Даже в родном доме он чувствовал себя чужим, никому не нужным. Его сердце, казалось, было пересажено другому; жестяной стук скорее всего мог принадлежать телу постороннего человека.
Как странно чувствовать такую несуразность. Быть с собой в постоянном разладе.
Его конь гарцевал под ним, и Джеред пустил его по траве, хрупкой от инея.
Он любил скакать верхом - это давало ощущение свободы, освобождало от тягостных мыслей. Он пришпоривал коня, стараясь не думать ни о чем.
Но холмистая земля обманчива. Тут может быть кроличья нора, лисье логово, дыра от столба ограды. Лучше держать ухо востро.
Он притормозил, желая немного остыть и поразмыслить. Призрак матери возник перед ним, как туман воспоминания, исчезающий в одно мгновение. Странный укол в его сердце. Но ему больше не четырнадцать. Зачем вспоминать давно прошедшие времена?
Он оглянулся на свой дом, такой красивый в предзакатных лучах зимнего солнца.
Глаза Тессы... Какими милыми они были, даже когда она укоряла его. Это ему тоже лучше не вспоминать. А вот Тесса беспомощная и беззащитная, ее рана как знак уязвимости, бренности всего живого. Того, как близко она подошла к краю жизни.
Ему кололо глаза. Это все ветер. Дыхание мистраля. Намек на снег, зимний холод. Возможно, даже ледяной дождь. Он провел рукой в перчатке по щеке, дал коню волю и пригнулся в седле, гоня прочь осторожность, благоразумие и, самое главное, воспоминания.
И помчался наперегонки с ветром.
Глава 27
- Джеред, ты тратишь слишком много денег на мелочи.
Он только улыбнулся дяде. Несмотря на завидное состояние сундуков Мэндевиллов, Стэнфорд Мэндевилл был известным скупердяем.
- "Победа" прекрасный корабль, дядя. Она заслуживает самого лучшего.
- А что, черт возьми, случится, если она затонет? Всем будет наплевать, имелся ли ковер в адмиральской каюте.
- Большая часть денег ушла не на это, и вам это прекрасно известно.
Дядя проворчал что-то и снова, щурясь, посмотрел в гроссбух. Джеред сомневался, что это демонстративное изучение записей так уж необходимо. Он был уверен, что Стэнфорд Мэндевилл может при желании дословно процитировать все расходы на "Победу". Честно говоря, он бы даже поспорил на все свое состояние.
- Почему желтая краска?
- Эта краска отменного качества, шпангоуты будут не так быстро гнить.
- Ты уверен? - Дядя задумчиво глядел в окно, как будто размышляя. - Но как же адмиралтейство? Они ведь привыкли к красным палубам.
- Скажите им, что это оскорбляет мои художественные чувства. Мне совершенно наплевать, что вы придумаете, дядя. Адмиралтейство - это ваша забота.
- До того, как я умру. Тогда это станет твоей заботой.
- Оставайтесь в добром здравии как можно дольше, ради меня.
- Знаешь, я удивлен.
- Что я даже знаю, где находятся верфи? Или что я проявил интерес к работе?
- Думаю, и то и другое.
- Не старайтесь смотреть на меня так вопросительно, дядя. Это было временное помрачение рассудка. Каприз.
- Неужели не оказалось лучшего развлечения?
- Верно.
- И я не должен спрашивать с тебя большего, Джеред? Никаких обязательств перед семьей, никакого интереса?
- Опять верно.
- Твоя сестра на прошлой неделе родила ребенка. Ты знал?
"Джеред! Смотри, как я еду! Смотри!" Восторженный смех, подпрыгивающий под ней пони. Хихиканье и улыбка, такая искренняя. Сьюзи. Его младшая сестра. Слишком юная, чтобы рожать детей. Сколько ей? Его мысленные вычисления привели к поразительному результату. Господи! Она была на семь лет старше, чем его жена.
- Нет, - ответил он, с удивлением взирая на дядю.
- Мальчик. Они назвали его Майкл Джеред.
- Дядя, это обычная практика называть ребенка в честь титулованного родственника. Сделано, без сомнения, чтобы заставить меня раскошелиться.
- А не из-за любви, которую твоя сестра питает к тебе?
- Честно говоря, я сомневаюсь, что Сьюзан вспоминала обо мне все эти годы.
- Сколько времени прошло с тех пор, когда ты видел ее последний раз? Твоя свадьба не считается. Не думаю, что вы тогда хотя бы поздоровались.
- Слишком много лет. Вы этого признания добивались? - Джеред встал, отошел к окну. - Не думаю, дядя, что эта история так уж необычна. Она была на пять лет моложе меня. Еще ребенок, а я уже вырос.
- Осиротевший, однако, так же, как ты. Неужели ты совсем не думал о ней?
Джеред оглянулся через плечо на дядю.
- Обо мне в последнее время не было никаких сплетен, дядя? Вы поэтому вытащили что-то из прошлого, какое-то воспоминание, чтобы им бить меня? Тогда я признаю, что верно все то, что вы думаете обо мне. Я плохой брат. Практически не думал о Сьюзи.
- Ей было десять, когда она потеряла мать, и одиннадцать, когда умер ее отец.
- И я был не намного старше, дядя, если вы помните. Сьюзан взяла к себе кузина. А я, подразумевалось, должен был один справляться. Меня снова отправили в школу, не сказав утешительного слова, не поинтересовавшись, чего я хочу.
- Так вот в чем причина, Джеред, что ты постарался забыть всех, кто тебя любил? Почему ты никогда не спрашивал о родственниках твоей матери? Злился. Ну что ж поделаешь. Жизнь - непростая штука.
Джеред повернулся.
- Я не виню вас, дядя.
- И тем не менее ты в обиде на меня. Ты, Джеред, несколько недель назад сказал, что человеческая личность не определяется каким-то одним событием. Но иногда бывает иначе. Вспомни отца. Я бы взял на себя смелость сказать, что твоя мать была единственным и самым важным человеком в его судьбе, и ее смерть стала этим "определяющим событием". Он умер, потому что жизнь без нее потеряла для него всякий смысл. Как я мог объяснить это мальчишке?
Наступила тишина, во время которой Джеред отвернулся и смотрел на снег, на это белое одеяло, которое скрывало под собой скалы, холмы, расселины, оставшиеся в земле после прохождения ледника. А по нему разве не прокатился такой же ледник? Кому было до него дело?
- Дядя, он допился до смерти.
- Пистолет в этом смысле действует быстрее, но и пьянство весьма эффективно в руках самоубийц.
- Вы знаете, мой отец никогда не упоминал ее. С того самого момента, когда я принес ее, мертвую, в дом, до его смертного часа ее имя никогда не произносилось. Он винил меня, вы знаете. Сказал мне, что этот несчастный случай никогда бы не произошел, если бы не я. Он плакал. А потом умер.
- Вопрос в том, винишь ли ты сам себя?
- Я не знаю. Возможно. Я любил скакать верхом, устраивать гонки на холмах. Это всегда было небезопасно, особенно весной. А она любила ездить со мной. Ее лошадь споткнулась, и она упала. Случилось бы это, если бы она не поехала со мной? Нет. Могло бы это случиться позже? В какой-то другой день? Да.
- Судьба, Джеред? Или просто невезение?
- Я не верю в судьбу, дядя. И даже в удачу.
- А есть что-нибудь, во что ты веришь?
Джеред улыбнулся. Сосулька упала с ветки и разбилась.
- Крайне мало, - ответил он.
- Знаешь, ты идешь по губительному пути.
- Вы уже говорили это раньше. И, без сомнения, продолжите твердить до того дня, пока один из нас не умрет.
- Ты стал злым, Джеред. Это очень прискорбно.
Безразличное лицо Тессы. Ужасный шрам на белой коже. Он с шумом выдохнул и стал смотреть на корону, вылепленную на потолке, и выше, где на бледно-голубом небе были нарисованы керубины.
- И когда-нибудь моим именем будут пугать детей, да, дядя?
- Джеред, различие между порочностью и злом только в намерении. Можно оставаться порочным, гоняясь за удовольствиями, но не считая себя злодеем. Настоящее зло не требует усилий, потому что черта уже перейдена. И не раз. Я чувствую, что ты стоишь на краю пропасти. Так близко к бездне, что даже желания помочь тебе может оказаться достаточно, чтобы низринуть тебя туда.
- И вы хотите избавить меня от предстоящего падения, не так ли?
- Джеред, злой человек не может быть счастливым.
У него не было ответа на упреки дяди, только вопрос, который привел его сюда.
- Что вы имели в виду, - спросил он в тишине, - когда сказали, что я должен по-другому относиться к Тессе?
Он подумал, что дядя не собирается отвечать. Но вдруг, когда он уже хотел перевести разговор на другую тему, тот встал, обогнул стол и присоединился к Джереду у окна, глядя в него так же пристально, как он, как будто хотел там найти ответ.
- Она любит тебя. Я думал, ты уже знаешь об этом. Но сам факт, что ты спрашиваешь, говорит, что ты не ведаешь ничего о ее чувствах.
Стэнфорд повернулся и посмотрел на него. Пронзительный взгляд, подумал Джеред, вспомнив эффект глаз Мэндевиллов. Он сам использовал его довольно часто. Угрожать, выражать недовольство - для всего этого он был в высшей степени выразителен.
- Тесса уже очень давно любит тебя, Джеред. Но я не знаю, испытывает ли она по отношению к тебе то же самое, что раньше, или твои поступки заставили ее чувства измениться.
- Из-за того, что я такой злой, дядя?
- Да, - сказал Стэнфорд Мэндевилл, удивив его. - Именно поэтому.
- Елена, пожалуйста, не шевелитесь, дорогая, или я никогда не смогу завязать эту дурацкую штуковину.
- Ничего страшного, любимый. Вы так торопились развязать мой корсет, что усилие вернуть его на место не слишком затруднит вас.
Он нахмурился, глядя на шнурки, убегающие из его пальцев.
- Как вы все это носите?
Елена вернулась на место, стараясь сдержать смех, бурлящий во всем ее теле. Слишком поздно. Он вырвался на свободу, превратившись в хохот, когда она пожалела мужа и забрала из его рук корсет. Статуи, украшавшие углы библиотеки, ничуть не смутило их веселье. Без сомнения, за прошедшее столетие они привыкли к человеческим эмоциям. Она и Грегори были не единственными любовниками, которые воспользовались диваном у окна. Когда она упомянула об этом Грегори, он только ухмыльнулся.
- Только не посреди самой страшной ледяной бури в стране за много лет, любимая. У этого окна чертовски холодно. Не говоря уже о моем оголенном арьергарде.
- Сегодня чудесный день, дорогой. - Она ничего не могла с собой поделать, улыбка, сквозившая в ее словах, выдавала удовольствие от их словесной игры.
- Мы рисковали, Елена. Даже если у мальчиков уроки, Тесса могла наткнуться на нас, не говоря уже о самом Киттридже.
Разумеется, это был совершенно опрометчивый поступок, подумал Грегори, глядя на мятые брюки, а потом на жену, которая не спеша одевалась. Но, с другой стороны, они на несколько часов избавились от темного и мрачного интерьера их гостевой комнаты.
- Я сомневаюсь, Грегори, что в ближайшие десять лет Киттридж сунет сюда нос. Вы не видели тот взгляд, которым он смотрел на Тессу. То ли шок, то ли отвращение. Это не сулит ничего хорошего ее браку. - Она подняла руку. - Пожалуйста, не надо только говорить, что я делаю слишком поспешные выводы. А я в ответ не буду упоминать, что у меня с самого начала были дурные предчувствия.
Он вздохнул и протянул руку жене, уже полностью одетой.
- Все, что я собираюсь сказать, любовь моя, - это то, что буду вечно благодарить Господа Бога, что он даровал мне только одну дочь. Он знал, что больше я не смогу выдержать.
Она наклонилась и поцеловала его - горячий и пламенный поцелуй, напомнивший тот час, который они провели на этом диване у окна. Он стареет, разве она этого не понимает? Но пока он жив, никто не отнимет у него право любить собственную жену.
Глава 28
- Там, наверху, я приготовил для тебя лакомый кусочек, - сказал Эдриан. - Я затащил в твою постель довольно экзотичный экземпляр. Говорят, у нее весьма искусный ротик.
Джеред только улыбнулся.
- Я знаю, что в ответ ты предложишь найти какой-нибудь способ отослать ее домой, не воспользовавшись ее услугами. Почему я так считаю? Потому что всю эту неделю ты убийственно скучен.
Эдриан встал и прошел в другой конец комнаты, где стоял хрустальный графин.
- За это время ты не спал ни с одной женщиной и большинство вечеров провел, глядя в пустоту, как будто смотришь на призрака. Я думаю, тебе было бы лучше воспользоваться моей щедростью. Ты знаешь, она ведь недешевая штучка.
- А что в ней ценного, Эдриан?
- О Господи, похоже, наш дядюшка снова разговорился.
- Нет, - сказал Джеред, - на этот раз только голос опыта.
- Как в высшей степени мудрено ты говоришь. Это теперь так модно? Считаешь, надо подражать?
Джеред улыбнулся и поднял бокал бренди.
- Это все твоя жена, да? Тебя мучает совесть? Знаешь, тебе надо было позволить мне попробовать ее. Тогда мы могли бы сравнить впечатления. Это сделало бы тебя менее романтичным.
Всего мгновение назад Джеред сидел в кресле у камина, а в следующее он уже прижимал Эдриана к стене, сдавливая его горло рукой. Какой же он вертлявый! Не помеха, однако, для ярости, которая вспыхнула в нем. Сухой трут для искры. И это пламя зажгли подлые слова изо рта, зажатого другой его рукой.
- Никогда, - произнес Джеред, eго лицо всего в дюйме от лица Эдриана, - не смей говорить о герцогине Киттридж в таком тоне. - Мгновение, вдох, осознанное обуздание его гнева. - Если ты это сделаешь, мне придется убить тебя. Ты понял?
Быстрый кивок согласия, паника в глазах.
- А теперь вон из моего дома! - Джеред отшвырнул наглеца от себя и, не оглядываясь, вышел из комнаты. При том настроении, в каком он сейчас пребывал, Эдриан станет трупом, если останется.
Джеред отправил проститутку домой, его позабавило даже, что он смог сделать это с такой легкостью. Та заявила, что очарована его великолепными глазами, его прекрасной улыбкой, его статью. Звон монет, упавших в ее руку, вынудил девицу превозносить его до небес.
Какая ирония, что он не изменял своей жене с того момента, как священник обвенчал их! Это не было продиктовано благочестием, просто так сложилось. Тесса предупреждала, что будет следовать за ним везде. Потом еще один фактор укрепил его супружескую верность: жена полностью удовлетворяла его в постели. Сам Эрос не мог быть более доволен. Или изнурен.
Однажды она швырнула в него вазу в приступе злости от мысли об измене. Как повеселилась бы она, если бы знала, что он не помышляет ни о какой другой женщине, кроме нее!
А вот это уже пугающая мысль. Оказывается, его жизнь изменилась без его участия и совершенно точно без его согласия. Развлечения, которые он находил такими забавными раньше, теперь только наводили на него тоску. Неужели Тесса была права? Неужели все помыслы в его жизни преследовали одну цель: заполнить зияющую пустоту? С первого мгновения их брака она дразнила его, раздражала его, бросала ему вызов. Из-за нее он начал вспоминать свое прошлое. И даже не осознал до конца, как много забыл.
Он мог бы понять это лучше, если бы дело было только в Тессе. Но не только жена занимала его мысли в эти тревожащие его душу моменты. Его мать с ее рыжими волосами, зелеными глазами и радостной улыбкой все чаще появлялась в его воспоминаниях. И Сьюзан, малышка Сьюзи, с куклой, волочащейся позади нее, большой палец засунут в рот, прокралась в его память точно так же. Как часто она пряталась в его спальне во время грозы! Хотя между ними было пять лет разницы, иногда они так бесились и хохотали, что дрожала кровать.
И его отец. Как странно, что он едва мог вспомнить человека, который плакал, умирая, с именем жены, словно с иконой, которую он держал в руках до самой смерти. А ведь тот в детстве учил его ездить верхом, сам регулировал ему стремена, вместо того чтобы поручить это грумам. Забота отца, а потом добродушная подначка в первый раз, когда он упал с лошади. Потом они ходили вместе по западному крылу Киттридж-Хауса, и отец рассказывал о каждом портрете. Запомнилось ошеломление от огромных картин, которые тянулись до самого потолка и занимали каждый квадратный дюйм стен. Как согревала его тогда поддержка от ощущения большой и теплой руки отца, сжимающей его руку.
К чему эти воспоминания? Он вовсе не взывал к ним, они сами просачивались как известковый раствор между кирпичами, удерживая их вместе, но не меняя форму.
Самыми болезненными воспоминаниями были самые свежие, меньше всего затуманенные временем или расстоянием. Тесса. Женщина, которая часто вела себя как ребенок.
"Я вот тут подумала, что было бы интересно стать мужчиной. Всего на один день. Даже на час. Избавиться от корсета. Грязно ругаться и плеваться, пить бренди в большом количестве. Рассказывать непристойные истории и смеяться сомнительным шуткам.
- Таково ваше мнение о мужчинах?
- У меня очень много мнений о них, и они варьируются в зависимости от конкретных персонажей. Вы думаете, это потому, что у меня шесть братьев? Значит, мне надо иметь шесть точек зрения? Или семь, считая вас?"
"Вы думаете, Томас Пейн был прав, Джеред? Что монархия и аристократия не продержатся больше семи лет ни в одной из просвещенных стран Европы?"
"Почему, по-вашему, у птиц только две ноги, Джеред, а не четыре? Или их крылья на самом деле - это ноги в перьях?"
"Джеред, моя портниха сказала престранную вещь. Вы знали, что такое на самом деле черный цвет? Он - комбинация всех цветов. А белый - это отсутствие цвета. Правда интересно?"
"Почему, вы думаете, шелк такой чудесный на ощупь? Он же не должен казаться таким, если знаешь, что все эти маленькие червяки должны были умереть ради него".
"Любопытство - вот твое настоящее имя, Тесса. Слишком наивна. Был ли я когда-нибудь таким любознательным, таким простодушным? Да. Когда-то. Очень давно".
Неужели в ту ночь она была права?
Вопрос, который он задавал себе уже слишком много раз.
"Всякий раз, когда мы счастливы, в следующее мгновение вы делаете что-то ужасное, чтобы снова оттолкнуть меня".
Он прошел в свою гостиную, не находя себе места. "Неудивительно, Джеред. Ты тычешь и колешь себя словами, которые остры как кинжалы". Невольный приступ честности, вот как это называется. И все же он не мог выпить достаточно, чтобы утопить в вине эти тревожащие его вопросы. Он-то должен знать, ведь уже пытался отыскать на них ответы. Когда Тесса лежала в своей спальне, родители охраняли ее дверь, а он оставался в своей комнате и пил.
Это было бесполезное занятие. Хотя и приносило облегчение на какое-то время. "Еще одно прегрешение, дядя? Еще одна черта, которую я перешел?"
Он отпустил Чалмерса. Эта ночь была холодная, из тех, что не располагают к поездкам. Ледяной ветер заставлял дрожать даже в самых теплых каретах. Да и не было никаких мест, куда он хотел бы поехать. Эдриан в чем-то прав, большинство развлечений в последнее время бледнели в сравнении с его собственными воспоминаниями.
Что с ним происходит?
"Тесса уже очень давно любит тебя, Джеред. Но я не знаю, испытывает ли она по отношению к тебе то же самое, что раньше, или твои поступки заставили ее чувства измениться".
"Вне всяких сомнений, дядя. Она смотрела на меня так, будто я сам дьявол".
Содержательный обмен мнениями.