– Во имя дьявола приношу вам свои извинения, господа, – воскликнул Небо́. – Никогда бы не подумал, что вы произведете на меня столь сильное впечатление – клянусь, вы меня поразили! Вас всего двадцать, а кажется, что вы воплощаете все сущее в мире зло.
– Ты льстишь нам, фальшивая борода, – ухмыльнулся один из них.
– Ко мне не обращаются на "ты", фальшивый голос, – сказал Небо́ и быстрым движением выстрелил их револьвера – пуля застряла в стене немного выше головы того, кто произнес эти слова.
Выстрел встревожил всех, кто находился в "Трактире разбойников". Появился хозяин.
– Не произошло ничего серьезного, – заверил Небо́, сделав шаг вперед и демонстративно перезаряжая револьвер. – Я предупредил молодого человека, что не следует говорить мне "ты".
Они удивились этой уверенности – превосходя Небо́ и Поль численно, они могли убить их даже вооруженных. Но глядя на Поль, они догадывались, что исчезновение этих людей может вызвать шумиху. Более того, они никогда не стали бы нападать в своем трактире – со дня исчезновения одного любопытного полиция заговорила о том, чтобы прикрыть заведение – единственное место сговора преступников, расположившееся в сердце Парижа. Буало сделал знак следовать за ним к столу, за которым сидели пятеро: их поведение лицемерно повторяло кошачьи повадки. Он указал прежде на коренастого мужчину – его глаза были налиты кровью, затылка почти не было видно, – короткой рукой раздиравшего угол стола зарубками разной глубины. Затем он представил светловолосого юношу с вьющимися волосами и белоснежной шеей:
– Ментор убийц и его Телемах157 – Неуловимый и Донден!
Далее Буало показал на высокого худого мужчину с длинными руками, бегающими глазами, крючковатыми пальцами и седеющими волосами, затем – на круглолицего, улыбающегося толстяка:
– Комеди-Франсез158 и Одеон159 воров – Главный и Беко. Невиновный – стратег Мольтке160 и Вобан нападения161.
Лицо последнего было бледным, словно восковая свеча, редкие волосы открывали нездоровую кожу черепа, взгляд пугал остротой. На его пальцах были перчатки, скроенные на женскую руку.
Буало подал Небо́ и Поль табуреты, и они сели за стол бандитов.
– Представив нас, Прео, представь и господ.
– Кто вы такие? – спросил Невиновный.
– Мы – художники, чье воображение пожелало увидеть с близкого расстояния и на свободе этих особенных людей, которых обычно можно видеть лишь на заседании суда и под стражей.
– Ты принимаешь нас за диковину? – спросил Беко.
– Прежде я запрещаю вам говорить мне "ты".
Движением руки Главный велел своему Гитону162 замолчать.
– Ссорясь, мы лишь тратим время и портим себе кровь. Вы хотите видеть. Но какая нам выгода от того, что мы вам покажем?
– Мы заплатим цену оперной ложи. Вас пятеро. Желаете получить по сто франков каждый?
– Это большие деньги, – заявил Главный. – Но что вы хотите видеть?
– Спектакль от начала до конца, – сказал Буало.
Преступники обменялись взглядами. Не поверив словам Буало, они силились соотнести чудовищный сценарий с утвердительным жестом Небо́, будучи уверенными, что ни он, ни его спутник не способны на участие в злодеянии.
– Вы не доверяете нам? – спросил Небо́. – Невиновный, вы полагаете, что мы каким-либо образом связаны с полицией?
– Нет, – сказал Шелудивый. – Как и все, я осторожен. Быть может, вы желаете отомстить или завладеть интересующими вас бумагами?
– Вы совершите то злодеяние, которое пожелаете, – заверил Небо́.
– Но что вы станете делать, если нас застигнут врасплох, станут преследовать и схватят?
– Скажу правду: я заказал вам фальшивое вооруженное ограбление.
– Сколько вы нам заплатите?
– Столько, сколько есть у меня при себе – чтобы не вводить вас в искушение обокрасть меня.
Небо́ вынул шесть банкнот из бумажника и четыре луидора из кошелька.
– Договорились?
– Нам это подходит! – хором ответили пятеро бандитов, проворно поделив между собой брошенные Небо́ деньги.
– Теперь слово Невиновному, – сказал Неуловимый.
Шелудивый достал портфель, вынул из него небольшую сверток с бумагами и, просмотрев листы, положил один из них на стол и тщательно упаковал остальные.
– Грабители, слушайте внимательно! Нас ждет мое любимое лакомство. Две одинокие женщины – мать и дочь – и служанка. Мать благочестива, дочь – хороша собой. В доме – семейные драгоценности, ценные бумаги, уйма столового серебра. Благословенный квартал – улица Поливо. Продолжая улицу Фер-а-Мулен, она начинается от улицы Сент-Илер и упирается в бульвар де Лопиталь. На улице Поливо почти никто не живет – женщинам принадлежит двухэтажный дом с садом.
Он замолчал, вынул из кармана белую металлическую шкатулку и открыл ее. В ней лежало множество восковых оттисков, из которых он выбрал один. Спрятав шкатулку, он достал из другого кармана связку новых ключей и, вновь взглянув на восковой отпечаток, снял с кольца один ключ и протянул его Небо́.
– Это ключ от дома, вернее, от небольших ворот, ведущих на улочку Эссе – сад угловой. Грабители, слушайте особенно внимательно! Через час пробьет половина второго, начинать же следует без двадцати минут три. Мы разделимся на три группы. Господа, Буало и я пойдем через бульвар, улицу Кардинала Лемуана, улицу Линне и улицу Сент-Илер и станем ждать на углу улицы Фоссе-Сен-Марсель. Ты, Главный и Беко отправитесь по улице Монж и останетесь на бульваре Сен-Марсель. Неуловимый и Донден, вы станете следить за набережной, площадью Валюбер и расположитесь на углу улицы Эссе. В половине четвертого я подам сигнал – то же сделают Беко и Донден. Мсье откроет ворота, и все мы проникнем внутрь. На часах останется один Буало, коль скоро полицейские могут появиться лишь со стороны бульвара, прохожих же в этих краях нет. У самого дома нам понадобится резец – навалившись на ставень окна на нижнем этаже, я алмазом разрежу стекло и просуну внутрь руку, чтобы сорвать задвижку. Мы зажжем потайные фонари. Внизу спит одна служанка – на противоположной стороне от той, с которой зайдем мы. Донден, ты завяжешь ей рот до того, как она закричит. Главный ограбит нижний этаж. Неуловимый, ты завяжешь рот старухе. Что касается девушки, она мне нравится, она девственница…
Принцесса вскрикнула от ужаса.
– Дражайший мсье, – заявил Невиновный, – мы не станем убивать только из почтения к вам. Но девушка привлекает меня – ей едва исполнилось четырнадцать… Продолжаю: мы станем развлекаться на протяжении не более трех с половиной часов – затем каждый скроется в своем направлении. Вы, господа, станете за нами наблюдать. На вашем месте я бы захватил безделушку, чтобы почувствовать вкус краденого.
– Ах! – воскликнул Беко, разглядывая свои безупречно ровные ногти. – Если бы вы знали, сколь сладкой добычей может стать чужое имущество! Быть лентяем, без остатка отбирающим у труженика плоды его труда! Последний раз я украл у нищей старухи все, что она накопила на достойные похороны. И что же вы думаете – вскоре я увидел, как везут гроб с ее телом. Старуха боялась одного – нищенских похорон; я воплотил ее страх в жизнь. Об этом написано в книгах. Прудон163 сказал: "Принадлежащее мне украдено". Я говорю "Краденое принадлежит мне".
Он повернулся к Поль:
– Мне принадлежит ваш платок – я оставлю его себе. Он украшен гербом – герб означает, что владельца можно шантажировать.
Принцесса была в замешательстве: невзирая на то, что их разделял стол, вору удалось завладеть ее платком.
– Заставьте его вернуть платок, – сказала она Небо́.
– В этом нет необходимости, – ответил он. – Moriturus [29] . Вы понимаете меня?
– Да, – ответила она. – Но остальные?
– Morituri [30] , – сказал Небо́.
– Я рада это слышать! – вздохнула она. – Мне будет легче вынести…
– Вы обменялись словами, которых мы не поняли, – с недоверием сказал Неуловимый.
– Я сказал moriturus, morituri. Это значит: таков обычай, таковы традиции.
Бывший нотариус помрачнел.
– Я понял ваши слова – я учился грамоте.
– Как и мы, вы – всего только любитель, – успокоил его Небо́.
– Беко станет знаменитым вором, если останется мне верен, – сказал Главный. – Разбой у меня в крови – я стану грабить и на тонущем корабле, и в пустыне. Оказавшись один посреди скал, я украду сам у себя.
– В своей жизни я сожалею лишь об одном, – заговорил Донден. – Три года назад – мне было четырнадцать – я бродил вокруг Нотр-Дама. Не было и десяти утра, дул колючий северный ветер, и я зашел внутрь. В соборе был высокий монах в белом: спустившись с кафедры, он стал собирать пожертвования. Эх, старики, если бы вы видели те золотые монеты – они лились рекой! Женщины готовы были отдать все до последней сорочки – они отдались бы сами, но были безразличны лабазнику. Он был уверен в своем деянии. Он не говорил "Господь да воздаст тебе", он говорил "Господь воздаст тебе". Кошель с пожертвованиями был переполнен. Вообразите мое изумление, когда я увидел, как священник выходит со своей ношей из собора и направляется к себе, на площадь Парви-Нотр-Дам. Я дожидаюсь полуночи, взбегаю по лестнице вместе с ним, открываю дверь и на цыпочках крадусь вперед. Касаюсь стула, одного из кресел, простыни, вдруг – чьей-то теплой руки. Это подействовало на меня столь сильно! "Ты принес пожертвование, бедное дитя", – раздался чудесный голос. Он не боялся, и меня это испугало. Я не знаю, как это могло произойти, но я положил на гору золота два почерневших су. Тогда он взял мою руку и сжал ее: "Господь воздаст тебе!" Вы подымите меня на смех, но этот монах заколдовал мне правую руку: с тех пор я убиваю левой.
– Как ты это объясняешь? – спросил Небо́.
– Коль скоро истинна лишь сила, я сделал вывод, что совершил еще недостаточно злодеяний, чтобы бороться с добродетелью.
– Мы не столь глупы, сколь буржуа, – сказал Неуловимый. – Вели речь о том, что из залов суда уберут распятия. Коль скоро сегодня в "Трактире разбойников" – ночь исповедей, я сознаюсь вам в малодушии. Восемь лет назад вместо меня приговорили невиновного. Во время казни я стоял в первом ряду Когда опустился нож гильотины, я вдруг увидел Христа на кресте – он был бледен, ладони – открыты. У меня кровь застыла в жилах. По ночам каждый видит страшные сны – я всякий раз вижу распятого. Он смотрит на меня, словно распял его я. В такие минуты я не нахожу себе места – иной раз мне приходит на ум прийти с повинной! Я говорил о глупцах-буржуа – однажды я купил сардин, завернутых в свежую газету. Съев сардины, на десерт я прочел газету. В ней была статья некоего Аве164 – он пишет, что Христос был безумцем и страдал манией величия! Бандит и убийца, я не оскверняю тел своих мертвецов. Буржуа же достает низости оплевать своего Бога. Бога нет, но если бы он существовал, я боялся бы его больше, чем треуголки жандарма.
– Я верю в Бога, – сказал Небо́.
– Черт! Скверная шутка! – сказал Неуловимый. – Жандарм, который стал бы поджидать нас после смерти, не позволил бы скрыться и рубил бы голову каждый пять минут на протяжении целой вечности! Нет, такого не может быть! Более того, великий мыслитель Виктор Гюго, знавший все обо всем, не пожелал Бога на своих похоронах. Быть может, религию придумали, чтобы держать нас в страхе? Как бы там ни было, это превосходная идея – жандарм, который настигнет вас в гробу. В гробу не вывернешься! К счастью, это неправда.
Общество подобно природе и делится на агнцев и волков. Одни не лучше других, лишь характеры у них разные. Я читаю книги, и философы пишут, что человек не отвечает за свои поступки, что они неизбежны. Это преувеличение: убийства, особенно первого, можно избежать, оно даже причиняет боль, но после уже невозможно остановиться. Я всегда убиваю ножом. И если определенное время я не чувствую, знаете ли – нет, вы не знаете – брызг горячей крови на своем лице, я начинаю бродить с ножом в руке и убиваю без цели, лишь для того, чтобы почувствовать, как вонзается лезвие. Вашего друга бросает в дрожь. Каждый находит счастье и выгоду там, где может, мсье. Одни выкалывают глаза уткам ради фуа гра – я убиваю ночного прохожего ради сытного обеда.
– Я совершаю больше злодеяний, чем все они вместе, – сказал Невиновный. – Они суть руки, я – голова. Днем я брожу по городу, изучаю местность, выслеживаю, снимаю оттиски с замков. Я редко участвую в ограблении – и лишь для того, чтобы поставить завершающую точку.
Он зловеще засмеялся.
Неуловимый задумчиво произнес:
– Я часто останавливаюсь у витрин аптек – в газетах я читал о лекарствах. Убийца-ученый – об этом можно только мечтать! Сразить жертву одним уколом, в секунду! Некоторые химические соединения способны взорвать целый дом, десять домов! Будучи учеными, отчего вы не взорвете "Трактир разбойников", когда он полон людей?
– Вы полагаете, что, не имея ни малейшей надежды наставить вас на путь истинный, вас следует уничтожить? – спросил Небо́.
– Вы – настоящий простофиля, – сказал Донден. – Наше простодушие заставило вас позабыть о том, кто мы. Стоит нам лишь заподозрить, что у вас при себе имеется еще сотня франков, мы бы убили вас, невзирая на ваши револьверы. Мы также надругались бы над вашим спутником – он, судя по всему, хорош собой.
– Я доволен вами, Неуловимый, – сказал Небо́ со странным видом. – Я научу вас нескольким научным способам убивать.
– Я буду вам благодарен, но время не ждет.
Первыми из трактира вышли Небо́, принцесса, Буало и Невиновный. До самой улицы Линне они не произносили ни слова. На мгновение Невиновный остался позади – Поль увидела в его руке нож. Она сделала знак Небо́ – дождавшись, когда злодей приблизится, тот выхватил из трости шпагу и, бросившись вперед, ранил Шелудивого в руку.
– Это не входило в твои планы, Мольтке! Более ты не над кем не надругаешься, Невиновный.
Согнувшись, Невиновный тяжело упал на землю.
– Буало, помоги мне отнести на пустырь тело злодея.
– Вы ничего не видели, не так ли? – спросил Небо́, когда все окончилось.
– Ничего! – подтвердил бывший нотариус, исполненный уважения к научному убийству. – Остерегайтесь Дондена – он направляется к нам.
– Что вы сделали с Невиновным? Вы не торопитесь.
– Мы ждем его – у него случились колики.
– У тебя белоснежная шея и нежно-розовые губы, – сказал Небо́, привлекая Дондена к себе.
Польщенный злодей заулыбался, и Небо́ вонзил иглу в горло:
– Попляши, Фаридонден, – сказал Небо́.
– Твой танец длится слишком долго. Спрячем его в подвале, Буало.
– Двоеубитых! – воскликнула Поль, хлопая в ладоши.
Беко, Главный и Неуловимый ждали на углу улицы Поливо.
– Где Невиновный и Донден?
– Невиновный исчез, пообещав, что вернется. Дондена мы не видели. Но время не ждет – Буало останется на часах, ключ у меня.
– Куда исчезли эти негодяи? – разозлился Неуловимый, но Главному не терпелось начать действовать.
– Идемте, идемте, – повторял он.
Небо́ сам открыл ворота, ведущие на улицу Эссе.
– Неуловимый, прошу тебя, помоги мне снять с петель ставень, только и всего! – умолял Главный.
Неуловимый уступил просьбе. После нескольких попыток они сорвали ставень с наружных петель, и, встревоженный отсутствием Дондена, Неуловимый бросился в сад. Бесшумно приблизившись к нему сзади, Небо́ сразил его шпагой – великан упал, и пронзившая его грудь шпага, ударившись о землю, раскололась надвое.
– Животное! – выругался Небо́. Убить двоих оставшихся теперь было крайне затруднительно.
Небо́ вернулся в сад. Главный разрезал оконное стекло, сорвал задвижку и пробрался в дом. Беко забирался через окно, когда Небо́ напал на него и, вонзив в затылок злодея иглу, сам проник в дом. Главный зажег потайной фонарь.
– Где Беко?
– Помогает моему другу проникнуть внутрь.
У Небо́ оставалась одна игла – улучив мгновение, когда осматривавший дом грабитель повернулся к нему спиной, он вонзил ее в тело Главного. Разъяренный злодей отступил назад – в его руке был нож. Последняя игла не содержала яда! Решив не стрелять из револьвера, Небо́ выхватил нож. Увернувшись от нескольких ударов благодаря своей гибкости, он почувствовал, что в схватке на ножах силы были неравны.
Защищаясь от грозного противника, он бросился в сторону и, ударившись о стул, упал, выпустив из руки нож, покатившийся по полу в ярком свете фонаря. Главный опустил колено на грудь философа, прижимая того к полу, и Поль вонзила ему в спину нож по самую рукоять. Мысль о том, что бесценная жизнь мыслителя оказалась во власти злодея, привела ее в столь сильную ярость, что она продолжала с неистовством втыкать нож в тело жертвы и не слышала слабого голоса Небо́ – тот задыхался под тяжестью мертвеца, сдавленного коленом принцессы.
– Я обязан вам жизнью, но от чрезмерных стараний могу задохнуться.
– Вы не ранены, Небо́?
– Нет. Но мы запачканы кровью.
Они сняли блузы и остались в вечерних костюмах. Выбираясь через окно, они наткнулись на тело Веко, а покидая сад, увидели, как за открывшимся решетчатым ставнем показалось испуганное лицо, и поспешили в сторону бульвара Сен-Марсель.
Спустя минуту они увидели фиакр – Буало разговаривал с кучером.
– Отчего ты столь усерден?
Буало наклонился над его ухом.
– Я обыскал карманы пяти мертвецов – к моим двум сотням можно добавить четыре.
– Теперь, когда ваша жизнь отчасти принадлежит мне, я люблю вас еще больше, Небо́. Пять мертвецов – прекрасный итог охоты на злодеев. Философ и девственница провели ночь вместе не зря.
– Это была Гераклидова ночь – зло всегда терпит поражение.
IX. "Бон Марше" и адюльтер [31]
ЧАСЫ в доме Небо́ пробили одиннадцать. Принцесса протянула философу собственноручно скрученную сигарету.
– Мы условились не подводить итогов и не заговаривать о нашем путешествии вплоть до последней ночи. Но я хочу сказать вам нечто удивительное… Неделю назад, ночью заколов злодея, спустя восемь часов после драки на ножах (не мне вам говорить, сколь неистовой она была) в этой же руке, в бутике галереи Лувра, принцесса Рязань держала галстук столь кричащего ярко-зеленого цвета, что не удержалась от возгласа: "Подходящий галстук для улицы Галанд!" Вообразите лицо продавца…
– На его месте, я бы тоже удивился. – Отчего же?
– Упомянуть улицу Галанд в магазине галереи Лувра или в "Бон Марше" – все равно, что просить веревку на виселице Монфокон165. Галерея Лувра и "Бон Марше" подобны "Трактиру разбойников" – видите ли, это "Трактиры адюльтера". В Париже они являются для женщин тем же, чем трактир папаши Бинокля для мужчин, то есть фабриками бесчестья и разрушения семей.
– Вас возмущает супружеская измена? Недавно вступил в силу закон, разрешающий разводы.
– Неужели вы столь наивны? Это закон – беллетристика, заслоняющая трагедию. Роли униженной жены и опозоренного мужа станут сложнее в исполнении, и искусство на время утратит интерес к этой избитой теме. Адюльтер же – единственный способ сохранять "доброе имя" при "скверной игре" – по-прежнему будет частью нравов. Публике лицемеров – лицемерами являются все, кроме циников – никогда не будет позволено видеть, как замужняя женщина отдается мужчине ради красивого платья. Данная ситуация, тем не менее, наиболее распространена: на тысячу парижанок, состоящих в законном браке и ежедневно изменяющих мужу, девятьсот пятьдесят оставляют бесчестно полученные деньги в кассах "Бон Марше".