- Пора идти в церковь.
Об этом не может быть и речи. Но встать все равно приходится - надо помочь ей одеться. Она опять заводит свою волынку: почему ты никогда не ходишь в церковь, ты должна со мной пойти, как подумаю, сколько мне стоило отправить тебя в католическую школу, гореть тебе в аду синим пламенем.
Наконец помогаю ей сойти вниз, и мы ждем ее подругу, которая должна за ней заехать. Господи, еще пять дней продержаться, пока не снимут гипс.
Теперь можно вернуться в постель. Мне казалось, что я рехнусь, если опять окажусь в этом доме. Поразительно, как быстро я к нему снова привыкла.
Так и не заснув, я вылезаю из кровати, иду в отцовскую комнату. Глупо все это. Я стою на пороге и смотрю по сторонам. Та же кушетка, покрытая пледом. На ней все и происходило.
…входи же Лори, не бойся, посмотри, какие у меня марки - правда, красивые? Какая тебе больше всех нравится?
…мне все нравятся, папа, я их уже видела…
…как у меня болит спина, твой папа стареет, потри-ка мне здесь, детка, вот здесь, где всегда, а теперь пониже, еще ниже… тебе так неудобно сидеть, приляг, дай я тебе помогу… не бойся… не бойся…
…я не боюсь, папа, только не надо…
…тебе так будет лучше, папа знает, что для тебя хорошо, больно не будет, Лори, доставь папе радость…
Было больно, папа, очень больно.
…только помни, маме нельзя про это говорить, это наш секрет, только наш…
Но я все-таки сказала. Мы ехали в машине, и я сказала:
- Когда тебя нет дома, папа кладет меня на кушетку и делает со мной всякие вещи.
Она сняла руки с руля и зажала уши. Я завизжала от ужаса. Я думала, мы разобьемся. Она съехала на обочину, отвесила мне оплеуху:
- Чтоб я никогда больше не слышала от тебя такой лжи!
Я с наслаждением вспоминаю ночь, когда он погиб. Стены моей комнаты, залитые красным светом от фар полицейских машин. Двое копов на дорожке, словно манекены. Я выхожу из комнаты, прокрадываюсь на лестницу.
- У нас плохие новости, миссис Макс. Произошла авария.
Я захожусь криком, захлебываюсь в рыданиях. Они смотрят на меня, мать хватает меня, прижимает к себе. Я плачу и плачу. Небось думают, что от горя. Вот смеху-то.
Надо выйти на крыльцо, подышать воздухом. Вот и бабушка тоже любила выходить на крыльцо.
Лучше всего было, когда приезжала бабушка. В тот день мы вставали рано - бабушка едет! Я надевала платье, потому что ей нравилось, когда я была так одета. Собрав букет цветов, я слонялась по тротуару, поджидая, когда появится ее старенький зеленый "бьюик". Я непременно должна была увидеть ее первой, раньше матери. Бабушка! Бабушка!
Лори, девочка моя! Она и обнимет меня, как надо, и пахнет от нее всегда, как положено. И в сумке у нее - а вот кое-что для моей Лори.
Просто сидеть с ней на крыльце, держать ее за руку, смотреть, как она пьет чай. Я положу ей голову на колени, а она будет гладить меня по волосам.
Мать на стенку от этого лезет. Что ты как малое дитя? В твоем возрасте так себя не ведут!
Она просто завидует. Завидует, что я больше всех люблю бабушку, а бабушка любит меня.
Я закрываю глаза. Пусть она меня гладит, сколько хочет. Лори, дорогая моя девочка.
Надо пройтись. С Лорел-стрит дохожу до бульвара Санта-Моника. Там крашеные бабульки на курьих ножках вылупились на меня и кудахчут, тряся лиловыми головами: посмотрите, мол, на эту шлюшку. Да пошли вы куда подальше.
Мать возвращается из церкви чуть ли не с нимбом над головой. Прямо дщерь Господня. Хочет, чтобы я отвезла ее навестить бабушку. Обычно ее туда калачом не заманишь, но визит в церковь пробуждает в ней чувство вины. Я-то совсем не прочь поехать, но вида не показываю.
В Долине удушающая жара. Мы проезжаем бульвар Ван-Найс, застроенный ломбардами и поручительскими конторами. Вот и дом престарелых. Нас сразу окружает стайка его обитателей в инвалидных креслах и на ходунках. Бледные как личинки, они улыбаются и тянут к нам свои костлявые ручонки из рукавов клетчатых рубах. Заберите меня отсюда.
Мы поднимаемся наверх, идем в комнату бабушки, стучим в дверь. Она рада нас видеть, ее голос звучит, как птичий щебет. Я узнаю ее запах, запах свежеиспеченного печенья, и мне, как всегда, хочется быть рядом с ней.
Сегодня она не в лучшем виде. Я вижу, что она нас не слушает. Мать все плачется, как у нее болит рука, как я плохо о ней забочусь. Но бабушка явно витает в облаках. Мне хочется рассказать ей, что меня ждет, что я стану партнером в сентябре, но не могу. Я не хочу, чтобы об этом узнала мать.
Вдруг бабушка поворачивается ко мне:
- Анна?
Мне становится тошно. Не могу выносить, когда она путает меня с матерью. Я встаю, направляюсь к выходу. Мне нужен глоток воздуха. Дверь в соседнюю комнату открыта, там бегает какая-то безумная голая старуха. Я не могу оторвать от нее взгляда.
Нет, старость - это не для меня.
Сегодня мне нужно встряхнуться. Звоню своей подруге Сюзанне, у нее упавший голос. Она только что получила известие от сестры. У Элен рак, и болезнь прогрессирует.
- Наверно, мне придется переехать в Сиэтл, ухаживать за ней.
Черт бы их всех побрал, Сюзанну с ее переездом, Элен с ее болезнью.
- Тебе надо отвлечься, - уговариваю я. - Давай кутнем.
Она с радостью соглашается. Мы встречаемся в "РеТрэд". Боже, как мне здесь нравится. Они так умеют развесить, разложить одежду, что, кажется, она дышит. Сегодня у них куча новых вещей, замечательных вечерних платьев. Продавщица уверяет нас, что все они с последней премьеры Вупи Голдберг, которая была на прошлой неделе.
Тут же западаю на шелковое платье от "Эскада". Оно так расшито бисером, что может стоять на полу без вешалки. Невероятно. Если бы у меня было такое платье, я была бы на седьмом небе. Поставила бы его в кладовку и любовалась каждый день.
Сюзанна выбрала себе блузку и принюхивается, не пахнет ли ткань потом предыдущей владелицы. Говорю ей, что это такой богатый и знаменитый пот, что нужно радоваться, если она впитает хоть часть его.
Сюзанна не любит обсуждать, кому принадлежали эти вещи. А для меня это самый кайф. Мне всегда интересно, какая богатенькая сучка это купила, куда она это надела, почему продала. И знают ли мужья, на какие проделки способны их жены. Купить платьишко на раз тысяч за шесть, потом снести по-тихому в "РеТрэд" и денежки прикарманить. А малышка Лори тут как тут.
Наконец решаю остановиться на зеленой блузке от "Прада" и брюках в тонкую полоску от Стеллы Маккартни. Но на самом деле я хочу бисерное платье. В один прекрасный день - в сентябре, когда стану партнером, - я его куплю.
Люблю делать покупки. Дзинь-дзинь! И выходить из магазина с огромными пакетами. Полный улет.
Ночь прошла отвратительно. Снился какой-то кошмар: землетрясение, я никак не могу выбраться из квартиры.
Утро понедельника. Снимаю воскресную шкурку, облачаюсь в робу. Открываю пробник духов "Эсти Лаудер" - неплохо. Надо бы раскрутить Троя на флакончик. Он до сих пор ничего не подарил мне на годовщину. Когда-нибудь я так разбогатею, что налью их целую ванну.
Мать еще спит. Спасибо, Господи, и на этом. Хоть позавтракаю спокойно. Выхожу пораньше. Нет ничего лучше, как увидеть в зеркале заднего вида исчезающую вдалеке Лорел-стрит.
Проезжаю по бульвару Санта-Моника. Еще все закрыто. Я включаю радио погромче, передают старый рок. Все окна в машине открыты. Никто еще не встал - только я и бездомные. На Крещент-сквер останавливаюсь, здесь можно выпить кофе и съесть сладкую булочку. В окрестностях уже вовсю тусуются бродяги. Кофе - просто моча. Покупаю еще одну булочку для Джессы. Пора ее повидать. Она, как всегда, сидит на углу бульвара Сансет. У нее новая тележка и новые сумки. Я отдала ей булку, но она даже не кивнула.
Сюзанна считает, что это полный бред. Почему ты не занимаешься нормальной благотворительностью? Зачем тратишь время на таких, как она?
В гробу я видала эту нормальную благотворительность. Мне нравится Джесса. Не клянчит, никому спасибо не скажет, даже не пожалуется. Окажись я на улице, хотела бы стать такой, как она. Иногда я думаю - а может, в один прекрасный день и стану.
Подъехав к офису, утыкаюсь в вечную табличку на стоянке. "Только для арендаторов". До сентября остались какие-то восемь месяцев, а потом я буду парковаться только тут. А пока что для меня остается одна чертова обочина.
Вхожу в холл и вижу, как Джон Брэдшоу собственной персоной садится в лифт. Нечасто нам удается лицезреть Его Святейшество. Костюм на нем шикарный, из серой саржи. И синий шелковый галстук от "Гуччи". Трой в нем выглядел бы классно.
Как всегда, Брэдшоу меня в упор не видит. Хам.
Сверху по ступенькам сбегает Эммет. Мчится так, что того гляди навернется. У нас с ним одинаковая работа - он ассистент, и я ассистент. Только у Брэдшоу он как в рабстве.
- Мне надо за сигаретами для Его Величества. Пойдешь со мной, солнце мое?
Я присоединяюсь к нему. Его босс нынче сильно не в духе, Эммет веселится до чертиков.
- А как сегодня господин Джин?
Говорю, что еще не видела его. Я не докладываю Эммету о наших отношениях, не такой уж он мне близкий друг.
Джин приходит в десять.
- Доброе утро, Лори.
Неприступен, как скала. Весь такой деловой-деловой. Он всегда такой утром в понедельник. Тоже, поди, был вчера в церкви. Но его хватает только на пять минут. Он уже пялится на мой вырез.
Я пролистываю календарь. Сегодня у него ланч с Ширли Хадсон. Джин готов на все, чтобы заполучить ее обратно в свое агентство. Я прошу его взять меня с собой.
- Нет, Лори, кто-то должен остаться в офисе.
Не разыгрывай мне тут начальника, кобель вонючий. Забыл, как ты тут кувыркаешься на этом половике?
- Ну ладно тебе, Джин. Я же всего на часок. А если ты собираешься в сентябре сделать меня партнером, должна же я начать знакомиться с клиентами?
Этого достаточно. К чему угрозы? Я только многозначительно улыбаюсь.
В "Мандарине" потрясающе. Я бы каждый день сюда ходила. Соломенный потолок в виде пагоды, все чинно, благородно. Сюда приходят на ланч, чтобы поговорить о деле или завязать деловые знакомства. Я оглядываю посетителей. Мужчины в костюмах от "Армани" и галстуках от "Гермес", даже самые невзрачные, выглядят превосходно. Когда-нибудь приведу сюда Троя в таком костюме. Зато бабы все отвратные. Одеты чудовищно и безобразно накрашены. С такими деньгами я бы выглядела куда лучше. Я вообще редко сейчас вижу настоящих красоток.
Ширли Хадсон опаздывает на полчаса: "Прошу прощения, пробки на дорогах". Джин вскакивает, подвигает ей стул. Он как на иголках. Сам виноват, что Ширли покинула наше агентство. У меня нюх на эти дела - я всегда чувствую, кто станет звездой, а на кого не стоит тратить время. Ширли какое-то время не пользовалась спросом, и Джину не терпелось от нее избавиться. Висит на нас мертвым грузом, жаловался он. Как я ни старалась убедить его не спешить с ней, он все решил по-своему. А потом вышли "Манговое дерево" и "Закат в округе Оранж", где Ширли была просто блеск, и теперь Джин стоит на ушах.
За ланчем Ширли веселится от души. Я ее не осуждаю. Она знает, что Джин станет вертеться, как уж на сковородке. Но мне пока не ясно, вернется она к нам или нет. За едой мы не говорим о делах. Ширли рассказывает нам несколько классных историй про Тома Круза. Мне нравится она, нравится, что она смотрит на нас обоих, а не только на Джина. Иногда она обращается именно ко мне. Ширли заказывает самое лучшее "Мерло", и я вижу, как у Джина в голове начинает работать калькулятор - во что ему обойдется этот ланч? Меня просто смех разбирает.
Официант приносит нам печенье-гаданье. Джин берет свое с нервным смешком:
- Ну, Ширли, что меня ждет? Ты вернешься к нам?
Она наклоняется к нему с ослепительной улыбкой:
- Ну, теперь мы снова будем часто видеться.
Джин тоже расплывается в улыбке.
- Видишь ли, - продолжает Ширли, - теперь мне придется часто посещать ваше здание. Я решила подписать контракт с агентством Джона Брэдшоу.
Молодец, девочка.
Остаток дня Джин мрачнее тучи. В три часа появляется новый важный клиент, Энрико Моралес. Довольно красивый, но Трою, конечно, в подметки не годится.
Я слышу через стену, как Джин лезет вон из кожи. Меня это бесит. Джин стелется перед этим парнем, а Трой должен выпрашивать любую работу. И я ничего не могу с этим сделать. Трой злится, - ты палец о палец ради меня не ударишь, - но не понимает, что я просто не могу. Я говорила о нем Джину, показывала его фотографии. А потом, когда наши отношения с Джином перестали быть только деловыми, я сказала ему, что с Троем у меня все кончено. Так надо.
Трой что, не понимает, ради чего я сплю с этим старым козлом? Только ради него, все для него. Как только я стану партнером, мы будем свободны, как ветер.
Сегодня у Троя съемки недалеко от Ла Бреа. На полном ходу ему надо врезаться в грузовик. Я не могла на это смотреть. Всю съемку просидела, закрыв лицо руками.
- Мне чуть плохо не стало.
Трой пожимает плечами:
- Учитывая все обстоятельства, мне нужно и за это спасибо сказать.
Мы не говорим об этих "обстоятельствах". Дело в том, что Трой не умеет падать. Он никогда этому не учился. Просто анекдот - каскадер, который не умеет падать. Но мне не до смеха. Из-за этого Трой берется за любую работу, за что попало.
После съемок мы отправляемся на ланч в "Мари Кэллендер". Я люблю это место, здесь чувствуешь себя в такой безопасности - столики расположены в просторных отсеках, на потолке старомодные вентиляторы. Но Трою не терпится выбраться отсюда.
- Пойдем, я хочу на смоляные ямы.
Не выношу эти ямы, не выношу всю эту увязшую в смоле дохлятину. Трой тащит меня на вышку, оттуда лучше видно, и подхватывает меня на руки:
- Берегись, сейчас как сброшу тебя туда!
Я отбиваюсь изо всех сил, не понимаю таких шуток.
На обратном пути мы проходим мимо кошки-гадалки. Даем хозяину доллар, изящная сиамская киска нажимает на кнопку автомата, откуда вываливается свернутое в трубочку предсказание. Трой выложил тринадцать долларов, пока не дождался того, что хотел.
Ура, матери наконец-то сняли гипс. Поток жалоб при этом не иссякает.
- Врач плохо вправил кость, сейчас болит сильнее, чем раньше.
Меня это уже не колышет, я собираюсь домой. Уложить вещи - минутное дело, и я уже бегу к машине. Она не отстает от меня ни на шаг, эта параша никогда не кончится.
- Я думала, ты останешься еще хоть на неделю. Порядочная дочь не бросила бы мать. Доктор говорит, что в моем возрасте нельзя жить одной.
Я снова дома, что может быть лучше? Стою в прихожей, озираюсь по сторонам. Легче не становится - кругом такое дерьмо. Старушечья конура. От матери я удрала, а как удрать отсюда?
В детстве я мечтала, что когда-нибудь поселюсь в замке, в розовой комнате. Сейчас, когда впереди маячит сентябрь, я могу представить, как все здесь переделаю, куплю новую мебель, все новое, может, что-нибудь розовое.
Звонит Джин, ему опять невтерпеж. Просится в гости. Я решительно отказываю. Однажды он уже приходил сюда, до сих пор не могу забыть выражение его лица, когда он увидел мою квартиру. Он пожалел меня, хоть и не признался в этом. Говорил, что это напоминает ему дом брата в Палм-Спрингс. Слабое утешение. О братце-неудачнике я знала все.
Я втолкнула Джина в спальню, где он сразу забыл о моем неприглядном жилище, но больше не пускала его на порог.
Он продолжает умолять. Просит приехать в офис, обещает сказать Мэрилин, что у него встреча. Отвечаю, что очень устала. Я, в конце концов, не рабыня. Не его вещь.
Пойти, что ли, прокатиться поблизости? Подбросить Джессе немного продуктов. Она все та же - не поблагодарит, не кивнет. Еще чего.
Приезжаю домой и решаю немного прибраться. Две лучшие вещи у меня в квартире подарены Джином - розовый шелковый шарф с камелиями от "Гермес" на Рождество и телевизор "Сони" на день рождения. Достаю шарф из шкафа и тщательно, складочка к складочке, драпирую им телевизор, пока не получается настоящий натюрморт.
Я рано ложусь спать. Но как только я тушу свет, парочка этажом выше начинает разборки. В этот раз глотку дерет он, а она только скулит. Потом, точно по расписанию, в ход идут кулаки. Раньше мне это жить не давало, а сейчас все равно. Через пять минут, как обычно, раздается мерный скрип кровати. Этой ночью он длится бесконечно. Для меня это просто колыбельная.
Пандора
Сегодня я проезжала по Колдуотер-каньон и увидела, что дома, выставленные на продажу, открыты для осмотра. В какой-то момент мне захотелось остановиться и зайти что-нибудь посмотреть, под предлогом, что я там уже бывала. Но какой смысл? Все это закончилось два года назад, все осталось в прошлой жизни.
И все-таки я ловлю себя на том, что все время возвращаюсь мысленно в те дни. Наверное, потому, что душа моя тогда была полна надежд. Снова и снова я вспоминаю Палм-Спрингс в то майское воскресенье - последнее затишье перед бурей, тихую прелюдию перед грядущим безумием.
С утра тот день ничего особенного не обещал. Я проснулась в подавленном настроении. На работе выдалась тяжелая неделя, а в понедельник вечером занятия в колледже, и мне надо было готовить письменную работу.
Я решила себя немножко порадовать и посмотреть несколько домов - я давно этого не делала, - а потом приниматься за учебу. Просмотрев новые объявления в газете, я выбрала район Лас-Палмас и отправилась туда сразу после завтрака.
Подъезжая к дому, я увидела в дверях Фрэн Селвин, маклера из агентства недвижимости, с которой уже встречалась. Я не хотела попадаться ей на глаза, решила развернуться и уехать. Но опоздала. Она уже махала мне рукой. Пришлось остановиться и выйти из машины. Попалась, думала я, ожидая, что на меня обрушится поток упреков. Нечего, мол, понапрасну отнимать у людей время, если не собираешься покупать.
Фрэн, улыбаясь, заговорила со мной совершенно о другом:
- Как хорошо, что вы сегодня появились. Иначе мы вас никогда не нашли бы. Вы надавали нам слишком много имен и телефонов.
Я не осмеливалась поднять на нее глаза. Лицо у меня пылало.
- Вы не слышали, - продолжала она, - что наше бюро собирается открыть филиал в Палм-Дезерт? Нам понадобится много новых маклеров, и мы в первую очередь подумали о вас. Вы явно к этому склонны. Не знаю, в какой области вы сейчас работаете, но, может, попробуете заняться недвижимостью?
Заняться недвижимостью?
- Я никогда не думала об этом, - я покачала головой.
- Так подумайте.
Она вручила мне визитку и улыбнулась:
- Впрочем, я знаю, что их у вас предостаточно.
По дороге домой я все время повторяла эти слова. Заняться недвижимостью. Заняться недвижимостью. Как будто у меня в голове заработал механизм, о существовании которого я даже не подозревала.