- Понимаю, - кивнула Джемма, пытаясь совладать с нервами. - И все же хочу убедиться, что правильно восприняла твою точку зрения: хотя ты и считаешь Вильерса никчемным прожигателем жизни, все же не сомневаешься, что, похоронив супруга, я первым делом распахну перед ним двери своего будуара?
- Ярко сказано, - сухо заметил герцог.
- Более того, ты отказываешься предпринимать любые шаги, способные продлить жизнь, а предпочитаешь сломя голову мчаться к могиле, вовсе не думая о… о тех, кого оставляешь.
- Я постоянно думаю о тебе.
- Неужели? Напрасно! Я всего лишь запертое в четырех стенах легкомысленное создание, готовое перепорхнуть к Вильерсу, едва догорит твоя короткая свеча.
- Не только ярко, но даже в духе великого барда.
Джемма резко отвернулась и, кусая губы, уставилась в темное окно. Слезы неумолимо подступали, а сердце медленно билось под тяжестью печального осознания собственной роли в глазах мужа.
- Искренне хотел бы стать тем человеком, который тебе нужен, - донесся, словно издалека, глухой голос.
- Удивительно, что ты вообще счел необходимым вызвать меня из Парижа. - Голос отказывался подчиняться.
Элайджа кашлянул.
- Не могу понять твоей обиды. Если не захочешь выходить замуж за Вильерса, никто тебя не заставит. Я только… - Он замолчат и, положив на плечи сильные ладони, резко повернул Джемму к себе лицом. - Черт воздай, я отчаянно ему завидую! Завидую вашей уютной дружбе, интересной партии в шахматы, вниманию и сочувствию в твоих глазах, вашей взаимной симпатии.
Джемма сердито смахнула слезу.
- Но ведь ты только что презрительно насмехался над безвкусным времяпровождением!
- Что поделаешь, я не создан для светской жизни.
Что оставалось делать? Признаться, что глупо поверила в способность мужа влюбиться?
Джемма прислонилась затылком к темному прохладному стеклу. Разве Элайджа виноват в том, что ставит честь превыше всего? Наверное, подобное отношение к ценностям жизни достойно признания. Да, мир действительно восхищался благородством герцога Бомона.
Она открыла глаза и взглянула на своего красивого, достойного, всеми уважаемого мужа. Того самого глупца, который намеревался передать ее с рук на руки Вильерсу, словно посылку, которую страшно оставить под дождем.
- Прости за то, что доставил столько страданий - тихо, искренне произнес он.
- Страданий, - повторила Джемма и в который раз тяжело вздохнула, пытаясь прогнать застрявший в горле ком. - Наверное, страдания прилагаются к умирающему мужу. - Слова прозвучали так горько и безжалостно, что герцог поморщился.
- Не хочу, чтобы наши отношения зашли в тупик. Я думал, мы…
- Что? - нетерпеливо уточнила Джемма.
Он не ответил. Глаза сейчас казались такими же черными, как полночное небо, - слишком красивыми для мужчины.
- Я для тебя всего лишь приложение к титулу и поместью, - горестно продолжала упрекать Джемма. - Корова, которую ничего не стоит отдать соседу.
- Только не надо впадать в истерику…
Она не позволила договорить:
- Будь добр, не перебивай. Поскольку главной жизненной ценностью у тебя считается работа, вопрос о наследнике не может стоять остро. Вот уже больше года тебе известно, что твое сердце может в любую минуту остановиться, и все же ты отказался встретиться со мной в постели по окончания шахматного матча с Вильерсом.
Герцог насупился.
- Исключительно в интересах ребенка. Не хочу, чтобы все вокруг подозревали, что в венах моего наследника течет чужая кровь.
- В таком случае позволь сделать заявление столь же прямое, как твой отказ покинуть палату лордов. Я не буду с тобой спать, Элайджа. Я не племенная кобыла, доступная в любую минуту, свободную от общения с премьер-министром и членами парламента.
- Джемма!
Она вопросительно вскинула брови:
- Да?
- Но я страстно желал тебя. - Слова падали, словно капли раскаленного железа. - Я мечтал о тебе, как путник в пустыне мечтает о глотке воды.
Элайджа был не из тех, кто с легкостью готов открыть собственную слабость. Но сейчас, не получив ответа, он поцеловал сначала одну ее ладонь, потом другую. Прикосновение обжигало.
- Мы хотим друг друга.
- Нет, - ледяным тоном отрезала Джемма. - Вернее, да. Мы действительно хотим друг друга, но этого недостаточно.
Элайджа выпустил ее руки. Глаза снова стали непроницаемо-холодными.
- В таком случае добейся меня.
- Что?
- Готов признать великую силу ухаживания изо дня в день наблюдаю ее действие в палате лордов. Не поверишь: чтобы убедить оппонента в ошибочности позиции или доводов, приходится долго и искусно за ним ухаживать. Только так можно доказать, что он совершил грубую ошибку, поддержав работорговлю или увеличение налога на пшеницу. Если ты права, и я действительно напрасно трачу время и силы, убеди меня.
- За те пять минут, которые ты мне уделяешь по пути в палату лордов?
- Сдаешься?
Джемма прищурилась.
- А мне казалось, что ты никогда не складываешь руки; всегда и во всем стремишься к победе. Считал тебя равной себе.
- Я не умею творить чудеса.
- Готов дать тебе время и отказаться от участия в некоторых комиссиях. - Муж безжалостно сверлил ее взглядам, и Джемма металась между неутешным горем и раздражением. - Хочу получить то же самое, что ты даешь Вильерсу.
Она возмущенно вскинула голову:
- Ради всего святого, Элайджа…
- Пожалуйста, ухаживай за мной.
- Но я не ухаживаю за Вильерсом!
- Прошу тебя. - Он снова взял ее за руки. - Очень прошу. Завтра я не пойду на заседание. Позволишь сопровождать тебя?
- Куда?
- Туда, куда собираешься отправиться. И делать то, что собираешься делать ты.
- Но спасение мира на завтра не запланировано, и даже не предусмотрено освобождение ни одного из узников чести. Завтра всего лишь четверг, а по четвергам я обычно езжу на цветочный рынок.
- Ты готова преодолеть раздражение? Или моя глупость невыносима? - Герцог задал вопрос спокойно, однако в голосе слышалось напряжение.
- Ты ужасно меня злишь. - Слова вырвались импульсивно и оттого прозвучали особенно резко. И все же победить собственное сердце не удалось: она была отчаянно влюблена. Да, конечно, это всего лишь влюбленность - ничего серьезного.
Джемма не удержалась и погладила мужа по щеке; она была покрыта колючей щетиной, но очень теплой. Элайджа молчал, и, набравшись смелости, Джемма бережно коснулась пальцами его губ, провела ладонью по подбородку. Он прикрыл глаза, и длинные темные ресницы опустились, словно тень греха.
- Я не буду с тобой спать, не соглашусь лечь в постель лишь для того, чтобы произвести на свет наследника. Твой кузен вполне достоин высокого звания, разве не так?
- А из других соображений согласишься?
Что ответить на прямой вопрос? Выдвинуть условие: чтобы возжелал ее острее, чем желал спасти человечество? Но этого никогда не случится. Состояние души герцога Бомона, сложившаяся система представлений о мире, устройство жизни - ничто не обещало тех радостей, к которым она стремилась. Часть души погрузилась в печаль, но ведь существовала и другая часть, готовая принять супруга даже таким: с восхитительными поцелуями, со странной привязанностью, так похожей на любовь.
Элайджа открыл глаза и заговорил глухим, внезапно охрипшим голосом:
- Ты моя, Джемма. Понимаешь?
И неожиданно она поняла. Поняла и удивилась, почему с самого начала не замечала очевидного. Почему после того, как начался длинный и сложный матч с Вильерсом, муж соглашался играть в шахматы только с ней и больше ни с кем; почему отказался принять ее в свои объятия - до тех пор, пока злополучный марафон не подойдет к концу.
Да, все это время она находилась на вершине странного треугольника и по глупой наивности ничего не видела и не понимала.
- Я твоя, - подтвердила Джемма печально.
- Ты говоришь это так, словно…
- Но ты не мой, вот в чем беда.
Не дождавшись ответа, она вышла из комнаты.
Глава 8
28 марта
На следующее утро, едва Джемма успела спуститься в холл, на площадке появился Элайджа. Сегодня он выглядел значительно лучше - должно быть, выспался и отдохнул, подумала герцогиня, наблюдая, как муж легко сбегает с лестницы. Впрочем, человек, столь щедро одаренный природой, никогда не казался безнадежно истощенным, до какой бы степени ни уставал. Благородный волевой подбородок, орлиный взгляд, прекрасно очерченный выразительный рот - аристократичные черты лица в сочетании с гордой, величественной статью неизменно производили глубокое впечатление.
Джемма твердо решила начать сложный процесс ухаживания, ни на миг не забывая, что чувства супруга осложнены острым соперничеством с Вильерсом - соперничеством, противостоять которому она не имела сил. И все же попробовать стоило: не ради сомнительной победы, а хотя бы потому, что каждый отвоеванный у палаты лордов час продлял супругу жизнь, пусть даже ценой ее собственного разбитого сердца.
- Куда собираемся? - первым делом поинтересовался он.
- В Ковент-Гарден, на цветочный рынок, - ответила Джемма.
Элайджа помог ей подняться в экипаж и даже не выказал ни намека на нетерпение.
А спустя полчаса они уже бродили среди бесчисленных прилавков, не успевая реагировать на настойчивые призывы торговцев.
- Фиалки! - восторженно прошептала Джемма и замерла возле огромного ведра, в котором синели очаровательные в своей непритязательной скромности букетики.
- Ах, вот эти? - удивился Элайджа. - Я такие видел.
- Неужели не знаешь названия?
Герцог пожал плечами:
- Честно говоря, нет. А что, разве обязательно знать?
- А как же уроки ботаники? Общепринятые знания? Эрудиция?
- Нет. - Судя по всему, пробелы в образовании его ничуть не волновали.
Джемма осторожно достала пучок бархатистых цветов и вдохнула нежный, едва ощутимый аромат.
- Так вот знай: это и есть фиалки.
- Вполне приемлемо, - заключил Элайджа. - Возьмем все сразу?
Она рассмеялась:
- Целое ведро? Зачем? Нет, это особые, очень хрупкие цветы. Простоят всего день-два. Приятно подержать в руках крошечный букетик, поставить возле постели. Много фиалок сразу - излишество, экстравагантность. Они быстро вянут.
Джемма вынула из букета несколько цветков и засунула мужу в петлицу.
- Ну вот, теперь не так сурово.
Элайджа посмотрел на черный бархатный камзол.
- А что, обычно я выгляжу суровым? - удивился он.
- Выглядишь как настоящий государственный деятель. Но фиалки придают образу некоторую человечность.
- Может, стоит изменить стиль и носить такие же камзолы, как у Вильерса?
В вопросе послышалась искренняя растерянность, и Джемма не удержалась от смеха.
- Не пугайся, Элайджа: Вильерс ни за что на свете не выдаст имя своего портного.
Герцог поймал ее руку и поднес к губам.
- Ты назвала меня по имени.
Джемма почувствовала, что краснее.
- Ну и что? Я часто это делаю.
- Но мы на людях.
- Мы… мы муж и жена, - возразила Джемма и рассердилась, уловив в голосе излишнюю чувствительность.
- А моя мать, скорее всего даже не знала, как зовут отца, - заметил герцог, выпуская ее ладонь.
Джемма отдала цветы лакею.
- Эти и еще один букет, Джеймс. - Она взяла супруга под руку. - Не сомневаюсь, что отлично знала. Скорее всего просто не хотела произносить его имя в присутствии ребенка. Как по-твоему, не пора ли твоей матушке нас навестить? Или, может быть, мне лучше самой к ней съездить? Боюсь, из меня получилась не очень внимательная сноха.
- Если бы вдовствующая герцогиня пожелала тебя видеть, то непременно сообщила бы о принятом решении - Элайджа уверенно погасил эмоциональный порыв. - А это что такое?
- Цветущая яблоня! - радостно воскликнула Джемма. - Ах, какая прелесть! Значит, действительно пришла весна. И белая вишня. Давай поставим в гостиной большой букет. А вот и самшит.
Элайджа склонился над ветками и тут же отпрянул.
- Кажется, здесь кто-то сдох.
- К сожалению, самшит пахнет далеко не так чудесно, как выглядит, - согласилась Джемма и взглянула на Джеймса: - Несколько больших вишневых веток, пожалуйста.
Она тут же увлекла мужа к следующему прилавку, чтобы лакей не слышал, о чем идет речь.
- Ответь серьезно, Элайджа, следует ли мне съездить к твоей маме?
- Можем навестить ее вместе, - без энтузиазма отозвался герцог. - Знаешь, церемония очень похожа на визит к королеве. Прежде необходимо подать прошение. Ее светлость не вызывала меня уже два года. - Он на секунду задумался. - А может быть, и дольше.
Джемма остановилась.
- А если она больна?
- Нет-нет. Вполне здорова и каждую неделю пишет поучительные письма. Главное для нее - стратегия. Не поверишь, но в течение года я получил полезные советы по самым разным вопросам. Жаль только, что матушка чрезвычайно склонна к оскорблениям; каждое новое письмо приводит в неописуемую ярость.
Джемма кивнула и остановилась, чтобы рассмотреть колокольчики.
Старик торговец напоминал лохматую растрепанную сову: круглые желтые глаза, крючковатый нос.
- Вырастил на навозной куче, - гордо сообщил он. - У меня всегда самые ранние и самые красивые колокольчики в Лондоне. Все дело в навозе. Полпенни за букет, если желаете.
- А это что? - Джемма с удивлением рассматривала высокие эффектные цветы, по форме напоминающие колокольчики, однако по цвету больше похожие на фиалки.
- Не трогайте! - неожиданно сердито прорычал торговец.
- Вы разговариваете с герцогиней. - Ровный голос Элайджи прозвучал предостерегающе.
- Это опасный яд.
- Яд? - не поверил Элайджа. - Разве в цветах бывает яд, тем более в таких красивых?
- Еще как бывает! - раздраженно подтвердил старик. - Они называются "колокольчик мертвеца". Очень опасны!
- Должно быть, это и есть наперстянка, - предположила Джемма. - Я что-то о ней слышала. Удивительно! Вы выращиваете их для аптекаря?
- Для одного доктора. Он всегда забирает все, что приношу. Готовит какое-то лекарство. - Суровый старик неожиданно улыбнулся: - С удовольствием принимаю его деньги, но не дай Бог принять его микстуру!
- Но от прикосновения-то ничего не случится! - недоверчиво возразил Элайджа.
- Если хотите, можете даже попробовать на вкус, - упрямо стоял на своем старик. - Только предупреждаю: можно умереть даже от воды, в которой стоял хотя бы один цветок.
- Поставлю колокольчики в столовую, - решила Джемма. - Джеймс, половину этого букета, - распорядилась она, повернувшись к слуге.
Элайджа вынул из ведра несколько изящных цветков.
- Они безупречно гармонируют с твоими волосами. - Он посмотрел серьезным, оценивающим взглядом и аккуратно засунул колокольчики ей в прическу, чуть повыше уха.
- Ты поедешь вечером в Воксхолл-Гарденз? - спросила Джемма мужа.
- Я? Хочешь сказать "мы"?
- Я тоже там буду, в маскарадном костюме, и тебе придется меня узнать.
Элайджа застонал:
- О небо! Я же почтенный пожилой герцог, слишком старый для…
- О чем ты говоришь? Тебе всего тридцать четыре! Постарайся вспомнить, когда в последний раз ты был в парке?
- Недавно, - крайне неубедительно произнес герцог.
- Вместе мы ни разу туда не ездили, - возразила Джемма, - и не могу представить, чтобы ты развлекался в одиночестве. Разве что до женитьбы?
- Я вступил в палату лордов в двадцать один год, - признался Элайджа, - так что не хватило времени…
- Не хватило времени! Не хватило времени на одно из самых… право, дорогой, хорошо, что родители сосватали нас так рано, иначе ты давно бы превратился в закоренелого холостяка, который боится даже подумать о женитьбе.
- Но только не после встречи с тобой, - уверенно заметил герцог.
- Благодарю, - с улыбкой ответила Джемма. - Итак, я вечером непременно буду в Воксхолле, в маске. А у тебя есть домино?
- Наверное, есть, - предположил герцог. - Ты тоже будешь в домино?
Она кивнула.
- Какого цвета?
- Секрет, - рассмеялась Джемма. - Сам отгадаешь. Первым уроком ухаживания будет задачка: найди свою даму!
- Но ведь это ты намерена за мной ухаживать, с довольным видом возразил Элайджа. - А мне остается ждать, пока прекрасная незнакомка подойдет и начнет кокетничать.
- Что ж, попробуй, - с загадочной улыбкой согласилась Джемма.
Он взглянул с подозрением, и она пожала плечами:
- Конечно, ты сразу меня узнаешь. Кто еще способен флиртовать с герцогом Бомоном?
Глава 9
Герцог Вильерс, которого все вокруг считали великим и ужасным, принял твердое и бесповоротное решение. Единственная женщина, которую он по-настоящему желал, оставалась недоступной. Она принадлежала давнему и лучшему другу - герцогу Бомону. Хотя Элайджа и считал, что судьба уготовила ему судьбу отца и раннюю смерть, Леопольд пессимизма не разделял.
Как бы там ни было, а где-то в глубине души, в самом дальнем и потаенном уголке, Леопольд мечтал заслужить чувство той, чье сердце никогда прежде не принадлежало Элайдже. И для подобного стремления имелись веские причины.
Надо сказать, что первой женщиной, в которую он влюбился, оказалась миловидная официантка по имени Бесс. Однако стоило появиться Бомону и поманить пальчиком, как та помчалась следом, даже не обернувшись.
Вильерс не сомневался, что во всем виновата исключительно внешность. Его собственное грубое лицо даже с возрастом не проявляло намерения стать мягче и благообразнее. Не помогали ни серебряные нити в темных волосах, ни тем более крупный, с заметной горбинкой, нос. Короче говоря, он выглядел тем самым зверем, каким и был на самом деле. Ну и к черту!
С женщинами покончено. Нет, не так. С женщинами не будет покончено до тех пор, пока - избави Боже! - не пропадет сила. Но мечту о достойной женщине - о той, которую захочется повести к алтарю, пора оставить. Тем более что Джемма под венец все равно не пойдет, потому что когда-то давно уже стояла у аналоя рядом с Элайджей.
Итак, пусть и не доступная с точки зрения брака, дама сердца все равно должна напоминать Джемму - ту, ради которой не грех совершить любое безрассудство.
Вильерс отлично умел стряхивать волны черной меланхолии. Как правило, просто сжимал неприятные мысли в кулак и с крепким ругательством закидывал как можно дальше.
В библиотеку вошел дворецкий. Эшмол служил в доме с незапамятных времен, постепенно лысея и пригибаясь к земле. Сейчас его кожа напоминала увядший лист сельдерея.
- Что предпочитаешь получить, пенсию или дом? - привычно поинтересовался герцог. Этот вопрос он задавал регулярно, словно повторял обязательный урок.
Эшмол ответил яростным взглядом стареющего костлявого хищника, и Вильерс внезапно подумал, что и сам он, разменяв восьмой десяток, будет выглядеть так же. Открытие оптимизма не добавило.
- А зачем это нужно? - отозвался дворецкий скрипучим голосом. - Разве только чтобы не мешать вашей светлости пуститься во все тяжкие и устроить здесь бордель?