Она поднялась, сделала несколько шагов, остановилась. Снова прошлась по пустому залу, вернулась к нему. Пристально посмотрела на него, опять повернулась, снова прошлась по большой комнате. Она размышляла - чего ей надо? Существует одна возможность? Какая и для чего?
Вошел служащий с выписанным билетом, дал ей большой опросный лист, прося заполнить.
- Сейчас, сейчас, - пробормотала она.
Внезапно ей стало ясно, что она чувствовала. Если бы Ян, если бы ее кузен Ян…
Это была единственная, едва ли вероятная возможность… Последняя, тихо трепетавшая мечта ее бедной души. Если бы пришел Ян, если бы он сказал: все это - бессмыслица, брось! иди ко мне, Приблудная Птичка!
Она подошла к Брискоу и тихо сказала:
- Существует одна возможность, одна единственная. И потому, что я совершенно бессознательно ее чувствовала и желала, я и заказала билет в Бремен.
Он посмотрел на нее. Глаза у нее, как всегда, были ясные. Но слова с трудом сходили с ее губ, точно сквозь слезы.
- Пусть всемогущий Бог… - начал он.
Она жестко перебила его:
- Брискоу, оставьте в покое Бога. В этом деле он ни при чем.
Он схватил ее руку и сжал так, как будто хотел раздавить:
- Обещайте мне, мисс Войланд, что вы сделаете все, чтобы превратить эту возможность в действительность.
- Я хочу это сделать… - прошептала она.
Они сидели рядом молча. Потом она заговорила:
- Я хочу попытаться… должна попытаться… Может быть… может быть…
Он почувствовал, как ее надежда становится его надеждой:
- Может быть! - воскликнул он. - Несомненно, несомненно! Если бы только вы твердо захотели! У меня нет ни малейшего представления, в чем дело, и я не хочу вас ни мучить, ни настаивать. Только это должно касаться других людей - не так ли? Так нет на земле человека, который бы при таких обстоятельствах отказал вам, вам, мисс Войланд, в своей помощи.
Она посмотрела на него, усмехнулась.
- Один есть. Тот, которого вы сегодня послали в Европу.
- Что? - воскликнул он. - Этот немец? Этот господин Оли…
Она кивнула головой.
- Олислягерс - его фамилия. Ян Олислягерс, мой кузен. Здесь, в этом самом помещении, он сидел со мной всего полчаса тому назад.
Брискоу вспылил:
- И он сказал вам…
Она перебила его:
- Нет, нет, он ничего не сказал мне. Он обещал вам молчать и держит слово. Никто не мог бы из того, что он говорил, понять, с какой целью он едет в Европу, никто, кроме меня.
- А вы, мисс Войланд, - воскликнул Брискоу, - сказали ему тогда, что речь идет о вас?
Она покачала головой:
- Нет, нет! Ни от вас, ни от меня он не знает имени обреченного на убой ягненка. Но вы не могли сделать лучшего выбора. Мой кузен Ян не успокоится, пока не отыщет дом, где живет мясник.
Его охватил озноб:
- Вы нашли настоящие слова, мисс Войланд, - сказал он. - Еще один вопрос хотел бы я вам задать. Вы как-то говорили, что были замужем? И он ли это, от кого зависит та… та возможность?
С минуту она колебалась, затем сказала:
- Не хочу от вас скрывать, Брискоу. Я никогда не была за ним замужем, но была однажды его любовницей. Это было очень давно, почти двадцать лет тому назад! Вы догадались верно: он один может отговорить меня.
- А если он ничего не сделает? Если он вас отошлет?
- Тогда я должна буду пойти другой дорогой.
Он не сдался, сделал последнюю попытку:
- Еще одна просьба к вам, мисс Войланд. Клянусь вам, что буду действовать согласно вашей воле. Только обещайте мне ничего не делать, не отдавать себя там никакому мяснику прежде, чем я не буду иметь возможность еще раз говорить с вами.
Она протянула ему руку:
- Это я вам обещаю. Но уверены ли вы, что тогда вам удастся то, что не удалось теперь? Ради вас я хотела бы этого, Паркер Брискоу, и, кто знает, может быть, ради меня самой…
* * *
Апрельское солнце сияло над Манхеттеном. На огромном паровом пароме Гвинни стояла рядом с Тэксом Дэргемом. Они переезжали через Гудзон в Гобокен, чтобы попрощаться с Эндри Войланд. Несколько дней тому назад Эндри заговорила о своем отъезде. Гвинни вся сжалась, но выказала себя храброй. Каждый день она приходила в "Plaza", но того взрыва, которого опасалась Эндри, не произошло.
Тэкс тащился с гигантской коробкой. Это был его подарок к отъезду.
- Держу пари, что это пралине! - воскликнула Гвинни.
Тэкс подтвердил:
- Самая большая и самая дорогая коробка, которую только можно было достать, - сказал он с гордостью.
Она взяла пакет, взвесила его обеими руками:
- Фунтов двадцать? - спросила она.
- Двадцать пять! - воскликнул он.
Она оглянулась кругом и увидела позади себя женщину с мальчиком и двумя маленькими девочками. Тотчас подбежала туда, Тэкс - за нею.
- Вот, - сказала Гвинни мальчику, - вы можете целый год есть шоколад.
Она поставила пакет на скамейку, Тэкс в отчаянии схватил его.
- Оставь! - крикнула Гвинни. - Если бы я не нашла детей, я бы твои дурацкие пралине выкинула в Гудзон.
- Там есть еще кое-что, - забормотал он, - это я возьму.
Он отвязал большой, твердый пакет в конверте, привязанный к низу коробки.
- Скажи, пожалуйста, Гвинни, почему я не могу подарить мисс Войланд пралине? Все дарят пралине всякому, кто уезжает в Европу.
Гвинни покачала головой.
- Уже шесть месяцев, Тэкс, ты, знаком с нею и не знаешь даже, что она никогда не ест шоколада. - Она продолжала, взяв желтый конверт. - А что у тебя тут за глупость? Быть может, ты хочешь подарить ей свою фотографию? Она, конечно, будет очень рада!
Тэкс взял конверт у нее из рук.
- Это фотография Вашингтона. Лучшее и самое благородное, что произвела Америка! - сказал он торжественно. - Нон плюс!
- А ты, Тэкси, - ответила она с глубокой убежденностью, - знаешь, кто ты такой? Ты - самое пошлейшее и самое идиотское, что эта страна произвела! Нон плюс изо всех нонплюсов - вот кто ты!
Он ничего не ответил и только радовался, что она не разорвала его конверт.
Гвинни и Тэкси спускались по лесенкам…
- Ради чего, собственно, она едет в Европу? - спросил он.
- Этого ты никогда не поймешь, - сказала она с состраданием. - А когда все будет сделано и ты ее снова увидишь, то разинешь рот от удивления, будешь смотреть, как на чудо, и - увы! - все-таки ничего не поймешь!
- Если кто-то другой может понять, - парировал он, - то пойму и я. И, конечно, так же хорошо, как ты. Мне и так казалось, что с нею что-то творится, и это неправильно, что ты мне не говоришь ничего определенного.
- Но я не могу ничего определенного сказать, - крикнула она. - Во-первых, это великая тайна, и еще ни один человек не знает, что должно произойти и как оно произойдет. Одно достоверно: предстоят тяжелые операции.
Он испугался:
- Операции? Значит, она больна?
- Нет, нет, - ответила Гвинни. - Она нисколько не больна. Речь идет скорее о систематическом новообразовании мужского принципа - вот, теперь ты знаешь…
Она была очень рада, что нашла такие красивые слова, и величественно прибавила:
- Мисс Войланд будет пышнейшим цветком, нет, пышнейшей жертвой науки.
- Что? - крикнул он. - Жертвой… чего?
Гвинни разозлилась. Этого она не хотела сказать.
Она думала что-то, но еще не знала, что именно.
- Это отвратительно с твоей стороны, Тэкс, - возмущалась она, - ты не понимаешь настоящего смысла слов. Ты не должен всегда цепляться за буквальное значение слова, а должен больше читать между строк.
- А, что там! - ответил он. - Я лучше спрошу саму мисс Войланд. Она умнее тебя, у нее не надо читать между строк.
Но Гвинни уже знала, чем его взять.
- Тэкс, - сказала она, - я многое доверяю тебе, но ты не можешь быть настолько бестактным. Есть вещи, о которых дам не спрашивают.
Паром остановился. Они вскочили в свой автомобиль и поехали к докам Ллойда. По мостовым взошли на палубу. Там стояла Эндри Войланд. Рядом с ней - Паркер Брискоу с большим букетом роз в руке.
Они говорили о безразличных вещах. О великолепной солнечной погоде, о новом пароходе, о предстоящей прекрасной поездке.
Толстая дама с двумя дочерями громко зажужжала:
- Мистер Брискоу! - воскликнула она радостно. - И вы едете с нами?
Тем временем обе барышни набросились на Гвинни.
Тэкс Дэргем воспользовался случаем и быстро передал Эндри большой конверт.
- Пожалуйста, мисс Войланд, прочтите, как только отойдет пароход. То, что говорится там о пралине, более не имеет силы. Гвинни отняла их у меня и подарила кому-то на пароме. Их было двадцать пять фунтов.
- Ах, - сказала она, - всего-то? Во всяком случае, Тэкс Дэргем, очень вам благодарна!
Он покосился по сторонам - Гвинни еще не могла отделаться от барышень.
- Мисс Войланд, - начал он, - Гвинни только что сделала мне несколько намеков. Тут тайна, сказала она, но предстоят тяжелые операции. Если, быть может, дело идет о слепой кишке, то ради этого вам не надо ехать в Европу. Я знаю врача, который превосходно оперировал мою сестру. Через десять дней она уже могла бегать. Было бы лучше вам остаться здесь ради Гвинни. Ну и ради других…
Она посмотрела на него и улыбнулась:
- И ради других, Тэкс!
Он покраснел, застыдился и с раздражением сказал:
- Да, и ради других!
Подошел Брискоу и сейчас же следом Гвинни. Эндри взяла букет, дала каждому по розе, а третью - Тэксу. Стюард пробежал по палубе, изо всех сил звоня большим колокольчиком.
- Нам надо уходить, - заметил Брискоу.
Эндри сняла свою перчатку и протянула ему руку.
- До свидания!
- До свиданья там! - ответил он.
- Я скоро приеду, - сказала Гвинни.
- Я тоже, - пробурчал Тэкс.
Эндри обняла Гвинни и легко поцеловала дрожавшую девушку в обе щеки.
"Она как игрушка, - подумала Эндри, - раскрашенный фарфор. И такой ломкий!.."
Напряженной, кукольной вышла радостная улыбка у Гвинни. Широко раскрыла она свои голубые глаза, затем закрыла их длинными ресницами и, не говоря ни слова, упала без сознания.
Отец подхватил ее. Эндри открыла свою сумку и вытерла куколке лицо одеколоном. Свежие краски сошли, перепачкали платок. Гвинни стала совсем бледной. Но радостная улыбка осталась на ее губах. Она медленно открыла глаза.
Тэкс Дэргем взял ее на руки и, как ребенка, снес с мостков. Она вынула свой платок и махала им, пока могучий пароход отходил по Гудзону.
* * *
Эндри разорвала конверт. В нем оказался другой конверт, адресованный Тэксу Дэргему, с приложением ее собственной фотографической карточки и короткого письмеца. В письме - сначала два-три слова о пралине и пожелание хорошего пути, затем просьба подписать фотографическую карточку и передать лоцману, когда тот у Сэнди-Гука сойдет с парохода. Она пошла в специальную каюту для пишущих письма, подписала фотографию, вложила ее в конверт и передала через стюарда лоцману.
Эндри спросила о своей каюте. О, гостиная, спальная, ванная! Повсюду цветы. Столы, стулья, кровать заложены пакетами и коробками. Ну, она не соскучится на пароходе: дел будет достаточно - распаковывать подарки семьи Брискоу.
Она слышала громкие голоса, возбужденное беганье по коридорам и лестницам. Все высыпали на палубу. Вышла и она, пристально смотрела, куда все смотрели - высоко в воздух. Там летел больнюй аэроплан. Люди кричали вверх, аплодировали, махали платками, когда он после нескольких смелых фигур полетел на восток. Первый океанский летчик в нынешнем году!
Эндри почувствовала себя очень одинокой в эту минуту. Почувствовала, что нет у нее ничего общего со всеми этими людьми на борту и еще со многими тысячами и миллионами по обе стороны океана. Происходило событие, самое важное для сегодняшнего и завтрашнего дня. Бурное ликование - если летчик удачно перелетит, глубочайшая скорбь - если он погибнет. Много газетной бумаги будет занято криками о геройстве этих полетов. Внимание всего мира будет приковано к ним.
Она медленно спустилась с лестницы. Смешным и жалким казалось ей то, на что изумленно глядел весь мир. Лететь - о, да, когда есть крылья! Но так - запершись в ящик, с противным шумом пропеллеров в ушах! Однажды с величайшими ожиданиями она взошла на аэроплан и с горьким разочарованием вышла оттуда. Воздушный пилот ничем не отличается от шофера! Как жалок был этот полет в сравнении с полетами ее соколов!
Нет-нет, не беспомощной технике наших дней сделать возможным полет! Этого достигала фантазия поэта. Того, который сочинил миф о Икаре, или другого, кто впервые родил мечту о слетающих с неба ангелах. Только тот, кто плыл бы через эфир самостоятельно, стал бы волен, как птица в воздухе!
Когда она еще была с кузеном на Капри, наверху, на Монте-Соларо, над их головами пролетела одна птица.
- Смотри-ка, бродячий сокол! - крикнул Ян. - Может быть, это - Фалада, улетевшая из Войланда. Через день она пересечет Средиземное море.
Это было вечером перед его отъездом. И она тоже покинула остров.
Эндри ни с кем не познакомилась во время этого переезда. Наверху, на освещенной солнцем палубе мечтала она, лежа в шезлонге. О прошлом - все время о прошлом. Надо покончить с этой старой жизнью раньше, чем начать новую…
Как это было? Ян не вернулся на Капри. Написал, что едет в Индию и дальше. Она оставалась одна.
Все ближе подходил к ней учитель фехтования, кавалер Делла Торе. Постепенно стал ей необходим. Он заботился об ее переписке с банком. Помогал при покупках. Конечно, он брал на некоторое время ее деньги, но платил за нее, когда они бывали в Неаполе, и никогда не приезжал на Капри без маленького знака внимания. Он ввел ее в фехтовальный клуб в Неаполе, уговорил принять участие в осенних состязаниях. Она получила первый приз. Если она будет каждый день с ним упражняться, - заявил кавалер, - то он подготовит ее так, что она сможет весною участвовать в Вене в конкурсе на мировое первенство и получить приз.
Это ее увлекло, и она разрешила ему переселиться на Капри. Вначале он жил в гостинице. Затем она отвела ему пару комнат на своей вилле. Он не разочаровал ее, не позволял себе ничего лишнего. Постоянно встречал ее с одинаковой сдержанной вежливостью. Она привыкла к нему и поверила ему.
Эндри победила всех соперниц младшего класса. Только перед победительницей Олимпийских игр она принуждена была согнуть свой клинок.
Рыцарь Делла Торре очень умно выбрал момент для своего предложения. Волнения фехтовальной недели подходили к концу, призы были розданы. Где-то далеко по свету бродяжил кузен. Надежды вернуться в Войланд никакой. Куда ей деться? Она его не любила. Ясно чувствовала, что никогда между их душами не зародится никакой связи. Но он не был ей неприятен. У него - совершенные формы, он везде безукоризнен. С ним можно всюду показаться - и в Опере, и в лучших отелях, не только в фехтовальной зале. Она рассказала ему, что случилось в Войланде, сказала, что любила Яна и жила с ним. Он пожал плечами, поблагодарил за откровенность. Рассказал ей, что и сам - не святой, что прокутил целое состояние. Теперь должен, к сожалению, зарабатывать фехтованием средства к жизни. Если она выйдет за него, можно будет все делать вместе. Она будет им довольна. Он ни в коем случае не станет ей в тягость.
Эти слова "ни в коем случае" он особо оттенил, и она хорошо их поняла. Вышла за него замуж, и он сдержал свое слово. Оставался всегда таким же вежливым, как и до свадьбы, всегда ровным, любезным. Вывозил ее, доставлял домой, целовал руку у дверей ее комнаты и тотчас же уходил в свою.
Они жили в Париже, затем в Лондоне. В промежутке бывали на крупных курортах. Кроме фехтования, она снова взялась за верховую езду. Держала несколько скаковых лошадей, участвовала в скачках. Всегда под его именем: Делла Торре. Под этой фамилией она стала известна в международном обществе, всегда собирающемся около всяких конкурсов и состязаний. Жизнь их казалась достаточно разнообразной. В основе же своей она была простой и всегда одной и той же: изо дня в день тренировки, от фехтовальных перчаток к костюму для верховой езды, вечерами - в большой компании. Управление своим имуществом она передала в руки мужа. Дала ему общую доверенность. Он, казалось, хорошо хозяйничал, много зарабатывал. Иногда он ей говорил, что начал то или иное дело. Никогда не забывал купить ей какое-либо украшение, жемчуга или бриллианты.
Она была в Риме, когда, спустя несколько лет, все это великолепие рухнуло. В тот день она вернулась с утренней верховой прогулки в отель. В приемной зале ее ждали несколько полицейских чиновников. Ее расспрашивали о местопребывании мужа. Она даже не знала, что он уехал. Еще накануне вечером она была вместе с ним в театре. Искали его из-за одного широко задуманного мошенничества. Но не нашли. Он исчез, как и забранные им деньги. Он вовремя, кажется, почувствовал, чем пахнет. Во всяком случае, у него было достаточно времени, чтобы забрать с собой большую часть ее драгоценностей. Ее состояние пропало. Лошади, оставшиеся драгоценности, даже вечерние туалеты были конфискованы. Ее не арестовали, но она не имела права покинуть свою комнату в отеле. Перед дверью дежурили два карабинера.
В течение этих лет она ни разу не виделась со своим кузеном. Поддерживала с ним связь только случайными письмами. Даже не знала, в Европе ли он. Поэтому она была очень изумлена, когда спустя несколько дней ранним утром он вошел в ее комнату. В газете он прочел про ее историю и приехал помочь. Он смеялся от души, когда увидал жандармов перед ее дверью.
- Сразу двое! - воскликнул он. - Кажется, ты важная преступница.
Он позвонил лакею и заказал завтрак.
- Прости, Приблудная Птичка, я голоден, как волк. Тридцать часов провел в дороге и не достал на этот раз места в спальном вагоне. Теперь я должен сначала немного умыться.
Он пошел со своим ручным чемоданчиком в ее ванную. Она слышала, как он там плескался и полоскал горло. Вернулся в одном из ее кимоно, снова позвонил, распахнул двери, когда горничная не пришла тотчас же. Без долгих разговоров отдал одному из карабинеров свой костюм и ботинки - пусть распорядится их вычистить. Тем временем пришли кельнер со служанкой.
Эндри слышала, как за дверьми громко говорили и смеялись. Трагедия последних дней, казалось, в один миг превратилась в комедию. Затем Ян вернулся, подсел к ней, выпил ее чай и закусил в прекраснейшем настроении духа.
Только один раз Ян сделал ей мягкий упрек:
- Но, ради Бога, - сказал он, смеясь, - почему ты, собственно, вышла за этого молодца замуж? Я ведь говорил тебе, что он левантинец, а эти и в аду обжуливают чертову бабушку, а в небесах - патриархов с Моисеем впридачу! Разве ты за все это время не заметила, что это за тип?
Эндри промолчала. Ничего такого она не заметила.
Этот человек никогда близко к ней не подходил. Она всегда видела его таким, как он был в тот день, когда она впервые делала с ним покупки в Неаполе: очень вежливым, любезным, сдержанным. Кавалер совершенного образца, - но всегда чужой.
- Кавалер, - начала он…