- Людей надо судить только по первому впечатлению. Я всегда так поступал и редко ошибался. Чувствуешь, каковы они, - если, конечно, обладаешь соответствующим дарованием, - чувствуешь, хотя, конечно, нельзя подвести под такое чувство достаточные основания. Поэтому, мисс Войланд, мне приятно вас видеть. Я хочу вам сказать, что, быть может, не должен требовать от вас такой жертвы. Может быть, я уговорил вас нынче утром. Обо мне говорят, что я лучше кого-либо другого в этой стране умею уговаривать людей и что здесь - причина моих успехов. Не нужно ли вам время на размышление? Не хотите ли вы еще раз основательно обдумать мое предложение? Быть может, ваше доброе сердце, ваша жалость к бедной Гвинни сыграют с вами дурную шутку и вы когда-нибудь горько раскаетесь, что так легко…
Мисс Войланд поднялась.
- Вы ошибаетесь, мистер Брискоу! Ни один человек не мог меня когда-нибудь уговорить сделать то, чего я не желала. Мне не нужно времени на размышление, я не хочу ничего обдумывать и даю вам слово, что не стану раскаиваться. У меня нет нынче никакого сострадания к вашей дочери. Что же касается моего сердца… - она со смехом оборвала фразу.
Он положил в пепельницу свою трубку и подошел к Эндри.
- Не будете ли вы столь добры сказать мне, чего ради вы приносите эту жертву?
- Да, скажу, - спокойно ответила она. - Я приношу вам эту, как вы называете, жертву потому, что для меня она вовсе не жертва. Ваше предложение я принимаю ради денег. Поймите меня правильно: только поэтому.
Он прислушался к глубокому альту ее голоса, молча посмотрел на нее и очень решительно сказал:
- Это неправда, мисс Войланд!
Это смутило ее. Она нервно начала застегивать свои перчатки.
- Это половина правды, - прошептала она.
Брискоу кивнул головой.
- Хорошо, - заметил он. - Вы не хотите мне сказать больше, и я не имею права требовать большего.
Он вырвал листочек из блокнота, взял карандаш, написал.
- Вот номер моего личного телефона. Вызывайте меня, когда захотите. Все, что вам нужно, - в вашем распоряжении. Если вы мне еще раз разрешите послать вам при случае, разумеется, от имени Гвинни…
Он споткнулся и потер руки, как муха потирает свои передние лапки. Она поняла и быстро пришла ему на помощь.
- Да, да, - сказала она с жестким смехом, - можете посылать сколько вам угодно! Я не буду оскорблена! Позволяю вам, а также и Гвинни. Можете посылать мне сколько хотите цветов, фруктов, сластей, книг, мехов, драгоценностей - всего. И денег также - не забывайте этого, - и денег, чем больше, тем лучше.
Брискоу улыбнулся, покачав головой.
- Благодарю, - сказал он. - Вы не обманете меня насчет себя. Впрочем, Гвинни уедет во Флориду, к моему тестю, у него там дача. Она уедет, как только встанет с постели, и не будет вас больше посещать. Думаю, так будет лучше. Она как будто тоже с этим согласна, обещала мне.
Эндри одобрительно кивнула головой. Это была приятная новость.
Прежде чем подать ему руку, она сняла перчатку, но на его пожатие едва ответила. Она спрятала своей взгляд, и Брискоу понял: эта женщина хорошо знает, что делает. Что бы он ей ни давал, никогда это не будет подарком. Он навсегда останется ее должником.
* * *
Он вернулся в свой рабочий кабинет. Его личный секретарь Тэкс Дэргем ждал его. Молодой человек, синеглазый блондин, только что кончивший Гарвардский университет. Он вышел к нему навстречу в сильном возбуждении.
- Наконец-то вы здесь, мистер Брискоу, - воскликнул он. - Я должен с вами переговорить.
- Сначала подайте почту, Тэкс, - распорядился Брискоу.
- Лежит на письменном столе, как обычно, - воскликнул молодой человек. - Вы ее еще не просматривали? Там есть одно письмо, - я хотел бы с вами поговорить раньше, чем вы его прочтете.
- Боже мой, Тэкс, что с вами? - засмеялся Брискоу. - Разве вы не можете подождать с полчаса? Так спешно?
- Очень спешно, - отвечал Дэргем. - Если бы вы только знали, - моя жизнь зависит от этого, а может быть, и вашей дочери, мисс Гвендолин.
Брискоу снова засмеялся.
- И чего вы не наговорите! Так это важно! Не будете ли вы любезны сначала объяснить мне, почему вы заговорили о моей дочери как о мисс Гвендолин? Это звучит несколько комично! Никто не зовет ее иначе как Гвинни, почему вы, Тэкс, - исключение?
- Гвин… Мисс Гвендолин мне запретила, - сказал секретарь. - Она определенно приказала мне и думать, и говорить о ней, и обращаться к ней только как к мисс Гвендолин. Могу я говорить?
Брискоу утвердительно кивнул:
- Ради Бога, если уж это необходимо!
Тэкс Дэргем подошел к письменному столу, взял одно письмо и выложил его наверх.
- Это письмо от Ральфа Уэбстера. Он тоже влюблен в мисс Гвендолин. Он, конечно, ревнует, поэтому-то он и пишет. Это пошлость. Он был моим лучшим другом, был со мной в школе, затем в Гарварде.
- Да, да, - торопил Брискоу. - Я это знаю. Короче, Тэкс. У меня, на самом деле, нет времени.
Молодой человек начал новую атаку.
- Все, что написано в письме, совершенно верно. Конечно, это не все. Всего Ральф не знает. Но будет лучше, если я вам расскажу. Когда-нибудь вы все равно узнаете. Итак, слушайте: я втерся в ваш дом, навязался вам на эту должность, потому что…
Брискоу перебил его.
- Не говорите, пожалуйста, столь поразительных глупостей, Тэкс. Я предоставил эту должность вам, потому что она была свободна. Как вы знаете, вашего предшественника я отправил в Мексику. И взял вас на работу потому, что покойный ваш отец был моим старым другом, вы - из хорошей семьи и хорошо воспитаны, из университета у вас наилучшие аттестаты. Далее, потому, что вы мне нравитесь и я иной раз люблю посмеяться над вашей бестолковостью. И, наконец, потому, что я вообразил: вы нигде так хорошо не выучитесь делу, как у меня.
- Но я ведь не хочу ничему учиться, - вскричал Дэргем. - Это меня не интересует! Я увлекаюсь гольфом, семейными благами, моим аэропланом! Я вам солгал, мистер Брискоу. Я втерся к вам - это действительно так. Ральф тоже это знает. И сделал я это из-за Гвендолин. Как мог я иначе поближе подойти к ней, чем в должности вашего личного секретаря? Конечно, я использовал это в полной мере. Я мог почти каждый день узнавать, куда она идет. Там бывал и я. В Опере, в театре, на концертах, во всех магазинах. И, конечно, у вас дома - нигде она не могла уйти от меня. Гвендолин обо всем этом знает. От нее у меня нет секретов. Она над этим смеется. Но вы - так ли легко вы отнесетесь к этому?
Брискоу уселся за письменный стол и снова набил себе трубку.
- Один вопрос, Тэкс. Знаете ли вы, что Гвинни больна?
- Конечно, я это знаю, - огорченно сказал Дэргем. - Ваш буфетчик Джерри вызывает меня каждые два часа, чтобы дать отчет о ходе болезни. У нее расстройство желудка, вероятно вследствие злоупотребления ледяной водой.
- Да, да, расстройство желудка, - подтвердил Брискоу, потирая руки. - Еще одно: имеют ли хоть какой-нибудь успех ваши ухаживания за Гвинни?
Тэкс кивнул утвердительно.
- Конечно, имеют, даже очень. Мисс Гвендолин прямо мне говорила, и не один раз, что она не обращает ни малейшего внимания ни на Ральфа, ни на кого другого. Она ничего бы не имела против, если бы их всех завтра утром хватил удар. Так и сказала! И больше того - изо всех ее ухаживателей я для нее, вообще говоря, самый приятный и удобный.
- Так, так, - заметил Брискоу. - Самый приятный и удобный. Скажите мне, случалось ли вам приблизиться к Гвинни? Я имею в виду, брали ли вы ее за руку, целовали, обнимали?
Молодой человек покачал отрицательно головой:
- Нет, этого не было, этого еще не было! Мисс Гвендолин не любит, когда к ней прикасаются. Она говорит, что боится щекотки. Но, поверьте мне, будет и это!
- Вы полагаете? - усмехнулся Брискоу. - Тогда, Тэкс, я действительно не понимаю, на что же вы хотите жаловаться?
Секретарь устремил на него свои невинные голубые глаза.
- Жаловаться? Мне жаловаться?! Да я думал, что вы выкинете меня вон!
Брискоу покачал головой.
- Я ставлю одно условие. Вы вначале что-то болтали, что ваша жизнь зависит от этого! Так вот, у меня величайшее отвращение к самоубийствам, вольным смертям и ко всему с этим связанному. Даже разговоров об этом я не перевариваю. Предоставим решать Гвинни. В конце концов, она - сама себе хозяйка. Она сама знает, кого хочет, а кого - нет. Вы же, Тэкс, будете довольны, каково бы ни было ее решение. Обещаете ли вы мне это?
Он протянул молодому человеку руку, которую тот крепко потряс.
- Конечно, - воскликнул он, - без сомнения и от всего сердца! А вы, хозяин, вы ничего не имеете против?
Брискоу засмеялся, но смех его прозвучал до чрезвычайности серьезно.
- Я говорю вам, Тэкс, что ничего бы я так не желал. Вы можете быть вместе с Гвинни и днем и ночью, понимаете: днем и ночью. - Его голос поднялся и звучал угрожающе, но вместе с тем отдавал отчаянием. - Если бы это только от меня зависело, Тэкс.
Я хотел бы принести ее голой к вам в кровать, даже сегодня же ночью, мой дорогой мальчик!
Он провел по лицу обеими руками, точно хотел стереть горячий пот. Затем снова взялся за трубку.
- Не будем больше об этом говорить! - сказал он. - Дайте же мне наконец почту.
В этот день Тэксу Дэргему некогда было похохотать в Централ-Тресте. Ему не дали ни минуты отдыха. Только в пять часов Брискоу отпустил его.
Что ему предстояло делать теперь, было для него вполне ясно. Конечно, он ничего не понимал в мотивах, двигавших Брискоу. Не было у него и времени об этом подумать. Одно он понял, что со стороны отца не встретит ни малейших препятствий. Поэтому он купил сначала большой букет орхидей, а затем поехал в Парк-Авеню в дом, где жила Гвинни. Джерри, дворецкий, проводил его прямо наверх. Наверху пришлось выдержать борьбу с сестрой милосердия, которая его не знала и не хотела пускать в спальню. Но мужество Тэкса Дэргема одолело бы сегодня и более страшных врагов. Скоро с сияющей улыбкой он стоял перед кроватью Гвинни.
- Ах, это ты, Тэкси, - обернулась она к нему, - хорошо, что ты пришел. И цветы принес - поставь их на стол.
Он собрался поставить свои орхидеи на ее ночной столик, но она сразу одернула его.
- Разве ты не видишь, что тут совсем нет места? Поставь их туда, на стол!
Он повиновался, пробежал на другой конец комнаты и снова вернулся. Он стоял перед ней, смотрел на нее и упивался этим зрелищем.
Она была очаровательна в своей постели. Синеглазая блондинка, как и он. Мальчишеские локоны обрамляли ее головку и раскинулись по подушке. Шея и плечи были голые, сгибы нежные и тонкие. Личико точно вырезано из слоновой кости, щеки и губы кровяно-красные. Большой палец левой руки эта очаровательная куколка держала во рту и сосала.
- Ты вовсе не выглядишь больной, Гвендолин, - сказал он удивленно. - У тебя вполне здоровый цвет лица.
- Ты дурак, Тэкси, - засмеялась она, - дай лучше мне губную помаду.
Он взял помаду из ночного ящика и держал ее в руке.
- Сначала вынь палец изо рта, - потребовал он, - ты знаешь, что я этого не терплю. Ты ведь уже больше не сосунок.
Она послушалась. Вокруг пальца была уже красная полоса. Она вытерла его о подушку. Взяла помаду, прибавила еще немного красноты, чтобы улучшить свое здоровье.
Затем она дернулась, прижала обе руки к телу, заворочалась из стороны в сторону и застонала.
Он испугался:
- Тебе больно? - спрашивал он.
Она накинулась на него:
- Не задавай глупых вопросов! Конечно, мне больно! В желудке, в пищеводе, во рту. Принеси чашку со льдом, она стоит там внизу.
Он схватил ее руку, которую она у него тотчас же отняла.
- Сколько раз я должна тебе говорить, чтобы ты меня не трогал. Принеси лед!
Дэргем вздохнул.
- Как можно так бояться щекотки? А лед, Гвендолин, я, конечно, тебе не принесу, потому, что вся твоя болезнь происходит от бесконечного глотания льда и ледяной воды. Ничего удивительного - так можно себе наделать ран в животе.
Гвинни свистнула, затем сказала:
- Принеси сейчас же лед или я прогоню тебя.
Тогда он пошел и принес миску.
- Положи мне кусочек в рот! - приказала она. - А когда этот растает, еще один и потом снова, слышишь? И чтобы ты знал: это мне очень полезно. Доктор Низбетт мне это прописал. Внутри у меня все горит, а лед охлаждает…
Он хотел сесть на стул, но там лежало платье.
- Сядь на кровать! - сказала она. - Хочешь, и тебе дам кусочек льда?
- Нет, - сказал он, - но можешь велеть подать мне чаю. С парой бутербродов. Я сегодня не завтракал.
Она позвонила и заказала для него чай. Тем временем она ни на минуту не оставляла его в покое, отдавая все новые и новые распоряжения. То он должен был уменьшить отопление, так как ей было слишком жарко, и тотчас после этого - снова прибавить. То должен был подать ей папиросы, шоколад. При этом он не знал, что ему делать с миской со льдом, и тщательно носил ее с собой. Он был рад, когда сестра милосердия вкатила чайный столик. Мог, по крайней мере, освободиться от миски. С грустью он посмотрел на тонкие сандвичи. Они были с салатом, сдобренным каплей майонеза.
Он обратился к сестре:
- Не могли бы вы сказать буфетчику, чтобы он принес мне еще несколько сандвичей?
- Пусть принесут языка, ветчины, крабов и куриного салата, - приказала Гвинни. - Пусть принесут все, что есть! Видишь, Тэкси, я не уморю тебя голодом, как мой отец.
- Ни слова против отца, - ответил он, жуя. - У него прекрасное сердце.
Она согласилась. Затем прибавила, подумав:
- Да, думаю, что оно у него есть. Потому, что иначе, Тэкси, он давно бы выкинул тебя вон.
Молодой человек вынул кусок изо рта:
- Почему, Гвендолин, он должен бы меня выгнать?
Она засмеялась:
- Потому, что ты страшно туп, Тэкси. Вот почему.
Он тоже засмеялся.
- Ну, может быть, он этого еще не заметил. Но если, Гвендолин, тебе угодно, то я мог бы совершенно серьезно…
Он прервался: Джерри принес большие блюда и поставил их перед ним.
- Кушай, Тэкси, кушай! - сказала Гвинни.
- А ты - за компанию? - спросил он.
- Нет, - ответила она, - этого мне нельзя, увы! Лучше дай мне еще кусочек льда.
Тэкс повиновался и положил ей в рот лед.
- Гвендолин, - сказал он, - отучись, по крайней мере, от этого ужасного "увы".
- Как? Ты находишь его ужасным? Можешь мне поверить, Тэкси, оно очень изящно и классично. Все героини так говорят во всех классических произведениях французской литературы. Кроме того, это у меня так хорошо выходит, посмотри только. - Она закрыла веки, медленно открыла их, испустила глубокий вздох, приостановила губы, потянула их назад, сделала глубокий вдох и произнесла томно: "увы!"
- Ну, Тэкси, как?
Выходило очень хорошо. Это вынужден был признать сам Тэкс Дэргем.
Он ел молча, обдумывая при этом, что сделать. Да, было бы лучше всего прямо переговорить с нею - свободно, открыто, начистоту.
Его удивило, что она вдруг притихла. Он посмотрел на нее и, увидев, что она держит в руке маленькую фотографию в рамке, устремил на нее пристальный взгляд.
- Кто это? - спросил он.
Она вздрогнула и протянула ему карточку.
- Ты знаешь ее?
- А, женщина! - сказал он совершенно успокоившись. - Я боялся, не Ральф ли это Уэбстер или еще какой-нибудь дурак, из тех, что всегда вертятся около тебя. Приятельница - ну их, можешь их иметь дюжины.
- Знаешь ты ее? - повторила Гвинни.
Только теперь он внимательнее всмотрелся в фотографию.
- Эту-то? - Он подумал. - Кажется, я видел ее раз с тобой в "Карнеги-холл" на одном из этих скучных концертов. И не ездила ли ты с ней верхом в Централ-Парке? Впрочем, красивая женщина, - заключил он с видом знатока, - вполне красивая женщина!
- Да, ты думаешь? - спросила Гвинни, прибавив мечтательно: - Она очень красива, очень. Ее зовут Эндри…
Своим взором она целовала карточку, которую осторожно и любовно держала в узкой ручке, точно благородную драгоценность.
"У нее каштановые волосы, - мечтательно думала она, - но они светятся и отблескивают красным, когда на них падает свет. У нее очень длинные волосы. А какая еще женщина осмелится в Нью-Йорке или где-нибудь на этом свете носить длинные волосы? Но она это делает. Эндри Войланд это смеет! Когда распустит свои косы, она может закутаться в них, как в манто".
Думая об этом, Гвинни задрожала.
"А глаза у нее серые, большие и серые, блестящие. Так глубоки эти глаза, что смотришь, смотришь и никогда не видишь в них дна. Лицо чрезвычайно гармоничное. Губки - пухлые".
Гвинни закрыла глаза, теперь она видела еще яснее все подробности - щеки и уши, брови и ресницы. "И лоб, и подбородок - все так прекрасно, так красиво, - думала она. - Тот, кто ее создал, был великим художником. А в целом - гордая гармония, ни единого диссонанса. Стройная шея, как благороден подъем к затылку! Что за плечи, что за руки, грудь!.."
Молодой человек наконец наелся. Осталось немного на блюде. Он повернулся и быстро сказал:
- Я говорил сегодня с твоим отцом. Очень серьезно, о тебе и обо мне - о нас обоих.
Она не отвечала.
- Ты разве не слышишь, Гвендолин? - крикнул он. - Положи наконец эту глупую карточку.
"А что за походка, - думала Гвинни, - и фигура!"
- Она такого же роста, как и ты, Тэкс, - прошептала она.
- По мне, она может быть и двумя головами выше! - крикнул он, - Не слы…
Она посмотрела на него:
- Я слышала, - простонала она. - Ты говорил с папой. О тебе и обо мне, очень серьезно!
- Да, совершенно откровенно, глядя прямо в глаза, как мужчина с мужчиной.
- Так, - протянула она, - как мужчина с мужчиной? Это, должно быть, очень скучно. Дай, пожалуйста, зеркальце, Тэкс.
- Гвендолин, - пытался он снова, - я хотел бы тебя просить…
Но она оборвала его.
- Дай зеркало, Тэкс, слышишь?
Он подал ей ручное зеркало. Она снова накрасила себе щеки.
- Скажи, Тэкс, только совершенно искренно, находишь ли ты меня очень красивой? Есть недостатки?
Он повернулся на кровати кругом и нетерпеливо щелкнул языком:
- Тса… Конечно, ты очень красива! - А недостатки? - настаивала она. - Я хочу знать, какие ты находишь во мне недостатки. Никаких? Что надо бы исправить?
- Кое-что, - воскликнул он храбро. - Конечно, я бы всюду кое-что подправил. Ты слишком тонка, Гвендолин. На шее выступают кости. Твои руки - ручки. Ты должна больше есть. От льда ни один человек не поправился, точно так же, как и от сосания пальца. А затем, твоя грудь и спина…
- Чего ты только не скажешь, - смеялась она. - Так ты и там уже смотрел?
- Конечно, - подтвердил он. - При плавании. Тебе бы, в самом деле, следовало бы немного пополнеть, Гвендолин.
- Быть может, ты и прав, - согласилась она. - Сколько, думаешь ты, я должна прибавить?
Он думал, колебался.