- Забавно именно то, что грязь пристает, как правило, к тем, кто вечно ее убирает. А не к тем, кто ее создает. - Она поднимает с пола маленький современный пылесос и направляется к двери. - Но я только вот что тебе скажу, причем совершенно безвозмездно. Лично я себя не стыжусь. И мне не нужно ни перед кем извиняться за то, чем приходится заниматься, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Мне показалось, ты обрадуешься за меня, когда увидишь эти листовки. Я считала, тебе будет приятно сознавать, что я пытаюсь заработать побольше, чтобы оплатить свою учебу. Надо же! Какая я наивная.
- Прости.
- Перестань!
- Я просто не ожидал увидеть здесь твою рекламу. Ну, не знаю. Ты очень скоро станешь студенткой. Именно такой я тебя уже вижу и представляю.
Я хочу, чтобы она успокоилась, но на Джеки мои слова не действуют.
- Ничего страшного. Я просто постараюсь теперь убираться у вас пораньше, до того, как ты приходишь на работу. И когда сюда заявляются твои маленькие ученицы. Вот тогда ты сможешь делать вид, будто все здесь убирается и чистится само собой, как по волшебству.
- Ну не сердись уж ты так!
Джеки резко поворачивается, чуть не задевая меня одной из насадок для пылесоса. Глаза ее сверкают.
- А почему бы и нет? Ты, оказывается, принадлежишь к самому отвратительному сорту снобов. Ты сам не можешь ни мыть полы, ни протирать пыль, ни убирать грязь, но зато презираешь тех людей, которые выполняют эту работу для твоего же блага!
- Но я вовсе не презираю тебя.
- Тем не менее я тебя смущаю. Джеки-уборщица, которая к тому же мечтает стать студенткой, как будто в этом есть некий смысл. А на самом деле это ничто, пустой звук.
- Ты вовсе не смущаешь меня, Джеки.
- Тебе не хочется находиться рядом со мной. Тебе не нравится, как я разговариваю, как одеваюсь. Тебе не нравится та работа, которую я выполняю.
- Но это же неправда.
- А ведь совсем недавно ты хотел переспать со мной. Но видимо, только лишь потому, что здорово напился.
- Ты мне нравишься. Я уважаю тебя и восхищен тобой.
Я понимаю, что не лгу. Но Джеки все равно мне не верит.
- Да уж, конечно.
- Давай с тобой сходим куда-нибудь вместе в субботу вечером.
- Что? Сходим? Куда сходим?
- У моего друга Джоша будет помолвка. Это очень старый и проверенный друг. Мы с ним в последнее время стали меньше общаться, но сейчас он пригласил меня к себе на торжество. А я приглашаю тебя.
- Ну, даже не знаю. А как же Изюмка?
- Ну, Джеки, нельзя же успеть все на свете. Иногда приходится чем-то жертвовать. Нельзя ненавидеть этот мир за то, что тебе пришлось в нем несладко, а потом возненавидеть его еще и за то, что кто-то приглашает тебя на праздник. Перестань изображать из себя мученицу, ладно? Так ты хочешь пойти со мной на вечеринку?
Она задумывается на пару секунд:
- Но что мне надеть?
- Надень то, в чем ходишь всегда, - советую я. - Что-нибудь симпатичное.
Наступает день, когда становится понятно: бабуля больше не в состоянии продолжать жить так же, как это было раньше. Ее донимает сильная боль, приступы удушья участились. Она боится, что отключится на людях, ей страшно от одной мысли о том, что она упадет где-нибудь на улице, а рядом уже не окажется Изюмки-спасительницы. И никто не сумеет ей помочь, никто не приведет домой и не усадит в любимое кресло.
Поэтому она решает никуда не выходить. Все больше и больше времени она проводит в кровати. Она уже не ходит по магазинам, не проводит время с подружками в кафетериях за чашечкой ароматного напитка.
Я сижу рядом с ней и думаю о том, что моя бабуля - единственный человек в мире, чья любовь ко мне всегда оставалась искренней и не знающей границ. К чувствам других людей примешивалось что-то еще. Они все чего-то хотели от меня, на что-то надеялись и рассчитывали, может, даже мечтали и строили планы, связанные со мной.
А моя бабуля просто любила меня.
Понимая, что теряю ее, я беру бабушку за руку, хрупкую, всю в рисунке старческих вен. Я внимательно и озабоченно гляжу на ее лицо, лицо человека, которого я любил всю свою жизнь. Бабуля подрисовала брови, но как-то неровно, и эта немного размазанная краска словно рвет мне сердце.
- С тобой все в порядке? - задаю я самый, наверное, глупый вопрос на свете, замирая в ожидании положительного ответа.
- Просто замечательно, - улыбается она. - И ты у меня такой замечательный!
Моя бабуля до сих пор уверена, что у нее замечательный внук. И тут я задумываюсь.
Она или знает меня лучше всех остальных, или не знает совсем.
32
Он похож на такого садовника, который как минимум ведет свое собственное телешоу. Никак не меньше.
Он загорелый, спортивного телосложения, может быть, чуть робкий. Его выгоревшие на солнце волосы стянуты на затылке желтой резинкой. Он одет в спортивную новозеландскую рубашку для игры в регби и в общем выглядит выносливым, сильным, закаленным тяжелым физическим трудом мужчиной.
Этот скромный садовник выглядит отлично. Интересно, сколько ему лет? Пятьдесят? Никак не меньше, даже несмотря на то, что он продолжает носить молодежные кроссовки и шорты в стиле милитари с внушительным количеством карманов. Просто он отлично сохранился, а своей откровенностью и простотой, свойственной всем австралийцам и жителям Новой Зеландии, сразу располагает к себе. В отличие от нас, замкнутых британцев с вечно кислыми минами, тех, о которых говорят: себе на уме.
Моя мама и Джойс внимательно наблюдают за тем, как ловко и профессионально он подстригает розовые кусты.
- Весна уже на носу, - заявляет садовник. - Пора избавляться от тех стеблей, которые уже не дадут бутонов, и дать свободу новым побегам. - Он поворачивается к женщинам и одаривает их ослепительной улыбкой, не уставая тихонько приговаривать, всякий раз отхватывая садовыми ножницами очередную веточку: - Чик… чик… чик…
Я в волнении ожидаю, что сейчас ему здорово влетит от них обеих за то, что он осмелился самовольно, без всякого на то разрешения, подстригать кусты роз, принадлежащих моей маме. Но похоже, обе женщины ничего не имеют против. Более того, мне кажется, они просто очарованы и красотой этого мужчины, и его профессионализмом.
- Сколько вам лет? - интересуется Джойс.
- Ха-ха! - лишь усмехается он. - Ха-ха-ха!
- Вы хорошо зарабатываете? - не отступает Джойс. - Вы женаты?
Он краснеет, и это заметно даже на его загорелом лице. Теперь мне кажется, что это довольно приличный человек, несмотря на то что он сейчас пытается заигрывать с мамой и Джойс. Наверное, такова его оборонительная реакция на вопросы любопытной китаянки. К тому же, как мне помнится, негодяи не способны краснеть. Вот, например, мой отец вообще никогда не краснел.
- Мне показалось, что сейчас вы отстригли веточку слишком близко от почки, - замечает мама, возвращаясь к делу.
- У этой молодой леди острый глаз, - констатирует садовник, и теперь наступает очередь моей мамы краснеть и смеяться. Садовник же, напротив, становится очень серьезным. - Миссис Бадд, все дело в том, что отстригать лишнюю ветку следует как раз вблизи почки. Таким образом можно будет поддержать нужную форму всего куста.
- Она уже не миссис Бадд, - поправляет его Джойс. - Она больше не замужняя женщина. У нее развод, и судебное решение будет вынесено очень скоро. Все закончено.
- Джойс!
- Она одинокая.
- Ну, зато настолько привлекательная, что долго одинокой оставаться никак не будет, - понимающе кивает садовник.
Мама закидывает голову назад и весело хохочет, наслаждаясь собой и своим хорошим настроением.
- Наверное, - отвечает она и тут же добавляет: - Но я при этом еще и достаточно умна, чтобы не стремиться повторно выйти замуж.
- Никогда не говорите "никогда", миссис Бадд.
- Зовите меня просто Сэнди.
- Сэнди, - послушно и задумчиво повторяет садовник, словно смакуя звучание этого имени. - Сэнди.
Все должно было быть иначе, чем получилось. Но дело в том, что моя мама сейчас смотрится так, словно ее выпустили из неволи, причем досрочно. А вот отец, который как раз и вырвался на свободу, выглядит забитым и замученным стариком.
Как это произошло? Почему?!
Пока моя мама худела, постоянно что-то делала со своими волосами и шаг за шагом снова собирала по кусочкам свою жизнь, она постепенно сдружилась с Джойс, начала заниматься садом и окрепла на свежем воздухе. Отец же, напротив, буквально на моих глазах начал разваливаться на части.
Мама с удовольствием занимается физическим трудом, приводя в порядок сад. Ей приятно это делать, она проводит время за любимым хобби. Отец же начал сильно выпивать, ест непонятно что и в основном бездельничает. Он растолстел и обрюзг, постоянно угрюм и вечно чем-то недоволен. И я стал замечать, что он выглядит старше своих лет.
Отец продолжает обитать в крошечной съемной квартирке, и мне кажется, что он словно потерялся между двумя жизнями: старой, где присутствует моя мама, а он является мужем, и новой, где существует Лена, а он выступает в роли любовника. Но теперь, когда обе женщины вычеркнуты из его жизни, он уже не является ни мужем, ни любовником. Отец пребывает в некой сумеречной зоне и перебивается пиццами и прочей сухомяткой, ютясь при этом в чужом доме. Он напоминает бедного студента, хотя на самом-то деле ему скоро стукнет шестьдесят.
Я встречаюсь с ним каждый день в квартире у бабушки, слышу, как он обсуждает с мамой, что нужно сделать. Похоже, ситуация меняется очень быстро. И те слова и фразы, которые раньше для нас ничего не значили - "лежачий больной" и "прикованный к постели", - теперь полны нового смысла, и мы осознаем весь их ужас.
Может ли бабушка оставаться жить в своей квартире? Или ее стоит перевезти отсюда в другое место? А что по этому поводу думает ее лечащий врач? И когда он собирается снова прийти к ней?
Мои родители остаются удивительно вежливыми друг с другом. Отец обращается с мамой с почти болезненной формальностью, как будто хорошо осознал, что его позорное бегство из семьи нанесло ее сердцу страшную рану и теперь потребуется очень много времени, может быть, даже долгие годы, чтобы залечить ее. Мать ведет себя куда более естественно, чем он. Она не стесняется выражать свои чувства и может сердиться и спорить с ним в тех случаях, когда они не могут прийти к единому решению той или иной проблемы. Особенно это касается вопроса, куда стоит отправить бабулю - то ли в хоспис, то ли в дом престарелых. Но и то и другое просто сводит маму с ума. И в конце подобных дискуссий она сдержанно, но решительно дает отцу понять, что в любом случае она будет ощущать вину за то, что отправит бабушку умирать в одно из государственных лечебных учреждений.
Отец более сдержан. Он позволяет себе раздражаться только тогда, когда остается наедине со мной.
Мама уходит, и я ставлю диск Синатры "Возврата нет". Я знаю, что бабушка любит засыпать под звуки хорошей музыки. Кстати, это один из недооцененных в свое время альбомов певца. Последний, записанный им для компании "Кэпитол" в сентябре 1961 года. Многие поклонники Синатры считают этот диск довольно слабым. Они говорят, что Фрэнк, записывая его, якобы лишь формально выполнял свои контрактные обязательства перед студией. Но тут есть несколько вещей, которые я бы смело назвал бессмертными. Это "Мы с тобой еще увидимся", "Пока время проходит" и, конечно, "Второй такой, как ты, не будет никогда".
Когда я слушаю эти песни, то уже не чувствую себя таким одиноким.
- Почему ты всегда заводишь только своего разлюбезного Синатру? - сердится отец. - Боже мой! Я восемнадцать лет слушал эту муру, пока рос.
- Но ей нравится такая музыка, - возражаю я.
- Я знаю, что ей нравится Синатра. Я просто предлагаю хоть ненадолго сменить пластинку и послушать что-нибудь другое. Например, мелодии в стиле соул или еще что-то.
- Но ей уже восемьдесят семь лет, - напоминаю я. Мне стыдно, что мы с ним лаемся из-за музыки, пока в соседней комнате мою бабушку (а его мать) заживо сжирает рак. - У нее нет записей "Би джиз" или чего-то такого. Ты уж прости.
- "Би джиз" никогда не относились к стилю соул, - информирует меня мой старик.
- А кто же они в таком случае?
- Шайка бездарных криворотых самозванцев.
- Ну, ты у нас писатель, значит, твои определения должны быть точными. Ты ведь умеешь обращаться со словом?
- Я сейчас не работаю.
- А ты никогда не работаешь.
Приезжает Изюмка, и отец подбрасывает меня до дома на своем модном автомобиле. Жаль, что я отношусь к нему с сочувствием и глубоким пониманием. Он этого не заслуживает. Он несчастлив, и я искренне считаю, что он достоин подобного наказания за то, что вот так запросто бросил мою мать. Но мне все равно его жалко. Может, его незавидное существование стало слишком дорогой расплатой за содеянное?
Все эти долгие ночи, которые он проводит один на съемной квартире, холодная пицца вместо домашнего обеда, стареющее, слабеющее тело, да еще и презрение собственного сына в придачу!
И все это за то, что он попытался использовать еще один шанс стать по-настоящему счастливым!
- Они были знакомы с Роуз? - интересуется Джеки, когда мы выходим из моей квартиры.
Я поворачиваюсь к ней. Сегодня Джеки оделась в какое-то умопомрачительное платье в китайских традициях, но выполненное, скорее всего, западным модельером. Темно-синяя ткань сочетается с ярко-красной отделкой. Оно плотно облегает ее фигуру, недлинная юбка имеет сбоку завлекательный разрез. Однако сегодня Джеки ничуть не напоминает проститутку. Напротив, она выглядит восхитительно.
- Кто должен быть знаком с Роуз?
- Твои друзья, ну, те, к кому мы идем в гости. Они были знакомы с твоей женой?
- Джош ее хорошо знал. Они вместе работали в Гонконге. Он тоже юрист. А больше ее никто не видел. А почему тебя это интересует?
- Мне нужно знать, будут ли они мысленно сравнивать меня с ней. Мне это важно. Станут ли они, глядя на меня, думать: "Нет, это вам не Роуз. Нет, она ничуть не похожа на нашу Роуз".
- Никто не собирается сравнивать тебя с Роуз, успокойся.
- Честно?
- Честно. Тем более что она никогда не была "их Роуз". Они с ней не знакомы. Только Джош. А он сам… Господи, Джеки, давай прекратим этот разговор и просто пойдем в гости. Хорошо?
- Как я выгляжу?
Она приглаживает платье, и этот жест, демонстрирующий ее волнение и неуверенность в собственной привлекательности, трогает меня до глубины души.
- Ты просто невероятная.
- В самом деле?
- Да. Именно невероятная. И никак иначе тебя не опишешь. Уж в словах-то я разбираюсь. Я ведь учитель английского языка. "Невероятная" - прилагательное, означающее "удивительная", такая, в которую даже трудно поверить. И это действительно так.
Джеки светится от удовольствия:
- Спасибо.
- Не за что.
- Я просто чувствую, что Роуз была настолько совершенной женщиной, что никто не может даже сравниться с ней, не говоря уже о том, чтобы ее превзойти.
- Джеки…
- Именно. Она была настолько совершенной, что ни разу не сказала и слова невпопад, всегда знала, как нужно правильно одеться, и всегда выглядела безупречно.
- Откуда ты знаешь, как она выглядела? И как ты можешь говорить, что она одевалась правильно?
- Я видела много ее фотографий. Внутри твоего храма… то есть, извини, дома.
- Послушай, тебе не нужно соревноваться с Роуз. И никто не собирается сравнивать тебя с ней.
- В самом деле?
- Конечно.
"Ну, если не считать меня", - размышляю я.
Но при этом вовсе не имею в виду ничего обидного для нее.
Я постоянно сравниваю женщин с Роуз. И так происходило всегда, после того как погибла моя жена.
Это происходит само собой, независимо от моей воли. Я смотрю на них - на Йуми, Хироко, Ванессу, Ольгу, Джеки, на умных, красивых и даже невероятных женщин - и всегда повторяю про себя одно и то же: "Нет, это не она".
33
Я нажимаю на кнопку домофона, и нас впускают в уже знакомый мне особняк в Ноттинг-Хилл. Мы поднимаемся на четвертый этаж. За дверью квартиры слышно, как полным ходом идет вечеринка. Гости смеются, звенят бокалы, и кажется, что все присутствующие стараются говорить одновременно. Я собираюсь постучаться, но в этот момент Джеки останавливает меня:
- Подожди, подожди.
- Что случилось?
- Сама не знаю. Правда, Элфи, не знаю. Ну что я-то здесь делаю? Зачем я сюда пришла? Какой смысл? Ну правда?
- Чтобы познакомиться с моими друзьями, - спокойно отвечаю я. - Чтобы повеселиться и хорошо провести вечер. Годится?
Она неуверенно кивает головой, и я стучусь в дверь. Никто не открывает. Я стучусь уже громко и продолжительно, и на этот раз дверь распахивается. На пороге стоит Тамсин, дружелюбная и симпатичная, светловолосая и босая. Она приветливо улыбается мне, словно это не я опозорился у нее в квартире. Как будто это не я вел себя по-хамски и испортил вечеринку, нажравшись "Цинтао" после шампанского. Она вся светится, будто я и есть ее лучший друг, которого она ждала. Это мне нравится. Благородство духа порой меня обезоруживает.
Мы целуем друг друга в щеку, обмениваемся дружеским рукопожатием, после чего она поворачивается к Джеки.
- Какое необычное платье! - восклицает Тамсин. - Прелесть. Где вы достали такое? Это что-то очень дорогое, я уже чувствую.
- Нет, - улыбается Джеки. - Я его купила у себя в местном магазинчике.
Наступает короткая пауза. Затем Тамсин откидывает голову назад и заливается веселым смехом. Она считает, что Джеки решила пошутить.
- Я даже могу дать вам его адрес, если хотите, - продолжает Джеки, неуверенно улыбаясь хозяйке дома. - Магазинчик называется "Сюзи Вонг". Говорят, туда иногда даже знаменитости заходят. Но я в это не верю.
- Ну, заходите и знакомьтесь с моими гостями, - предлагает Тамсин, уступая нам дорогу.
Квартира битком набита народом. Похоже, что здесь все хорошо знают друг друга. Нам тут же вручают по бокалу шампанского. Потом какая-то дама восторженно восклицает что-то насчет нового кольца Тамсин, подаренного ей Джошем по поводу помолвки. Все присутствующие тут же начинают по очереди рассматривать умопомрачительное кольцо и восхищаться чистотой и размером бриллианта. Есть что-то показное и неестественное в поведении этой странной компании. Нельзя не почувствовать натянутость в каждом их жесте, в каждом слове. Смена темы (а говорят они о ценах на недвижимость, частных школах и, разумеется, о работе) обязательно встречается ахами и охами, как будто здесь свершаются какие-то невероятные открытия.
Джош стоит в середине большого зала и разглагольствует о тайчи.
- Нас обучает этому искусству замечательный маленький китаец. Он знаток своего дела, буквально собаку на нем съел. Тайчи прекрасно помогает от стресса. И еще расширяет сознание. Вот что значит тайчи, если хотите.
Джош начинает для наглядности размахивать руками, демонстрируя какое-то упражнение, и при этом, разумеется, расплескивает шампанское на пол.
- А я знакома с системой тайчи, - подключается к разговору женщина, которая кажется мне смутно знакомой. Ах, ну конечно, это же Индия. - У меня даже есть магнитная запись лекций на эту тему. Их читает какой-то чернокожий.