Немедленно вслед за этим она снова появилась над водой. Фыркала, кашляла, отплевывалась. Почувствовав дно под ногами, она встряхнулась. Ее окружал полумрак. Ян взял ее за руку и повел. Они вступили на тонкий песок. Стало яснее и светлее. Над их головами скала несколько раздалась: лучи солнца падали в грот. Дно медленно подымалось. Их принял мягкий песочный берег. Она легла, спустившись с ногами до подбородка в теплую воду. На ее груди играл теплый солнечный луч.
Она скоро отдышалась, поднялась и села. Перед ней, наполовину в воде, лежал Ян. Его кожа, там, где ее омывала вода, походила на синий, как глетчер, мрамор. А над водой была коричневой и теплой.
- Ну, как тебе нравится здесь? - спросил он ее.
Она осмотрелась кругом. Наверху, в крыше из скалы, была узкая дыра, к тому же зубчатая. Один лишь дрожащий солнечный луч наклонно проникал через нее. Почти белым блестел внизу песок, а воздух казался темно-синим. Над ней скала отсвечивала красно-коричневым блеском, дальше казалась желтой и черной. Вода под расщелиной в скале была зеленая, а там, где омывала ее ноги, светло-голубая. А сзади она была темно-синей, почти фиолетовой, наконец, совершенно черной.
Ей все еще было холодно. Она слегка дрожала. Он подошел к ней, стряхнул воду с тела: светясь, попрыгали серебряные капли в синеву воздуха. Он сел возле нее, растер ее руки и ноги, плечи и бедра, все тело. Она улыбалась ему, чувствовала, как тепло пульсирует в ее жилах кровь.
Он отпустил ее и только держал ее руку.
- Теперь мы уже не люди, - тихо говорил он. - Мы - водяные существа, дети солнца.
Взор его мечтательно покоился на красках.
- В этом гроте живет морское чудовище, говорят рыбаки. Так, впрочем, думают только самые просвещенные, вроде Карло. Набожные утверждают, что вовсе не морское чудовище живет здесь, а демоны, языческие морские боги. Голоса их, говорят они, можно слышать через дыру сверху.
Он сидел рядом с ней и обнял рукой ее плечи. Ей становилось тепло, и она чувствовала, как эта теплота, исходя от нее, окутывает его. Она прильнула к нему.
- Если какой-нибудь рыбак, - сказал он, - взберется на скалу и услышит наши голоса, он подумает: тут боги тихого грота.
- А разве это не так? - прошептала Эндри.
Он провел рукой по ее волосам. Она сняла повязку и вынула гребни. Косы упали. Она их расплела, и длинные волосы окутали ее плечи. В темноте, в синем воздухе блеснули красноватые волосы.
Они тесно прижались друг к другу. Когда он наклонился над ней, она протянула ему свои губы.
- Ян! - прошептала она.
Они лежали на белом песке, наполовину покрытые водой. Глубоко в скале, глубоко в море. Только луч солнца видел, что было между ними.
* * *
В этом гроте она оставила свою повязку, гребни и шпильки.
- Следуй за мной, - сказал он, - нырни и широко раскрой глаза. Где увидишь свёт, туда и плыви.
Он проделал это перед ней раза два, выплыв наружу и снова вернувшись в грот.
Она последовала за ним. Скоро они снова были под палящим солнцем. Мимо проплыл рыбак. Ян окликнул его, и они взобрались в лодку. Эндри сидела у борта и мечтательно смотрела назад - там находилось место, где она была счастлива. Оно навсегда, пока стоит земля, останется таким же. Только там было ее брачное ложе - и нигде больше!
Они подъехали к малому берегу, нашли свои платья и поднялись в грот Митрас. Поднялись дальше по всем ступеням, мимо Арко, вокруг горы Тиберио. Они медленно шли под руку, не говоря ни слова. Чувство блаженства охватывало Эндри: если бы так было всегда и не могло быть ничего другого!
Если она чего-то желала, если о чем-либо мечтала на этом блаженном пути, так только об одном: чтобы сюда, им навстречу, пришла бабушка. Если бы она могла быть здесь, где они идут рука об руку…
Дни были однообразны и все же один, как другой, полны счастья. Они бродили по горам, плавали в море, скрещивали шпаги друг с другом и со своим учителем фехтования.
Созревал виноград. Пришла и ушла осень. Но солнце продолжало смеяться, и лето оставалось на их острове. Эндри жила, как Ян, дышала и чувствовала, как он. Как полевые лилии, которые все еще цветут среди скал…
Она осталась спокойной и тихой, когда наступил конец. Однажды утром он получил письмо. Прочел его и взволнованно вскочил:
- На, читай! - крикнул он ей. - Я должен встретить их в Каире, Диди Гранштеттена и маленького Гальдена, - наконец-то! Мы хотим подняться к Голубому Нилу - поохотиться на слонов, львов, гиппопотамов, и кто там еще живет. - Он смеялся, как школьник.
- Когда ты собираешься ехать? - тихо спросила Эндри.
- Завтра! - воскликнул он. - Нет - уже сегодня. Я могу еще успеть на последний пароход в Неаполь. Все равно я должен экипироваться в Каире, так что мои вещи могут остаться здесь. Возьму с собой лишь ручной чемодан.
Она согласилась. Помогла ему уложить вещи. Проводила его к Большой Набережной.
- Я напишу тебе, - сказал он. - И приеду сюда, когда все кончится. Расскажу тебе обо всем.
Он не заметил, как она была разбита. В этот день она и сама не заметила этого.
Она медленно подымалась с набережной к городку через Соборную площадь, через узкие улицы, между заборами садов. Тихо говорила себе:
- Теперь он уедет в Египет. К Голубому Нилу на охоту. Затем вернется и снова будет как раньше.
Но она хорошо знала, что этого никогда больше не будет.
Она жила на их вилле. Антония и старая Констанца прислуживали ей. Ян распорядился перевести ее состояние в один мюнхенский банк. Оттуда она ежемесячно получала деньги - гораздо больше, чем расходовала. Она совершала прогулки, бродила по острову, взбираясь на горы и спускаясь с них, как делала с Яном. Закрывая глаза, она думала, что он идет рядом с ней.
Все, что она хотела бы сказать ему, она тихо говорила себе самой. Писать - не знала куда…
Да и то, что она думала, не могло быть написано. Об этом можно лишь сказать, да и то в редкие минуты.
К ней пристала изголодавшаяся собака и всегда бегала рядом с ней. Она относилась к ней хорошо потому, что Ян любил собак. Эндри понимала взгляд собаки: что будет со мной, если ты уедешь? Разве она сама не была брошенной собачкой?
Учитель фехтования приезжал к ней дважды в неделю. Он оставался на целый день, фехтовал с нею, давал ей уроки языков. И приходил в восторг от ее быстрых успехов, засыпал ее похвалами. Она была этому рада. Думала: может быть, и Ян будет этим доволен.
Когда пришла весна, она послала за крестьянами с гор, Пеппино и Натале. Она поехала с ними к скалам Фараглиони, велела обвязать себя веревкой и карабкалась вверх. Ловила травинкой голубых ящериц, как учил ее Ян, играла с ними, а затем отпускала их. Как-то раз она нашла одиннадцать яиц чаек и отнесла их старой Констанце, которая должна была приготовить из них яичницу, как готовила для Яна.
Иногда она вынимала его вещи, оставленные им костюмы и белье. Осматривала их почти с нежностью и снова запирала в шкаф. Или же гладила его шпагу и саблю, фехтовальную маску. Каждый день говорила о нем с обеими женщинами.
Иногда приходила весточка. Открытка, а порой и письма. Сердечные, теплые, но в них не было ни одного слова любви.
Нет, он ей никогда и не говорил, что любит ее. Как и бабушка никогда ей этого не говорила. Она гладила ее по волосам, по лбу и по щекам. Это была ее единственная ласка. Ни разу она даже ее не поцеловала.
Ян - Ян ее целовал. Он обнимал ее руками. Она лежала с ним в укромных местечках на берегу в скале, под каменными дубами и каштанами на склоне Монте-Михеле. Столько ночей она делила с ним его ложе, пока солнце, смеясь, не будило их своим поцелуем.
Теперь она поняла: он брал ее потому, что она принадлежала всему этому. Потому, что он любил Войланд и Рейн, веселое гарцевание в полях, лесах, быстрое скольжение по обледенелым равнинам, потому что он любил графиню и ее гордых соколов, он любил и ее, любил ребенка, Приблудную Птичку, которая была принадлежностью всего этого. И потому, что он любил синее море и скалистые гроты, эти горы и дикие овраги, небо и горячее солнце, потому что он любил все это на счастливом острове Капри, - он взял также и ее, которая этому принадлежала.
Она была частью этого острова, как некогда была частью Войланда.
Такой была его любовь.
* * *
В своей комнате в отеле "Plaza" в Нью-Йорке Эндри Войланд ждала своего кузена, ждала весь день и весь вечер. Один раз зазвонил телефон. Она вскочила, взяла трубку, Но это был не Ян, а Гвинни Брискоу.
Она отвечала рассеянно - что ей было делать с Гвинни сегодня вечером? Она мечтала о солнечном острове, о глубоком морском гроте их счастья.
Однако вспомнила свое обещание Тэксу Дэргему.
- Послушай, Гвинни, - сказала она. - ты читала сегодняшнюю газету? О несчастье с аэропланом в Солт-Лэйк-Сити? Обещай мне, что ты не будешь летать.
Она слышала, как задрожал голос Гвинни.
- О! Ты обо мне беспокоишься? Спасибо тебе - спасибо! Конечно, я не буду летать, если ты этого не хочешь.
И затем - не может ли она придти к ней сегодня вечером - увы! - только на минуту?
Но Эндри отказалась. Она чувствовала себя не совсем хорошо. Она приедет завтра, нет, лучше послезавтра!
В десять часов - снова звонок. У телефона был Ян: он ждет внизу в приемной. Ян попросил ее сойти - только поскорее, он очень спешит. В одну минуту она надела шляпу, накинула пальто, побежала по коридору, спустилась в лифте. Она улыбалась, потому что снова повиновалась ему буквально по первому слову, - сегодня, как и всегда в жизни.
Ян вскочил с кресла и пошел ей навстречу.
- Видел Штейнметца, - воскликнул он, - только что отвез его на вокзал. Сумасшедшая история - то, чего он от меня хочет, еще никогда не бывало! Я рассказал бы это тебе, Приблудная Птичка, если бы имел хоть пять минут свободных. Но я должен тотчас же ехать в клуб для разговора с одним человеком из Уолл-Стрита - по тому же делу. Проходя мимо "Plaza", хотел быстро сказать тебе "добрый вечер". Как дела, Приблудная Птичка?
- О, спасибо! - ответила она.
- Я очень скоро еду в Европу, - продолжал он. - С ближайшим пароходом. Завтра вызову тебя - как только буду знать решение. Приеду за тобой сюда, или назначь где-нибудь, слышишь? А пока извини, Приблудная Птичка, мне действительно надо спешить.
Он взял с кресла свою шубу, надел ее. Полез в карман за перчатками и выронил несколько бумажных долларов на пол. Поднял их, сунул в карман брюк.
- Да, Приблудная Птичка, - сказал он, - может быть, тебе нужно…
Улыбаясь, она перебила его:
- Нет, Ян, мне ничего не нужно.
- Отлично, - воскликнул он, - хорошо! - По рылся в кармане и передал ей коробочку. - Вот, Приблудная Птичка, это я тебе привез из Мексики. Это - Гуитцилопохтли.
- Как? - спросила она.
Он вынул карандаш. Написал это слово и дал ей записку:
- Выучи хорошо: Гуитцилопохтли. Это один из богов ацтеков - очень могущественный святой. Если с ним хорошо обращаться, приносит счастье…
Она смотрела ему вслед, как он выходил из приемной залы. Затем медленно пошла в столовую к ужину. Ян - постареет ли он когда-нибудь! Он выглядит совсем таким же, как тогда, на Капри. Высокий, белокурый, загоревший на солнце. Точно так же он смеялся и тогда. Также сияли его светлые глаза. Он остался таким же. В каждом жесте - тот же самый Ян. Конечно, он привез ей какую-нибудь древнюю вещицу, что-то священное и мистическое…
Она открыла коробочку. Смешной бог в два дюйма ростом, вырезанный из молочного опала. Безобразный человечек сиял в свете столовой лампы.
Как ветер, появился здесь Ян - и снова исчез. Был ли он на самом деле? Конечно - ведь она держит в руке его опалового бога.
Кораблекрушения
Ян! Он подобен выскользнувшему из рук в ванне куску мыла. Его постоянно видишь, но как только хочешь схватить, он тотчас ускользает из рук!
В мартовскую ночь Эндри бежала по холодным и сырым улицам Манхэттена. Вернулась обратно, продрогшая от холода и сырости. Она чувствовала, что едва ли заснет, и приняла три большие таблетки героина.
Проснулась она от телефонного звонка. Было еще совершенно темно. Она включила свет.
Вызывал Ян: пусть она подъедет к бюро Северо-Германского Ллойда, там он будет ее ждать.
Эндри посмотрела на часы: больше двенадцати. День был мрачный и туманный. Она взглянула в окно и не смогла различить даже деревьев в парке. Оделась, спешно позавтракала, поискала автомобиль - не нашла ни одного. Тогда она быстро пошла по серым улицам к подземке.
- Прекрасно, что ты приехала! - воскликнул кузен, идя ей навстречу. - Я уже думал, что в темноте ты проскочила мимо.
Он уезжал уже сегодня - на "Дрездене". Предложение он принял.
- О чем идет речь? - спросила Эндри.
Он пожал плечами.
- Не могу тебе сказать. Глупо, что я не рассказал тебе вчера вечером. Но я вел вчера ночью и сегодня утром длинные переговоры с тем господином, другом Штейнметца. Он поставил определенные условия. Я дал обязательство ни с кем не говорить об этом. Я должен отыскать в Европе людей, современных врачей, которые взялись бы сделать один научный опыт, одну операцию. Адски интересная история, но я не имею права даже намекнуть, в чем ее суть.
Она почувствовала, как побледнела. Попросила у него папироску, быстро закурила.
- С каких пор ты занимаешься медициной? - спросила Эндри.
- Совсем нет, - воскликнул он, - непосредственного отношения к этому я не имею. Я должен лишь найти врачей, которые смогли бы и хотели взяться за дело. Знаю, что это нелегко. Вначале каждый рассмеется мне в лицо. Будет хорошо, очень хорошо заплачено. Я приготовился выслушать не один отказ. И все-таки я это устрою, найду подходящего человека. Я должен видеть, что из всего этого получится. Это грандиозная шутка, на которую здешние господа, конечно, смотрят серьезно.
Она перебила его:
- Ты говоришь - шутка?
Он подтвердил:
- Конечно, ничего иного, даже если идет вопрос о жизни и смерти. Очень наглая шутка, все равно - удастся она ли нет. Но я хотел бы еще раз посмеяться от всего сердца. Поэтому я благодарен старому черту Карлу Протеусу Штейнметцу за то, что он подумал обо мне и я могу сунуть и свои пальцы в этот сумасшедший пудинг.
Она подумала: "Этот пудинг - я".
- Когда отходит твой пароход? - спросила она.
- Как только я взойду на борт, - засмеялся он. - Я жду здесь агента Ллойда и с ним перееду в Гобокен. Если ты, Приблудная Птичка, захочешь мне писать, вот адрес: Берлин, отель "Бристоль".
- Итак, ты уезжаешь сейчас, - сказала она, - сейчас, как всегда. - Она откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. Ее охватила сонная усталость.
- Ради кукушки, что с тобой? - шутил он. - Ты лежишь смятая и скомканная, точно маска, брошенная после маскарада!
Вошел агент. Ян быстро потряс ей руку, поцеловал в щеку.
- До свидания, Приблудная Птичка!
- До свиданья! - прошептала она.
Когда он уехал, она пошла к билетной кассе, справилась о ближайшем отходящем пароходе, выбрала себе каюту. Попросили заплатить. Она полезла в карман и увидела, что имеет при себе лишь пару долларов. Вызвала по телефону Централ-Трест и попросила Тэкса Дэргема тотчас же приехать на Бродвей в Ллойд-бюро и привезти ей деньги.
Она ждала минут десять. Но приехал не секретарь, а сам Паркер Брискоу, видимо взволнованный.
- Тэкс передал мне, что вы здесь, - сказал он. - Я привез деньги. - Он подошел к окошечку и подал служащему деньги:
- Выберите лучшую каюту для мисс Войланд!
Затем он вернулся к ней, отвел ее обратно в приемную залу и сел возле нее.
- Мисс Войланд, - начал он. - Как видите, я не чиню вам никаких препятствий. Поезжайте в Европу. Быть может, это и лучше - вы проникнетесь другими мыслями. Но позвольте мне повторить вам, что я не настаиваю на нашем соглашении. Моральное - или, точнее, аморальное - обязательство, принятое мною по отношению к Гвинни, я разрешу. Я еще не говорил с ней основательно, но даю вам слово, что я это улажу!
- Вы кое-что забыли, - ответила Эндри, - вы ведь приняли обязательства и по отношению ко мне.
- Знаю, знаю! - воскликнул он. - И ничего не забыл. Все, что обещал, уплачу вам до последнего доллара.
- Мистер Брискоу, - сказала она спокойно, - Вы заблуждаетесь - этим вы нашего договора не исполните. У вас была мысль, и для ее осуществления вы купили меня. Я приняла ваши деньги, но вовсе не подарок от вас. Поймите это хорошо!
Он потер руки, стиснул их, точно давил орехи.
- А если я не хочу, если я уклоняюсь, - воскликнул он.
Она покачала головой.
- Уладьте это с вашей дочерью. Если откажусь я, как вы хотите от меня сегодня, то и Гвинни на это согласится. Если же я настаиваю, то она никогда этого не сделает. Вы это знаете так же хорошо, как и я, мистер Брискоу.
Он промолчал, вздохнул. Когда он снова начал говорить, голос его звучал совсем иначе:
- Штейнметц послал мне вчера одного человека, конечно, немца. Немцы всегда фигурируют в роли людей, делающих невозможные вещи возможными. Я договорился с ним, предоставил ему полную свободу. Но в ту минуту, когда он сегодня утром уходил из моего кабинета, я ясно понял, что это - обыкновенное преступление и ничто иное! Врачи - они, уж конечно, ухватятся: это - их занятие, их честолюбие. А немец будет их подстегивать. Он делает это ради долларов и потому, что ему занятно участвовать в таком деле. Но безумная идея исходит от меня одного. Я - причина, а вы, вы, мисс Войланд, из-за этого погибнете!
Она ответила:
- Бросьте, мистер Брискоу. Умру я или нет - эту опасность я принимаю на себя. Вам не удастся меня переубедить…
Она оборвала свою речь. Затем медленно продолжала:
- Для этого существует только одна возможность…
- Какая? - с живостью спросил он.