Небо́ показалось, что испуг принцессы вызвал улыбки на гладковыбритых лицах сутенеров. В зале наступила тишина, никто не двигался с места. Тридцать злодеев устремили на Поль и Небо́ неподвижные взгляды, и это безмолвие пугало более нападения. Философ вынул из кармана капсулы с синильной кислотой и раздавил их в ладони.
– На лестницу! – шепнул он Поль и, перевернув стол, одним прыжком оказался на первой ступеньке.
Поль едва успела последовать за ним – сутенеры вскочили со своих мест с ножами в руках.
Ступеньки были слишком круты, чтобы можно было подняться по ним, пятясь – Небо́ и Поль должны были противостоять бандитам.
Небо́ поднял сжатую в кулак руку. Увидев его движение, бандиты замерли: их не остановил бы вид оружия, но их воображение страшила новая, незнакомая опасность.
– Поднимайтесь, Поль! – приказал Небо́.
Девушка добралась до двери, ведущей во двор, и, очутившись на пороге, выхватила револьвер.
Небо́ остановился в нерешительности. Сутенеры были в двух шагах от него, и это небольшое расстояние делало его оружие опасным для него самого. Подкравшись незаметно, один из молодых бандитов был готов броситься на него, когда Поль, более не владея собой, выстрелила в сутенера – тот упал, сраженный пулей. Под действием происходящего, она продолжала судорожно нажимать на спусковой курок, не прицеливаясь. Шесть выстрелов прогремели один за другим – Поль сжимала затвор револьвера, не замечая, что курок опускается вхолостую. Последовавшие друг за другом выстрелы оглушили сутенеров, и Небо́ удалось подняться по лестнице. Он увлек Поль во двор и бросил содержимое капсул в дверной проем, за которым уже виднелись головы бандитов. Землю пронзил глухой удар, послышался треск огней, раздались крики.
– Храни нас Бог от стражей порядка!
Очутившись на улице, Небо́ бросил шляпу и револьвер принцессы со склона, ведущего к воротам Клиньянкур.
– Бежим! – велел он Поль.
Бросившись со всех ног, они за минуту добрались до Монмартра и побежали не по лестнице, но по одной из тропинок, спускаясь неловко и спотыкаясь о строительный мусор.
Внезапно из-за одной из неровностей местности показались трое мужчин – каждый из них нес средней величины мешок с песком.
Изнуренный и не обладавший физической силой Небо́ выхватил револьвер – вероятность погибнуть таким образом повергла его в ужас: задохнувшись, не издав ни звука и не оставив ни единого следа, жертва песка умирает наверняка, естественной смертью.
Мужчины сделали шаг вперед – у них были черные лица угольщиков. Мешки с песком качнулись у них в руках, Небо́ отступил назад. Едва не забыв о синильной кислоте, он резко бросился вперед и раздавил три капсулы о лицо одного из нападавших – упав замертво, тот откатился на несколько метров вниз. Увидев это, двое других побежали по склону холма со всех ног. Нечаянным движением Небо́ поднес к лицу облитую кислотой руку – сделав вдох, он пошатнутся, вены на его лбу вздулись. Опершись о руку Поль, он опустился на землю и долго не приходил в себя, повторяя:
– Ничего не случилось, лишь не говорите со мной.
Растерянная и перепуганная Поль едва сдерживала слезы. Все еще чувствуя действие яда, Небо́ поднялся, глубоко вдохнул и улыбнулся Поль:
– Вы оплакивали меня как погибшего, – сказал он, улыбаясь. – Я всего лишь был немного отравлен.
– Посмотрим, кого мы убили, – сказал он, вставая.
Они спустились вниз, и Поль склонилась над мертвым лицом.
– Мсье Альфонс! – воскликнула она.
– Пойдемте! Бог незрим, но всемогущ – командор приходит всегда, – сказал Небо́, переворачивая мертвое тело ногой. – Наступил час командора, вершащего правосудие – не сутенера, но заступника. Где же тот, кто лишит жизни сутенера миллионов людей, как я лишил жизни сутенера парижских проституток? Кто же положит конец бесчестью Дон Жуана Монмартра и Робеспьера Вселенной?
VIII. Армия злодеев
ЧАШИ фонтана на площади Мобер стучали от порывов ветра, разбрызгивавших тонкие струи воды. Лунный свет тянулся серебряным полотном от улицы О-Паве до набережной, озаряя контуры Нотр-Дама.
На углу улицы Галанд остановились двое бородатых мужчин в темных блузах.
На часах церкви Сен-Жюльен-ле-Повр пробила половина одиннадцатого.
– Похоже, этого разбойника ударили бутылкой по голове. Вы наверняка замерзли, принцесса!
– Вы шутите? В блузе поверх вечернего платья мне даже жарко!
– Обратите внимание, принцесса, что Дворец правосудия и улица Галанд являются основаниями треугольника, вершина которого – Морг… Быть может, пока наш бандит лежит пьяный под столом, мы…
– Пойдемте одни, Небо́, мы хорошо оснащены.
– Нет. Это чревато если не опасностью, то потерей времени. За несколько часов мы должны стать свидетелями преступления, а когда времени мало, проводник необходим.
– Кто-то идет, Небо́. Но этот человек ступает твердым шагом.
– Это, тем не менее, наш пьяница.
– Ты торопишься выпить, но вынуждаешь нас дрожать от холода.
Тот сдвинул шляпу, не снимая, словно желая почесать голову – так он приветствовал Небо́ и Поль. Его обычно мутные глаза блестели.
– Пьяный, я становлюсь ясновидящим – опаздывая, берегу ваше время. Я предупредил о вашем появлении. Вы любопытны, но едва ли среди ста пятидесяти бандитов, хлопни вы каждого по плечу, найдется тот, кто расстегнет жилет, не выхватив ножа. Я подготовил для вас разговор, за который заплатит журналист, по су за слово, как за статью. Я собрал тех, кто тщательно обдумывает преступление – тщеславные старики и молодые злодеи покажут вам свое ремесло. Вы станете свидетелями настоящего преступления – вооруженного грабежа среди ночи со взломом и иными составляющими! Спектакль от начала и до конца, с участием лучших актеров!
– Вы с ума сошли! – воскликнула Поль. – Присутствовать при совершении преступления от начала и до конца?
– Вы не станете возражать, если мы согреемся за рюмкой крепкого алкоголя у папаши Бинокля? Там мы лучше поймем друг друга.
Они пошли по короткой улице Англичан. Пройдя всего несколько шагов, пьяница толкнул застекленную дверь, матовую от грязи и сочившейся внутрь влаги.
Это был мрачный и грязный трактир, с немытой посудой и липкими столами. Стены были исписаны прозвищами и неумело разрисованы непристойностями. Первый зал, в котором они очутились, был занят тремя десятками клиентов, в остекленевшем безмолвии глядевших на свои пустые или полные стаканы. Головы большинства были седы, на женщинах не было платьев под мужскими пальто – они выглядели безнадежными, полоумными, пропащими людьми.
– Это преступники-инвалиды, старые сумасшедшие, – сказал проводник Небо́ и Поль.
Посетители дальнего зала также были пьяны. Хозяин приветствовал пьяницу:
– Добрый день, Буало.
– Вы считаете, что аналой мне не к лицу Да будет вам известно, что в разбойничьих кругах каждый носит прозвище, соответствующее отведенной ему роли. Меня называют Буало Дюпрео153 – оттого, что я – пьяница и общественный писарь, хроникер преступлений. Никто не умеет описать кражу или убийство так, как я – в двух тысячах моих строк негде и кота повесить. Наконец, фамилия Дюпрео указывает на умение подделывать государственные документы, обеспечившее мне вольготную жизнь в тюрьме. Теперь мы знакомы.
Небо́ был поражен. Становясь частью мира злодеев, эти люди заново принимали крещение и получали в качестве имен названия своих злодеяний. Он подумал о шабаше ведьм – каждый именовал себя в честь излюбленного извращения – братом Насильником или отцом Разврата.
– Секретарь воров и убийц, вы не принадлежите ни к тем, ни к другим? – спросила Поль.
– Для чего мне совершать злодеяния? Я не люблю вкуса крови – мне по душе вкус вина. Найдется два десятка вертепов, где за написанное письмо мне нальют стакан вина. Для счастья мне не требуется большего.
– Стало быть, вы любите алкоголь, – сказал Небо́, наполняя стакан Буало.
– Люблю ли я алкоголь, столь верно называемый эликсиром жизни! Водка – это сияние солнца в стакане, жар в теле и грезы в сердце! Я был тем, кого называют порядочным человеком, уважаемым и, могу сказать вам, нотариусом. У меня была красавица-жена, но красивые женщины любят красивые платья, потому я и стал секретарем злодеев. Мне не приходится жаловаться! У меня два сына – эти канальи станут депутатами, черт их дери! Общество – мне нет до него дела! Я сожалею только об одном – я запил слишком поздно, лишь в сорок познав эту небесную влагу, проникающую внутрь! Вообразите, у меня в желудке – еще только один стакан, а все вокруг уже тронуто позолотой, я более не вижу этого притона, не чувствую сырости и вони, не замечаю презрения в ваших глазах и готов бросить вызов гербам Франции, а сладостное тепло разливается по моему телу Молчите – я знаю, что вы скажете! Delirium, каталепсия, больница. Но разве удар, поджидающий налитого кровью банкира, или безумие, уготованное писателю, лучше delirium tremens ?
Каталепсия наступит нескоро. Солдат же, которого командир послал научения в дождь, умрет через два дня. А честный рабочий – разве не в больнице он закончит свои дни? Я хорошо взвесил все шансы, и вам должны быть известны слова Бодлера – поэта, сказавшего прозой: "Чтобы сносить эту жизнь, будь всегда пьян – вином, любовью и поэзией".
Любовь – это голубь. На его хвост мужчины – состарившиеся дети – стремятся бросить щепотку соли! Поэзия – столь изысканное вино, что пьянит лишь того, кто расположен выше – или ниже – простого смертного. Вино же никогда не предаст, подобно жене и родне – оно делает меня королем, оно дарит мне бессмертие! Вы в недоумении, но меня греют три стакана вина – я не желаю ничего и устремляюсь…
– На дно! – перебил Небо́. – Довольно высоких слов, переходи к делу.
– Минуту, господа, позвольте прежде задать вам вопрос. Последовав моему совету, вы надели темные блузы – белые, надетые на вас в Буль-Руж, чересчур хорошо видны в ночной тьме. Не забыли ли вы вечерний костюм – цилиндр, две пары белых перчаток, плащ и элегантные туфли под башмаками на каучуковой подошве?
– Для чего мы все это надели? – спросила Поль.
– Для того, чтобы в один миг бросить одежду разбойника в сточную канаву и пройти перед жандармами щеголями, возвращающимися с позднего ужина. Я уверен, что вы вооружены. Я задаю вам эти вопросы потому, что отсутствие хотя бы одной из мелочей может сделать нашу авантюру слишком опасной.
– Злодеяние от начала до конца? – недоверчиво спросила Поль.
– Грабеж, драка и убийство, – ответил бывший нотариус.
– Буало, вы говорите чепуху. Вино лишило вас почвы под ногами. Вы принимаете нас за…
– Любопытных.
– Но от любопытства до преступления…
Пьяница рассмеялся.
– Вообразите, что в дороге вы знакомитесь с бандой воров, собирающихся ограбить ферму. У вас нет времени ни донести на них, ни предупредить нападение. Если вы смелы и немного безумны, вы отправитесь вместе с ними. Когда они нападут на хозяев фермы, вы выхватите револьверы. Теперь вы поняли?
– Но выстрелы наделают шуму, а на шум прибегут солдаты муниципальной гвардии.
– В двух словах вы расскажете о своем приключении тем, кого вы спасли. Когда приедут солдаты, вас будут поить чаем – вы помогли справиться с грабителями.
– Вы забываете, уважаемый нотариус, что мы не желаем ни свидетельствовать в суде, ни называть своих имен – ни настоящих, ни вымышленных.
Нотариус на минуту задумался.
– Похоже, я придумал. Вы войдете в дом первыми – мне известно, что он будет пуст. Вы станете свидетелями проникновения грабителей внутрь и подготовительных действий, вы снимите свои бороды и блузы. Я буду стоять на часах и подам сигнал. Вы выйдете в вечерних костюмах и станете стрелять в бандитов с улицы. Затем вы броситесь бежать. Если гвардейцы подоспеют быстро, вы скажете, что на вас напали. Если вы встретите их на своем путем много позднее перестрелки, вы скажете, что ничего не слышали. Чтобы план удался, вам следует быть начеку.
– Откуда нам знать, мэтр Буало, что вы не приготовили нам западни? Ваше усердие вызывает у меня подозрения.
– Напрасно! Мое усердие объясняется полученной сотней франков и обещанной второй сотней. Я кладу деньги в сберегательную кассу – когда слабоумие более не позволит мне писать, я куплю на них вина и стану пить до самой смерти. Мои предсмертные судороги будут дрожью пьяницы!
– Замолчи, твои слова отвратительны!
– Тогда поговорим о вас, господа. Вы представляетесь мне необычайными людьми – бьюсь об заклад, что вы никогда не совершали преступлений и не боитесь жандармов. Если бы знали их порядки! Буржуа – глупец, он уповает лишь на деньги и дорожит лишь своей шкурой, но не стремится разорить одного ради спасения другого. В Париже безопасность горожан вверена бездарным людям, которым скверно платят – едва ли они разыщут княгиню среди проституток. В то же время, вы увидите, с каким спокойствием они станут действовать через час. Помните стычку в Латинском квартале, когда студенты пожелали прогнать сутенеров? Вместо того, чтобы помочь в сущности порядочным и прилежным юношам, жандармы приняли сторону альфонсов. Пять сотен стражей порядка, засевшие в подъездах домов, ринулись с дубинками на будущих врачей, судей и наставников – они знали, что в безлунную ночь студенты не окажут им сопротивления! Начальник же полиции Камкас154 на одном из ужинов сказал дамам из высшего общества: "Я смог поддержать сутенеров благодаря своим людям – без их признаний я не отвечаю за порядок". Такова правда. Когда общество становится легковерным, можно убивать с легким сердцем. Тем временем, в "Трактире разбойников" пробила полночь.
Проходя мимо стойки, Небо́ бросил экю, не дожидаясь сдачи. Нотариус заталкивал бутыль с вином в боковой карман старого плаща.
– Неужели ты станешь…
– Я забочусь и о своей безопасности. Если преступление примет скверный для нас оборот, и я не успею убежать достаточно далеко, я напьюсь и упаду мертвецки пьяным посреди улицы. Споткнувшись о мое неподвижное тело, жандармы ни за что не поверят, что я причастен к преступлению. Этот прием неоднократно выручал меня – однажды председатель суда даже спросил: "Уже не раз неподалеку от места преступления находили мертвецки пьяного". Я ответил ему: "Уважаемый председатель, все грабители – пьяницы. Они почти всегда воруют, чтобы пить. Увидав во время прогулки скверных людей, я тотчас пью и падаю пьяный – тогда, кроме бутылки, у меня нечего брать.
У "Трактира разбойников", Буало жестом остановил Небо́ и Поль.
– Если вы желаете сказать друг другу что-либо личное, скажите это здесь – малейшее перешептывание вызовет подозрение и удар ножом в спину. Клиенты этого трактира – доблестные воины, армия злодеев.
– Удивительно, но я чувствую запах мускуса, – заметила Поль.
– Женщин здесь, тем не менее, немного, – сказал бывший нотариус, открывая дверь, задернутую красными занавесками.
Молчание толпы пугает, как сон хищника: две сотни мужчин, сидевших за столами "Трактира разбойников" разговаривали столь тихо, что казались немыми и неподвижными, как фигуры мадам Тюссо – их редкие движения были медленны. В этом убежище – надежном, как печь для обжига гипса или заброшенный карьер – скрывались подозреваемые в зачине неудавшихся разбоев – те, кого жандармы арестовывают не случайно. Полиция умышленно обходила место сбора злодеев, не забывая о возможности при необходимости устроить им западню.
Мсье Прюдом, мучимый приступами не золотухи, но собственной глупости, не тревожит врагов улицы Галанд – до тех пор, пока один из двух сотен, неверно рассчитав ход, не становится подозреваемым. В предварительном заключении оказываются порядочные люди, став жертвой анонимных доносов или прихоти одного из следователей, усердствующего ради продвижения по службе. Государство же не решается направить легион злодеев в предварительную ссылку. Улица Галанд и Дворец правосудия играют друг с другом в прятки. Дворец правосудия показывает свой нрав, отправляя на гильотину менее одного убийцы из двухсот – оттого, что глава государства имеет привычку вынимать из ушей вату, помещая ее в оправу очков.
Эти мысли занимали Небо́, когда он зашел в трактир вслед за Буало. Горячий воздух зала наполнял запах мускуса, смутивший Поль еще на улице – вдыхаемый гладко выбритыми бандитами, он изобличал грех, вызывающий гром небесный и дважды наказуемый смертью по закону Моисея, но лишь несколькими месяцами тюрьмы по закону государства.
При появлении двоих мужчин, явно переодетых и невольно вздрогнувших от изумления и отвращения, ни один не повернул головы. Глаза же покосились в сторону вновь прибывших и более не покидали их.
Принцесса содрогнулась, словно четыре сотни опущенных глаз жгли ее огнем, разглядывая добычу, пришедшую в их пещеру по своей воле.
– Злодеяния не приносят счастья, – шепнул Небо́ Поль при виде угрюмых и жестоких лиц, на которых которые трудно было представить улыбки. Глубоко увязнув во зле, разбойник, чьими делами неизменно управляют Марс и Сатурн, становится все более нелюдимым – среди убийц едва ли найдутся весельчаки. В волосах немногих женщин, чьи лохмотья терялись за робами и блузами – вероятнее всего не любовниц, но пособниц, соучастниц грабежей – не было даже ленты – этой кокетливой мелочи, о которой не забудет женщина, помнящая о взглядах мужчин.
Когда Небо́ и Поль проходили мимо стойки, на пол повалился пьяный, загородив дорогу. Переливавший ликер хозяин поставил бутыль, вышел из-за стойки и, подхватив пьяного под мышки, поволок его через весь зал. Небо́ и принцесса наблюдали за ними: хозяин повернул к стене справа и спиной толкнул узкую дверь.
– Чулан для мертвецки пьяных, – пояснил Буало, приглашая их войти.
Свет висевшей над дверью тусклой лампы тонким лучом разрезал темную гравюру, перед которой дрогнул бы резец Рембрандта. Вязкая темнота чулана бросала в дрожь, подобную той, которую вызывает касание крыльев стаи летучих мышей – плотная, влажная, кишащая дьявольскими ларвами чернота напоминала фон "Сатаник" Ропса155. Удушливые запахи экскрементов, звуки непроизвольных испражнений, омерзительный храп вынуждали опустить глаза вниз: на полу как попало лежало десять потерявших рассудок мужчин. Чтобы не лишиться чувств, принцесса вцепилась руками в спину Небо́.
– Пьяницу, которого мы сюда сопроводили, тщетно разыскивает полиция: он ограбил скинию Святого Евстахия, – сообщил бывший нотариус.
Небо́ передал Поль свою трость и, вынув из кармана блузы подушечку для булавок, достал иглу и, наклонившись над пьяным, вонзил ее в затылок – осквернитель выругался и ударил кулаком в воздух.
– Теперь он осквернит лишь плиты в Морге.
– Ваши иглы… – Буало не окончил фразы.
Они вернулись в зал и вслед за своим проводником направились в маленькое помещение в самой глубине, где стояла мертвая тишина. Здесь не пили, но замышляли, здесь сидели не жадные и свирепые дикари, но цвет разбойничьего мира, претендовавший в Париже на лучшее. Они были либо стары, либо очень молоды, едва возмужавшие и дряхлеющие представители мира злодеев, Алкивиады и Несторы ножа и отмычки. На лицах двадцати мужчин читалась уверенность сорока членов Кровавой академии156, генерального штаба зла. Источавшие невыносимо приторные мускусные пары рты, женственные позы юнцов, куртки и шелковые галстуки кричащих цветов, кожа их затылков словно писали на стенах над их головами два отвратительных слога: "Содом"!