Чума проникает в регионы уже в течение нескольких месяцев. Общество сумело сдержать болезнь, но в один прекрасный день все рухнет, и Общество уже будет не в состоянии остановить распространение этого заболевания. В этот момент граждане узнают то, о чем раньше только предполагали: существует заболевание, от которого у Общества нет лекарства.
Когда чума прорвется, это будет началом для нас.
Я часть второй фазы Восстания, и это означает, что я должен ждать, пока не услышу голос Лоцмана, прежде чем начать действовать. Когда Лоцман заговорит, я немедленно сообщаю об этом в главный медицинский центр. Я не знаю, на что похож голос Лоцмана, но мой связной заверил, что я узнаю его, когда придет время.
Это будет даже проще, чем я думал. Общество собирается поместить меня на карантин. Я буду готов и подожду, когда Лоцман, наконец, заговорит.
Врачи передают нам маски и перчатки, прежде чем мы поднимемся на аэрокар. Я натягиваю маску на лицо, хотя знаю: меры предосторожности не нужны для меня. Я не могу заразиться чумой.
Это еще один эффект, производимый действием таблеток, изготовленных Восстанием. Они не только делают нас невосприимчивыми к красной таблетке, они также дают нам иммунитет к чуме.
Ребенок плачет, когда на него надевают маску, и я гляжу на него с беспокойством. Он может заболеть, так как мог заразиться прежде, чем мы успели дать ему таблетку.
Но даже если он заболел, напоминаю я себе, у Восстания есть лекарство.
***
Через центр Камаса протекает река. В дневное время вода в ней синяя, но этим вечером она похожа на широкую черную улицу. Некоторое время мы парим над темной поверхностью воды, продвигаясь в центр города.
Главные здания города, включая крупнейший медицинский центр в Камасе, окружены высокой белой стеной. - Когда ее возвели? - спрашивает отец ребенка, но врачи не отвечают.
Общество построило эту стену совсем недавно, чтобы сдержать распространение чумы. Ее и многие другие стены Восстанию придется снести.
- Не говорите, что вы не знаете, - повторяет отец. - Чиновники знают все.
Его голос звучит жестко и сердито, он смотрит сначала на чиновника Брюер потом на Лей, затем на меня. Я выдерживаю его взгляд.
- Мы уже говорили вам, что можем сделать, - отвечает чиновник Брюер.- Ваша семья находится в бедственном положении. Я бы предпочел не добавлять еще одну проблему к вашим трудностям.
- Мне жаль, - говорит чиновница Лей отцу. Я слышу почти идеальное сочувствие в ее голосе. Я надеюсь, что именно так звучит и голос Лоцмана.
Отец отворачивается и снова смотрит вперед, его плечи напряжены. Он больше ничего не говорит. Я не могу дождаться, когда, наконец, избавлюсь от этой формы. Она обещает то, что нам не под силу выполнить, и она символизирует то, во что сейчас я уже не верю. Даже лицо Кассии изменилось, когда она увидела меня в этой одежде в первый раз.
***
- Что ты думаешь? - спросил я ее. Я стоял перед портом, вытянув руки в стороны, и с усмешкой крутился вокруг себя, делая то, что ожидало от меня Общество. Я знал, что они наблюдали.
- Я думала, что буду там, когда это произойдет, - сказала она, широко раскрыв глаза. По напряжению в ее голосе я понял, что она что-то сдерживала в себе. Удивление? Гнев? Грусть?
- Я знаю, - сказал я. - Они изменили церемонию. Они даже не привезли моих родителей.
- Ох, Ксандер. Мне так жаль.
- Не нужно, - сказал я, дразня ее. - Мы будем вместе, когда отпразднуем Заключение брака.
Она не отрицала этого: ведь Общество наблюдает. Так что мы оставались Парой. Все, что я хотел, - воссоединиться с ней, но это было невозможно, пока она была в Центре, а я в Камасе, поэтому мы разговаривали через порты в наших квартирах.
- Ваша смена должна была закончиться несколько часов назад, - сказала она. - Это значит, что ты носил свою форму весь день, чтобы похвастаться? - Она дразнилась в ответ, и я расслабился.
- Нет, - ответил я. - Правила изменились. Теперь мы должны носить нашу форму постоянно. Не только на работе.
- Даже, когда ты спишь? - спросила она.
- Нет, - рассмеялся я. - Тогда нет.
Она кивнула и слегка покраснела. Мне стало интересно, о чем она подумала. Я мечтал, чтобы мы оказались наедине в одной комнате. Ведь так гораздо проще донести до человека, что, в действительности, значат твои слова.
Вопросы, которые я приготовил для нее, переполняли мое сознание.
У тебя, действительно, все в порядке? Что произошло в Отдаленных провинциях? Помогли ли синие таблетки? Ты прочитала мои сообщения? Ты разгадала мой секрет? Ты знаешь, что я являюсь членом Восстания? А Кай рассказал тебе? А ты тоже теперь член Восстания?
Ты полюбила Кая, когда вы спустились в ущелья. Ты любишь его до сих пор?
Я не испытываю ненависти к Каю. Я его уважаю. Но это не значит, что я думаю, будто он должен быть с Кассией. Я считаю, она должна быть с тем, кого сама выберет, и я все еще верю, что, в конце концов, этим кем-то буду я.
- Это приятно, не так ли, - сказала она, посерьезнев. - Быть частью чего-то большего, чем ты сам.
- Да, - ответил я, и наши глаза встретились. Даже на таком расстоянии я знал: она имела в виду не Общество, она говорила о Восстании.
Мы оба в Восстании. Во мне все кричало и пело, но я не мог выплеснуть наружу свои эмоции. - Ты права, так и есть.
- Мне нравится эта красная эмблема, - сказала она, меняя тему. - Это ведь твой любимый цвет.
Я усмехнулся. Она все же прочла те записки, которые я спрятал среди голубых таблеток. Она не забывала обо мне, даже когда была с Каем.
- Я давно хотела тебе сказать. Знаю, я всегда говорила, что мой любимый цвет зеленый. Так было написано и на моей микрокарте. Но он изменился.
- И какой он сейчас? - спросил ее я.
- Синий, - ответила Кассия. - Как твои глаза. - Она наклонилась немного вперед. - Есть кое-что значимое в этом синем цвете.
Я хотел верить, что она сделала мне комплимент, но это было не так. Она хотела сказать мне что-то большее. Я знал, что Кассия подразумевала что-то иное: но что?
Зачем добавлять слово "в этом"? Почему бы не сказать просто: "В синем цвете что-то есть". Думаю, она имела в виду синие таблетки, которые я дал ей тогда в нашем городке. Неужели она пыталась сказать мне, что они спасли ее, как мы и верили всегда? Мы все знали, что таблетки должны были помочь нам выжить в случае несчастья. Я хотел, чтобы у Кассии было как можно больше этих таблеток, так, на всякий случай.
Когда я дал Кассии таблетки, то не сказал ей правду о том, как мне удалось достать их. Я пытался найти такое объяснение, которое не взволновало бы е. Что мне пришлось сделать, чтобы достать для нее бумагу и таблетки. Я постоянно повторяю себе объяснение, и большую часть времени верю в него.
***
Когда мы приземляемся внутри белого заграждения, я не замечаю никаких признаков мятежников. Общество держит абсолютный контроль над ситуацией.
Огромный белый шатер отмечает границы территории, по всей территории внутри стен установлено временное освещение. Чиновники, одетые в защитную одежду, ведут постоянное наблюдение. Рядом с нами приземляются и другие аэрокары, наполненные врачами и пациентами.
Я не беспокоюсь. Я знаю, что Восстание приближается. И, не зная этого, Общество отправило меня почти в то самое место, где мне необходимо быть. Я желаю, чтобы мы с Кассией могли вместе увидеть, как все произойдет, и первыми услышать голос Лоцмана. Интересно, что она думает обо всем этом.
Кассия состоит в Восстании, значит, она должна знать и о чуме.
- Зараженных - направо, - приказывает чиновник в яркой форме нашим медикам. - Тех, кто на карантине, - налево.
Я перевожу взгляд налево, чтобы понять, куда он указывает. Городская мэрия.
- Должно быть, в медицинском центре не хватает свободных мест, - вполголоса говорит чиновница Лей.
Хороший знак, очень хороший знак. Чума распространяется быстро, - это лишь вопрос времени, когда Восстание сделает решающий шаг.
Уже сейчас большинство чиновников выглядят измотанными, руководя передвижением людей.
Мы поднимаемся по лестнице и заходим в Сити-Холл. На секунду я представляю, что Кассия идет рядом со мной, и скоро начнется банкет Обручения.
Чиновница Лей толкает двери. - Вперед, не стойте, - направляет нас чей-то голос, но я понимаю, почему люди внезапно останавливаются: зал изменился.
Внутри огромной площадки под куполом, тянутся ряды чистых крошечных клеток. Я знаю, что это: центры временного содержания, которые, в случае эпидемии или пандемии, могут быть сооружены где угодно. Я узнал о них из программы обучения, но никогда не видел собственными глазами.
Клетки можно разбирать и собирать в различных конфигурациях, как кусочки головоломки. Под полом у них есть свои системы водопровода и канализации, и эти системы можно устанавливать и в гораздо более крупных зданиях. Каждая ячейка снабжена небольшой койкой, люком для доставки еды и перегородкой в задней части, достаточно большой для уборной. Наиболее отличительной особенностью клеток, кроме их размеров, являются стены. Они, по большей части, прозрачные.
Прозрачность заботы, такое название придумало Общество. Каждый может видеть, что происходит со всеми остальными, и медицинские работники могут наблюдать своих пациентов в любое время.
Ходят слухи, что Общество усовершенствовало эту систему еще в те времена, когда чиновники усердно разыскивали Аномалий. Время от времени Общество создавало центры содержания для Аномалий, чтобы изучать их, так они и разработали эти клетки. Когда чиновники из департамента Безопасности закончили преследовать тех, кого считали опасными, они решили использовать клетки в департаменте Медицины. Официальная версия этой истории: клетки всегда существовали лишь для медицинского карантина и сдерживания распространения заболеваний.
До того, как присоединиться к Восстанию, я мало слышал о том, какими способами Общество систематически выдергивало Аномалий из общего населения, но я верил этому. Почему бы и нет? Несколько лет спустя, они проделали с Каем и другими Отклоненными почти то же самое.
Оглядывая клетки, я произвожу быстрый подсчет. Половина из них занята, и не понадобится много времени, чтобы заполнить их до отказа.
- Вы будете находиться здесь, - говорит чиновник, указывая на Брюера. Он кивает нам и, зайдя в клетку, послушно садится на койку.
Они проходят мимо нескольких пустых клеток, прежде чем снова остановиться. Я думаю, что они не хотят размещать людей рядом с теми, кого они знают, в этом есть какой-то смысл. И за незнакомым-то человеком достаточно тревожно наблюдать, видя, как он чахнет от болезни, даже если тебе известно, что его вылечат.
- Сюда, - указывает чиновник Лей, и она входит внутрь клетки. Я улыбаюсь ей, когда дверь начинает закрываться, и она улыбается в ответ. Она знает. Она должна быть частью Восстания.
Мы минуем еще несколько клеток, и настает моя очередь. Внутри клетка кажется еще меньше, чем снаружи. Я могу протянуть руки и коснуться противоположных стен одновременно. Через стены доносятся тихие звуки музыки. Они включают Сто песен, чтобы мы не сошли с ума от скуки.
Я один из счастливчиков. Я знаю, что Лоцман спасет нас, и я также знаю, что не заражусь чумой. Когда удача сопутствует тебе, как это всегда было с моей семьей, то на тебе лежит и ответственность поступать правильно.
Мои родители сказали: - Мы придерживаемся правильного толкования данных Общества, - отец добавил бы: - Но так же легко можно свернуть на другой путь. Мир несправедлив, поэтому наша работа - делать все возможное, чтобы изменить это.
Когда родители обнаружили, что мой брат Таннен и я невосприимчивы к красной таблетке, они немного успокоились, так как поняли, что мы будем помнить то, что даже они позабыли. Родители также сказали, что наш иммунитет очень важен. Это означало, что мы будем знать, что произошло на самом деле, и сможем использовать эти знания, чтобы изменить положение вещей.
Поэтому, когда со мной связались мятежники, я сразу понял, что хочу быть среди них.
Что-то ударяется о стену по другую сторону клетки, и я оборачиваюсь.
Это другой пациент, подросток тринадцати-четырнадцати лет. Он потерял сознание и упал на стену, не успев вытянуть руки и удержать себя. Он тяжело падает на пол.
Через несколько мгновений в клетку врываются врачи в масках и перчатках. Они поднимают его, выносят из клетки, из зала и потом, скорее всего, доставят в медицинский центр. Какая-то жидкость окутывает стены, и от пола поднимается пар. Они дезинфицируют клетку для следующего человека.
Бедный ребенок. Хотел бы я помочь ему.
Я протягиваю руки и толкаю стены так сильно, что чувствую, как все мышцы рук напрягаются. Я больше не хочу чувствовать себя беспомощным.
Глава 5. Кассия
Девушка, сидящая рядом со мной в аэропоезде, одета в красивое платье с длинной юбкой. Но она не выглядит счастливой. Растерянное выражение на ее лице отражает и мои чувства. Я знаю, что возвращаюсь домой с работы, но почему так поздно? Мой разум затуманен. Я нервничаю. Ощущение точно такое же, какое было в то утро в нашем городке, когда забрали Кая. Ветер доносит эхо крика в сгущающемся воздухе.
- У тебя сегодня был банкет Обручения? - спрашиваю у девушки, и в тот момент, когда слова вылетают из моего рта, я думаю, Какой глупый вопрос. Конечно же, был. Нет другого повода надеть подобное платье, кроме как на банкет. Ее платье желтого цвета, точно такое же надевала моя подруга Эм на свой банкет.
Девушка смотрит на меня с сомнением, а затем опускает взгляд на свои руки, как будто ищет там ответ. И он находится, в форме маленькой серебряной коробочки.
- Да, - произносит она, ее глаза вспыхивают. - Конечно.
- Банкет не мог проходить в мэрии Центра, - говорю я, вспоминая что-то еще, - потому что там идет ремонт.
- Так и есть, - отвечает она, и ее отец поворачивается ко мне с обеспокоенным лицом.
- Так, где же он был? - спрашиваю я.
Она не отвечает мне, лишь резко открывает и закрывает серебряную коробочку. - Все случилось так быстро, - говорит она. - Когда я вернусь домом, нужно будет снова взглянуть на свою микрокарту.
Я улыбаюсь ей. - Я помню это чувство, - произношу я и вспоминаю.
Помни.
О, нет.
Незаметно просовываю руку в рукав пальто и нащупываю крошечный кусочек бумаги, слишком маленький, чтобы быть стихотворением. Я не решаюсь достать его в аэропоезде на глазах всех этих людей, но начинаю понимать, что случилось.
Когда-то в городке, когда остальные члены моей семьи приняли таблетку, а я не сделала этого, все они, кажется, чувствовали то же, что и я сейчас. Растерянные, но в сознании. Они знали, кто они, и понимали почти все, что делали.
Аэропоезд приближается к остановке. Девушка с семьей выходят. В последний момент я встаю и выскальзываю за дверь. Это не моя станция, но я больше не могу усидеть на месте.
Воздух в Центре влажный и холодный. Еще не совсем стемнело, но я вижу тонкий серп луны, врезающийся в темные воды вечернего неба. Глубоко дыша, я спускаюсь по металлическим ступенькам и отхожу в сторону, позволяя пройти другим. Вытаскиваю бумажку из рукава, стараясь как можно лучше спрятать руки в тени под лестницей.
Записка говорит: помни.
Я приняла красную таблетку. И она сработала.
У меня нет иммунитета.
Какая-то часть меня, слабая надежда и вера в то, кем я являюсь, растворяется и исчезает.
- Нет, - шепчу я.
Это не правда. У меня есть иммунитет. Должен быть.
В глубине души я верила в свою неуязвимость. Я думала, что буду как Кай, Ксандер и Инди. В конце концов, я поборола действие двух других таблеток. На меня не подействовала синяя таблетка в Каньоне, хотя она должна была парализовать меня. И я ни разу не пила зеленую таблетку.
Часть моего разума, привыкшего сортировать, говорит мне: Ты ошибалась. У тебя нет иммунитета. Теперь ты знаешь.
Если у меня нет иммунитета, тогда что я забыла? Потеряла навсегда?
На губах соленый привкус слез. Я провожу языком по зубам, проверяя, остался ли след от таблетки. Успокойся. Подумай о том, что ты помнишь.
Мое самое последнее воспоминание до аэропоезда - как я ухожу из сортировочного центра. Но почему я оставалась там так долго? Я меняю позу и чувствую что-то под рабочим платьем, что-то помимо стихов. Красное платье. Я ношу его. Почему?
Потому что Кай придет сегодня. Я помню это.
Я кладу руку на колотящееся сердце и чувствую хруст бумаги.
Еще я помню, что у меня есть стихи для торговли, и что я ношу их рядом с сердцем. Я знаю, как эти бумаги попали ко мне, когда я впервые приехала сюда. Я прекрасно это помню.
***
Через несколько дней после моего приезда в Центр, я шла вдоль белого заграждения, окружающего зону безмятежья. На мгновенье я притворилась, что вернулась в Каньон; что барьер был одной из стен ущелья, и что вереницы окон в жилых домах были пещерами в Отдаленных провинциях; расщелинами в камнях каньона, где люди прятались, жили, рисовали.
Но, поняла я, пока шла, наружная поверхность квартир настолько гладкая, что даже Инди не смогла бы найти захват на стенах.
Лужайки зеленого парка покрылись снегом. Воздух был таким же, как и в Ории зимой, густым и холодным. Фонтан в центре одного парка был украшен мраморным шаром, покачивающимся на пьедестале. Сизифов фонтан, подумала я и сказала себе: нужно исчезнуть отсюда до весны, до того, как фонтан снова наполнится водой.
Я подумала об Элае. Это его город, он родом отсюда. Интересно, чувствует ли он о своем городе то же, что и я об Ории: что, несмотря на все, что произошло, это по-прежнему дом. Я вспомнила, как смотрела вслед Элаю и Хантеру, уходящим в горы; они надеялись найти фермеров, которые уже в течение многих лет скрывались от Общества.
Интересно, эти стены уже возвели, когда он жил здесь?
И я скучала по нему почти так же, как скучала по Брэму.
Ветви над моей головой были сухими, мертвыми, безлиственными и голыми. Я протянула руку и отломила одну из них.
Я прислушалась. К чему-то. К какому-нибудь живому звуку в этом тихом круге. Но не было никаких звуков, правда, кроме тех, которые никогда не затихают, - например, шум ветра в деревьях.
Но это мне ни о чем не говорило.
В Обществе, мы не можем проявлять чувства за пределами своих комнат, за пределами своего собственного тела. Если мы и кричим, то только в мире наших снов, и я не уверена, что нас хоть кто-то слышит.
Я оглянулась вокруг, чтобы убедиться, что никто не подглядывает, затем наклонилась и в снегу возле стены написала "Э" для имени Элая.
Когда я закончила, то захотела большего.