лауры, с испугом глядя на дедушку.
- Мама? - прошептал он.
Эмилия не замедлила уловить опасение в его голосе. Склонившись над Умберто, она осторожно потрясла его за плечо.
- Проснись, - настаивала она. - Они здесь… жена Ги и его малыш.
У Лауры вырвался испуганный вздох, когда глаза больного открылись. Они были карими, как у Ги, с золотистым блеском - средоточия света и разума на разрушенном болезнью лице. Слова хриплым потоком хлынули из него, когда он с мольбой протянул руку.
- Говори по-английски, отец, - ласково посоветовал Энцо. - Лаура плохо знает итальянский. Но Паоло еще ребенок. У него не было времени выучить язык.
- Конечно! Конечно! Он же американец. Я забыл!
Болезнь сильно повлияла на его речевой аппарат, и приходилось напряженно вслушиваться, чтобы понять произносимые им слова. На задрожавшем лице больного появилась улыбка, глаза наполнились слезами.
Проскользнувшая в комнату Кристина взглянула на Лауру с ненавистью. В ее глазах можно было отчетливо прочесть: "Ты станешь причиной его смерти".
Слегка коснувшись Лауры рукой, Энцо предложил им с Паоло подойти ближе к кровати.
- Все хорошо, - сказал он ободряюще. - Не думай, что отец встревожился. Просто для него это очень ответственный момент.
Широко раскрыв глаза, Паоло неохотно подчинился. Он чуть не подпрыгнул и взглянул на Лауру с паническим страхом, когда Умберто попытался дотронуться до него.
Со вздохом больной уронил руку на одеяло.
- Как долго вы здесь останетесь? - спросил он, встретившись с Лаурой глазами.
Это был человек, который вынудил Ги собрать свои вещи. Который лишил его наследства, обрек на изгнание из дома и с родины только за то, что тот действовал по велению сердца. Злобный и могущественный, он поклялся, что Ги больше никогда не найдет работу в Италии, даже если для этого ему придется подкупить все комитеты по найму и скупить все гоночные треки.
Сейчас, сломленный болезнью, он вызывал жалость.
Она попробовала улыбнуться.
- Дольше, чем я планировала… почти две с половиной недели.
- Этого недостаточно. Ваш мальчик… он должен узнать своего деда, да? Оценить свое итальянское наследство.
Покидая Чикаго, Лаура пообещала Кэрол, что задержится на больший срок только в случае крайней необходимости. Ко всему прочему скрытые разногласия, существующие между членами семьи Росси, а в особенности явная враждебность Кристины, вызванная страхом, что Паоло тоже станет наследником заводов Росси, делали пребывание Лауры здесь не слишком приятным.
"Ты просто не желаешь покинуть Энцо, - уличал ее внутренний голос. - Хотя он всего лишь твой деверь, между вами существует нечто большее, чем родственные узы. Словно какая-то возникшая из прошлого нить пытается связать вас воедино".
Лаура ни в коем случае не хотела доводить Умберто до слез.
- Посмотрим, - сказала она, чтобы его успокоить. - Я тоже хочу, чтобы Паоло узнал вас поближе. Потому я и согласилась на это путешествие.
На несколько секунд воцарилась такая тишина, что казалось: упади булавка - все услышат. Затем:
- Вы прощаете? - Когда-то гордый промышленник вложил в свой вопрос всю выстраданную боль.
Лаура так и поняла.
- Синьор Росси! - запротестовала она. - Как я могу прощать! Дело же не во мне, когда вы и Ги поссорились…
- Вы были его женой. Теперь, когда его нет, вы… вы единственная, кто может простить меня. Я был не прав… не прав, вы понимаете?.. Я с ним так обошелся!
Губы Эмилии шевельнулись, словно она услышала это признание впервые и сожалела, что оно сделано так поздно. Но она не вмешалась, как не вмешались ни Энцо, ни Анна. Кристина также хранила сердитое молчание, выказывая всем своим видом недовольство. Подавив желание взглядом попросить совета у Энцо или дать Кристине повлиять своей злостью на ее решение, Лаура обратилась за ответом к своему сердцу. Хотя Умберто был самодуром, причем жестоким, как она могла отказать больному в прощении?
- Я прощаю… потому, что простил бы и Ги, если бы был здесь, на моем месте, - сказала она, наконец сменив гнев на милость во имя сострадания. - Ваш сын любил вас, синьор Росси. Если бы он стоял рядом со мной здесь в это утро, он сам сказал бы эти слова.
Хотя слезы подступили к глазам Умберто во второй раз, ему удалось сдержать их. Вновь протянув действующую руку, он слегка сжал пальцы Лауры и потрепал Паоло по головке.
- Мы еще поговорим, bambino? - спросил он. Впечатлительный Паоло почувствовал, что положение изменилось. В этот раз он не отстранился и даже не вздрогнул.
- Хорошо, дедушка Росси! - ответил он, справившись с незнакомым именем благодаря тому, что Лаура учила его правильно произносить имя деда, пока они летели из Милана в Турин.
Этим вечером, к восторгу Паоло, Энцо повез их осматривать владения Росси в коляске, в которую запрягли пони. Поместье оказалось гораздо обширнее, чем ожидала Лаура. Хотя день был воскресный, на южном склоне холма работники в шляпах с широкими полями, защищавшими лица от палящего солнца, обрывали старые листья с подвязанных к столбикам виноградных лоз и пересаживали молодые побеги, чтобы те не мешали подходу к сочным, дозревающим гроздьям. Время от времени они срывали созревшие кисти и складывали их в специальные мешки.
Паоло устроился между Лаурой и Энцо на козлах.
- Почему они так делают? - потребовал он объяснения. - Почему не обрывают все целиком?
- Потому что не все гроздья еще созрели, племянник. - Дернув вожжи и прикрикнув на пони, Энцо бросил ласковый взгляд на мальчика, явно одобряя его любознательность. - Гроздья в этих маленьких мешках отнесут к Стефано, чтобы он мог проверить их на содержание сахара и кислоты, - объяснил он. - Когда гроздья достигнут полной зрелости, мы все выйдем на виноградники, даже твоя строгая прабабушка. Лучшее вино получается из самых зрелых гроздьев.
Отогнав довольно странное ощущение, что теперь и они причастны к этим владениям, впервые посетившее ее в каменной конюшне, насчитывающей по меньшей мере лет пятьсот, Лаура повернулась к Энцо.
- А нам позволят помогать? - спросила она. Энцо ухмыльнулся.
- Конечно. Мы же теперь одна семья. От вас даже ждут этого.
"Я пока не чувствую себя членом семьи… из-за Кристины, да и Эмилии тоже, - молча возразила она. - Но с тобой… Анной… и, возможно, с Умберто, если он задержится на этом свете, в один прекрасный день, может быть, и почувствую".
Их глаза встретились, и она прочитала в них отражение собственных мыслей. "Возможно, мы станем семьей, но в другом, большем смысле этого слова, - мелькнуло в ее голове, пока они ехали по пыльной дорожке, залитой сентябрьским солнцем, между посадками винограда. - Мы знали друг друга всегда. Пускай это звучит по меньшей мере странно! Но именно так обстоят дела!"
Она не была уверена, что откроет в Энцо кого-то другого, и не могла понять, желает ли этого. У нее было неприятное предчувствие, что, сближаясь с Энцо, она все глубже будет вовлекаться в тайну, связанную с ее галлюцинациями и навязчивым впечатлением, что все на вилле Волья ей давным-давно знакомо. Благодаря Энцо.
Повернув пони на более широкую дорогу, которая вела к винному заводу, и отпустив поводья, Энцо продолжал пристально смотреть на Лауру поверх русой головки Паоло. Смотреть на нее подобным образом означало окончательно сбить Лауру с толку. Она теряла способность к сопротивлению, ощущая растерянность и беспомощность.
- Завтра я должен отлучиться в город на несколько дней, по делам, - виновато сказал он, прервав их молчаливый обмен мыслями. - Я вернусь, чтобы помочь при уборке винограда… самое позднее к среде. Если я тебе понадоблюсь, достаточно будет только позвонить.
Последняя фраза прозвучала весьма обыденно, но подействовала на нее так же, как страстное рукопожатие, которым они обменялись при прощании возле ее двери в день, когда встретились, - эта фраза проникла в душу Лауры глубже, чем поцелуй. "Отныне мы связаны… хочешь ты этого или не хочешь, - подумала она с легкой дрожью. - Нет, не отныне… мы связаны вновь!"
Глава пятая
Для Лауры дни, пока Энцо был в Турине, походили на лоскутное одеяло, сшитое из праздности, неопределенности и ожидания. Мало-помалу она вживалась в свою негаданную роль - родственницы, принятой в клан Росси. Окруженная слугами и признанная наиболее влиятельными членами семьи, она свободно могла знакомиться с величественным особняком и усадьбой, где прошло детство ее мужа.
Однако Лаура не позволяла себе чрезмерно расслабиться. Что-то нашептывало ей, что если она не будет настороже, то попадет в беду, хотя в какую, этого она определить не могла.
Каждое утро после завтрака Лаура водила Паоло к Умберто. Оставаясь по возможности на заднем плане, она незаметно поощряла сына к беседе, провоцировала на вопросы. Умберто отвечал мальчику тем, что рассказывал целые истории, испытывая к внуку явную, хотя и искусно скрываемую симпатию. Паоло также постепенно начинал привыкать к дедушке и уже не вздрагивал при виде его. С ее позиции - стороннего наблюдателя и судьи - чувства Умберто определить было нелегко.
Он, кажется, начинал любить Паоло, видя в нем частицу своего "я", которая останется после него возможно, даже видел в Паоло замену сыну, которого прогнал с глаз долой. Как бы там ни было, и визиты действовали на него лучше всякого лекарства. Во вторник утром больной оправился настолько, что провел, болтая с ними, целый час на балконе, прилегавшем к его комнате.
Всякий раз после полудня, уложив Паоло отдыхать, Лаура прогуливалась по дорожкам парка, делая карандашные наброски, надеясь потом выполнить их пастелью в Чикаго. Занимаясь этим, она обнаружила, что постоянно выбирает конюшню в качестве объекта для зарисовок, и рискнула взглянуть на наброски, которые сделала в Чикаго с портрета дворянина эпохи Ренессанса. "Он принадлежит этому месту - вилле Волья… так же, как и я", - подумала она, ничем не подкрепляя своего вывода. С момента прибытия в Италию Лауре казалось, что вся ее жизнь в Чикаго утратила всякое значение - словно она явилась сюда из другого времени и измерения.
С приближением страды - уборки винограда она редко видела Стефано. Занятый работой от восхода до заката, он не появлялся за обеденный столом. Вскоре после отъезда Энцо его пример последовали Кристина и София. Пробормотав что то по поводу неотложных дел, связанных с общественными обязанностями, первая вернулась с Бемнардо в Турин, чтобы провести там с мужем несколько дней до начала сбора винограда. София, целиком поглощенная собственной персоной, отправилась на Ривьеру, наспех простившись с отцом и пожелав ему скорейшего выздоровления.
Оставаясь нейтральной по отношению к Софии, Лаура была рада отсутствию Кристины и Стефано. Младшая сестра Энцо всячески демонстрировала свое недовольство их приездом. А к Стефано Лаура, правда, испытывала некоторое сочувствие, но его пытливые, пристальные, если не похотливые, взгляды вызывали у нее большое беспокойство.
Пока тянулись эти томные, пленительные осенние дни, она смогла лучше узнать Анну. Время от времени они наведывались на кухню к Маргарите, чтобы поучаствовать в приготовлении некоторых блюд - род деятельности, который решительно осуждали ее собственные дочери. Однажды они вместе съездили в Альбу, в музей, располагавший богатым собранием античных древностей. К ее удивлению, Эмилия также сделала попытку приручить ее. Пригласив Лауру на чашку кофе к себе в комнату, правительница семьи Росси ненавязчиво убеждала ее продлить их визит.
По мере того как приближалось время возвращения Энцо, она все больше думала о нем и о той глубокой душевной гармонии, которая установилась между ними в тот памятный воскресный день. Размышляла и о темной стороне его натуры, которую она ощущала в нем, хотя и считала несвойственной ни Энцо, ни… дворянину со старинного портрета - в ее представлении они почему-то были неразрывно связаны.
Размышляя обо всем этом вечером во вторник, Лаура вышла в сад с ножницами и ведерком, чтобы нарезать цветов, не подозревая, что наступает один из ее приступов. Внезапно она пошатнулась. Все вокруг - зелень, цветы, деревья - поплыло перед глазами и рассыпалось на тысячи сверкающих фрагментов.
Как и во время ее второго видения в Институте искусств, обитатели другой эпохи, витавшие в воздухе вокруг Лауры, различались смутно. Она скорее почувствовала, чем увидела мужчину в бархатном камзоле, прошептавшего ей в ухо:
- Выходи за меня замуж, Рафаэлла!
Голос казался таким же, как у Энцо. И, однако, это не был его голос. Он назвал ее имя, хотя она могла бы поклясться на Библии, что никогда не слышала его прежде. Оно исчезло из памяти, когда Анна дотронулась до руки Лауры.
- С тобой все в порядке? - спросила свекровь с тревогой. - Я только что спустилась с террасы и вдруг заметила, как ты пошатнулась и уронила ножницы. Я даже испугалась, что ты упадешь и ушибешься.
- Со мной все в порядке. Правда! - стараясь вернуть самообладание, Лаура повернулась к Анне с измученной улыбкой. - Легкая слабость… от жары, - ответила она. - И от голода. Когда Эмилия упомянула, что завтра начнется сбор винограда, я так разволновалась, что не могла есть. Никто из нас, ни Паоло, ни я, никогда не участвовал ни в чем подобном…
Ее отговорка возымела желаемый эффект: хотя Анна была не вполне удовлетворена ответом Лауры, однако больше вопросов не задавала.