3
Я даже не знала, чем он занимается. Я вообще ничего о нем не знала. "Вот дура, - в очередной раз подумала я. - Деревня. Раз уж спишь с человеком, так хотя бы узнай, где он работает".
- Йоуни?
Он спал, уткнувшись носом в подушку.
- Йоуни!
- А?
- Ты кем работаешь?
Он с трудом открыл глаза.
- Журналистом. То есть вообще-то я еще учусь. А что, уже утро?
- Угу.
Я вдруг смутилась. Одеяло сползло на пол, и я стыдливо натянула его на себя. Йоуни закрыл глаза.
- А ты?
- У меня пока нет профессии - так, подрабатываю официанткой в пиццерии. Но осенью пойду в университет. Буду изучать литературу.
- Ясно.
- Сколько тебе лет?
Он снова открыл глаза.
- Что за идиотский допрос?
- Ну сколько?
- Полных лет - тридцать. Место рождения - город Котка. Опасных заболеваний не обнаружено. Мать - зубной врач, отец - инженер. Учился хорошо. Будущий поэт. А который час?
Он схватил меня за запястье.
- Не знаю.
На кухне кто-то гремел посудой.
- И что же за стихи ты пишешь? - спросила я. Моя скованность все не проходила.
- Ну, японские пятистишия, к примеру, - ответил Йоуни. - Хочешь, прочитаю тебе свою лучшую танку? "Всю ночь" называется.
- Давай.
Всю ночь ел крабов,
Ел и ел всю ночь, и ты,
Ты тоже ела.
Всю ночь ты ела крабов.
Какая крабовая ночь.
Йоуни замер, задумчиво уставившись в стену. Потом вдруг громко расхохотался.
Он смеялся почти целую минуту, потом отпустил мое запястье и вытер выступившие на глазах слезы.
- Я хочу кофе, - сказал он.
У меня не было ни малейшего желания вести его вниз на кухню, чтобы там все таращились на него, как на восьмое чудо света, но Йоуни быстро вскочил и в одних боксерках заскакал вниз по лестнице. Я натянула на себя футболку и направилась за ним.
- Доброе утро, - пожелала я всем, кто был на кухне, и попыталась расчистить нам место за столом.
- Доброе утро, - ответили все в один голос, словно первоклашки, пялясь на нас как идиоты.
Ирена достала нам кружки.
- Твой любовник будет чай или кофе? - спросила она громко.
Йоуни улыбнулся:
- Кофе.
Ирена пристально посмотрела на него. Потом на меня.
- Не такие уж и мелкие у него зубы…
- Может, оставишь свои комментарии при себе? - попросила я.
Тут Йоуни засмеялся, и все уставились на его зубы.
Я собрала с пола постельное белье и повернулась к Йоуни, придав своему лицу как можно более беззаботное выражение:
- Ну, чем собираешься сегодня заняться?
- Тем же, чем и ты, - ответил Йоуни так, словно это было нечто само собой разумеющееся. - Что ты обычно делаешь по субботам?
- Ничего, - сказала я, пытаясь скрыть свою радость.
- Замечательно. Значит, будем ничего не делать.
- Обычно я валяюсь весь день на кровати и читаю.
- Будем валяться и читать. Причем одну книгу на двоих.
- Почти все мои книги дома, - обронила я, как бы невзначай. Наконец-то удалось это вставить к месту.
- Может, на выставку сходим? Говорят, в художественном музее Пюникки хорошая выставка современного искусства.
- Здорово, - сказала я.
Мы стояли перед здоровенной акварелью, на которой невозможно было что-либо разобрать, кроме раздробленной головы лошади, - все остальное было покрыто пятнами краски и водяными разводами. Впечатляет, ничего не скажешь.
- Довольно необычно, - сказал Йоуни.
- Угу, - промычала я, стараясь изобразить воодушевление.
Однажды я была на экскурсии в художественном музее Прадо, и когда осмотр подошел к концу, я выбежала на лестницу и разрыдалась. Я так ждала, что эти картины "произведут на меня впечатление", но, как я ни старалась, ни одна из них меня не тронула.
Взять хотя бы того же Боттичелли - народ на него так и ломился. И ведь было бы на что смотреть: пухлые ангелочки, мерзкие перекормленные детишки с крылышками. Мне аж дурно стало. А когда я представила себе, какой вокруг этих младенцев стоит запашок, меня вообще чуть не вырвало. Сложно представить себе что-нибудь более отвратительное, чем такой вот жирный херувимчик.
Йоуни поводил пальцем по моей шее.
- Давай потом зайдем куда-нибудь, купим хорошего вина, - предложил он.
Мы взяли три бутылки белого вина, а потом пошли на рынок и накупили всякой вкуснятины. Затем зашли в библиотеку, набрали там целый пакет книжек и газет и отправились к Йоуни.
Все было на удивление легко и просто.
Выпив полторы бутылки вина, мы валялись на матрасе. Йоуни пытался заплести мои волосы в косу.
- Какое у тебя было детство? - спросила я.
- Ну вот, опять ты со своими вопросами… - заныл Йоуни. - Детство… Такое избитое слово. Ладно, допустим, у меня было не самое счастливое детство. И давай закончим на этом.
Он продолжал теребить мои волосы.
- И в чем это выражалось? - не отставала я.
- Меня домогались сразу оба родителя. Отец заставлял трахать его в уши, когда мы ходили в сауну, а мама по воскресеньям просила засунуть палец ей в задницу. И когда я выходил на улицу, все дети кричали: "Смотрите, мазер-факер идет!"
- Ха-ха-ха, - засмеялась я.
- Ну а у тебя оно какое было?
- Да обычное.
- Ага. Воскресная школа, значит, все дела?
- Нет. Я была политически грамотным ребенком. Отец записал меня в молодежный союз центристов "Молодые побеги". Это был просто кошмар. Мы день и ночь репетировали какой-то идиотский танец к очередному юбилею партии. Идея заключалась в том, чтобы мы вместе с "молодыми побегами" всей Финляндии выстроились на стадионе в Хельсинки в виде огромного четырехлистника клевера. Вот мы и маршировали ночи напролет в маленькой комнатушке нашего клуба, выстраивая этот хренов четырехлистник. За две недели до праздника я не выдержала и сбежала. Подвела своих товарищей. Все мосты были сожжены. О возращении не могло быть и речи.
Йоуни улыбался и медленно расплетал мою косу.
- Почему у тебя полгода никого не было? - спросила я.
Он хмыкнул.
- Мой так называемый брак распался полгода тому назад. Я жил пару лет с одной девушкой. Мы с ней постоянно ругались, практически все время, разве что на сон перерыв делали. Но почему-то надеялись, что из этого еще может что-то выйти. Однажды она пришла домой и заявила, что у нее уже полгода есть любовник. А я ничего не замечал, и она сказала, что это на меня похоже, потому что я, видите ли, вообще никогда ничего в ее жизни не замечаю. А мне на это и ответить было нечего.
Он снова хмыкнул.
- А потом я вдруг почувствовал, что нас больше ничего не связывает. Знаешь, это так ужасно, когда вы два года прожили вместе, а потом вдруг раз - и ничего. Позже она уверяла, что все еще любит меня и что сама не знает, что на нее нашло, а я сказал, что со всеми бывает. Она вынесла из квартиры всю мебель, и я никак не могу купить себе новую. Впрочем, мне хватает рояля. Всегда мечтал о комнате, где стоял бы один только черный рояль.
Я промолчала. Йоуни тяжело вздохнул.
- После всего этого мне как-то не очень хотелось снова впутываться в новые отношения с женщинами.
Я понимающе кивнула головой. Он еще и не подозревал, что скоро ему придется отыскивать во мне женщину.
День клонился к вечеру.
Круглые фонари в парке за окном наполнились оранжевым светом. Они стали похожи на огромные апельсины. Я сидела с бокалом вина на подоконнике и смотрела на улицу.
Йоуни лежал на матрасе, заложив руки за голову, и смотрел на меня.
- Ты очень красивая, - сказал он.
- Ты тоже, - ответила я.
- Мужчинам этого не говорят.
- Почему?
Он подошел ко мне и обнял меня так нежно, как еще никто никогда не обнимал. Даже слезы навернулись на глаза. Он поднял меня на руки, и я обвила его ногами, повиснув на нем, как медвежонок-коала.
Он отнес меня в кухню и усадил на стол. Потом поднял со стула шерстяной свитер и подложил его под меня.
Никто еще не делал этого со мной на столе. Я только в книгах о таком читала. Я попыталась расслабиться и закрыла глаза. "Вот что значит люди без комплексов, - думала я. - Круто! Интересно, как это выглядит со стороны. Видела бы меня сейчас моя мама…"
Я представила себе, как задрожало бы ее круглое лицо, как вылезают из орбит глубоко посаженные глаза, а рот искажается в беззвучном крике.
Взглянув на Йоуни, я постаралась выкинуть из головы возникшую картинку. Стол под нами скрипел. Я ухватилась за край обеими руками.
Наконец Йоуни остановился и, тяжело дыша, сказал:
- Я не могу кончить. Прости. Никак не получается.
- Ничего страшного, - прошептала я. - Кто сказал, что ты непременно должен кончить?
Он немного помолчал, потом коснулся губами моей шеи.
- Не должен, но я хотел, чтобы тебе тоже было хорошо… Никак не могу расслабиться. Можем продолжить позже, или, хочешь, я что-нибудь другое придумаю…
- О, Йоуни…
Я гладила его по затылку, волосы там были совсем короткие.
- Не нужно ничего придумывать.
- Я просто хочу доставить тебе удовольствие.
- Но мне и так хорошо!
- Все-таки сложно угодить человеку, которого совсем не знаешь…
- Да уж.
Этажом ниже раздавались возбужденные крики, но слов было не разобрать. Свет уличных фонарей наполнял комнату.
- Где ты родилась? - спросил Йоуни.
- На севере, в местечке под названием Лохтая.
- А братья или сестры у тебя есть?
- Младший брат.
- Понятно.
Мои родители жили в Лохтае еще до нашего с братом рождения. А потом мы переехали в Кокколу, но мама всегда гордилась тем, что мы из Лохтаи. "Помните, ваши корни в Лохтае, - твердила она каждую минуту. - Запомните это хорошенько! У вас есть корни!" Мы отчаянно кивали головами, как две маленькие беспомощные былинки.
- Чем занимаются твои родители? - спросил Йоуни.
- Мама торгует сыром, отец - слесарь.
- Вот теперь я знаю о тебе все самое необходимое.
- Ничего ты обо мне не знаешь, - ответила я.
Йоуни положил голову мне на плечо.
- Открыть тебе один маленький секрет? - спросила я.
- Ну?
- Я терпеть не могу выставки.
Йоуни уставился на меня.
- Знаешь, я тоже.
- Какого черта тогда мы сегодня туда ходили?
- Я хотел произвести на тебя впечатление, - сказал Йоуни.
Я заботливо укрыла его одеялом.
- Спи давай.
Он закрыл глаза. Внутри у меня что-то дрогнуло.
Я нахожусь в странном доме, по двору которого носится свора собак. На мне лишь прозрачная мантия из полиэтиленовых пакетов.
В доме никого, я сижу у окна и смотрю на улицу.
Потом открывается дверь и входит старуха. Она злобно смотрит на меня из-под платка. Это мать Йоуни.
Она протягивает мне куски сырого мяса, похожие на маленьких обезьянок. Я кричу.
В комнату входит Йоуни, в руках у него собачий поводок. Он замахивается и хлещет меня поводком. Металлические звенья звякают в воздухе. После этого он привязывает меня к плите. "Я тебя насквозь вижу", - говорит он.
Я вздрагиваю и просыпаюсь - мокрая насквозь. Словно плавающая на поверхности воды медуза.
4
Когда мне было шестнадцать, я так переживала, что еще не рассталась с девственностью, что готова была отдаться первому встречному. Конечно, я, как и все девчонки, ждала мужчину своей мечты, и первая брачная ночь грезилась мне не чем иным, как апофеозом великой любви, но на горизонте никого не было.
Среди моих знакомых попадались лишь жалкие коллекционеры марок, стриженные под горшок и с прыщами величиной с хорошую сливу, да крикливые хоккеисты с вечными фингалами. Никто из них и отдаленно не был похож на героя-любовника.
В девятом классе я стыдилась даже выходить на улицу. Мне казалось, что у меня на лице написано, что я еще никогда ни с кем не спала.
Именно поэтому я и решила поехать на пасхальные каникулы в приходской молодежный лагерь, чтобы там познакомиться с парнями из других районов. Не прошло и нескольких дней, как я сделала свой выбор: Юсси Раппана, пятнадцати лет от роду, сын владельца обувного магазина. Он казался самым опытным в этих делах.
И вот в один прекрасный, но пасмурный день я лежу на полу в сарае недалеко от лагеря. Мои волосы распущены, рот приоткрыт - все как в кино. Юсси небрежно спускает штаны и плюхается на меня. Я развожу ноги и предлагаю ему себя. Он трется об меня своим дрожащим членом, растерянно тыкается губами в мою шею и щеки, словно новорожденный олененок, а я закрываю глаза и думаю, что вот он, этот миг, что все это происходит со мной, и чувствую, как соски мои начинают твердеть. Но ведь так оно и должно быть, когда женщину захлестывает страсть! Конечно, в сарае холодновато, но это ничего. Юсси тыкается членом, пытаясь найти нужное отверстие, я внутренне напрягаюсь, готовясь встретить боль во всеоружии. Я дрожу, и рот у меня по-прежнему приоткрыт. Юсси пытается помочь себе рукой, но член не желает продвигаться дальше. Мне хочется быть влажной, доступной и страстной, насколько это возможно, но черт возьми, как же это больно, больно, больно, хотя соски мои тверды как камень, хотя еще секунду назад я так хотела, чтобы меня разорвали на куски, смяли, стерли в порошок!
- Не лезет, никак не лезет, - шипит Юсси, и его слюна медленно капает мне в ухо.
- Как это не лезет, должен влезть! - вскрикиваю я.
Мы не можем остановиться на середине, я этого не переживу. Иначе внутри у меня все так ссохнется, что больше туда уже не попасть даже с помощью железного лома…
- Подожди немного, - шепчу я. И добавляю "дорогой", и от этого в груди у меня разливается невероятное тепло. Соитие - это самое прекрасное, что может произойти между двумя людьми!
Юсси застывает на месте с непонятным выражением лица. Я распластываюсь под ним, стараясь расслабиться - не человек, а мешок, глубоко вдыхаю запах дешевого одеколона Юсси и готовлюсь все перетерпеть.
- Давай, - приказываю я. И Юсси изо всех сил, сжав зубы, толкает свой член, насколько позволяют ему его дрожащие бедра. От напряжения на лице у него проступают большие красные пятна.
- Ух, - помогает он себе голосом. - Ух, ух, ух, ух…
Я не в силах ответить ему, слезы просачиваются из-под моих плотно сжатых век. Юсси начинает тихо двигаться взад-вперед, и каждое его движение разрывает меня на части, перемалывает, превращая мое нутро в мясной фарш. Так вот, значит, что это такое - идиотское трение слизистых оболочек. Надо мной сотрясается бледное мальчишеское тело, низ живота похож на разоренный муравейник, а в крыше сарая прямо над нами дыра, и сквозь нее видны облака на небе. И я понимаю, что Юсси Раппана далеко не самый отчаянный парень во всем лагере, а просто единственный, у кого на подбородке появился первый пух, а в голосе мужественные нотки. Теперь же он был похож на ряженого тролля с красным носом и веснушками на лице. Он неуклюже тыкался губами куда попало, и губы его отдавали йогуртом, который мы ели утром на завтрак. А у меня отнимали мое единственное девичье богатство.
Когда же он наконец кончил, то прижал на мгновение меня к себе, обхватил губами мой по-прежнему торчащий сосок и принялся что есть сил его сосать. Все это сопровождалось каким-то даже повизгиванием - думаю, то был робкий стон моего разбитого тела.
До самого конца лагеря Юсси таскался за мной, как привязанный, и все уговаривал отойти куда-нибудь в сторонку или прогуляться на природу. Я еще пару раз отдалась ему в надежде, что это идиотское трение к чему-нибудь приведет, но где там. А он-то еще утверждал, что парень бывалый. Презервативами мы, естественно, ни разу не пользовались. Тогда я была еще настолько глупа, что верила в то, что "со мной этого не случится"…
Я не жалею о том, что произошло, но позже я видеть не могла этого типа. Даже прическа у него была какая-то идиотская: желтый торчащий ежик, как у солиста деревенского ансамбля песни и пляски.
Я перестала с ним разговаривать. Однажды он позвонил мне, уже после лагеря, и стал что-то нести про модели автомобилей. Я безучастно поддакивала, подстригая ногти. Больше он не звонил. Спустя много лет я узнала, что он стал полицейским.
5
Я снова просыпаюсь в комнате полной света. Посреди комнаты стоит рояль. Рядом со мной никого нет.
На подушке лежит записка:
"Guten Morgen. Ушел на экзамен по антропологии. Созвонимся, Й.
P.S. На зеркале в ванной для тебя записка".
Я встаю и иду в ванную. На зеркале кривыми красными буквами выведено: "Я тебя хочу!"
На краю раковины валяется тупой косметический карандаш.
По дороге на работу захожу в поликлинику, чтобы выписать себе противозачаточных таблеток. С пеной пора кончать. У меня серьезные отношения.
До вечера я валяюсь в кровати и пытаюсь сосредоточиться на рассказах Говарда Филлипса, но не могу. То и дело бегаю к зеркалу посмотреть на себя. От оттенка "черный тюльпан" на моих волосах остались лишь жалкие разводы. Но повода для паники нет.
В переходном возрасте я была похожа на неуклюжего теленка, постоянно жующего жвачку, у которого бока округляются значительно быстрее, чем грудь. К счастью, этот период быстро прошел.
Я обвожу губы контуром и медленно опускаюсь на кровать. Почему Йоуни не звонит? Это на него не похоже. Он должен был позвонить. В записке же написано: "Созвонимся". Хотя так обычно пишут женщине, когда ее бросают.
На всякий случай я все же вытаскиваю запасной матрас из кладовки и тащу его на второй этаж.
- Ты решила открыть здесь притон? - спрашивает Ирена, выглядывая из дверей кухни. В одной руке она держит "Унесенных ветром", в другой - стакан с джин-тоником.
- Помолчала бы, алкоголичка, - отвечаю я.
В десять вечера звонит Йоуни.
- Сейчас приеду, - говорит он.
Через пять минут такси уже во дворе. Шаги в подъезде - и вот он стоит передо мной с красной гвоздикой в руке.
- Не найдется ли у вас чего-нибудь вкусненького? - спрашивает он.
Я веду его на кухню и кормлю бутербродами с молоком. Он хочет непременно спать в моей фланелевой ночной рубашке, которая после стирки стала похожа на длинный узкий балахон с линялыми цветами и мухоморами.
- Красота требует жертв, - говорит он и падает, словно мумия, на матрас.
Мы не занимаемся любовью. Йоуни чешет меня за ухом, как маленького котенка. У меня кружится голова от одного только его прикосновения. Мы перешептываемся до самого утра, как лучшие школьные подружки. А потом Йоуни начинает мне что-то рассказывать, перебирая мои волосы. Он говорит тихо-тихо, порой совсем замолкает, но потом снова продолжает: