Представляем Вашему вниманию необычный, мистический и местами страшный роман "Фаэрверн навсегда", который не относится к серии "Сказки Тикрейской земли". Обстоятельства встречи Тамарис Камиди и Викера ар Нирна не оставляли для совместного будущего ни единого шанса, Ведь они такие разные: как небо и земля, как огонь и вода, как… мужчина и женщина! Сумеют ли они выполнить задуманное? Смогут ли уберечь друг друга? Захотят ли… уберечь? Масло с водой не смешивается? А это смотря как смешивать!
Содержание:
Каури Лесса - Фаэрверн навсегда 1
Часть 1 Падение Фаэрверна 1
Часть 2 Тайны Фаэрверна 9
Часть 3. Мой Фаэрверн 17
Часть четвертая: Фаэрверн навсегда 25
Каури Лесса
Фаэрверн навсегда
Часть 1 Падение Фаэрверна
Пахотная кобылка подо мной к быстрому бегу приучена не была. Такие двигаются неспешно (и куда с плугом спешить?), жуют медленно и больше всего на свете любят дремать, уткнувшись мордой в угол стойла. Если память мне не изменяла, а у неё, у памяти, не было такой привычки, звали лошадку Кауркой. То, что я пыталась выжать из Каурки хотя бы рысь, ей не нравилось. Она зло косила на меня глазом, а едва я спешивалась, норовила наступить на ногу. К сожалению, другой животины не нашла - боевых коней увели налётчики, остальных прирезали, как и всю другую скотину. Про эту, оставленную пастись между монастырскими полями в пролеске, забыли…
Каурка попыталась наступить мне на ногу и сейчас, едва я спрыгнула с седла. Легонько шлепнула её по морде, пригрозила: "Не балуй, выпорю!" Не будет от старушки толку! Ей-ей, обменяю на лошадь помоложе и побыстрее в ближайшем городишке. Тем более, что мошна полна - обо всех тайниках Матери-настоятельницы налётчики не знали.
Из кустов вновь раздался стон. Предыдущий и заставил меня спешиться, перехватить боевой посох - сармато - и осторожно раздвинуть им кусты. Разбойники мне, монахине Сашаиссы, были не страшны, да и не походил стон из кустов на засаду, скорее, на чьё-то глубокое разочарование.
Он лежал лицом вниз, неловко изогнув руку - темноволосый паладин Первосвященника в сияющих доспехах на красном простёганном полотне воинской куртки. Меч с золотой рукоятью валялся рядом. Воспользоваться им мужчина не успел - меж его лопаток торчала чёрная рукоять кинжала. Зато я прекрасно помнила, как четыре дня назад подобные мечи прошивали сверкающими молниями моих сестёр, нанизывали их, будто на вертела новоявленного бога, лишали целей, надежд, стремлений. Жизни лишали.
- Сдохни пёс!
Я ткнула его посохом и плюнула на рукоять кинжала.
Раненый вновь застонал, засучил ногами, словно хотел встать. Его рука скупо шарила по траве, пытаясь нащупать рукоять меча. Даже перед смертью он оставался воином - мне следовало это признать. Я и признала, возвращаясь к Каурке. Вскочила в седло, пятками ударила бока лошади. Приятно, когда слуга лукавого бога, сам одетый как бог, валяется в придорожной грязи и истекает кровью, словно простая свинья!
Бирюзовые глаза Сашаиссы глянули в душу с таким сожалением, что меня затрясло в ознобе. Великая Мать любила всех своих детей, в том числе тех, кто предал её, позабыл, бросив сердце гореть в горниле новой веры. Любила, жалела, болела за них душой. А я… Я была её монахиней!
Молча сползла с седла, поворотила лошадку назад, накинула поводья на куст, чтобы вредная тварь не сбежала. Полезла в заросли. Первые слова появились, когда я начала расстегивать ремешки его доспеха, желая освободить от стали, и этим словам не стоило касаться детских ушей. Перевернула раненого, положив на плечо, осторожно стащила грудную пластину. Кинжал вошёл точно в цель. Бросал профессионал - это было ясно и по месту попадания, и по тому, как был утяжелён клинок - такой может с близкого расстояния пробить доспех. С близкого? Неужели, кто-то из своих?
Белое лицо незнакомца было бы привлекательным, если бы не гримаса смерти, постепенно сковывающая черты. Прямой нос с чётко выраженными ноздрями, узкие губы, брови вразлет, высокий лоб… Веки закрыты, но я бы поклялась, что глаза у него тёмные, почти чёрные - судя по тёмно-каштановому цвету волос и лёгкой смуглости кожи, сейчас отливающей в зелень.
Взявшись за рукоять кинжала, подняла глаза к небу. Сквозь ажурную вязь листвы виднелось пыльно-голубое небо конца лета. "Бирюза и мёд твоих глаз, Великая Мать, тепло и сила твоих ладоней, да пребудут со мной! Дай мне силу побороть ненависть, дай возможность исцелить!" Клинок вышел, как по маслу. Хлынула алая лёгочная кровь, тут же окрасила мою ладонь, накрывшую рану. В душе ширилось ощущение могущества, я, будто бутон, раскрывалась навстречу ему, лепесток за лепестком отдавая себя взамен исцеляющей силе Богини. Спустя несколько мгновений поток крови иссяк, спустя ещё немного времени её остатки исчезли с моих рук, с одежды паладина. Остался лишь разрез на куртке - аккуратно заштопать, и не заметишь!
Встала, повела плечами. От божественной силы потряхивало, обдавало жаром, будто в прорубь макнулась. Оглянулась на лежащего. На его лицо возвращались краски. Розовей - не розовей, спать будешь долго, соколик! Спи…
Сделала несколько шагов прочь, баюкая в душе желание вернуться и добить, пока не проснулся. Я не видела его среди тех, кто убивал моих сестёр, но он был там - порукой тому сияющие латы и красная куртка. Даже если я не вернусь, кто-нибудь обнаружит его и прибьёт, чтобы забрать доспехи и меч. Они денег стоят, если знать, кому продать!
"Тамарис, дитя…"
О, нет! Великая Мать, за что?
"Дитя…"
Да будь ты проклят, Воин Света!
Резко развернулась, вернулась. Подхватив лежащего подмышки, потащила к лошади. Странно, но Каурка стояла смирно, пока я затаскивала незнакомца на седло. Ни укусить не пыталась, ни лягнуть. Не иначе Сашаисса пела ей на ухо свои сладостные песни, от которых мир казался полным любви.
Подумав, подобрала доспехи и меч. Укутала в собственный плащ, чтобы не светиться. Освобожденный из плена плоти кинжал сунула в голенище сапога - пригодится! Села в седло позади бессильно висящего тела. "Чтоб у тебя кровоизлияние в мозг случилось, скотина! Каурка, это не тебе!" Тронула поводья, возвращая лошадь в состояние мерной ходьбы, а затем и рыси. Не стоит задерживаться долго, коли идешь по следу!
Викер пришёл в себя на продавленном многочисленными телами ложе какого-то придорожного трактира. Зрение подводило - занавешивало действительность рваными тенями. Сквозь сумерки проступил силуэт, заключивший в себе свет, и женский голос сказал холодно:
- Не делай резких движений, скоро всё пройдет! Раны, как твоя, просто так не забываются!
Усилие разглядеть подробности вымотало его донельзя. Сцепив зубы, чтобы не застонать при женщине, он откинулся на подушку, удерживая в сознании хрупкий рыжеволосый образ. Эмоции, плескавшиеся в ореховых глазах незнакомки, симпатией никак нельзя было назвать.
- Где я? - спросил он.
Думал, что сказал, а на деле прошептал, едва шевеля запекшимися губами. В горле саднило, а грудная клетка не слушалась хозяина.
- День пути до местечка Кривой Рог. Здесь наши пути разойдутся, едва ты окончательно придёшь в себя.
- Кто ты?
- Та, кого тебе следует убить!
- Ты не боишься меня?
Язвительный смех был заразителен. Викер даже улыбнулся, слушая этот заливистый ядовитый колокольчик.
- Только попробуй!
- Не стану… Кажется, ты спасла мне жизнь… Я помню, как умирал…
- Ну хоть что-то, - усмехнулась она.
Тени постепенно растворялись в свете свечного огарка.
Молодая женщина сидела за столом напротив кровати, сцепив тонкие пальцы под подбородком. К спинке стула был прислонен деревянный посох, увидев который он машинально сжал пальцы правой руки, будто ухватил меч. Незнакомка заметила, кивнула в дальний угол комнаты.
- Там твои игрушки, паладин! Когда я уйду, можешь взять обратно!
"Я ей не игрушка, Астор! Так и передай!" - "Скажи ей это сам, брат! Или ты боишься шагнуть через порог её покоев?" - "Не боюсь, но…"
Воспоминания обожгли, будто кипятком. Ошибка говорить льнущей к тебе женщине, что ты её не любишь. Смертельная ошибка - если льнущая к тебе женщина - королева! Вот и объяснение ощущению холода между лопатками! О! Он знает это ощущение! Рана не первая и не последняя на его шкуре! Хотя… смертельная - первая!
Паладин вскинулся, оперся на руки, чтобы сидеть с ровной спиной. Тело оживало заново после долгого сна, и теперь он вполне понимал его природу!
- Ты спасла меня? - с изумлением спросил он, начиная всё чётче различать личико сердечком, подбородок с ямочкой, аккуратный маленький нос и любопытные ореховые глаза, блестящие из-под ярко-рыжей челки. - После всего, что мы сделали в Фаэрверне?
- Рада, что сознание, а вместе с ним и память, возвращаются к тебе! - совсем нерадостно ответила она. Помолчав, добавила: - Благодари Великую Мать! Я не могла нарушить её заповеди!
- Эту лжебогиню? - вскинулся Викер. - Никогда!
- Чтоб ты сдох, Воин Света! - сквозь зубы прошипела она и выставила перед собой руки со скрюченными птичьей лапой пальцами. - Выцарапала бы тебе глаза, паладин, да сан не позволяет!
Помолчали.
Несколько раз глубоко вздохнув, он спустил голые ноги на пол и тут только заметил, что на нём длинная рубаха, в каких коротают ночи старики в холодных постелях. Только ночного колпака на хватало! Стыдливо спрятал босые ступни под кровать и принялся оглядываться в поисках одежды.
Рыжая ведьма швырнула ему сверток, и исподнее больно хлестнуло по лицу. Правда, пахло чистым - не потом и кровью. Встала, подошла к двери.
- Одевайся, я не смотрю!
За створкой завозились, постучали.
- Ваш ужин, госпожа! И тёплое вино с пряностями для вашего мужа, как вы просили!
- Для мужа? - заинтересовался Викер.
Рыжая не ответила. Приняла у служанки поднос, поставила на стол. Монетка блеснула и скрылась в ладони подавальщицы. Та ушла, непрерывно кланяясь, с любопытством поглядывая на одевающегося мужчину.
- Мне следовало сказать ей, что я - монахиня запретного Ордена, чей монастырь паладины Его Первосвященства сожгли? - понизив голос и отойдя от двери, произнесла она. - А ты - один из тех самых паладинов, которого пытался пришить кто-то из своих? Очень мудро!
- Действительно, - пробормотал Викер и оглядел себя.
Штаны и сапоги, слава Единому, остались прежними. Вместо красной куртки - поношенная, но чистая рубаха с чужого плеча - тесновата, рукава коротковаты.
- Что будешь делать? - поинтересовалась рыжая, садясь за трапезу. Протянула ему бокал. - Выпей, это придаст силы!
Он помедлил, прежде чем взять. Она поддалась на уловку, поморщилась, пояснив:
- Пей, не отравлю! Для того, что ли, я тебя лечила?
Викер принял бокал и отсалютовал им, отдавая дань уважения женщине, которая его спасла. Что бы там не происходило между богами, неблагодарным потомок древнего рода ар Нирнов никогда не был!
- Твоё здоровье, тэна! - сказал он и осушил бокал до дна. Тепло растеклось по венам, заставило быстрее биться сердце и почти изгнало холод оттуда, где его поселил предательский кинжал…
Астор, как же ты мог это сделать? Неужели страсть к женщине настолько затмила твой разум, что заставила поднять руку на брата?
Оловянный бокал в руке оказался смят, как простой лист бумаги. Викер сумрачно посмотрел на него и, отбросив в сторону, сел за стол. И спросил сам себя:
- Что буду делать?..
* * *
Рубашка, которую я раздобыла паладину, была ему маловата - натягивалась на фактурных плечах, обнажала темный волос на груди. Фигура у мужика была что надо, мне следовало это признать. Впрочем, в паладины других не брали, существовали строгие параметры для отбора, которых Первосвященник и его приспешники придерживались. Воины Света должны были нести людям силу и привлекательность Нового Бога, и они ее несли, зачастую подтверждая огнем и мечом. Эта история началась лет сто назад, когда заброшенный окраинный культ дотянулся до столичных высот. Отец нынешней королевы Атерис, Джонор Великолепный, привечал странников и калик перехожих. Одним из таких оказался священник Нового Бога, бедный как церковная мышь, честный и велеречивый. Он сумел удивить короля желанием говорить правду и заинтересовать новой верой. За два десятка лет ‘церковная мышь’ доросла до личного исповедника короля, а когда тот скоропостижно скончался - и был похоронен уже по новому обряду, кстати! - исповедник стал официальным опекуном двенадцатилетней наследницы престола и уже через пару лет - Первосвященником Вирховена, моей родины. И вот тогда-то он и явил миру истинное лицо поборника веры. За последние годы храмы Семи сменили назначение, став храмами Единого. Не трогали лишь вотчину Великой Матери, стоявшей во главе Семи, богини, больше других любимой и почитаемой народом. Но несколько месяцев назад королева тайно подписала указ, по которому все имущество Материнской церкви должно было быть передано Церкви Единого, духовенство разогнано, а сама вера объявлялась тёмным наследием прошлого и запрещалась. Настоятельница моего монастыря, мэтресса Клавдия, узнала об этом из секретного донесения, полученного пару недель назад от Верховной Матери Сафарис, вынужденной покинуть страну. Она сразу же начала отправлять монахинь и послушниц по домам, желая спасти их от участи, постигшей другие монастыри - слухи до нас доходили самые страшные. Однако некоторым сестрам, как и мне, некуда было идти. Другие же - как и я! - остались не поэтому, а потому, что не желали предавать Великую Мать, именем которой несли добро и исцеление сотням людей. Когда превосходящие силы паладинов явились в Фаэрверн, мы их ждали.
Воины Света не брали силой моих сестер. ‘Не попрание греховной плоти, но уничтожение!’ - так сказал один из них, облаченный в позолоченные доспехи командира. Рана у меня на боку обеспечила меня пропитавшейся кровью одеждой и смертельной бледностью, монастырские практики позволили не дышать некоторое время, пока воины осматривали сестёр и добивали раненых. А затем дым поднялся к небесам, скрывая облачный лик Великой Матери, её глаза, полные слёз. Мэтрессу, избитую, вывалянную в грязи и распятую, привязали к алтарю, откуда огонь начал свой жадный путь к крышам монастыря.
Я выбралась, поскольку знала потайные ходы, ведущие за стены - возраст Фаэрверна насчитывал около пятисот лет, и гора в его основании была испещрена ими, как поля кротовыми норами. Великая Мать не оставила меня, дав силы на исцеление собственной раны и погоню за паладинами, забравшими кое-что, принадлежавшее монастырю. Но зачем она свела меня в пути с одним из них? С тем, кого предали собственные братья по вере?
- Сколько тебе лет? - спросила я и потянула к себе тарелку с тушеной капустой. Глаза у незнакомца оказались ярко-синими, как небо середины лета. Никогда бы не подумала…
- Тридцать.
Он повторил мое движение, подтащив поближе блюдо с жарким. Судя по голодному блеску в этих самых ярко-синих глазах, к нему возвращалось не только здоровье, но и здоровый голод!
- Ты был рожден в объятиях Богини, паладин, так отчего отвернулся от нее?
- Единый Бог несет людям добро… - заученным голосом начал он.
- Вернись в Фаэрверн, оглянись вокруг? - закричала я. Внутри все кипело. - Это - то добро, которое Бог несет людям? Пройдись по окружающим деревенькам и городкам и спроси - скольким жителям мы, монахини Великой Богини, исцелили души и тела - словом и делом, служением и любовью?
- Новое всегда начинается с разрушения! Люди всегда противятся новому! Но новое - то, что сделает жизнь лучше! - припечатал он стол ладонью.
Мрачный взгляд, резкие черты лица, скрытая сила искусных движений. Фанатик… Проклятый фанатик!
- Тебе, фанатичке запретной веры, этого не понять! - словно прочитав мои мысли, продолжил он. - Мне следовало бы убить тебя, ведьма! Но… через законы чести я не могу преступить!
- Как преступил тот, кто метнул кинжал? - неожиданно успокаиваясь, мурлыкнула я. Бесполезный разговор! Слепой с глухим и то договорятся быстрее!
- Ты видела его? - оживился он. - Кинжал? Опиши его!
Вытащив клинок из голенища сапога, швырнула едва ему не на тарелку. Паладин застыл, позабыв про мясо, глядя на кинжал, как на ядовитую змею. Потом осторожно взял в руки, большим пальцем провел по рукояти из чёрного, гладко отполированного дерева. И отбросил прочь. Боль исказила надменное лицо, принеся моему сердцу радость - ты тоже потерял что-то в это мгновение, паладин. Что же? Веру в людей? Любовь к другу, который предал?