Элайджа сдержанно поцеловал Джемме руку, словно встретился не с женой, а с едва знакомой леди. Прежде чем супруги успели перекинуться парой слов, в библиотеке уже появился небольшой стол, а на нем - накрытые серебряными крышками блюда и посуда.
Джемма вернулась на прежнее место, чувствуя себя так, словно ступает не по мягкому ковру, а по битому стеклу.
Странно, она никогда не испытывала недостатка в словах, но сейчас почему-то не могла выдавить из себя самой простой, обыденной фразы. Молчание продолжалось: в полной тишине Фаул поставил перед господином бифштекс, и наполнил бокал.
- Благодарю, дальше справлюсь сам, - заметил Элайджа.
Дворецкий с оскорбленным видом сжал губы, но одним лишь взглядом герцог заставил его поспешно выйти.
- Как прошел день? - осведомился Элайджа, едва дверь закрылась.
Джемма пригубила бренди.
- О, чрезвычайно плодотворно. Утром нанесла визит приятельнице, а днем обыграла Вильерса в шахматы.
По усталому лицу мужа пробежала тень.
- И как же поживает наш дорогой герцог?
- Прекрасно. Правда, признался, что успел наплодить шестерых внебрачных детей.
Рука Элайджи замерла в воздухе, он так и не донес до рта кусок мяса.
- Шестерых, - повторила Джемма. - Более того, оказалось, что леди Кэролайн Киллигру родила вовсе не от него. Помнишь, сколько было шума, когда он отказался на ней жениться?
Элайджа коротко кивнул.
- Допустив существование этой истории, Леопольд проявил неслыханное благородство. Считает, что поступил как джентльмен.
- Подобное поведение трудно назвать его характерной чертой, - сухо отозвался Элайджа.
- Только Вильерс способен выказать полное равнодушие к собственной репутации и позволить едва знакомой молодой леди вылить себе на голову ушат грязи.
- Привилегия беспечных. - В голосе мужа послышались откровенно резкие нотки.
- На самом деле герцог значительно серьезнее относится к жизни, чем кажется со стороны. По-моему, просто умеет извлечь из дурной репутации одному ему известную пользу.
- Глядя на него, все вокруг начинают считать грех привлекательным и даже завидным, - согласился Элайджа, снимая крышку и перекладывая на свою тарелку порцию жареной камбалы.
- А вот глядя на тебя, сразу понимаешь, что святость приводит к истощению жизненных сил, - немедленно парировала Джемма.
Супруг внимательно посмотрел на нее.
- Понимаю, что именно ты собираешься сказать.
- В таком случае промолчу. Нет ничего хуже нудной жены, повторяющей то, что известно и без лишних слов.
Элайджа неожиданно улыбнулся, и Джемма почувствовала, как взволнованно забилось сердце.
- Напротив, мечтаю выслушать наставления нудной жены.
- Напрасно поощряешь устремления подобного рода. - Джемма старалась говорить легко и кокетливо. - Мы так долго жили врозь, что ты наверняка успел забыть, какой мегерой я способна оказаться.
- Неправда, ты никогда не была мегерой, - тихо возразил Элайджа. Несколько мгновений супруги молча смотрели друг на друга. - Не кричала на меня даже после того, как застала в кабинете с любовницей.
- Разве? - При всем желании герцогиня не смогла вспомнить ничего, кроме свисавших с большего стола длинных светлых волос Сары Коббет.
- Просто страшно побледнела, выронила собранную для пикника корзинку и убежала.
Джемма слабо улыбнулась:
- Не надейся, что и дальше буду вести себя так же скромно. Если доведется снова застать тебя за подобным занятием, спасайся: стены рухнут. - Впрочем, она ясно понимала, что никогда в жизни муж не допустит ничего подобного. Изменился он, изменилась она, и отныне между ними уже не могла встать другая женщина.
- Зато твой взгляд пронзил острее кинжала, - признался Элайджа.
- Не может быть.
- Ничуть не преувеличиваю. Мне и раньше доводилось видеть подобное выражение.
- Когда и где?
Герцог показал вилкой на стену.
- Ты уничтожила свидетельства.
Джемма подняла голову. Действительно, зимой, перед отъездом на Рождество в деревню, приказала сменить обшивку и покрасить панели в бордовый цвет.
- Здесь были толстые дубовые доски, - смущенно заметила Джемма в свое оправдание. - Ужасно старомодные. Но уликой преступления их назвать трудно.
- Прямо напротив отцовского стола висела большая, очень подробная картина: Юдифь и Олоферн, - пояснил Элайджа, возвращаясь к еде. - Не скрывая ликования, красавица размахивала отрубленной головой несчастной жертвы. Думаю, матушка надеялась, что библейский сюжет заставит отца обратить внимание на ее ярость, однако напрасно: судя по всему, предыдущий герцог Бомон не отличался наблюдательностью.
- Твоя мама не одобряла его связей? - осторожно уточнила Джемма.
- Что-то в этом роде.
Разговор отклонился от нужного русла. Сомнительное поведение свекра, хотя и представляло определенный познавательный интерес, особой актуальности не несло.
- Да если честно, день выдался ужасным, - неожиданно заключила она.
Элайджа тут же отложил вилку.
- Прости, если испугал вчерашним приступом и заставил переживать.
- Переживать? - Джемма с трудом выдавила слово, но продолжить не смогла; в горле застрял комок. - Утром я оскорбила знакомую - подругой ее можно назвать лишь с большой натяжкой - в ее же собственной гостиной. А завершила благодеяния, тем, что едва не заставила Вильерса собрать у себя в доме всех внебрачных детей.
- Невозможно, - нахмурившись, покачал головой Элайджа. - Даже столь высокий титул не способен спасти от всеобщего презрения, Леопольд сразу превратится в отверженного. О чем только ты думала, когда толкала его на безумный шаг?
- Ни о чем не думала. - Пытаясь сдержать подступающие слезы, Джемма упрямо подняла подбородок. - Так обиделась на тебя за то, что ты ушел, даже не оставив записки, что вела себя… - Голос предательски задрожал. Она перевела дух и продолжила: - Я вела себя как последняя дрянь, решившая любой ценой выиграть оба поединка.
- Выиграть? Ради Бога, что же ты пыталась выиграть у подруги?
- Не важно. Главное, что теперь уже дружба осталась в прошлом.
- Виноват. Признаю, что не должен был уходить, не попрощавшись, особенно после вчерашнего шока. Прошу прощения. - В темных глазах мужа светилось искреннее сожаление и сочувствие. - Обещаю больше никогда не вести себя так эгоистично.
- Спасибо, - прошептала Джемма. - Но у меня есть просьба.
- По-моему, даже знаю, какая именно. - Элайджа поднял бокал. - Знаю, что нам необходимо останься наедине и обсудить вопрос о появлении на свет наследника, будущего герцога Бомона. Докладываю: предупредил Питта, чтобы завтра меня не ждали и не вызывали. - Его взгляд потеплел. Он явно решил провести день в постели. С ней.
- Вообще-то суть просьбы не в этом, - сдержанно заметила Джемма, пытаясь не принимать близко к сердцу огорчительную холодность, с которой супруг говорил о предстоящей встрече и ее возможных последствиях.
- О?! - Он недоуменно поднял брови.
- Я хочу попросить тебя отказаться от места в палате лордов. Ради твоего же здоровья.
Слова повисли в воздухе. Темные глаза Элайджи мгновенно утратили выражение чувственности; теперь за столом сидел сдержанный, уверенный в себе политик. Он не считал нужным притворяться.
- Правительство погрязло в проблемах: постоянные бунты, приближающиеся выборы, бедность граждан. Фокс и принц Уэльский своими пьяными выходками провоцируют всеобщее недовольство, король не в состоянии контролировать поведение собственного сына. И в подобных условиях ты предлагаешь самоустраниться?
- Я не оспариваю твою роль в парламенте, - не сдавалась Джемма. - Удивляет лишь то, что тебе это необходимо.
- Боюсь, не понимаю, что ты имеешь в виду.
- Премьер-министр, несомненно, переживает нелегкое время. Однако, на мой взгляд, мистер Питт в состоянии приложить усилия к преодолению возникающих трудностей. Что ни говори, а для этого его и избрали на высший государственный пост. Но тебя, Элайджа, никто не выбирал и не назначал.
- Чувство ответственности рождается не в результате выборов. - Герцог смотрел мрачно и решительно.
- Твое сердце не выдерживает бешеного ритма: ты встаешь на рассвете и мчишься обсуждать проблемы, о которых большинство пэров лениво читают в газетах за завтраком, если вообще проявляют к ним интерес. Как видишь, Вильерс не желает занять место в палате лордов. И когда в прошлом году пострадал на дуэли, не стеснялся лежать в постели.
Элайджа поставил на стол бокал.
- У нас с ним мало общего. Вильерс живет по законам шахматной доски.
- Ты меня не слушаешь, - огорченно заметила Джемма, с трудом сдерживая нарастающее раздражение. - Год назад Вильерс едва не простился с жизнью, однако все-таки остался с нами - исключительно благодаря собственной выдержке. А если бы вскакивал с постели, ошибочно считая, что без него страна скатится в пропасть, то давно бы оказался в могиле.
Элайджа насупился.
- Уж не предлагаешь ли ты провести остаток дней взаперти, лежа пластом, как Вильерс в приступе лихорадки? - Он сердито отодвинул тарелку: аппетит пропал.
- Не преувеличивай.
Супруг говорил вежливо, однако глаза метали молнии.
- По-твоему, следует дорожить жизнью, чтобы законсервироваться, как муха в янтаре? Проводить дни в неподвижности, пытаясь продлить отведенные судьбой минуты, вместо того чтобы с пользой потратить время и попытаться реализовать хотя бы часть амбициозных планов?
- Вовсе незачем… - начала Джемма, однако договорить не успела: ее остановил безапелляционный тон политика, привыкшего отстаивать собственное мнение перед враждебно настроенными оппонентами.
- Нетрудно понять: тебе угодно превратить меня в человека, подобного Вильерсу, - безответственного самоуверенного аристократа, чьи дети беспорядочно раскиданы по стране, чьи интересы сосредоточены исключительно наследующей шахматной партии. Впрочем, нет: собственная внешность его тоже немало занимает. Так что и мне будут позволены две радости: наслаждение портновским искусством и шахматы.
Джемма выпрямилась и заставила себя глубоко вздохнуть.
- Да, я мог бы расхаживать по улице со шпагой в руке и демонстрировать всем и каждому свое герцогское величие; доказывать, что по праву рождения уступаю лишь самому архангелу. И при этом даже пальцем не шевельнуть в подтверждение собственного статуса. - Он приподнял серебряную крышку и тут же отпустил: раздался резкий, неприятный звон. - Позволь выразиться предельно ясно, Джемма. - Губы герцога сжались в тонкую линию. - Лучше застрелиться, чем стать таким, как Вильерс.
- Ты несправедлив, - возразила Джемма, не в силах скрыть дрожь в голосе. Она не привыкла к семейным сценам. Да и вообще никогда ни с кем не ссорилась, кроме собственного мужа - истового, упрямого, способного довести до бешенства.
Дрожь в голосе, очевидно, не укрылась и от внимания герцога. Элайджа встал, подошел к секретеру и наполнил два крошечных стаканчика рубиновым ликером. Вернулся и протянул один жене.
- Французские монахи делают это из вишни - то ли из ягод, то ли из цветов.
Джемма сделала глоток и поперхнулась. Ликер оказался обжигающе крепким.
- Образ жизни герцога Вильерса особого значения не имеет, - заявил Элайджа, возвращаясь к столу. - Дело лишь в том, что мы с ним - абсолютно разные люди. Лично мне непонятно, как можно без дела шататься по Лондону и запросто заглянуть в знакомый дом, чтобы сыграть партию в шахматы. Или ты его пригласила?
Он ждал ответа, демонстративно подняв бровь. Джемма покачала головой.
- Понятно. Значит, герцог зашел случайно, и вы восхитительно провели время, беседуя о случайных детях и мило флиртуя.
Джемма с удивлением услышала в голосе откровенный, неприкрытый гнев.
- У тебя нет оснований для ревности, особенно после того как я отменила турнир.
- Нет оснований для ревности к тому, кто проводит полдня, рассказывая моей жене, как она прекрасна?
Джемма открыла рот и подняла руку, моля о возможности вставить хотя бы слово.
- Так скажи же, что Вильерс не рассыпался в комплиментах. Подтверди, и я признаю себя чванливым дураком.
Джемма молчала.
- Леопольд в тебя влюблен, - констатировал Элайджа.
Они оказались на каком-то странном перекрестке.
- Но это вовсе не означает, что я тебе изменю - с ним или с кем-то другим.
- Знаю.
Она снова пригубила отвратительный, похожий на сладкий огонь ликер.
- Вчера вечером Фокс приехал в артиллерийский полк и отдал приказ открыть огонь по восставшим жителям Ламбета, своего района, - неожиданно сменил тему Элайджа.
- Ужасно, - прошептала Джемма.
- Понимаю, что проблема кажется далекой. Но мать, на руках у которой от шальной пули погиб младенец, наверное, думает несколько иначе.
- Право, мне очень жаль эту несчастную, - грустно призналась Джемма. - И все же нельзя ли проявлять чуть меньше самоуверенности? Если верить твоим словам, недолго, подумать, что больше некому помешать превращению Фокса, Питта и прочих членов правительства в свору хищных дикарей. По-моему, ты немного преувеличиваешь собственную значимость.
В конце концов, и ты тоже получил свое место в жизни исключительно благодаря удачному появлению на свет. Или искренне веришь, что сумел бы приобрести вес и влияние в обществе, не получив в наследство герцогский титул?
Лицо Элайджи утратило гневное выражение, а взгляд внезапно потух.
- Ты всегда придерживалась столь невысокого мнения о моих достоинствах? - бесцветным голосом осведомился он - так, словно спрашивал, что она предпочитает в качестве гарнира: бобы или картофель.
- Речь не о моем мнении, - не сдавалась Джемма. - Я всего лишь предложила здраво оценить собственные возможности в борьбе с несправедливостью, включая и приказ Фокса стрелять по мирным гражданам. Ты лично осудил неправедное решение?
Глаза герцога Бомона вспыхнули сердитым огнем. Уже что-то. Не существовало на свете ничего хуже дипломатичного, скользкого государственного деятеля, считавшего, что все наивные вопросы можно снять парой снисходительных реплик.
- Хочешь знать, что произошло сегодня? - требовательно провозгласил Элайджа. - Действительно хочешь знать?
- Сгораю от нетерпения, - ответила Джемма.
- Полагаю, сарказм обоснован. Отлично понимаю, что значительно проще и приятнее сидеть дома и играть в шахматы.
Джемма вскочила и быстро подошла к камину. Мгновение спустя, убедившись, что дыхание восстановилось, обернулась. Нет, задыхаться от ярости она себе не позволит.
- Учитывая, что женщинам нет места ни в парламенте, ни в правительстве, оскорбления не только жестоки, но и несправедливы.
Элайджа, конечно, тоже немедленно встал.
- Виноват. Совершенно справедливый упрек. В таком случае имеет смысл обсуждать не твой день, а день, проведенный герцогом Вильерсом.
- О, ради Бога! - в отчаянии воскликнула Джемма.
- Так вот, его светлость прекрасно провел время в трогательных рассказах о своих несчастных крошках и собственном похвальном намерении исправиться и стать благонравным отцом. Чтобы возбудить сочувствие и интерес, настежь распахнул сердце. Пусть он и проиграл партию, зато получил нечто значительно более важное: стал ближе к тебе. Готов утверждать, что так близко он не подпускал к себе ни одно живое существо.
Его голос звучал ровно и бесстрастно. Джемма снова глубоко вздохнула.
- Или ты считаешь, что я способна на измену, или…
- Если полагаешь, что неверность ограничивается лишь физической близостью, то глубоко заблуждаешься!
Оскорбительный удар отозвался острой болью.
- Представь себе, мне давным-давно известно, что измена способна принимать самые причудливые формы! Стой самой минуты, как…
- Знаю, знаю. С той самой минуты, как обнаружила меня с любовницей. Однако ты не поняла, как важно, достигает ли предосудительная связь масштабов истинной интимной близости.
- Если пытаешься доказать, что мы с тобой когда-то разделяли эту истинную интимную близость, то вынуждена не согласиться.
- Нет, не пытаюсь. Более того, сознаю, что вы с Вильерсом сейчас ближе и дороже друг другу, чем были мы в начале нашего брака. И все же уверен: Леопольду ни разу не довелось войти в твою спальню.
Слова нетерпеливо рвались на волю, однако Элайджа не давал возможности возразить.
- Позволь высказаться определенно: даже если мне суждено умереть завтра, все равно не готов смириться и одобрить порочные и двусмысленные визиты герцога, не готов позволить ему беспрепятственно владеть твоим временем. Восьмилетним мальчишкой я понял: можно умереть, сознавая, что удалось хотя бы немного изменить окружающий мир, а можно исчезнуть незаметно, подобно рыбе или лягушке, и мир останется точно таким же, как до моего рождения. Я выбрал первый путь, и тебе никогда, никогда не удастся заставить меня измениться и уподобиться герцогу Вильерсу.
- Но я не прощу тебя брать пример с Вильерса! - в отчаянии воскликнула Джемма. - Всего лишь хочу сказать, что никакие несправедливости мира не способны запретить человеку вовремя отойти от края. Возможно, не обязательно проводить остаток дней в постели, но эта жизнь тебя определенно убивает!
- Не считаю данный фактор существенным, - спокойно заметил Элайджа.
- Не считаешь существенной свою жизнь?
- Всегда знал, что моя жизнь будет короткой. Так стоит ли предавать все, что дорого, ради нескольких дополнительных праздных минут?
Джемма смотрела на мужа, не находя сил возразить.
- Понимаю, что тебе хотелось бы, чтобы я все бросил и сел рядом с тобой, - продолжил он, беспокойно шагая по комнате.
- Я не…
Никогда еще Элайджа не перебивал так часто. Вот и сейчас он резко обернулся и посмотрел ей в глаза.
- Мы уже слишком взрослые, чтобы притворяться. Ни минуты не сомневаюсь, что после моей смерти вы с Вильерсом найдете свое счастье.
- Как ты смеешь говорить такое?!
- Смею, потому что это правда.
- Утверждаешь, что я жду твоей смерти?! - закричала Джемма. - Оскорбляешь и меня, и герцога!
- Леопольд - мой самый близкий друг, - с горечью признался Элайджа. - Даже когда мы не общались, я все равно в него верил. Печальная истина заключается в том, что я никогда не мог и никогда не смогу стать тем приятным компаньоном, которого ты заслуживаешь. Однако нежелание сконцентрироваться на собственном здоровье не мешает признать того очевидного факта, что Вильерс подходит тебе куда больше, чем я.
- Что за невозможная, постыдная нелепость! - Джемма наконец собралась с духом. - По-твоему, я отвернусь от твоей могилы и немедленно упаду в ленивые и предосудительные объятия, чтобы провести жизнь в счастливом безделье?
- Можешь называть мои доводы, как заблагорассудится. То, что тебе кажется нелепостью, на самом деле всего лишь логика. - Элайджа стремительно подошел и остановился напротив. - Хочу говорить честно, и ничего больше. Было бы высокомерием скрывать собственное мнение.